Глава 6. Братья Эверли, Райт, Розенберг и Прайс

После поединка с послом Коулом миновало несколько недель. По возвращении в Лос-Анджелес Рид волей-неволей задумался о том, насколько мало изменилось его положение с момента первого приезда в этот город поздним летом 1957 года. Тогда все казалось понятнее. Рой Эберхард, человек из Денвера, который вознамерился стать его менеджером, предложил Риду бросить колледж и оправиться в Голливуд. Он рассказывал парню, что знает там нескольких людей, и что именно там находятся звукозаписывающие компании. Риду все это казалось разумным. Закончив летнюю трудовую деятельность на ранчо для отдыхающих в Эстес-парке, вместо того чтобы поехать в Боулдер, он направился южнее, в Феникс, куда перебрались его родители и младший брат Вернон. Дин нанес им визит вежливости с посвящением в свои планы. Как отреагируют родители, ему было хорошо известно.

— Мам, пап, помните, я говорил вам о парне, его зовут Рой Эберхард? Так вот, ему отлично знаком музыкальный бизнес и он считает, что мне следует поехать в Голливуд и попытаться заключить там контракт со звукозаписывающей компанией. Он думает, что я достаточно хорош и смогу получить контракт с «Ар-Си-Эй», «Кэпитол» или «Декка».

— Конечно, посмотри, сможешь ли ты следующим летом оставить работу на пару недель, и попытай удачу, — сказал Сирил.

— Ох, пап, это же не то, что можно сделать за пару недель. Тут придется работать в полную силу, как и на любой другой работе. Я отправляюсь туда сейчас.

— Ты не можешь ехать сейчас, ведь начинается учеба, — возразила Рут-Анна.

— Нет. Я бросаю колледж.

Для Сирила это было уже слишком. Он разразился гневной тирадой.

— Да ты просто гений, знаешь ли. Бросить колледж и упустить шанс стать кем-то достойным, только для того, чтобы играть на этой дурацкой гитаре! Гитары — для развлечения. Это то, чем ты можешь заниматься после работы, это как пить пиво. ЭТО НЕ ТВОЯ РАБОТА! Метеорология — вот настоящая работа. Она задействует мозги. Это наука. Посмотри, куда наука привела твоего брата. Вот это стоящее дело. Жизнь людей иногда зависит от прогноза погоды. А от этой чертовой гитары не зависит ничего. Почему бы тебе просто не надеть берет и не стать одним из тех битников? Я слышал, они любят гитары.

— Я так устал от твоего вечного недовольства всем, что я делаю, отец. Независимо от того, чем я занят, это всегда не достаточно хорошо. Я только и слышу от тебя «посмотри на Дейла». Что ж, я не Дейл, отец. Дейл великолепен, но я проживаю свою собственную жизнь. У меня есть способности к игре на гитаре. Люди платят деньги, чтобы послушать меня. Они аплодируют мне, отец. Знаешь ли ты, что такое зал, полный людей, слушающих тебя, аплоди…

— Я провел достаточно большую часть моей жизни в зале, полном людей, слушающих меня, Дин. Ничего особенного.

— То были дети, папа, и им приходилось слушать тебя. Это же совсем другое. Вообще забавно, что ты велишь мне не бросать учебу, когда ты сам бросал практически каждое дело, за которое когда-либо брался. Я просто иду по твоим стопам.

— Черт тебя раздери, Дин. Тебя, и твой дерзкий язык. Я работал тяжелее, чем ты можешь себе вообразить. Я управлял отцовской фермой после его смерти. Я работал за двоих, чтобы поскорее закончить учебу и помогать младшим братьям. У тебя нет ни малейшего представления о том, что такое тяжелый труд. Ты не представляешь себе, что значит жертвовать и беспокоиться, а будет ли у тебя достаточно средств, чтобы у жены и детей была крыша над головой, и сможешь ли ты отложить хотя бы немного на обучение сыновей, давая им возможность пойти дальше своего старика отца.

— Я ценю это, но мы не об этом спорим. Сейчас мы говорим о том, что делаю я, и что я считаю правильным для моей жизни.

— Сирил, может быть, он может пропустить год, и посмотрим, как пойдут дела в этом музыкальном бизнесе, а если ничего не получится, он сможет вернуться и продолжить учебу, — предложила Рут-Анна.

— Он никогда не вернется. Если он бросит, он никогда не вернется к учебе. Я знаю своих парней. Он слишком упрямый. И Голливуд изменит его. Он там размякнет. Половина из тех красавчиков, которые там крутятся, — голубые. Там вряд ли найдется хоть кто-нибудь, кто имеет представление о том, как пашут землю или строят дом. Они полагают, что распевание песен и скакание на лошади в кино — это и есть реальная жизнь. Нет уж. Ему нужно остаться в колледже.

— Не знаю, зачем я трачу время на разговоры с тобой, отец. Ты никого не слушаешь. Мне надо было просто поехать в Лос-Анджелес и прислать оттуда письмо за подписью «ваш бездельник Дин». Но я подумал, что мне почти девятнадцать, и, может быть, на этот раз он отнесется ко мне, как к мужчине, и позволит мне принимать свои собственные решения.

— Я буду относиться к тебе, как к мужчине, когда ты будешь принимать решения, как мужчина.[59]

Последнее замечание обожгло. Рид развернулся, обнял мать на прощание и вышел, громко хлопнув дверью. Сирил, все еще разгоряченный, с раскрасневшимся лицом, стоял в растерянности, не зная, то ли выкрикнуть еще что-нибудь вдогонку сыну, то ли выйти и обнять его напоследок. К тому моменту, когда гнев вновь охватил его, Дина уже не было.

Продав старенький, 48-го года выпуска, «Додж» старшего брата, Рид обзавелся собственным автомобилем — черным «Шевроле Импала» с откидным верхом, 1957 года. Он забрался за руль и, с опущенным верхом машины, отправился в путь, позволяя ветру выдувать из головы все сомнения и отцовские доводы. Дорога предстояла долгая и утомительная по двухполосному шоссе, пересекающему аризонскую и калифорнийскую пустыни. Где-то на полпути Рид заметил голосовавшего человека. Скучая в одиночестве и устав от радио, за неимением других развлечений, кроме нескольких остановок в пути, Рид притормозил и подобрал голосующего. Пассажир выглядел, как бродяга, в поношенных брюках, потрепанной рубашке и с двухдневной щетиной на лице. Но все же с ним можно было поболтать, и так, оставляя позади милю за милей, Рид рассказал ему о том, что направляется в Голливуд, чтобы записывать свои песни и добиваться успеха в качестве певца. Попутчик попросил исполнить несколько, и во мчащемся автомобиле (а Дин всегда ездил на максимальной скорости) он напел некоторые мелодии, которые исполнял в Эстес-Парке. По завершении дневного пробега вечером Рид поселил своего нового приятеля в тот же мотель, в котором остановился сам.

На следующий день они расстались, но бродяга поведал Риду о том, что тоже приезжал в Голливуд попытать счастья и даже добился некоторого успеха, солируя в кантри-оркестре. Увы, разгульная жизнь сказалась на его исполнении, а выпивка стала важнее музыки. Желая отплатить Риду за доброту, он дал ему адрес знакомого менеджера, отвечающего за артистов и репертуар на студии «Кэпитол Рекордз», и пожелал юноше удачи. Рид аккуратно запрятал записку с именем в карман. Приехав в Голливуд вечером того же дня, он быстро привел себя в порядок, сменил одежду и отправился колесить по улицам Лос-Анджелеса, пока не затормозил у здания «Кэпитол Рекордз».[60]

Двери «Кэпитол» распахнулись и, то ли благодаря попутчику, то ли давним контактам Роя Эберхарда, Риду удалось миновать секретаря и показать все, на что он был способен, людям, ответственным за принятие решений. Им понравилась привлекательная внешность юноши, и они подумали, что, возможно, смогут превратить его в кумира подростков. Гитарное исполнение было прекрасным, голос приятным. На второй день пребывания в городе «Кэпитол» устроила Риду пробную фотосессию. На пятый день он предстал перед президентом компании.[61]

Самоуверенность, выработанная за годы выступлений в ресторанах и на ранчо, не подвела Рида. За отведенные 10 минут он показал себя с лучшей стороны, и стандартный 7-летний контракт с годовой возможностью пролонгации был подписан. Контракт гарантировал Риду восемь оригинальных записей в год с оплатой в 45 долларов за каждый мастер. Может быть, в итоге он сможет убедить отца в том, что решение оказалось не таким уж плохим.[62]

В то же время контрактом предполагались некоторые меры безопасности для «Кэпитол»: в случае, если Рид и его записи не произведут должного эффекта, компания оставляла за собой право передвинуть сроки контракта в конец любого года из 7-летнего периода. Так что Дин, как и любой начинающий исполнитель, поспешил.

Эберхард доказал, что он не просто так хвастался перед парнем, и перевез свою семью в Лос-Анджелес, дабы детально разобраться с тем, что, как они надеялись, окажется быстрым взлетом к вершине славы. Эберхард начал с того, что арендовал старый дом в Долине Сан-Фернандо, в числе прежних обладателей которого значилась Ширли Темпл. {7}. А с другой стороны холма располагалось ранчо кумира Дина — Роя Роджерса.[63]

Рид поселился вместе с семейством Эберхардов, и его менеджер устроил серию выступлений в «Трубадуре» и других клубах в окрестностях Голливуда. Однако певец не довольствовался только тем, что предлагал ему Эберхард. Машина Рида превратилась в передвижной офис, он колесил повсюду, стучался в двери клубов, вручал свои рекламные снимки, договаривался о датах выступлений и записях синглов. «Он целыми днями объезжал округу в своем кабриолете, набитом всякой ерундой, которую обожают подростки, с гитарой, со всеми фотографиями, бумагами, песнями и музыкой», — вспоминала его жена Патриция.[64]

Однако времена были малоприбыльными. Рид представлял собой лишь очередного привлекательного парня с гитарой, в то время как Америку наводнили красивые исполнители. Все они надеялись стать следующими Элвисами, способными зажигать на сцене и исполнять популярную музыку на свой лад. Рид разделял эти чаяния, но его музыка не являлась новаторской, а Пэт Бун, Пол Анка, Рики Нельсон и прочие уже успели представить публике образ чистого, красивого, никому не угрожающего исполнителя, заявленный Ридом. Не один раз пришлось ему поступиться своим самолюбием и обратиться к родителям, обычно к матери, за деньгами, позволявшими протянуть еще какое-то время, пока он стучался в другие двери, записывал очередной 45-долларовый сингл для «Кэпитол» или выступал в еще одном клубе.[65]

Дела его не были совсем уж плохи. Популярность рок-н-ролла поражала записывающие компании. Тинэйджеры раскупали синглы и альбомы в невиданных доселе количествах. Они были ненасытны, и временами казалось, что на каждую выпущенную пластинку, практически независимо от исполнителя, претендовали несколько сотен тысяч подростков. Имея такой рынок сбыта, менеджеры звукозаписывающих компаний более охотно предоставляли шансы новичкам. Управляющие начинали думать, что с легкостью смогут превратить в звезду любого и пытались доказать это с Фабианом (Fabian). Этот юноша обладал слабыми вокальными данными, зато хорошим телом и фотогеничным лицом. А поскольку в 1958 году Пресли отправился служить в армию США и больше не записывал новых песен, они решили, что Фабиан сможет заполнить эту брешь. Увы, имея в арсенале лишь пару средненьких композиций, он не продержался долго, и ему пришлось дожидаться ностальгической волны 70-х, чтобы немножко подзаработать, так как этого не удалось сделать в 50-х и 60-х годах ни ему, ни его кураторам.

Рида также вдохновлял успех таких ребят как Марти Роббинс и Джонни Кэш. Как и Рид, они попали под влияние музыки в стиле вестерн-кантри, а, смешав его с быстрыми рок-н-ролльными ритмами, произвели такие хиты как «Белый спортивный пиджак и розовая гвоздика» («White Sport Coat and Pink Carnation») или «Юная королева» («Teenage Queen»). Но как бы ни приободрял себя Дин, слушая эти мелодии, добиться успеха в Лос-Анджелесе было гораздо сложнее, чем научиться ездить верхом или даже выполнять упражнения на кольцах. Его самонадеянность убавлялась вместе с банковским счетом, и вскоре Рид поведал матери, что подумывает о том, чтобы все бросить и вернуться в колледж. И, скорее всего, так бы он и поступил, если бы не знакомство с Патоном Прайсом (Paton Price).

Прайс был достаточно известной личностью в американских артистических кругах. Он обучался в Американской академии драмы и квартировал вместе с Кирком Дугласом в Нью-Йорке. Он ставил пьесы с Хелен Хайес, а Фрэнк Ллойд Райт спроектировал для него театр в Хартфорде, штат Коннектикут.[66]

Не слишком знакомые широкой публике, его актерские и преподавательские способности были известны и очень ценились в труппе его театра.

Также Прайс являлся непримиримым пацифистом. Он отказался от службы в армии в период Второй мировой войны. Такая позиция была невероятно непопулярна. В начале 1940 года американцы были напуганы, им казалось, что мир находится на грани поглощения самим дьяволом. Гитлер установил господство на Европейском континенте и уже намеревался расплющить Британию. Япония развязала войну против Китая и других азиатских стран и затем успешно разбомбила Перл-Харбор. Урон, нанесенный американскому духу, так же как и разнесенному в щепки и затонувшему Тихоокеанскому флоту, не мог быть переоценен. Америка была уязвима. Америка могла проиграть. Страны, во главе которых находили жаждущие господства убийцы, могли одержать верх. Мужчины сотнями тысяч записывались на фронт добровольно или были призваны отдать свои жизни во имя демократии. Любой дееспособный мужчина терял уважение и терпимое отношение общества, если отказывался воевать из-за каких-то принципов. Таких презирали и оскорбляли. И все же Прайс решил твердо отстаивать свое убеждение в том, что любое убийство — даже на войне — зло.

Для начала, вместе с другими лицами, отказывающимися от прохождения военной службы по идейным соображениям, он был направлен в Гражданскую службу общественных услуг. Там работали, расчищая парки или просто копая ямы и заполняя их снова. Прайс посчитал ситуацию нелепой и ушел. Следующей его остановкой была тюрьма. Поборник мира Прайс теперь питался и работал вместе с людьми, ярость и ненависть которых приводила к избиениям и убийствам других людей. Прайс и тут не дрогнул в своей вере и приобрел, по крайней мере, одного пожизненного друга. Еще один военный отказник какое-то время был сокамерником Прайса. Пацифист Дэвид Деллинджер (David Dellinger) станет известным борцом за мир во время другой войны, двадцатью годами позже.[67]

(Деллинджер будет одним из лидеров антивоенных демонстраций, направленных против американской агрессии во Вьетнаме, помимо участия в Национальном съезде демократической партии в Чикаго в 1968 году, и предстанет перед судом в качестве одного из семи зачинщиков — «чикагской семерки»).

После окончания войны и тюремного освобождения Прайс вернулся в театр. Однако в ближайшее время он решает покинуть восточное побережье и попытать удачи в Голливуде. Получив работу в качестве артистического наставника на студии «Уорнер Бразерз» («Warner Brothers Studios»), к концу 50-х годов Прайс завоевывает прочное уважение и признание среди юных актеров и студентов.

Через три месяца после подписания контракта с «Кэпитол», звукозаписывающая компания решила, что Риду было бы неплохо поучиться на «Уорнер Бразерз». Он был отправлен на студию для встречи с Прайсом, и учитель немедленно проникся симпатией к начинающему певцу. «То был неопытный юноша с неразвитыми способностями, и Патон полюбил его сразу, — сказал Марв Давидов, активист антивоенного движения, ставший добрым другом им обоим в 60-х годах. — Он разглядел в нем что-то достаточно необычное относительно энергии, таланта и определенного простодушия».[68].

Рид относился к Прайсу с такой же любовью. Прайс был абсолютно не похож на отца Рида. Там, где Сирил настаивал на жесткости и контроле над эмоциями, Прайс делал акцент на чувствах, восприимчивости и верности самому себе. В то время как Сирил был несгибаемым республиканцем, Прайс являлся не только либералом, но и радикалом. На самом деле он представлял собой как раз тот тип людей, к которым, как опасался Сирил, попадет его сын в Голливуде. Рид впитывал все: и уроки актерского мастерства, и политические взгляды Прайса. Провозгласив себя пацифистом, он принялся околачиваться на митингах «Общества друзей», более известных как квакеры. {8}

«Несмотря на большую разницу в возрасте, Патон Прайс стал моим первым настоящим другом, я даже могу сказать — моим вторым отцом, — вспоминал Рид. — С самого начала Патон был тем человеком, который говорил о том, чего мне не доставало: зрелости. Патон обучил меня искусству поведения перед камерой, в качестве певца или в качестве актера. Но не это было самым ценным из того, что он сделал для моего развития. Первое и самое главное, он считал своей миссией передачу студентам гуманитарного толкования профессии актера. Он, кому было прекрасно известно лицемерие артистического бизнеса США, снова и снова повторял: "Как вы строите дом, если фундамент непрочен? Как вы вызываете у публики чувства, которых не имеете сами? Как вы хотите донести истину, когда сами в нее не верите и представляете ее, будучи лгунами?" Мнение Патона было неизменным: "человек не может создать ничего сто'ящего, не являясь сто'ящим человеком"».[69]

Рид по-прежнему был сосредоточен на идее завоевания успеха в качестве певца, но теперь к его творческим планам добавилась актерская работа. Ему нравились новые друзья, которых он приобрел благодаря Прайсу. Среди них были Хоуп Ланж, Роберт Конрад, который прославится своей ролью в «Диком-диком Западе», и Дон Мюррей. Роджер Смит, исполнивший главные роли в нескольких фильмах, включая «Не время быть молодым» и «Человек с тысячью лиц», проникся симпатией к новому студенту. Там же Рид встретил Джин Сиберг, сыгравшую роль Жанны д'Арк в фильме Отто Премингера «Святая Жанна», и их дружба никогда не ослабеет, независимо от того, на каком континенте будут находиться эти два блуждающих актера. Все это были новые или бывшие студенты Прайса, в его доме они коротали время. Когда Прайс ушел из «Уорнер Бразерз», чтобы открыть собственную учебную актерскую студию, именно его студенты, орудуя кувалдами и пилами, превратили его гараж в актерскую классную комнату. «Было весело, — вспоминала Патриция Рид. — Когда нам становилось скучно, мы шли к Патону, потому что там собирались звезды».[70]

Все эти ребята были знамениты, но для Рида наиболее волнующим оказалось знакомство с парнями по имени Фил и Дон. Выступая под именем «Братья Эверли» («The Everly Brothers»), юноши уже обзавелись множеством хитов, входящих в первую десятку, включая: «Прощай, любовь» («Bye, Bye Love»), «Проснись, малышка Сьюзи» («Wake Up Little Susie»), «Клоун Кэтти» («Kathy's Clown») и «Мечта» («Dream»). В феврале 1960-го они заключили контракт с «Уорнер Бразерз» и 11 месяцев спустя приехали в Голливуд брать уроки актерского мастерства у Патона Прайса. Ни для братьев Эверли, ни для Рида не имело значения, что братья уже находились в числе наиболее продаваемых исполнителей страны, а Дин все еще боролся за то, чтобы попасть в таблицу. Так же как не имел значения и тот факт, что Рид причислял себя к пацифистам, а «Братьев Эверли» в ноябре 1961-го призовут на военную службу в Морской корпус Соединенных Штатов.

«Мы всегда просто выбирали себе друзей, мы все были детьми, — говорил Фил Эверли. — Он был того же возраста, что и я. Это не было чем-то вроде ячейки, и он не был политиком. Мы просто вместе проводили время. Это был замечательный период жизни, как колледж. Он любил посмеяться. Он прекрасно выглядел. Он мог подцепить девчонку. Здорово, когда человек не воспринимает себя слишком серьезно». Эверли оценивал Прайса как дружелюбного человека, рядом с которым студенты могли чувствовать себя как дома, и который зачастую становился их доверенным лицом на всю жизнь. Эверли редко беседовал с Прайсом о политике, но ему была известна его позиция, и он видел, какое воздействие она оказывает на Рида. «Патон по идейным соображениям отказался от прохождения военной службы во время Второй мировой войны, — говорил Эверли. — Такое было совершенно непопулярно. Он был человеком убежденным. Он делал то, о чем говорил. Если он верил во что-то, то стоял за это. Он совершенно не верил в то, что убийствами можно что-то решить. Я думаю, что отстаивание Дином каких-то идеалов в большинстве своем было частью этого мировоззрения».[71]

Пока формировались политические взгляды Рида, основным его занятием было продвижение карьеры. Он регулярно записывался для «Кэпитол», а в 1959 году ему даже удалось сняться в эпизоде телесериала «Холостяк-отец» («Bachelor Father»), в котором Рид предстал в образе выпускника местной средней школы, вернувшегося, чтобы исполнить свой последний хит «Кручёно-верчёно» («Twirly, Twirly»). Это был жизнерадостный номер о девушке, крутящей жезл и запавшей в его сердце. Рид выпрыгивал на сцену в белой рубашке с тонким галстуком и в темном спортивном пиджаке. Четверо юношей подпевали, а ближе к концу песни на словах «маленькая миленькая мажоретка» две девушки с тамбур-мажорными тростями маршировали по сцене. Возможно, Рид не провел и трех минут на экране, но это было его первое появление на широкой публике. После нескольких месяцев неопределенностей и отказов то было явное оживление. Он уже на пороге успеха, он будет знаменитым. Рид снова почувствовал, что станет звездой. Карьера новичка продвигалась настолько успешно, что его приезд тем летом в небольшой отпуск в Колорадо даже послужил основанием для упоминания в газете Денвера. Рид снова отправляется в Эстес-Парк. Только на этот раз ему не придется чистить бассейны — он будет отдыхать у бассейна, растянувшись в шезлонге.

Джонни Розенберг (Johnny Rosenburg) заметил газетное сообщение. Тогда ему было 20 лет. Долгое время он был прикован к кровати после операции на позвоночнике, перенесенной годом ранее. Пытаясь как-то убить скуку, находясь в постели или кресле-каталке в период восстановления, Розенберг научился играть на гитаре. Овладев несколькими аккордами, он начал развлекать себя сочинением собственных мелодий и обнаружил, что способен писать песни, при этом не имея никакого понятия о том, что делать дальше. Он начал было выступать в барах и клубах в окрестностях города, но ему хотелось записывать песни, как это делают настоящие парни. И Розенберг, наполненный юношеской бравадой, решил, что ему необходимо встретиться с Ридом. Он убедил приятеля съездить с ним в Эстес-Парк. Погрузив в машину здоровенный катушечный магнитофон, Розенберг направился к ранчо для отдыхающих «Гармония». Припарковав машину на гравийной площадке, он стал разглядывать лужайку возле бассейна. Сначала он увидел молодые пары с детьми, мужчин среднего возраста с большими животами, наполовину вываливающимися из плавок, и их жен с увядающей кожей. Наконец, в дальнем углу у бассейна Розенберг приметил отдыхавшего в шезлонге стройного мужчину с волосатой грудью. Две хорошенькие девушки, сидевшие прямо на цементном полу по обе стороны от кресла и разговаривавшие с незнакомцем, подтвердили догадку, что это был именно тот человек, которого искал Розенберг. Он вытащил тяжеленный магнитофон из машины и поволок его по направлению к бассейну.

— Вы Дин Рид? — спросил Розенберг, нависая тенью над фигурой в кресле.

— Да.

— Меня зовут Джонни Розенберг и у меня есть пара песен, которые я бы хотел дать вам послушать.

Рид внимательно посмотрел на этого человека, раздумывая, не послать ли его куда подальше.

— Ладно. Крошка, — сказал Рид одной из девушек, — не могла бы ты сходить в офис и попросить удлинитель. Скажи, что он мне нужен.

Девушка покорно выполнила просьбу, и Рид подключил магнитофон. Розенберг зарядил пленку, и сквозь железки начали пробиваться звуки мужского голоса в гитарном сопровождении, записанные в спальне. Рид прослушал запись, затем велел Розенбергу перемотать пленку и проиграть сначала. Розенберг, обрадовавшись, включил запись снова.

— Я бы хотел показать эти песни своему менеджеру, — сказал Рид после повторного прослушивания. — Как ты отнесешься к тому, что я запишу их?

— Очень любезно с твоей стороны, но я приехал сюда, чтобы узнать, не поможешь ли ты мне получить контракт. На самом деле я не хочу быть композитором. Я хочу исполнять свои произведения. Я хочу быть на сцене.

— Ага, как и все. Вот что я тебе скажу. Запиши «демо» этих песен. Я заберу их в Лос-Анджелес и вставлю в свои записи. Также я поговорю со своим менеджером по поводу твоего контракта. Если мне что-нибудь удастся сделать с этими песнями, тебе будет проще получить пробу в «Кэпитол». Думаю, что тебе стоит написать еще пару песен, если ты этого еще не сделал. Что скажешь?

— Ладно, только если ты добудешь мне пробы в качестве певца.

— Я постараюсь. Хочешь кока-колу?

— Конечно. Еще один вопрос. А что такое «демо»?[72]

Рид рассмеялся, заказал всем напитки и объяснил Розенбергу, что в Денвере есть маленькие студии, в которых за плату можно сделать записи его песен. Мужчины еще немного поболтали, а затем Розенберг со своим приятелем, который все это время пытался произвести впечатление на девушек, поехали домой. Розенберг не был полностью уверен в том, что действительно что-то получится, но на следующий день он направился в «Вестерн саунд студио», записал демо-версии и поспешил отвезти их на ранчо Дину. Прошло два месяца, прежде чем Рид вернулся в Эстес-Парк и позвонил по номеру, который дал ему Розенберг.

— Джонни, это Дин Рид.

— Серьезно? Я уж не думал, что услышу тебя снова.

— Не надо терять веру, дружище. У меня есть хорошие новости для тебя, Джон, но лучше я их расскажу тебе лично. Можешь приехать?

— Может лосось плыть против течения? Не пройдет и часа, как я буду там.

Розенберг не раз превысил допустимую скорость, пока мчался по извилистой горной дороге. На этот раз Рид находился не у бассейна, а ждал Розенберга в своей комнате.

— Я отнес твои песни на студию, — объяснил Рид после рукопожатий и обмена приветствиями. — Я, должно быть, сделал 50 попыток записать каждую из них. Но как ни старался, я не смог спеть их лучше тебя. Не знаю, из-за тональности, темпа или это просто твои песни и ты поешь их от своего сердца. В конце концов, я бросил эту затею. Но я рассказал своему менеджеру о том, как ты хочешь тоже стать певцом. Ему понравился твой голос на демо-версиях, и он забрал их в «Кэпитол». Они хотят заключить с тобой контракт, Джон.

— ДААААААААА! — выдал Розенберг с такой силой, что эхо пронеслось по комнате и раздалось в горах. — Это здорово, Дин. Спасибо тебе. Спасибо тебе. Ух, это просто великолепно. Ты даже не представляешь, как много для меня это значит.

— Думаю, что представляю. Но это самая легкая часть, Джонни. Настоящая работа еще впереди. Мой менеджер — Рой Эберхард. Он скоро свяжется с тобой и скажет, что делать дальше. Скорее всего, он захочет, чтобы ты приехал в Голливуд как можно быстрее.

Через две недели Эберхард позвонил Розенбергу и велел ему отправляться на запад. По приезду Джон подписал контракты с «Кэпитол» и Эберхардом и вскоре поселился в его доме в Конога-Парке, что в Долине Сан-Фернандо {9} в одной комнате с Ридом. Розенберг записывался под псевдонимом Джонни Роуз (Johnny Rose). В отличие от Рида, он не испытывал интереса к актерской профессии и вскоре отправился на гастроли, давая по вечернему концерту в Солт-Лейк Сити, Денвере и Канзасе. Его сингл «Напоследок» («The Last One to Know») стал хитом в южном регионе. Популярность этой композиции привела Розенберга на новоорлеанское шоу «Все звезды» — радиопередачу, представлявшую молодых исполнителей. Бывало, что на пару недель Розенберг переставал колесить по дорогам и возвращался в дом Эберхарда, к Риду. Юноши болтали или играли в бадминтон с детьми своего менеджера. «За год, проведенный в Конога-Парке, я достаточно хорошо узнал Дина, — сказал Розенберг. — Ни черта он не был политиком. Мы не говорили о политике, это абсолютно точно. Он был очень эгоцентричен, продвигал себя, что и требовалось в этом бизнесе. Если вы не верите в себя, как тогда, черт подери, вы сможете заставить других поверить в вас? В этом он был более талантлив, чем я. Он был славный парень».[73]

В конце 60-х все еще казалось, что карьера Дина продвигается вперед. Компания «Кэпитол» выпустила в свет один из его синглов «Наш летний роман» (Our Summer Romance), который взломал список сотни лучших, хотя в будущем ему так и не удастся выбраться из последней его десятки. Для постороннего взгляда 22-летний исполнитель находился на своем пути. Его брат Дейл, вернувшийся из командировки в Антарктиду, во Флориде приобрел спортивный «Эм-джи» и приехал в Лос-Анджелес в гости к Дину. «Он был знаком с Рики Нельсоном и ему подобными, — говорил Дейл, упоминая известного поющего телевизионного актера. — Его жизнь протекала достаточно хорошо. Он пригласил меня послушать его пение в ночном клубе. Но думаю, что в основном он записывался. Единственное, что я вспоминаю, — это тот ужин. Там постоянно какие-то люди махали ему и кричали: "Привет, Дин". Было похоже, что дела у него шли прекрасно».[74]

Посещения собраний квакеров отточили не только политические и духовные воззрения Рида, но, как это ни удивительно, и его музыкальные навыки. Произошло это благодаря двум квакерам, с которыми познакомился Рид, — Мардж и Джон Райт (Marge and John Raitt). Джон Райт стал необычайно популярен после своего актерского прорыва в роли Билли Байджлоу в мюзикле Роджерса и Хаммерштайна «Карусель». Он записал 14 альбомов, в основном мелодии из мюзикла, которые хорошо продавались. Джон был востребован как театральный актер, благодаря чему отсутствовал дома неделями, а то и месяцами. Его жена Мардж была пианисткой, она часто аккомпанировала пению мужа и принимала активное участие в продвижении его карьеры. Также как и Прайс, Мардж немедленно прониклась симпатией к Риду.

«Когда мы познакомились, у него был записан один альбом и сделаны рекламные фотографии. Мы пытались раскрутить его, — вспоминала Мардж Райт. — Думаю, что он был очень талантлив. И он был очень фотогеничным. Его торс был крепким от занятий на кольцах, я этим всегда поражалась, это было очень впечатляюще. Он не обладал сильным голосом, но достаточным при хорошей аранжировке. И он был харизматичен. Он был похож на Джеймса Дина, но выглядел лучше. Если бы у него были удачные сольники, он мог бы стать кумиром молодежи».[75]

Рид и Райт приступили к работе над проектом «кумир молодежи». Мардж вела переговоры с людьми из «Декка Рекордз», с которыми у ее мужа был заключен контракт. Она пыталась убедить их забрать Рида из «Кэпитол», но они не были заинтересованы. Она делала попытки связать его с другими людьми из музыкальных кругов и с несколькими хорошими агентами. К ней всегда относились приветливо из-за ее положения и звездного статуса ее мужа, но все усилия практически были тщетными. Это предприятие оказалось одним из наименее успешных, исходивших от семейства Райт. Дюжину лет спустя Бонни, дочь Мардж и Джона, приступила к записи альбомов в Миннеаполисе и ее старания завершились миллионными продажами дисков и наградой «Грэмми» в конце 80-х.

Мардж и Рид проводили немало времени в доме у Райтов, записывая пение Дина на магнитофон. Она указывала разные фразы и заставляла переписывать различные их версии снова и снова. Мардж давала ему уроки вокала, учила, как следует освобождать голос, как дышать, обучала специальным приемам, позволяющим посредственному певцу подняться на другой уровень. Эти музыкальные наставления были самыми объемными из тех, которые получил Рид со времен хоровой практики в уит-риджской средней школе. Райт также брала ноты и писала аранжировки к его песням, в том числе для инструментов, которые должны были аккомпанировать Риду, исполняющему свои гитарные партии. Ее помощь была неоценимой, поскольку Рид никогда не заботился о том, чтобы собрать свой собственный коллектив, и ему приходилось полагаться на студийных музыкантов, подыгрывающих ему на записях песен или на телевизионных выступлениях. В то же время Райт постепенно очаровывалась своим учеником, несмотря на то, что он был на 15 лет ее моложе. Позже Рид признался своей первой жене, что у него была любовная связь с Райт, хотя Мардж это твердо отрицает. Однако она признавала влечение к Риду со своей стороны и со стороны других женщин. «Он был очарователен, — говорила она. — Я очень чувствительный человек. Он умел сопереживать. Люди чувствовали, когда говорили с ним, что он действительно их слушает».[76]

Карьера продвигалась не настолько быстро, как хотелось Риду, и чувство неудовлетворенности нарастало. В конце 60-х произошел такой эпизод. Джонни Розенберг находился в их комнате в доме Эберхарда, когда Рид ворвался внутрь. Он зло хлопнул дверью и в гневе стал швырять свои вещи в кучу на кровать. «Я так и не узнал причины, но он вернулся домой в бешенстве, — вспоминал Розенберг. — Он сказал: "Я убираюсь отсюда. У тебя есть талант, у меня есть талант, но никто из нас никуда не продвинется с таким менеджером. Я ухожу". Я подумал, что он наполовину спятил. Но как оказалось, извилины между его ушами, вероятно, работали немного лучше, чем мои. Не думаю, что Рой сделал бы для него достаточно. Дин был сам себе менеджер, и точка. Никто не верил в Дина Рида больше, чем сам Дин Рид».[77]

Позже Рид объяснит, что гнев его был направлен и на Эберхарда, и на «синдикат талантов». Эберхард, получив от синдиката предложение о покупке контракта для дальнейшего представления интересов юного исполнителя и видя старания Рида, не упустил шанса быстро подработать наличности. Он продал контракт.

«Покупатели представляли организацию в Голливуде, которая занималась всем, что касалось шоу-бизнеса, и являлась чем-то наподобие синдиката, — объяснял Рид. — Так что однажды двое мужчин появились у меня на пороге и рассказали мне, что именно — по мнению их организации — я делаю не так. Они сказали, какие рубашки мне следует носить, с какими женщинами следует появиться перед фотографами в битком набитых ресторанах на бульваре Сансет, и посоветовали устроить небольшой публичный скандал с мисс такой-то. Я отказался. Я не хотел быть рабом. Я предпочел остаться совсем без менеджера».[78]

Рид упаковал вещи и переехал жить к Прайсу и его жене, Тили. Кроме обретения нового адреса и потери менеджера, в его жизни почти ничего не изменилось. Хотя одно интригующее событие все-таки произошло. И «Кэпитол Рекордз», и Рид получали отчеты о том, что что-то необычайное происходит в Чили. «Наш летний роман», едва пробившийся в списки популярных песен в США, настойчиво взбирался к верхним строчкам в Чили и других странах Южной Америки. К концу года эта композиция станет по сути дела самой продаваемой записью на английском языке в Бразилии, Аргентине, Чили, Уругвае и Перу. «Я занял 1200 долларов у друга и отправился на юг, посмотреть, что же там происходит», — скажет позднее Рид журналисту.[79]

Другом, без сомнения, был Прайс. Несмотря на то, что менеджеры «Кэпитол» понимали, что личное явление певца тамошней публике помогло бы компании компенсировать вложения в колорадского трубадура, они не посчитали нужным потратить на это дело какие-то деньги или усилия. При участии Прайса документы были переданы в Государственный департамент, Рид подал заявление о получении своего первого паспорта. В заявлении он написал, что проведет 17 дней в Бразилии, Аргентине, Чили, Перу и Уругвае[80]. 9 марта 1961 года Рид вылетел из нью-йоркского аэропорта «Ла Гуардиа», направляясь на юг, к бурному приветствию, которое изменит его жизнь.

Загрузка...