Онъ всталъ рано утромъ, я же, не спавъ почти всю ночь, поднялась съ постели около двѣнадцати часовъ утра. Въ это время, взявъ своихъ лошадей, трехъ слугъ, бѣлье, платье, онъ уѣхалъ, оставя мнѣ короткое, но трогательное письмо, слѣдующаго содержанія:
«Дорогая моя,
Я собака; я обманулъ васъ; вопреки моимъ принципамъ и моему прежнему образу жизни, я былъ вовлеченъ въ это извѣстной презрѣнной женщиной. Простите меня, моя дорогая! Я искренно прошу у васъ прощенія. У меня нѣтъ силъ видѣться съ вами и я торжественно объявляю, что вы свободны; если вамъ представится случай выйти замужъ, пользуйтесь имъ и не думайте обо мнѣ; клянусь всѣмъ святымъ для меня, клянусь словомъ честнаго человѣка никогда не нарушать вашего покоя, если узнаю объ этомъ; съ другой стороны, если вамъ не случится выйти замужъ и если я найду еще удачи въ жизни, тогда все мое будетъ вашимъ, гдѣ бы вы ни были.
Часть оставшихся у меня денегъ я положилъ въ вашъ карманъ; займите для себя и для горничной мѣста въ каретѣ и отправляйтесь въ Лондонъ. Я надѣюсь, что этими деньгами вы покроете всѣ дорожныя издержки. Еще разъ я прошу у васъ прощенья отъ всего моего сердца и это буду дѣлать всегда, когда вспомню о васъ.
Прощайте навѣки, моя дорогая
«Д. Э.»
До сихъ поръ ничто въ моей жизни не падало такою тяжестью на мое сердце, какъ это прощаніе; я тысячу разъ упрекала его за то, что онъ меня оставилъ, потому что я готова была идти за нимъ на край свѣта, хотя бы даже пришлось просить милостыни!.. Я упала на стулъ и впродолженіи двухъ часовъ рыдала и призывала его имя, говоря:
— Возвратись, Джемсъ, возвратись! я отдамъ тебѣ все; я стану просить милостыню, я умру вмѣстѣ съ тобой съ голоду.
Я бѣгала какъ безумная по комнатѣ; садилась, опять бѣгала, рыдала, кричала и призывала его къ себѣ. Такъ я провела время до семи часовъ вечера, наступили сумерки (былъ августъ), и къ величайшему моему изумленію я услыхала, что онъ возвратился въ гостинницу и подниматеся въ мою комнату.
Я была такъ смущена, какъ только можно себѣ представить, онъ тоже; я не могла понять причину его возвращенія, я не знала, радоваться мнѣ или негодовать; наконецъ, любовь рѣшила все, я была не въ силахъ скрыть своего счастья, оно было слишкомъ велико, и я залилась слезами. Войдя въ комнату, онъ обнялъ меня и началъ крѣпко цѣловать, не говоря ни слова. Наконецъ, я сказала:
— Радость моя, неужели ты рѣшился уйти отъ меня навсегда?
Сначала онъ не отвѣчалъ, онъ былъ не въ силахъ выговорить слова; но когда мы успокоились, онъ объяснилъ, что, проѣхавъ больше пятнадцати лье, онъ не могъ продолжать путь дальше и вернулся, желая посмотрѣть на меня еще разъ и еще разъ проститься со мной.
Я разсказала ему, какъ мучительно я провела безъ него время и какъ звала его, прося вернуться. Онъ отвѣчалъ, что ясно слышалъ мой голосъ въ лѣсу Делашеръ, за двѣнадцать лье отсюда. Я улыбнулась.
— Нѣтъ, ты не думай, что я шучу, сказалъ онъ, — я дѣйствительно слышалъ, что ты меня звала, а иногда мнѣ казалось, будто ты бѣжишь за мной.
— Но тогда скажи, что я говорила? — спросилъ я.
— Ты громко кричала: возвратись, Джемсъ, возвратись!
Я пришла въ изумленіе, на меня напалъ страхъ и я сказала.
— Итакъ, теперь ты не оставишь меня, и я пойду за тобой хоть на край свѣта.
Онъ отвѣчалъ, что какъ ни трудно ему разставаться, тѣмъ не менѣе это необходимо, и онъ надѣется, что я насколько возможно облегчу ему эту горькую необходимость.
Затѣмъ онъ прибавилъ, что мнѣ одной неудобно отправляться въ Лондонъ, ему же все равно куда ни ѣхать, поэтому онъ и рѣшилъ проводить меня.
Спустя два дня, мы оставили Честеръ, и мы доѣхали съ нимъ до Донстебля, который находится въ тридцати лье отъ Лондона; здѣсь мой мужъ объявилъ мнѣ, что несчастная судьба заставляетъ его оставить меня, потому что ему невозможно въѣхать въ Лондонъ, по причинамъ, которыя мнѣ безполезно знать. Почтовая карета обыкновенно не останавливается въ Донстеблѣ, но я просила кондуктора остановиться на четверть часа, карета подъѣхала къ гостинницѣ, и мы вошли въ нее.
Когда мы остались вдвоемъ, я сказала, что у меня есть къ нему просьба, которую онъ долженъ исполнить; такъ какъ, по его словамъ, ему нельзя ѣхать дальше, то я прошу его остаться со мной въ Донстеблѣ недѣлю или двѣ.
Онъ согласился и, позвавъ хозяйку гостинницы, сказалъ ей, что я нездорова и не могу продолжать путешествія въ почтовой каретѣ, поэтому онъ просилъ ее нанять намъ помѣщеніе въ частномъ домѣ дня на два или на три, гдѣ я могла бы отдохнуть послѣ такого утомительнаго пути. Хозяйка, очень любезная и обязательная женщина, тотчасъ явилась ко мнѣ и сказала, что у нея есть двѣ или три хорошія и спокойныя комнаты, которыя безъ сомнѣнія мнѣ понравятся, при чемъ она обѣщала дать мнѣ совершенно отдѣльную горничную; такимъ образомъ мнѣ оставалось только принять это любезное предложеніе и я пошла осмотрѣть комнаты, которыя были дѣйствительно прекрасно меблированы и вполнѣ удобны. Мы разсчитались съ кондукторомъ, забрали свои вещи и рѣшили на время поселиться здѣсь.
Я объявила мужу, что останусь здѣсь съ нимъ до тѣхъ поръ, пока не выйдутъ у меня всѣ деньги, и не позволю ему тратить ни одного своего шиллинга. Какъ видите, мы продолжали состязаться въ нѣжности, что не мѣшало мнѣ съ грустью замѣтить ему, что вѣроятно я въ послѣдній разъ наслаждаюсь его обществомъ и потому прошу его позволить мнѣ быть полной хозяйкой, затѣмъ онъ можетъ распоряжаться мной, какъ ему будетъ угодно. Онъ согласился и на это и объяснилъ мнѣ, что, отправляясь въ Ирландію, онъ попытаетъ счастья устроиться; если тамъ найдетъ средства къ жизни, тогда явится ко мнѣ; онъ не хочетъ рисковать ни однимъ моимъ шиллингомъ, до тѣхъ поръ, пока не сдѣлаетъ опыта съ своими, причемъ онъ увѣрялъ меня, что въ случаѣ, если ему не удастся устроиться въ Ирландіи, онъ все-таки отыщетъ меня и тогда мы отправимся вмѣстѣ въ Виргинію, куда я звала его въ свою очередь.
Это было его послѣднее рѣшеніе; мы прожили вмѣстѣ около мѣсяца, втеченіи котораго я наслаждалась такимъ пріятнымъ обществомъ, какого не встрѣчала больше никогда. Въ это время онъ разсказалъ мнѣ свою исторію, полную самыхъ разнообразныхъ и интересныхъ приключеній, изъ которыхъ можно было бы составить прекрасный романъ; но я буду еще имѣть случай вернуться къ нему.
Наконецъ я съ большимъ огорченіемъ разсталась съ своимъ мужемъ, я была убѣждена, что онъ покидаетъ меня изъ печальной необходимости и противъ своего желанія, потому что причины, по которымъ онъ не могъ отправиться въ Лондонъ, были весьма основательны, что я вполнѣ поняла потомъ.
Я дала ему точныя указанія относительно своего адреса, сохраняя однако въ глубокой тайнѣ свое настоящее имя; онъ тоже объяснилъ мнѣ, какъ поступить, чтобы мое письмо дошло въ его руки.
Я пріѣхала въ Лондонъ на другой день послѣ нашей разлуки; по нѣкоторымъ причинамъ, о которыхъ не желаю говорить, я помѣстилась не на прежней квартирѣ, а въ улицѣ Сентъ Джонасъ; теперь, оставшись совершенно одна, я стала разбирать свои семимѣсячныя скитанія, и съ большимъ удовольствіемъ вспоминала тѣ очаровательные часы, которые я провела съ моимъ новымъ мужемъ; но эти пріятныя воспоминанія скоро померкли, когда, спустя нѣкоторое время, я почувствовала себя беременной.
Это обстоятельство было особенно для меня тягостно, потому что мнѣ трудно было найти для родовъ удобное помѣщеніе; въ то время для иностранки, безъ друзей и знакомыхъ, такое положеніе было слишкомъ щекотливымъ и отвѣтственнымъ.
Между тѣмъ я аккуратно вела переписку съ моимъ банковскимъ другомъ или, лучше сказать, онъ ревностно поддерживалъ ее со мной, посылая письмо каждую недѣлю; въ улицѣ Сентъ Джонесъ я получила отъ него очень любезное письмо, въ которомъ онъ говорилъ, что бракоразводный процессъ въ полномъ ходу, не смотря на нѣкоторыя неожиданныя затрудненія. Меня не особенно огорчало это замедленіе процесса, хотя бы уже потому, что я была беременна отъ другого, — и не желала, какъ дѣлаютъ многія, свалить на него чужую вину. Съ другой стороны мнѣ не хотѣлось совсѣмъ упустить моего новаго друга, такъ какъ я рѣшила послѣ родовъ выйти за него замужъ, если только онъ не измѣнитъ своего намѣренія; я была вполнѣ убѣждена, что никогда не услышу о моемъ Ланкаширскомъ мужѣ, который съ первыхъ же писемъ ко мнѣ не переставалъ настаивать, чтобы я выходила снова замужъ, увѣряя, что онъ никогда не заявитъ своихъ правъ.
Между тѣмъ я заболѣла, что еще болѣе усилило мое горе, у меня была простая лихорадка, но я испугалась, полагая что настаютъ преждевременныя роды. Собственно говоря, это обстоятельство должно было скорѣе радовать, чѣмъ пугать меня, но я гнушалась даже одной мысли сдѣлать что-либо, что могло ускорить мои роды.
Однако моя хозяйка первая предложила мнѣ найти акушерку; сначала я нѣсколько стѣснялась, но потомъ согласилась на ея предложеніе, говоря, что не знаю здѣсь никого и потому вполнѣ полагаюсь на нее.
Повидимому, хозяйка не особенно чуждалась подобныхъ дѣлъ, какъ мнѣ казалось это сначала; она привела прекрасную акушерку, которая вполнѣ отвѣчала моимъ надобностямъ.
— Я полагаю, мистрисъ Б….- сказала хозяйка, — вы сразу опредѣлите болѣзнь леди, и я прошу васъ сдѣлать для нея все, что вы можете, такъ какъ леди вполнѣ благородная дама. — Съ этими словами хозяйка вышла изъ комнаты.
Я не понимала значенія ея словъ, но добрая старая бабушка съ серьезнымъ видомъ объяснила мнѣ все.
— Мадамъ, — сказала она, — вы кажется не поняли вашу хозяйку. Она думаетъ, что вы находитесь въ такомъ положеніи, когда роды представляютъ большое затрудненіе и когда ихъ необходимо сохранить въ тайнѣ, вотъ и все. Теперь вамъ необходимо знать, что если вы находите возможнымъ посвятить меня въ свою тайну насколько для меня необходимо (хотя я и не желаю вмѣшиваться въ ваши дѣла), то, быть можетъ, я найду средство помочь вамъ выйти изъ затрудненія и тѣмъ прояснить ваши мрачныя мысли.
Каждое слово этой женщины облегчало мнѣ душу и сердце; я слишкомъ хорошо понимала, какъ мнѣ необходима такая женщина, и потому объяснила ей, что она отчасти угадала мое положеніе, отчасти нѣтъ, такъ какъ, хотя я дѣйствительно замужемъ, но въ настоящее время мой мужъ далеко и не можетъ открыто явиться сюда. Тутъ она меня быстро остановила и сказала, что это нисколько ея не касается. Всѣ дамы, поручающія себя ея заботамъ, непремѣнно замужемъ.
— Но по моему, продолжала она, имѣть мужа, который не можетъ явиться, все равно, что не имѣть его; поэтому и мнѣ все равно жена вы его, или любовница.
— Вы правы, — сказала я, — но если мнѣ необходимо разсказать вамъ свою исторію, то я должна разсказать ее такою, какая она есть. — Потомъ я коротко объяснила ей все, что могла и въ заключеніе прибавила:- Я утруждаю васъ этими подробностями не потому, чтобы, какъ вы сейчасъ замѣтили, онѣ имѣли отношеніе къ вашему дѣлу, а потому что я хочу показать вамъ, что не желаю особенно скрывать своихъ родовъ, и что главное мое затрудненіе состоитъ въ томъ, что у меня здѣсь совершенно нѣтъ знакомыхъ.
— Я очень хорошо понимаю, миледи, — сказала она, — вы не можете указать здѣсь никакого поручителя и тѣмъ избавиться отъ назойливыхъ допросовъ прихода, которые неизбѣжны въ подобныхъ случаяхъ. Кромѣ того, быть можетъ, вы не знаете, какъ устроить вашего ребенка, когда онъ появится на свѣтъ.
— Конецъ меня не такъ безпокоитъ, какъ начало, — сказала я.
— И такъ, мадамъ, — продолжала акушерка, — рѣшаетесь ли вы довѣриться мнѣ? Мое имя Б…. живу въ улицѣ (она назвала улицу) подъ вывѣской Колыбель; я даю въ приходъ общее поручительство, которое обезпечиваетъ отъ разслѣдованій каждую, кто рожаетъ въ моемъ домѣ. Словомъ, я имѣю предложить вамъ только одинъ вопросъ, на который если вы отвѣтите, тогда можете быть совершенно спокойны за все остальное.
Я тотчасъ догадалась, о чемъ она говоритъ, и потому сказала:
— Мадамъ, мнѣ кажется, я васъ понимаю и потому отвѣчу вамъ, что хотя у меня нѣтъ друзей на этомъ свѣтѣ, но, благодаря Бога, за то есть деньги, по крайней мѣрѣ столько, сколько будетъ нужно, но не больше. — Я прибавила послѣднія слова съ тѣмъ, чтобы она не разсчитывала на что нибудь особенное.
Она сказала, что принесетъ мнѣ счетъ расходовъ, въ двухъ или въ трехъ формахъ, изъ которыхъ я могу выбрать любой; я просила ее сдѣлать это.
На другой день она принесла, а я прочитала три счета и, улыбаясь, сказала ей, что нахожу ея требованія весьма благоразумными и что, какъ мнѣ ни прискорбно, но я должна поступить къ ней въ кліентки самаго низшаго разряда. — Но быть можетъ, мадамъ, если я поступлю въ этотъ разрядъ, то вы будете хуже содержать меня? — Совсѣмъ нѣтъ, отвѣчала она, однако, если вы сомнѣваетесь, то можете попросить кого либо изъ своихъ друзей провѣрить, хорошо ли я буду содержать васъ, или нѣтъ.
— Потомъ, мадамъ, — продолжала она, — если ребенку не суждено жить, что иногда бываетъ, тогда у васъ сохранятся расходы на пастора, а если вы не пригласите друзей, то и на ужинъ, такъ что, вычитая эти статьи расхода, ваши роды обойдутся на 5 фунтовъ и 3 шиллинга дороже, чѣмъ стоитъ ваша обыкновенная жизнь.
Я увидѣла, что это замѣчательная леди въ своемъ родѣ и согласилась отдать себя въ ея распоряженіе; послѣ этого она, осмотрѣвъ мое помѣщеніе, нашла, что мнѣ здѣсь неудобно, что здѣсь плохо прислуживаютъ и что этого не будетъ у нея въ домѣ. Я объяснила, что я не смѣю здѣсь ничего сказать, потому что хозяйка имѣетъ какой то странный видъ, по крайней мѣрѣ мнѣ такъ кажется съ тѣхъ поръ, какъ я почувствовала себя беременной и заболѣла; я боюсь вызвать ее на оскорбленіе, такъ какъ она предполагаетъ, что я не могу представить точнаго удостовѣренія въ своей личности.
— Охъ Боже мой! — сказала она, — эта важная леди не чуждается подобныхъ вещей; она пробовала держать дамъ въ вашемъ положеніи, но не съумѣла поладить съ приходомъ.
На слѣдующее утро она прислала мнѣ горячаго зажареннаго цыпленка и бутылку хереса и приказала посланной дѣвушкѣ сказать, что остается въ моемъ распоряженіи до тѣхъ поръ, пока я буду жить здѣсь.
Это было неожиданной любезностью съ ея стороны, которую я приняла съ удовольствіемъ; вечеромъ она снова прислала дѣвушку узнать, не надо ли мнѣ чего, и сказать, чтобы на слѣдующій день утромъ я послала ее за обѣдомъ. Дѣвушкѣ было приказано, прежде чѣмъ уйти отъ меня утромъ, приготовить мнѣ шоколадъ; въ полдень она принесла на обѣдъ сладкое мясо изъ телячьей грудинки и чашку супа; такимъ образомъ она издали кормила меня, чѣмъ я была чрезвычайно довольна и что меня быстро поправило; собственно говоря, главной причиной моей болѣзни былъ полный упадокъ духа.
Когда я оправилась на столько, что могла выйти, я пошла съ моей горничной посмотрѣть мое будущее помѣщеніе; все тамъ было такъ красиво и такъ чисто, что я не могла ничего сказать; я была чрезвычайно довольна всѣмъ, что нашла тамъ, тѣмъ болѣе, что въ своемъ печальномъ положеніи я не ожидала встрѣтить ничего подобнаго.
Можно было бы думать, что теперь я скажу нѣсколько словъ о характерѣ незаконныхъ дѣяній этой женщины, въ руки которой меня бросила судьба; но я слишкомъ потворствовала бы пороку, если бы вздумала показать, какъ тамъ было легко всякой, кто пожелаетъ снять съ себя бремя заботъ о тайномъ ребенкѣ. Для этого у моей величественной матроны было много различныхъ средствъ, и между прочимъ слѣдующее: она брала ребенка, рожденнаго даже не въ ея пріютѣ (она имѣла много подобной практики въ частныхъ домахъ) и передавала его людямъ, готовымъ за деньги сбыть ребенка съ рукъ матери и прихода; по ея словамъ, о такихъ дѣтяхъ честно заботились; но что въ дѣйствительности дѣлалось съ ними, несмотря на всѣ ея разсказы, я не могла постигнуть, особенно если принять во вниманіе, что у нея было много такихъ дѣтей.
Въ разговорахъ со иной на эту тему она вставила замѣчаніе, которое вселило во мнѣ нѣкоторое отвращеніе къ ней; такъ, однажды, говоря о приближеніи моихъ родовъ, она бросила вскользь нѣсколько словъ, изъ которыхъ я поняла, что она можетъ, если я пожелаю, ускорить мои роды, при помощи какого то лекарства, которое быстро положитъ конецъ моимъ мученьямъ. Однако, она скоро замѣтила, что я гнушаюсь даже подобной мысли; при чемъ, надо отдать ей справедливость, она такъ ловко поставила вопросъ, что я не могла сказать, было ли ея предложеніе серьезно, или она говорила о немъ, какъ объ ужасномъ средствѣ, къ которому прибѣгаютъ иныя леди; она такъ искусно замяла свои слова и такъ скоро поняла мои мысли, что сама отвергла свое предложеніе, прежде чѣмъ я успѣла что нибудь возразить ей.