Радости и горести знаменитой Молль Флендерс

VIII Исторія моей свекрови. — Я узнаю въ ней свою мать, а въ мужѣ своего брата. — Мое отчаяніе по этому поводу

Моя свекровь была необыкновенно веселая и добрая старуха; я говорю старуха, потому что ея сыну было больше тридцати лѣтъ; эта пріятная и общительная женщина часто меня занимала интересными разсказами о странѣ, гдѣ мы жили и объ ея обитателяхъ.

Между прочимъ, она разсказывала мнѣ, что большая часть живущихъ въ этой колоніи поселенцевъ были англичане, прибывшіе сюда при самыхъ ужасныхъ условіяхъ, и что здѣсь все населеніе дѣлится вообще на два класса: одинъ состоиъ изъ людей, которыхъ привезли корабли для продажи въ услуженіе, другой составляютъ каторжно-ссыльные, обвиненные судомъ въ преступленіяхъ, за которыя полагается смертная казнь.

— Когда прибываютъ тѣ и другіе, — продолжала она, — мы не дѣлаемъ между ними различія: ихъ покупаютъ плантаторы и они всѣ мѣстѣ работаютъ на поляхъ до окончанія срока; послѣ этого имъ даютъ возможность поселиться самимъ и заняться обработкой и расчисткой земли, на которой они разводятъ табакъ и эерновые хлѣба для собственнаго пользованія; купцы довѣряютъ имъ въ кредитъ орудія, за которыя они уплачиваютъ послѣ жатвы. Вотъ какимъ образомъ, дитя мое, многіе изъ Ньюгетскихъ висѣльниковъ сдѣлались здѣсь значительными людьми; изъ нихъ у насъ есть міровые судьи, чиновники и члены магистрата, хотя они носятъ на рукахъ выжженое желѣзомъ каторжное клеймо.

Разсказывая такимъ образомъ, она добродушно и съ полнымъ ко мнѣ довѣріемъ говорила о себѣ, о своей жизни, объяснивъ, что она сама принадлежала къ послѣднему классу и давно, давно прибыла сюда, какъ осужденная за преступленіе.

— А вотъ и клеймо, дитя мое, — сказала она, показывая мнѣ красивую бѣлую руку, на ладони которой остались знаки, выжженные раскаленнымъ желѣзомъ, какъ это обыкновенно бываетъ у всѣхъ каторжниковъ.

Этотъ разсказъ сильно взволновалъ меня, но моя мать, улыбаясь, сказала:

— Не надо этому удивляться, точно какой-то необыкновенной вещи; у насъ люди съ большимъ положеніемъ носятъ подобныя клейма и не стыдятся ихъ показывать; вотъ, напримѣръ, маіоръ X… былъ когда-то знаменитымъ карманщикомъ, судья На…ъ, былъ тоже извѣстенъ, какъ ловкій воръ, обкрадывавшій лавки, у обоихъ на рукахъ клейма, и я могла бы назвать тебѣ многихъ другихъ порядочныхъ людей съ такими же клеймами.

Мы часто вели подобнаго рода разговоры, и она всегда подтверждала многочисленными примѣрами свои разсказы. Спустя нѣкоторое время, однажды, когда она разсказывала приключенія одной особы, высланной сюда назадъ тому нѣсколько недѣль, на меня нашло какое-то задушевное настроеніе, и я просила ее разсказать мнѣ свою исторію, что она и сдѣлала, передавъ просто и откровенно слѣдующее. Еще молодой дѣвушкой она попала въ очень дурную компанію въ Лондонѣ, благодаря тому, что ея мать часто посылала ее относить кушанье одной своей родственницѣ, бывшей въ заключеніи въ Ньюгетской тюрьмѣ; несчастная голодала тамъ, потомъ она была приговорена къ смертной казни, но, благодаря беременности, эта казнь была отсрочена и она погибла въ тюрьмѣ.

Здѣсь моя свекровь перечислила длинный рядъ тѣхъ ужасовъ, которые совершаются обыкновенно въ этомъ страшномъ мѣстѣ.

— Да, дитя мое, — говорила моя свекровь, — быть можетъ, тебѣ мало извѣстно все это, а можетъ быть ты даже и не слыхала ничего подобнаго; но будь увѣрена, мы всѣ здѣсь знаемъ, что одна Ньюгетская тюрьма порождаетъ столько воровъ и несчастныхъ, сколько не въ состояніи породить самыя преступныя ассоціаціи и клубы въ Англіи; это проклятое мѣсто на половину снабжаетъ поселенцами нашу колонію.

Затѣмъ она продолжала разсказывать свою исторію такъ пространно и съ такими подробностями, что я начинала приходитъ въ смущеніе; но когда она дошла до одной частности, заставившей ее сказать свое имя, я чуть было не упала въ обморокъ; замѣтивъ мое разстройство, она спросила, хорошо ли я себя чувствую и что меня такъ встревожило. Я объяснила, ей, что ея грустная исторія на меня сильно подѣйствовала, и я прошу ее не продолжать больше.

— Но, милая моя, — очень нѣжно сказала она, — ты напрасно тревожишься, все это случилось такъ давно, что не причиняетъ мнѣ ни малѣйшаго безпокойства; теперь я вспоминаю свою исторію даже съ чувствомъ нѣкотораго довольства, потому что она привела меня сюда.

Потомъ она продолжала разсказывать, какъ здѣсь она попала въ одну хорошую семью, какъ, благодаря своему прекрасному поведенію, послѣ смерти хозяйки, ея хозяинъ женился на ней; отъ него у нея были сынъ, мой мужъ, и дочь; какъ, благодаря ея стараніямъ и хорошему управленію, послѣ смерти мужа, она улучшила свои плантаціи и привела ихъ въ такое состояніе, въ какомъ онѣ не были никогда при мужѣ, такъ какъ большую часть земли она культивировала уже будучи вдовой, которою осталась шестнадцать лѣтъ тому назадъ.

Я не особенно внимательно слушала эту часть ея исторіи, такъ какъ мнѣ необходимо было остаться одной, чтобы свободно предаться раздиравшимъ мою душу тревогамъ; пусть судятъ, въ какомъ ужасномъ положеніи находился мой мозгъ при мысли, что эта женщина была не менѣе, какъ моя родная мать, и что я имѣла двухъ дѣтей и была беременна третьимъ отъ своего собственнаго брата.

Теперь я была самая несчастная женщина на свѣтѣ. Ахъ! все шло хорошо, пока я не знала этой исторіи, я могла спокойно жить съ моимъ мужемъ. Ахъ! еслибы я никогда не узнала ее!

У меня лежала теперь такая тяжесть на сердцѣ, что я была постоянно на-сторожѣ; я не видѣла пользы открывать мою тайну, но и скрывать ее было почти невозможно; да, я не была увѣрена, что во снѣ не выдамъ своей тайны мужу и если я открою ее, то меньшее, чего я могла ожидать, это потерять мужа, такъ какъ онъ былъ слишкомъ чистъ и честенъ, чтобы продолжать быть имъ, зная, что я его сестра; такимъ образомъ я находилась въ самомъ затруднительномъ положеніи.

Предоставляю судить всѣмъ, каково было это положеніе: я была далеко отъ моей родины, у меня не было возможности возвратиться туда; здѣсь я жила очень хорошо, но въ невыносимыхъ условіяхъ; еслибы я открылась матери, мнѣ было бы трудно убѣдить ее въ подробностяхъ и я не имѣла средствъ въ точности доказать свое предположеніе; съ другой стороны, если бы она стала меня допрашивать, или если бы у нея явилось сомнѣніе въ истинѣ моихъ словъ, то я погибла бы, такъ какъ малѣйшее ея внушеніе моему мужу немедленно отдалило бы его отъ меня и я потеряла бы его и мать, приведя въ недоумѣніе обоихъ.

Тѣмъ не менѣе, истина для меня была очевидна, и для меня было ясно, что подъ видомъ честной женщины я живу въ кровосмѣшеніи и распутствѣ, и если бы даже я относилась не особенно чувствительно къ этому преступленію, то все же въ немъ было что то такое оскорбляющее природу, что отталкивало меня отъ мужа. Несмотря на это, послѣ долгаго и серьезнаго размышленія, я признала необходимымъ скрыть мою тайну отъ мужа и матери, не сдѣлавъ ни малѣйшаго намека; такимъ образомъ я прожила подъ страшнымъ душевнымъ гнетомъ еще три года.

Втеченіи этого времени моей матери доставляло большое удовольствіе разсказывать мнѣ исторіи о своихъ прошлыхъ приключеніяхъ, которыя мнѣ не особенно нравились, потому что, хотя она передавала факты не ясно, но сопоставляя ихъ съ тѣмъ, что я знала прежде, мнѣ не трудно было придти къ заключенію, что въ молодости она была проституткой и воровкой; но, по прибытіи сюда, она искренно раскаялась въ этихъ преступленіяхъ и стала женщиной набожной, честной и строгой.

Итакъ я оставляю ея жизнь, какова бы она ни была, и обращаюсь къ своей, которая была для меня вполнѣ невыносима: какъ я уже сказала, я чувствовала себя самой распутной женщиной въ свѣтѣ; такимъ образомъ я не могла разсчитывать ни на что хорошее; въ самомъ дѣлѣ, несмотря на мое внѣшнее благополучіе, у меня былъ въ виду одинъ только исходъ: нищета и разореніе.

Дѣйствительно, прошло не много времени, какъ дѣла наши измѣнились къ худшему, и что всего было хуже, мужъ мой сталъ капризенъ, ревнивъ и непріятенъ, а я на столько же стала нетерпѣлива съ нимъ, на сколько онъ былъ несправедливъ и неразсудителенъ въ своемъ обращеніи со мной. Наши отношенія такъ обострились и мы зашли такъ далеко, что я наконецъ потребовала отъ него исполненія его обѣщанія, которое онъ далъ мнѣ въ то время, когда я согласилась оставить для него Англію, и которое заключалось въ томъ, что если мнѣ не понравится жизнь здѣсь, то я возвращусь на родину, объявивъ ему объ этомъ за годъ впередъ, съ тѣмъ, чтобы онъ могъ устроить свои дѣла.

Я говорю, что я потребовала отъ него исполненія этого обѣщанія и, надо признаться, потребовала не въ особенно любезной формѣ, какъ легко себѣ это представить: я объясняла ему, что онъ очень дурно обходится со мной, а у меня нѣтъ здѣсь друзей, которые могли бы справедливо разсудить насъ, что онъ ревнуетъ меня безъ всякаго повода и что нашъ отъѣздъ въ Англію измѣнитъ эти отношенія.

Я такъ рѣшительно настаивала на своемъ требованіи, что ему оставалось или сдержать свое слово или отказаться отъ него; и не смотря на то, что онъ пустилъ въ дѣло всю свою хитрость, призвавъ на помощь мать и другихъ наперсниковъ съ цѣлью убѣдить меня измѣнить свое рѣшеніе, но всѣ ихъ попытки были напрасны, такъ какъ сущность рѣшенія лежала въ моемъ сердцѣ, а послѣднее стало совершенно чуждымъ моему мужу. Я находила тысячи предлоговъ избѣгать его ласкъ, боясь болѣе всего беременности, которая навѣрное могла помѣшать моему отъѣзду или по крайней мѣрѣ замедлить его.

Наконецъ моя настойчивость вывела его изъ себя и онъ принялъ быстрое и роковое рѣшеніе: онъ объявилъ, что вообще мы не можемъ ѣхать въ Англію, что хотя онъ и далъ мнѣ обѣщаніе, но что при настоящихъ условіяхъ было бы безрасудно исполнить его, это значило разстроить всѣ наши дѣла, разорить семью и довести ее почти до гибели; такимъ образомъ я не должна больше требовать отъ него исполненія этого обѣщанія, такъ какъ ни одна женщина въ мірѣ, принимающая сколько нибудь близко къ сердцу интересы своей семьи и мужа, не станетъ этого требовать.

Говорятъ, что если женщина вобьетъ себѣ что нибудь въ голову, то ее трудно заставить измѣнить свое рѣшеніе; дѣйствительно я не переставала изыскивать средства сдѣлать возможнымъ мой отъѣздъ и, наконецъ, предложила мужу отпустить меня одну. Это предложеніе возмутило его до послѣдней степени; онъ объявилъ мнѣ, что въ его глазахъ я не только жестокая женщина, но и самая извращенная и безчувственная мать, что онъ не понимаетъ, какъ я могу безъ ужаса допустить мысль бросить дѣтей и никогда не увидѣть ихъ больше. Все это было бы вѣрно, если бы теперь я не сгорала единственнымъ желаніемъ не видѣть больше никогда ни мужа, ни дѣтей; что касается упрека въ моей извращенности, то мнѣ было бы не трудно снять съ себя этотъ упрекъ, мнѣ, которая слишкомъ глубоко чувствовала свой позоръ и сознавала, что едва ли на свѣтѣ существовала болѣе извращенная любовная связь, чѣмъ моя съ нимъ.

Такъ или иначе, но не было никакой возможности привести къ соглашенію моего мужа. Онъ очень дурно относился къ моему поведенію и дѣйствительно имѣлъ на это основанія. Я наотрѣзъ отказалась жить съ нимъ и пользовалась всякимъ случаемъ увеличить, такъ сказать, брешь въ нашихъ отношеніяхъ, такъ что однажды онъ объявилъ мнѣ, что ему остается одно: признать меня съумашедшей и посадить въ домъ умалишенныхъ. Это привело меня къ рѣшенію во что бы ни стало раскрыть мою тайну, но какъ это сдѣлать и кому первому передать ее, оставалось для меня неразрѣшимымъ вопросомъ до тѣхъ поръ, пока между мной и мужемъ не случилось новой ссоры. Началось съ того, что онъ заговорилъ со мной о невозможности моего отъѣзда въ Англію. Я защищала свое рѣшеніе и, какъ всегда бываетъ въ семейныхъ ссорахъ, когда одно жесткое слово ведетъ за собой другое, мы разгорячились; онъ сказалъ мнѣ, что я веду себя съ нимъ не какъ съ мужемъ, и говорю о дѣтяхъ не какъ мать, и потому онъ не можетъ относиться ко мнѣ какъ къ женѣ; онъ испробовалъ все, онъ былъ со мной нѣженъ и добръ, онъ велъ себя какъ достойный мужъ и христіанинъ; онъ думалъ измѣнить мой характеръ, но я обращаюсь съ нимъ какъ съ собакой, какъ съ самымъ презрѣннымъ и совершенно постороннимъ человѣкомъ, и хотя всякое насиліе возбуждаетъ въ немъ глубокое отвращеніе, тѣмъ не менѣе онъ поставленъ въ необходимость прибѣгнуть теперь къ такимъ мѣрамъ, которыя заставятъ меня вернуться къ своимъ обязанностямъ.

Эти слова взбунтовали во мнѣ кровь; я никогда не приходила въ такое раздраженіе и сказала ему, что какія бы мѣры онъ ни принялъ, будетъ ли это насиліе или любовь, я презираю все, я рѣшила во что бы то ни стало уѣхать въ Англію; что же касается моихъ отношеній къ нему и дѣтямъ, то въ основѣ ихъ лежитъ быть можетъ обстоятельство, котораго онъ еще не знаетъ; однако же, пользуясь случаемъ, я замѣчу только одно: что онъ не имѣетъ права быть моимъ законнымъ мужемъ, также какъ наши дѣти не могутъ считаться законными дѣтьми, вотъ почему я не въ силахъ заботиться о нихъ больше, чѣмъ я забочусь.

Надо признаться, взглянувъ на него, я пожалѣла о томъ, что сказала; онъ совершенно измѣнился въ лицѣ, поблѣднѣлъ, какъ смерть, и не могъ выговорить слова, какъ будто пораженный молніей. Я думала, что онъ упадетъ въ обморокъ. Съ нимъ сдѣлался приливъ, онъ дрожалъ, капли пота катились по его лицу, а между тѣмъ лицо было холодно какъ ледъ, словомъ онъ пришелъ въ такое состояніе, что необходима была серьезная помощь; когда онъ нѣсколько пришелъ въ себя, у него началась тошнота, мы уложили его въ постель, на другой день утромъ у него появилась жестокая лихорадка.

Онъ медленно поправлялся, и, когда ему стало лучше, то разъ онъ подозвалъ меня къ себѣ и сказалъ, что послѣднія мои слова нанесли ему смертельную рану и что онъ хочетъ предложить мнѣ только одинъ вопросъ. Я прервала его, говоря, что меня глубоко огорчаетъ моя горячность, которая заставила меня зайти такъ далеко; я вижу какъ ужасно подѣйствовали на него мои слова, но теперь умоляю его не требовать ихъ объясненія. Я увѣрена, что это объясненіе только ухудшитъ его положеніе.

Но теперь дѣла зашли такъ далеко, что дальше нельзя было скрывать тайну, и мой мужъ самъ доставилъ мнѣ случай снять съ себя это страшное бремя; три или четыре недѣли онъ неотступно просилъ меня сказать ему только одно, хотѣла ли я своими словами разсердить его, или они дѣйствительно имѣютъ какое нибудь основаніе. Я была непреклонна и отказывалась отъ всякихъ объясненій, до тѣхъ поръ пока онъ не согласится отпустить меня въ Англію; на это онъ отвѣтилъ, что, пока онъ живъ, онъ не согласится отпустить меня. Тогда я сказала, что если такъ, то я должна объявить ему, что отъ меня вполнѣ зависитъ не только получить, когда захочу, его согласіе, но даже устроить такъ, что онъ самъ станетъ умолять меня уѣхать; послѣднія слова въ конецъ разожгли его любопытство.

Послѣ этого онъ разсказалъ всю исторію матери и заставилъ ее вывѣдать у меня истину, причемъ, надо отдать ей справедливость, она пустила въ ходъ всю свою изобрѣтательность, чтобы достигнуть цѣли; но я сразу остановила ее, говоря, что вся тайна заключается въ ней самой и что мое уваженіе къ ней заставляетъ меня скрывать эту тайну, вообще же я объявила, что больше ничего не могу сказать и умоляю ее не настаивать.

Эти слова привели ее въ крайнее изумленіе, она не знала что говорить и думать; затѣмъ, не обращая вниманія на зародившееся въ ней подозрѣніе и дѣлая видъ, что принимаетъ мои слова за извѣстную тактику, она снова начала говорить со мной по поводу своего сына, изыскивая средства помирить меня съ нимъ. Наконецъ я сдѣлала видъ, что уступаю ей и сказала: «хорошо; извольте, я открою вамъ тайну великой важности, если только вы дадите мнѣ торжественное обѣщаніе, что безъ моего согласія вы никогда не разскажете ее своему сыну».

Невозможно описать ея изумленіе при моихъ словахъ; она, если бы могла, охотно не повѣрила этой исторіи, понимая, какой переворотъ угрожаетъ семьѣ; но всѣ подробности такъ согласовались съ тѣми событіями, которыя она передавала мнѣ сама и которыя теперь она охотно готова была отрицать, что ей не оставалось ничего другого дѣлать, какъ молча броситься ко мнѣ на шею и начать нѣжно цѣловать меня. Долго она не могла выговорить слова, наконецъ бѣдная старуха жалобно закричала:

— Несчастное дитя мое! Какой рокъ принесъ тебя сюда и бросилъ въ объятія моего сына! Ужасная дочь! мы погибли! ты жена своего родного брата и имѣла отъ него трехъ дѣтей, дѣтей отъ одной плоти и крови! мой сынъ и моя дочь жили какъ мужъ и жена! Какое безуміе! Какая несчастная семья! Что намъ дѣлать? Что говорить? Ахъ, Боже мой, что намъ дѣлать?

Немного успокоясь, мы стали говорить о томъ, что слѣдуетъ сдѣлать, прежде чѣмъ сообщить эту тайну моему мужу. Но къ чему могли привести всѣ наши совѣщанія? Мы были не въ силахъ найти выходъ изъ нашего мучительнаго положенія, мы не знали какъ передать всю трагедію моему мужу, мы не знали какъ она подѣйствуетъ на него, что онъ предприметъ: узнавъ эту роковую тайну, онъ могъ, не владѣя собой, объявить ее всѣмъ, что неизбѣжно погубило бы нашу семью; или онъ могъ, пользуясь защитой закона, который въ этомъ случаѣ былъ на его сторонѣ, и презирая меня, потребовать развода; тогда все мое ничтожное приданное было бы поглощено процессомъ и я стала бы нищей, а черезъ нѣсколько мѣсяцевъ я увидѣла бы его въ объятіяхъ другой женщины, въ то время какъ сама должна была довольствоваться жалкимъ существованіемъ. Всѣ эти соображенія близко принимались къ сердцу моей матерью, но мы не знали, что дѣлать. Спустя нѣкоторое время, мы рѣшились прибѣгнуть къ самымъ осторожнымъ мѣрамъ, но къ несчастью наши рѣшенія были совершенно различны; по мнѣнію моей матери, мнѣ слѣдовало глубоко похоронить мою тайну и продолжать жить со своимъ мужемъ, до тѣхъ поръ, пока какой нибудь удобный случай дастъ возможность спокойно разсказать ему все; въ то же время она употребитъ всѣ свои силы примирить мужа со мной и возстановить согласіе нашего домашняго очага; такимъ образомъ, эта тайна останется и умретъ вмѣстѣ съ нами. Но если она выступитъ на свѣтъ Божій, дитя мое, сказала мать въ заключеніе, тогда мы обѣ погибли.

Желая побудить меня согласиться на это, она обѣщала устроить меня, она обѣщала оставить мнѣ послѣ своей смерти, независимо отъ состоянія мужа, все, что только будетъ возможно; такимъ образомъ, если когда-нибудь и откроется наша тайна, то я буду матеріально обезпечена.

Хотя ея предложеніе указывало мнѣ ясно на нѣжность и доброту моей матери, но оно совершенно не согласовалось ни съ моими мыслями, ни съ моими чувствами, и потому я сказала, что, послѣ долгаго и спокойнаго размышленія, я пришла къ слѣдующему рѣшенію, которое, надѣюсь, не покажется ей крайностью и успокоитъ ее: я просила ее употребить все свое вліяніе на сына, съ цѣлью убѣдить его отпустить меня въ Англію, снабдивъ достаточной суммой денегъ, въ товарахъ или въ банковыхъ билетахъ; затѣмъ, когда я уѣду, она можетъ уговорить его, спустя нѣкоторое время, вызвать снова меня къ себѣ.

Мы долго не сходились съ матерью въ нашихъ мнѣніяхъ по этому поводу, мы не могли примирить ихъ; мы много спорили, но эти споры не приводили ни къ какимъ соглашеніямъ.

Я не могла побѣдить свое отвращеніе къ сожительству съ братомъ, она настаивала на невозможности уговорить его согласиться на мой отъѣздъ въ Англію; мы продолжали жить въ такомъ нерѣшительномъ положеніи; хотя наши споры не доводили насъ до крайностей, но мы были не въ силахъ придти къ такому рѣшенію, которое могло бы уничтожить эту ужасную пропасть.