Теперь я осталась въ худшемъ и болѣе безутѣшномъ положеніи, чѣмъ когда-либо прежде. Во-первыхъ, мое цвѣтущее время прошло, прошла та пора, когда я могла надѣяться быть куртизанкой или любовницей; эта пріятная сторона жизни давно уже миновала, и только однѣ развалины говорили о прошломъ; во всемъ этомъ хуже всего было то, что я была самымъ унылымъ и самымъ безутѣшнымъ созданьемъ въ свѣтѣ: я, которая обожала моего мужа и принуждала себя поддерживать въ немъ бодрость духа, не могла поддержать себя; мнѣ самой недоставало той силы, которая, какъ я говорила ему, такъ необходима, чтобы перенести тяжесть горя.
Но мое положеніе было дѣйствительно отчаянное; я не видѣла впереди ничего, кромѣ страшной бѣдности, которая такъ живо представлялась моему воображенію, что мнѣ казалось, будто она приближалась ко мнѣ прежде, чѣмъ въ дѣйствительности это могло быть; такимъ образомъ, мои опасенія усилили мое несчастье, и я воображала, что каждая монета въ двѣнадцать пенни, за которую я покупала себѣ булку, была послѣдней, и что завтра я начну голодать и буду голодать до смерти.
Въ такомъ отчаяніи я не имѣла ни откуда помощи, я не имѣла друга, который могъ бы меня утѣшить или научить, что дѣлать; я сидѣла одна, плача и мучаясь день и ночь, я ломала свои руки и иногда приходила въ какое-то безумное состояніе; дѣйствительно, часто я удивлялась, какъ у меня не помутился разсудокъ. Мои припадки доходили до того, что я теряла сознаніе и жила тѣми фантазіями, которыя рисовало мнѣ мое воображеніе.
Въ этомъ мрачномъ настроеніи духа я прожила два года, проѣдая то немногое, что имѣла, и постоянно оплакивая свои несчастное положеніе. Мое сердце обливалось кровью, у меня не было ни малѣйшей надежды на помощь, и теперь я такъ долго и часто плакала, что у меня изсякли слезы. Я начинала приходить въ полное отчаяніе, такъ какъ бѣдность приближалась ко мнѣ своими быстрыми шагами.
Чтобы уменьшить нѣсколько расходы, я оставила домъ и наняла квартиру и по мѣрѣ того, какъ я ограничивала свои траты, я продала большую часть своей мебели, что прибавляло мнѣ нѣсколько денегъ. Такимъ образомъ, я прожила еще годъ, сохраняя крайнюю бережливость. Тѣмъ не менѣе, когда я заглядывала въ свое будущее, мое сердце сжималось, при неизбѣжномъ приближеніи нищеты и страшной нужды. О! Пусть никто не читаетъ этой части моей исторіи, не принявъ во вниманіе отчаянныхъ обстоятельствъ, застающихъ человѣка врасплохъ, безъ друзей, безъ куска хлѣба. Это заставитъ ихъ дѣйствительно задуматься и не только пощадить несчастныхъ, но и обратиться къ небу съ мольбой о помощи и съ мудрой молитвой: «Не ввергай меня въ нищету и не дай мнѣ сдѣлаться воромъ». Пусть вспомнятъ, что время бѣдствія есть время ужасныхъ соблазновъ: когда человѣкъ лишается силъ сопротивляться имъ, когда нищета давитъ, а душа угнетена отчаяніемъ, чего нельзя сдѣлать? Это было однажды вечеромъ; я находилась, такъ сказать, при послѣднемъ издыханіи; смѣло могу утверждать, что я обезумѣла, я была въ бреду… Въ то время, подстрекаемая какимъ-то демономъ и не зная что и зачѣмъ я дѣлаю, я одѣлась (у меня были еще хорошія платья) и вышла. Я вполнѣ увѣрена, что при выходѣ изъ дому въ моей головѣ не было никакихъ намѣреній; я не разсуждала и не знала куда и по какому дѣлу я иду, я шла, какъ будто дьяволъ толкалъ меня впередъ, приготовя для меня свою приманку, и вы можете быть увѣрены, что онъ дѣйствительно привелъ меня туда, куда ему было нужно, потому что я не сознавала, куда я иду и что я дѣлаю.
Блуждая такимъ образомъ туда и сюда и не зная, гдѣ я нахожусь, я проходила мимо аптекарской лавки въ Леднхоль-стритѣ и увидѣла на скамейкѣ прямо противъ прилавка небольшой узелокъ, завернутый въ бѣлое полотно. Позади стояла служанка, обернувшись къ узлу спиной; она смотрѣла въ глубину лавки, гдѣ на прилавкѣ, также спиной къ двери, стоялъ, вѣроятно, аптекарскій помощникъ, со свѣчей въ рукѣ; онъ, повидимому, отыскивалъ что-то на верхней полкѣ; такимъ образомъ, оба они были заняты, а больше въ лавкѣ не было никого.
Такова была приманка, и дьяволъ, приготовившій мнѣ эту западню, подстрекалъ меня… я помню теперь и не забуду никогда, что за моими плечами мнѣ слышался голосъ, который шепталъ мнѣ слѣдующія слова: «Возьми узелъ, возьми скорѣе; сдѣлай это сейчасъ же».
Едва были произнесены эти слова, какъ я вошла въ лавку и, повернувшись спиной къ дѣвушкѣ, какъ будто сторонилась отъ проѣзжавшей двухколесной телѣжки, протянула позади себя руку и, взявъ узелокъ, вышла изъ лавки. Ни служанка, ни помощникъ и никто другой не замѣтили меня.
Невозможно описать мою душевную тревогу во все время этого дѣйствія. По выходѣ изъ лавки у меня такъ билось сердце, что я не могла не только бѣжать, но даже прибавить шагу; я перешла улицу и повернула за первый уголъ; мнѣ кажется, я была на перекресткѣ Фенчорчъ-Стритъ; оттуда я сдѣлала столько поворотовъ и прошла столько улицъ, что никогда не съумѣла бы сказать, куда я иду и гдѣ я; я не чувствовала подъ собой мостовой, по которой шла, и чѣмъ дальше я удалялась отъ опасности, тѣмъ скорѣе я бѣжала, до тѣхъ поръ, пока, задыхаясь отъ усталости, я вынуждена была сѣсть на скамейку возлѣ какого-то дома; осмотрѣвшись, я увидѣла, что нахожусь возлѣ Билинзгета [1]. Отдохнувъ немного, я продолжала путь: кровь кипѣла во мнѣ какъ на огнѣ, мое сердце билось такъ сильно, какъ будто я была охвачена внезапнымъ ужасомъ, вообще я такъ растерялась, что не знала, куда иду и что дѣлаю.
Когда я совершенно истомилась отъ такого долгаго и тревожнаго пути, тогда я начала соображать и направилась къ своей квартирѣ, куда и пришла около девяти часовъ вечера.
Для чего былъ приготовленъ этотъ узелокъ и по какому случаю онъ лежалъ тамъ, гдѣ я его взяла, — я не знала, но, развернувъ узелъ, я нашла въ немъ очень хорошее, почти новое приданое для ребенка, тонкія кружева, серебряную чашку величиною съ пинту, небольшой серебряный горшокъ и шесть ложекъ, хорошую рубашку, три шелковыхъ платка, а въ горшкѣ 18 шиллинговъ 6 п. деньгами.
Все время, когда я разсматривала эти вещи, я находилась подъ ужаснымъ впечатлѣніемъ страха и душевной борьбы, несмотря на то, что я была въ совершенной безопасности; я сидѣла и горько плакала.
— Боже мой! — вскричала я, — что я теперь? воровка? Меня скоро возьмутъ, отправятъ въ Ньюгетъ и будутъ судить уголовнымъ судомъ.
Я долго плакала. Я увѣрена, что, какъ я ни была бѣдна, я навѣрное отнесла бы обратно вещи, если бы ужасъ не лишилъ меня силъ; но со временемъ такія душевныя движенія совѣршенно исчезли.
И такъ я легла въ постель, но не спала всю ночь; мои мысли были угнетены совершеннымъ проступкомъ; я не знала, что говорила и дѣлала всю ночь и весь слѣдующій день. Затѣмъ я сгорала отъ нетерпѣнія узнать, чьи вещи я взяла, богатаго или бѣднаго; быть можетъ, думала я, какая-нибудь несчастная вдова, какъ я, завязала ихъ въ узелъ, съ цѣлью продать и получить немного денегъ, на которыя она хотѣла купить хлѣба для себя и своего ребенка, и вотъ теперь они умираютъ съ голода, сердце ея разрывается и она оплакиваетъ свою потерю. Эта мысль больше всего мучила меня втеченіе трехъ или четырехъ дней.
Но мои собственныя бѣдствія заглушили во мнѣ подобныя размышленія, и перспектива голода, становившаяся съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе ужасной, постепенно ожесточала мое сердце. Кромѣ того у меня былъ плохой руководитель, который безпрестанно подстрекалъ меня прибѣгать къ самымъ дурнымъ средствамъ. Поэтому однажды вечеромъ, онъ снова внушилъ мнѣ мысль выйти изъ дому на новые поиски.
На этотъ разъ я вышла днемъ; я стала блуждать по улицамъ и искать, сама не зная чего, какъ вдругъ дьяволъ разставилъ на моемъ пути такую западню, ужаснѣе которой я не встрѣчала ни раньше, ни потомъ. Проходя по Ольдерсгетъ-Стритъ, я увидѣла красивую маленькую дѣвочку, которая возвращалась одна домой изъ танцовальной школы. И вотъ мой соблазнитель дьяволъ набросилъ меня на это невинное созданье. Я начала разговаривать съ ней, она отвѣчала мнѣ своимъ дѣтскимъ лепетомъ; я взяла ее за руку и повела по дорогѣ, пока мы не пришли въ большую мощенную аллею, ведущую въ Барзсоломью-Клозъ и направились туда. Дѣвочка сказала мнѣ, что это не ея дорога, но я отвѣчала: «Нѣтъ, моя милая, это твоя дорога, я покажу тебѣ куда идти домой». У ребенка было на шеѣ жемчужное золотое колье, мои глаза давно остановились на немъ, и вотъ, войдя въ темную аллею, я наклонилась какъ бы для того, чтобы завязать ей развязавшуюся косынку и такъ тихо сняла съ нея колье, что она ничего не почувствовала; затѣмъ мы продолжали идти. Тутъ дьяволъ снова подстрекалъ меня убить ребенка, въ темной аллеѣ, такъ, чтобы она не закричала, но одна мысль объ этомъ привела меня въ такой ужасъ, что я едва не упала на землю; я заставила вернуться ребенка и сказала, чтобы она уходила отсюда, такъ какъ эта не ея дорога. Дѣвочка согласилась со мной и я дошла до Барзсоломью-Клозъ, потомъ повернула въ другой проходъ, выходящій на Лонгъ-Ленъ, оттуда на Чартеръ-Хаусъ-Ярдъ и вышла на Джонсъ-Стритъ; затѣмъ я пересѣкла Смитсъ-Фильдъ и спустилась къ Чиклену, выйдя на Фильдъ-Ленъ, чтобы достигнуть Голборибриджъ, гдѣ, смѣшавшись съ толпой, я могла спокойно продолжать дорогу, не боясь быть открытой. Таковъ былъ мой второй выходъ въ свѣтъ.
Мысль объ этой добычѣ совершенно сгладила мои воспоминанія о первой, и всѣ мои прежнія размышленія по этому поводу быстро разсѣялись; бѣдность ожесточала мое сердце и бѣдствія дѣлали меня равнодушной ко всему остальному. Моя послѣдняя кража не особенно тревожила меня, потому что я не сдѣлала ни малѣйшаго вреда ребенку. Мнѣ казалось, что я дала только хорошій урокъ родителямъ, которые небрежно допустили этого бѣднаго ягненка возвращаться одного домой и которые въ другой разъ будутъ осторожнѣе.
Похищенная мной нитка жемчуга стоила около 12 или 14 фунтовъ. Я думаю, что этотъ жемчугъ принадлежалъ ея матери, такъ какъ нитка была слишкомъ велика для ребенка, а мать изъ тщеславія одѣла ее на дочь, чтобы похвастать ею въ танцовальной школѣ. Безъ сомнѣнія, дѣвочка была отправлена съ горничной, которая должна была смотрѣть за ней, но эта небрежная плутовка вѣрно встрѣтила какого-нибудь молодца и занялась имъ, оставя на произволъ судьбы дѣвочку, которая и попала въ мои руки…
Во всякомъ случаѣ я не сдѣлала ни малѣйшаго зла ребенку и только испугала его; во мнѣ еще сохранились нѣжныя чувства и, можно сказать, я не дѣлала ничего, на что не толкала бы меня нужда.
Послѣ этого у меня было много приключеній, но я была еще неопытна въ ремеслѣ и не умѣла взяться за дѣло иначе, какъ получивъ внушеніе отъ дьявола, который рѣдко медлилъ вступать со мной въ союзъ. Одно изъ подобныхъ приключеній окончилось очень счастливо для меня. Однажды въ сумеркахъ я проходила по Ломбардъ-Стритъ, какъ вдругъ какъ разъ въ концѣ дворца Трехъ Королей я увидѣла человѣка, который съ быстротою молніи пробѣжалъ мимо меня въ то время, когда я была на углу дома. При поворотѣ въ аллею, поровнявшись со мной, онъ бросилъ, бывшую въ его рукахъ, большую связку какъ разъ позади меня и сказалъ: «ради Бога, мистрисъ, постойте здѣсь одну минуту». Съ этими словами онъ убѣжалъ. За нимъ бѣжали еще двое, которыхъ преслѣдовалъ молодой человѣкъ безъ шапки, крича: «Воры!» Двухъ послѣднихъ такъ близко преслѣдовали, что они были принуждены бросить свои связки, причемъ одного поймали, а другой успѣлъ убѣжать.
Я была неподвижна, какъ камень, все время, пока они не возвратились назадъ, таща несчастнаго вмѣстѣ съ украденными вещами, и довольные тѣмъ, что схватили вора и его добычу; такимъ образомъ всѣ прошли возлѣ меня, я же, казалось, остановилась здѣсь за тѣмъ, чтобы пропустить толпу.
Разъ или два я спрашивала, что случилось, но мнѣ никто не отвѣтилъ, а я не особенно настаивала; когда всѣ прошли, я, пользуясь случаемъ, обернулась назадъ и, подобравъ то, что лежало позади меня, ушла; все это я сдѣлала безъ прежняго смущенія, потому что я не сама украла эти вещи, а онѣ краденныя попали въ мои руки. Я вернулась домой здрава и невредима, обремененная своей добычей, которая состояла изъ штуки прекрасной чищенной черной тафты въ пятьдесятъ аршинъ и куска бархата, около одиннадцати аршинъ; по всей вѣроятности, этотъ товаръ принадлежалъ галантерейщику, котораго ограбили; я говорю «ограбили», потому что у него было похищено, кромѣ моего товара, около семи штукъ шелковой матеріи. Какимъ образомъ воры могли украсть столько вещей, я не умѣю сказать, но такъ какъ я только взяла краденное, то съ покойной совѣстью присвоила эти вещи себѣ.
До сихъ поръ я была счастлива въ моихъ похожденіяхъ, которыя хотя и не приносили мнѣ большой выгоды, но всегда успѣшно оканчивались. Тѣмъ не менѣе каждый день я ходила подъ страхомъ, ожидая какого нибудь несчастья, которое въ концѣ-концовъ приведетъ къ висѣлицѣ. Эти мысли производили на меня такое сильное впечатлѣніе, что часто удерживали меня отъ многихъ попытокъ, которыя были совершенно безопасны, но одна изъ нихъ опять привлекла меня черезъ нѣсколькихъ дней. Я имѣла привычку часто ходить по окрестнымъ деревнямъ около города, въ надеждѣ встрѣтить что нибудь на пути. И вотъ, проходя разъ мимо одного дома въ Степней, я увидѣла на подоконникѣ два кольца, одно небольшое съ брилліантомъ, другое простое золотое; вѣроятно, ихъ оставила какая нибудь легкомысленная барыня, у которой было больше денегъ, чѣмъ разсудка; а можетъ быть, она ихъ оставила здѣсь до тѣхъ поръ, пока помоетъ свои руки.
Я прошла нѣсколько разъ мимо окна съ цѣлью посмотрѣть, былъ ли кто нибудь въ этой комнатѣ, или нѣтъ, и хотя я не замѣтила никого, тѣмъ не менѣе не была вполнѣ увѣрена; и потому мнѣ пришло въ голову постучать въ окно, какъ будто я хотѣла сказать тому, кто подойдетъ къ окну, не бросать тутъ колецъ, такъ какъ я видѣла двухъ подозрительныхъ людей, которые внимательно ихъ разсматривали. Подумано, сдѣлано; я постучала разъ или два въ окно, но никто не откликнулся, тогда я сильно надавила на оконное стекло; оно треснуло и разбилось съ небольшимъ шумомъ, я вытащила два кольца и ушла; брилліантовое кольцо стоило 3 фунта, а золотое около 9 шиллинговъ.
Теперь у меня явилось затрудненіе: я не знала, куда сбывать свой товаръ, и особенно шелковую матерію. Я не хотѣла отдавать вещи за безцѣнокъ, какъ это обыкновенно дѣлаютъ несчастные бѣдные воры, и потому я придумала найти свою старую гувернантку и возобновить съ ней знакомство. Я аккуратно посылала ей ежегодно пять фунтовъ за моего мальчика до тѣхъ поръ, пока могла. Наконецъ, я должна была прекратить платежъ. Тѣмъ не менѣе я написала ей письмо, въ которомъ объяснила, что потеряла мужа и пришла въ такое положеніе, что не могу больше платить за сына; въ письмѣ я умоляла ее устроить дѣло такъ, чтобы несчастное дитя не слишкомъ страдало за грѣхи своей матери.
Теперь я сдѣлала ей визитъ и увидѣла, что она практикуетъ понемногу свое ремесло, хотя и находится не въ такихъ цвѣтущихъ условіяхъ, какъ прежде, потому что она была привлечена къ суду однимъ джентльменомъ, у котораго похитили дочь; повидимому, она помогала ея похищенію и едва избѣжала висѣлицы; процессъ разорилъ мою гувернантку такъ, что она жила въ бѣдной обстановкѣ и не пользовалась уже такой прекрасной репутаціей, какъ прежде; однако же, она еще продолжала, какъ говорится, довольно твердо стоять на ногахъ: у нея осталось нѣкоторое состояніе, она давала деньги подъ залоги и жила довольно сносно.
Она приняла меня очень любезно, какъ всегда, увѣряя, что я нисколько не потеряла въ ея уваженіи, не смотря на перемѣну моего положенія, что она позаботилась о моемъ ребенкѣ, хотя я и не могу больше платить за него, и что женщина, у которой онъ помѣщенъ, живетъ въ полномъ довольствѣ. Такимъ образомъ на, этотъ счетъ я могу нѣсколько успокоиться по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока буду въ состояніи существенно позаботиться о немъ.
Я объяснила ей, что у меня осталось очень немного денегъ, но есть нѣкоторыя цѣнныя вещи, и я прошу ее посовѣтовать мнѣ, какъ обратить ихъ въ деньги. Она спросила, что у меня есть. Я вынула нитку жемчуга и сказала, что это былъ одинъ изъ подарковъ моего мужа; затѣмъ я показала ей двѣ штуки шелковой матеріи, объяснивъ, что я привезла ихъ изъ Ирландіи, и небольшое брилліантовое кольцо. Что касается узелка съ серебромъ и ложками, то я нашла случай сбыть ихъ раньше, а приданое ребенка она предложила мнѣ взять себѣ, полагая, что это было мое. Она объявила мнѣ, что сама даетъ деньги подъ залогъ, и потому продастъ мои вещи, какъ будто онѣ были у нея заложены; такимъ образомъ она тотчасъ послала за своими агентами, которые, нисколько не смущаясь, купили у нея все это, заплативъ хорошую цѣну.
Теперь у меня явилась мысль, что эта полезная женщина можетъ нѣсколько помочь мнѣ въ моемъ презрѣнномъ положеніи, давъ мнѣ какое нибудь занятіе. Я готова была съ радостью приложить свои руки къ какому нибудь честному занятію, если бы можно было его получить, но честныя дѣла не входили въ область вѣдѣнія моей гувернантки.
Если бы я была моложе, быть можетъ она и помогла бы мнѣ, но мнѣ было пятьдесятъ лѣтъ; въ такіе годы едва ли возможно подобное ремесло. Кончилось, однако, тѣмъ, что она пригласила меня къ себѣ жить, пока я найду какое нибудь дѣло; такъ какъ это стоило очень немного, то я съ радостью приняла ея предложеніе. Теперь, устроившись сравнительно лучше, я могла помѣстить отдѣльно моего маленькаго сына отъ послѣдняго мужа; она помогла мнѣ и въ этомъ, обязавъ платить за него пять фунтовъ въ годъ. Все это было для меня такой большой помощью, что я надолго бросила свое постыдное ремесло, въ которое посвятила себя такъ недавно, и охотно принялась за работу, хотя было трудно достать ее, не имѣя знакомствъ.
Наконецъ, я получила нѣсколько швейныхъ заказовъ на дамское постельное бѣлье, юбки, и другія бумажныя вещи, чему я очень обрадовалась. Я начала усиленно работать и жить этимъ; но бдительный демонъ, рѣшивъ, что я должна продолжать служеніе ему, не переставалъ подстрекать меня выйти изъ дому на прогулку, иначе сказать, онъ наталкивалъ меня на удобный случай приняться за старое ремесло.
Однажды ночью, слѣпо повинуясь его велѣніямъ, я долго блуждала по улицамъ, но не нашла себѣ дѣла; недовольствуясь этимъ, я вышла на слѣдующій вечеръ и, проходя мимо питейнаго дома, увидѣла, черезъ открытую дверь небольшой залы прямо противъ улицы, на столѣ, серебряный кубокъ, какіе обыкновенно употреблялись въ кабакахъ того времени. Повидимому, большая компанія только что оставила этотъ столъ и беззаботный мальчикъ забылъ убрать кубокъ.
Я свободно вошла въ залу и, поставивъ эту кружку на уголъ скамейки, сѣла впереди и постучала ногой. Скоро подошелъ мальчикъ. я велѣла подать себѣ пинту темнаго эля, такъ какъ время было холодное. Мальчикъ быстро ушелъ и я слышала, какъ онъ спустился въ погребъ нацѣдить эля. Въ это время ко мнѣ подошелъ другой мальчикъ и спросилъ:- Вы звали? — Я меланхолическимъ тономъ ему отвѣтила:
— Нѣтъ, мальчикъ уже пошелъ для меня за пинтой эля.
Въ то время какъ я сидѣла, я слышала, что женщина, стоявшая на конторкой, спросила:
— Они всѣ ушли впятеромъ? — при этомъ она указала на мое мѣсто. Мальчикъ отвѣтилъ ей: «Да».
— А кто убралъ кубокъ? продолжала женщина. «Я, — отвѣчалъ другой мальчикъ; вотъ онъ», и онъ, показалъ на другой кубокъ, который по забывчивости взялъ съ другого стола; а можетъ быть плутъ забылъ, что онъ его совсѣмъ не принялъ, что и было въ дѣйствительности.
Все это я слушала съ большимъ удовольствіемъ, такъ какъ мнѣ было ясно, что никто не замѣтилъ отсутствія кубка и что онъ не былъ прибранъ. Итакъ я выпила эль, позвала мальчика отдать деньгя и, уходя, сказала:- Смотри, дитя мое, береги серебряную посуду. При этомъ я указала ему на серебряный кувшинъ, въ которомъ онъ приносилъ мнѣ эль. Мальчикъ отвѣтилъ:- хорошо, сударыня, идите съ Богомъ, — и я ушла.
Придя къ своей гувернанткѣ, я сказала себѣ, что теперь настало время испытать ее, съ тѣмъ чтобы, въ случаѣ, если меня откроютъ, обратиться къ ней за помощью.
Когда я пробыла дома нѣсколько времени и мнѣ представился случай переговорить съ ней наединѣ, то я сказала, что имѣю сообщить ей тайну огромной важности, если она обѣщаетъ сохранить ее. Она отвѣтила, что одну мою тайну она сохранила, и потому у меня нѣтъ основаній думать, что она измѣнитъ другой. Тогда я сказала ей, что со мной случилось что то необыкновенное, случилось неожиданно, безъ всякаго намѣренія, и затѣмъ передала ей всю исторію кубка.
— Вы принесли его съ собой, моя милая? — спросила она.
— Да, — отвѣчала я, показывая кубокъ. Но что мнѣ дѣлать теперь? Не лучше ли отнести его назадъ?
— Отнести назадъ? — возразила она:- да! если вы хотите попасть въ Ньюгетъ.
— Но неужели у нихъ хватитъ настолько низости, чтобы арестовать меня, послѣ того какъ я возвращу назадъ кубокъ?
— Вы не знаете этого сорта людей, дитя мое, — сказала она;- они не только отправятъ васъ въ Ньюгетъ, но постараются васъ повѣсить, не обращая вниманія на то, что вы честно возвратите украденную вещь; или они поставятъ вашъ на счетъ всѣ кубки, которые были раньше у нихъ украдены, и заставятъ васъ заплатить за нихъ.
— Но что же мнѣ дѣлать въ такомъ случаѣ? — спросила я
— Что дѣлать? — отвѣчала она, — вы ловко украли кубокъ и вамъ остается одно — оставить его у себя, разъ у васъ нѣтъ возможности возвратить его. Съ другой стороны, развѣ вы меньше нуждаетесь, чѣмъ они, дитя мое? Я бы очень желала имѣть каждый вечеръ такую добычу.
Эти слова дали мнѣ поводъ составить новое представленіе о моей гувернанткѣ. Я увидѣла, что съ тѣхъ поръ, какъ она сдѣлалась закладчицей, она стала вращаться въ общестй не такихъ честныхъ людей, какихъ я встрѣчала у нея прежде.
Прошло немного времени и я яснѣе, чѣмъ прежде, убѣдилась въ этомъ, потому что я видѣла, какъ иногда приносили къ ней эфесы сабель, ложки, вилки, серебряные кувшины и другія подобныя вещи не для залога, а прямо на продажу. Она покупала все это безъ всякихъ разспросовъ, но очень дешево.
Я узнала также, что она плавитъ у себя покупаемую серебряную посуду, для того чтобы ее нельзя было узнать; такъ, однажды утромъ она пришла ко мнѣ и сказала, что сегодня она будетъ плавить серебро и потому, если я хочу, то могу прибавить и свой кубокъ, тогда никто не отыщетъ его. Я сказала, что согласна отъ всего сердца. Тогда она свѣсила кружку и заплатила мнѣ дѣйствительную стоимость серебра; но я видѣла, что она совсѣмъ не такъ поступаетъ съ другими своими кліентами.