Ракетный бумеранг

ЧП (ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ)

Даже не знаю, с чего начать эту историю. Историю поучительную и, можно сказать, даже забавную.

Вернувшись на предприятие, постоянно думал о перспективе в ракетном деле. Это касалось и модернизации разгонного блока. К моему приходу модификаций «разгонников» было около шести. Сложно в производстве иметь такую номенклатуру. Взаимозаменяемости отдельных элементов нет, каждый блок приписывается определенному носителю, а иногда и к определенной задаче.

Вот здесь и вспомнили про модификацию блока, которую разрабатывали в конце девяностых годов. В эти годы наш блок конкурировал с «разгонником», разработанным в ГК НПЦ им. М.  В.  Хруничева, — «Бриз-М». Оригинальный по конструкции блок «Бриз-М» был достаточно эффективным и за счет схемных решений приближался к нашему «разгоннику». Был у него и ряд эксплуатационных преимуществ, например, он заправлялся полностью на заправочной станции, хотя это давало дополнительную нагрузку на установщик ракеты космического назначения. Габариты блока по высоте были существенно меньшими по сравнению с блоками ДМ.  Это позволяло иметь дополнительные объемы под головным обтекателем для размещения полезного груза.

Но было одно качество, которое сводило на нет пре имущества «Бриза-М». Это использование токсичных компонентов. Ведь ПДК (предел допустимой концентрации) у применяемых на блоке компонентов был сравним с ПДК отравляющих веществ времен Первой мировой войны. Многие скажут: «Что из того? Блок работает в космосе». Да, блок работает в космосе, но на Земле с ним работают люди, которые готовят компоненты, заправляют их и, как правило, должны работать в изолирующих противогазах (другие не помогают). Часто операторы не пользуются ими. Практически все, кто длительное время работал с такими компонентами, обладают беззубой улыбкой. Испытал это действие компонента на себе, когда работал на заправке ракетного блока лунного корабля. Но это начальная стадия воздействия. А дальше…

На повестке дня стоит серьезный вопрос о замене ракеты «Протон» на аналогичную, работающую на экологически чистых компонентах.

Чтобы не потерять конкурентных преимуществ, в РКК «Энергия» стали разрабатывать мероприятия по модернизации блока типа ДМ, которые позволили бы выводить космические аппараты повышенной массы. Собирали предложения по экономии масс, как говорят, по крохам. Но одно мероприятие, которое давало существенный прирост массы КА, — это увеличенная заправка при измененной схеме выведения. Еще в 1997 году был разработангенеральный график создания такой модификации. Она стала называться ДМ‑03. Это такой же блок, как и серийный блок ДМ, но с увеличенной заправкой. Компоновочная схема блока позволила за счет вставок в баках окислителя и горючего увеличить заправку блока примерно на три тонны, что давало возможность при его установке на ракетеносителе «Протон-М» выводить космические аппараты на геостационарную орбиту массой до 3200 кг.

При запусках с «Морского старта», где из-за ограничений габаритов космической части не было возможности до такой степени увеличить заправку, использовался блок с другой конфигурацией баков. Да и носитель был другой — это РН «Зенит».

Из всех модификаций остановились на двух, адаптированных под РН «Протон-М» и РН «Зенит». Отличия у них были в основном только в размерах баков. Что касается двигательной установки — сердца «разгонника», системы управления, системы электропитания и телеметрии, — то это все было унифицировано.

Кажется, вот простое решение: повысить эффективность за счет вставок в баки. Но это только на первый взгляд. При изменении геометрии бака прочностные расчеты надо подтвердить статическими испытаниями. Именно испытания дают окончательную оценку его прочности. Поменялась геометрия и масса отсеков — необходимо провести динамические испытания, чтобы узнать, как конструкция поведет себя при вибрации. Модальные испытания выявляют характеристики блока, которые могут повлиять на управляемость ракеты в целом. И так далее… Должен быть просмотрен каждый элемент блока на предмет его отличий от прототипа. В конечном итогерождается комплексная программа экспериментальной отработки. Она согласовывается с отраслевыми институтами ЦНИИмаш, 4ЦНИИ МО.  Хлопотно, но таков порядок. Иначе не дадут финансирование. Создание модифицированного блока вначале велось только за счет средств нашего предприятия, затем подключился Роскосмос.

Удивительно, но факт, что отношение к созданию блока было со стороны Роскосмоса самым неблагоприятным. Поэтому и время создания растянулось более чем на десять лет. Создавалось впечатление, что во главе Федерального космического агентства стоит чиновник, которому все равно, чем заниматься. Поэтому решение даже второстепенного вопроса превращалось в эпопею.

Хорошо помню один разговор с начальником управления. Пришел согласовать «мелкое» решение, простое — как дважды два. Знаний средней школы вполне хватало, чтобы понять его суть и дать добро. Но этот руководитель никогда не создавал технику, он — бывший эксплуатационщик, ставший «столоначальником». Объяснив подробно решение, посмотрел ему в глаза и увидел полное безразличие.

— Может, все и так, но нужно согласовать… —  Зачем? Здесь же все очень просто,  — и опять пустился в объяснения, разжевал до мельчайших подробностей.

— Понимаешь, я — чиновник, мне необходима согласующая подпись институтов.

— На это уйдет как минимум недели две.

— Ну и что?

— Как что? А когда же работать, если по таким пустякам будем терять время?

— Это не потеря.

— Да, это коллективная безответственность. При любом раскладе отвечать будет главный конструктор. Ты институтов тогда не найдешь.

— Не знаю, мне нужна подпись. Я чиновник. —  Интересно получается. Чтобы согласовать, мы должны официально обратиться к директору ЦНИИмаш Г.  Г.  Райкунову. Первое, что он попросит, это деньги за согласование. Даже если не попросит, адресует к начальнику отделения. Тот тоже согласовывать не будет, отправит дальше к начальнику отдела, он — к начальнику сектора, и наконец бумага попадает к инженеру, который напишет ответ. Наверное, утрирую. Но это так. Если следовать этой логике, ты веришь молодому специалисту, а не мне, главному конструктору.

Молчание…

— Нужна виза, — смотря под стол, закончил беседу начальник управления.

На самом деле это типичная схема, и не раз она разворачивалась в кабинетах руководителей.

С приходом в Роскосмос нового руководства созидательный дух там исчез. Задел, который был создан в космонавтике в советское время и в первые годы перестроечного периода, был настолько огромным и значимым, что новым руководителям Роскосмоса можно было не беспокоиться. На их век хватит. Даже в труднейшие времена, когда только создавалось космическое агентство, его глава Ю.  Н.  Коптев сумел реализовать многие космические программы: «Мир — Шаттл», «Международная космическая станция», «Морской старт» и т. д. Но сменилось руководство, и пошел процесс замены руководителей предприятий. Со стороны это выглядело, как «убрать неугодных» людей, которые имели свое мнение, успешно реализовали не один десяток проектов. Теперь их опыт стал ненужным.

Это убрать, это покрасить, это подретушировать и всех построить! Все, кажется, правильно. Но где главное? Где программы, где национальные задачи?

Вспоминаются слова эстрадного артиста М.  Задорнова: — Если человек всю жизнь строил сараи, а ему поручили построить дворец, то на выходе получим огромный сарай.

Может, не совсем точный пересказ, но мысль правильная.

Так и в нашем случае. Не хочу никого обидеть, но если их учили разрушать, то перестроиться на созидание дано не каждому.

Вот и буксуют федеральные программы. Все только и твердят: «нет денег», «не хватает финансов». А все ли происходит только по этой причине? Может, как плохому танцору?.

Вспомнил один анекдот. Старый руководитель дает наставления молодому: «Вот тебе три конверта. Когда будет плохо, вскрывай по одному». Стало плохо. Молодой руководитель вскрыл первый конверт: «Начинай строительство…» Прошло время. Опять провал. Вскрыл второй конверт: «Вали все на меня». Прошло еще время. Опять плохо. Вскрыл третий конверт: «Готовь три конверта».

Так и у нас. Мощнейшая реорганизация всей отрасли, идем в ногу со временем, перестройка. А что на выходе? Научные эксперименты проводим на иностранных спутниках, Министерству обороны не предлагаем ничего нового и эффективного, только пытаемся выполнить их заказ. Новые ракеты создаем десятилетиями и конца этой «работе» не видно. Федеральная программа «Глонасс» отстает от своего аналога GPS, и не видно — когда догоним. Космонавты летают на ракетах «Союз» и кораблях с тем же названием, созданных в советские годы. Уже более семи лет только говорят о новом пилотируемом корабле и новом носителе. А руководитель Роскосмоса красуется перед репортерами с улыбкой, поясняя, что мы великая космическая держава.

Более четверти миллиарда тратим на научно-исследовательские работы, номенклатуру которых определяют сами институты. Обратился к одному из заместителей главы Роскосмоса, спросив, что их агентство имеет в этих НИР.  Ответ: «Ничего, но „кормить“ институты надо».

— Конечно надо. Но давайте поставим перед ними важную для государства цель, и под выполнение этой цели институты автоматически получат финансирование.

Не поняли. Всех устраивает эта запутанная ситуация. Может, она кому-то выгодна? Проработав в космической отрасли более сорока лет, полагаю, что не далек от истины.

Яркий пример — космодром Восточный. Уже и указ президента есть, а проект буксует. Определили головную организацию по созданию пилотируемого ракетно-космического комплекса, а дальше «связали» руки — кому-то не нравится четкая вертикаль ответственности. В ход идут различные домыслы: «Казахстан будет недоволен». А то, что соседний Китай имеет уже три космодрома и строит на юге страны крупный четвертый, никого не удивляет.

Вывод один: значит, нет (к глубочайшему сожалению) реальной, научно обоснованной программы освоения космоса.

Попытка предложить что-то новое встречает полное равнодушие со стороны руководства. Вот и проект ракетного комплекса сверхлегкого класса был встречен руководителем Роскосмоса без энтузиазма. Зачем? Что-то новое, а от нового жди неприятностей. Хотя все его заместители поддержали проект.

После таких предложений невольно попадаешь в немилость к начальству. А тут еще подготовлена ему на подпись схема организации работ по Восточному, плюс инсинуации моего «друга» генерального директора… Все — один к одному.

Как-то раз В.  А.  Лопота спросил:

— За что тебя так не любит А.  Н.  Перминов?

— Не знаю. Может, за то, что предложил, как мы и договаривались, вариант многоблочного носителя с двигателем РД171? Как сказали в Роскосмосе — «чуть не сорвал эскизный проект».

— Понял. Все равно будем его предлагать.

Вернемся, однако, к «разгоннику». Наземная отработка завершена. Но кто допустит его к полету с космическим аппаратом, если он не прошел еще летной отработки? Вроде мелочь — вставки в бак, но раз есть конструктивное изменение, значит, необходима летная отработка. Вопрос: как это сделать? Во времена Союза таких вопросов не было. Ведь запускали разгонный блок на «Протоне» для исследования внутрибаковых криогенных процессов. Теперь все по-другому. Денег нет, да и производственные мощности захирели.

Разрабатывается программа летных испытаний. Опять мучительные согласования. Сегодня никто не верит главному конструктору, хотя в случае какой-либо неувязки спрос будет с НЕГО и по полной программе. Благо, оказался в разработке в РКК «Энергия» космический аппарат «Ямал».

К нему и «привязали» поначалу первый полет блока. КА «Ямал‑300» создавался по заказу «Газкома» и шел по коммерческой линии. Но что-то не сложилось в альянсе РКК «Энергия» — «Газком», и от разработки аппарата отказались.

Серийные блоки ДМ продолжали использовать в госпрограммах. Эти блоки хорошо зарекомендовали себя. Практически все запуски были успешными. К тому же точность выведения космических аппаратов в рабочую точку на орбите просто поражала.

Как говорится, попадали в «колышек». Разработчики КА выражали восторг по поводу работы блока.

Но техника не стоит на месте. Особенно это касается электроники и ее элементной базы. Многие детали, которые использовались в системе управления блока, перестали выпускаться. Учитывая это, разработчик системы управления (НПЦ АП) в модификациях блока для морского и наземного старта применил систему управления с новой быстродействующей вычислительной машиной. Внедрялась и автономная спутниковая навигация, изменялись алгоритмы управления. Все это позволило получить еще большую точность выведения, отказаться от системы прицеливания. Получилась новая, более надежная система управления. Летные испытания в составе «морского» и «наземного» стартов подтвердили характеристики системы. Работала она безотказно, на радость разработчикам блока и космических аппаратов.

Добиваясь повышения массовых характеристик полезного груза за счет увеличенной заправки блока, грех было не использовать модернизированную, хорошо себя зарекомендовавшую систему управления. После этого по конкурентоспособности равного этому блоку не было.

Производство серийных блоков заканчивалось по причине отсутствия комплектующих системы управления, программа «Глонасс» еще не завершила формирование космической группировки. Оставались последние групповые запуски космических аппаратов. «Протон» и разгонный блок ДМ доставляли на целевую орбиту сразу три спутника, а с момента создания группировки предполагалось восполнять ее одиночными запусками отдельных космических аппаратов.

Что делать? Госпрограмму необходимо выполнять, но как? В этой ситуации на совещании у начальника управления Роскосмоса А.  Н.  Чулкова собрались разработчики средств выведения, наши головные институты ЦНИИмаш и 4ЦНИИ МО, представители космических войск, другие чиновники. Наметили пути решения данной проблемы и дали срок на проработку. Предлагалось проработать предложения об использовании комплекта системы управления, возможность использования разгонного блока «Бриз-М», возможность использования модернизированного блока ДМ‑03.

Через неделю снова совещание в том же составе. Генеральный директор НПЦ АП Е.  Межирицкий, как говорится, «поскреб по сусекам» и нашел один дополнительный комплект системы управления.

— Все, что могу. Дальше необходимо переходить на новую систему. Надо идти вперед, — заключил он.

 А давайте обратимся к «Хруничеву». Может, они смогут вывести «Бризом-М».

— У нас нет производственных возможностей. Все расписано. Мы должны выполнить четырнадцать коммерческих запусков. Дополнительно изготовить блок для запуска «Глонасс» не имеем возможности, — таков был ответ директора завода РКЗ им. М.  В.  Хруничева.

Про себя удивился. Как-то в голове не укладывался такой резкий ответ солидного государственного предприятия. Неужели так погрязли в коммерции, что до государственных задач им нет дела?

— Да что гадать. Давайте возьмем разгонный блок ДМ‑03. Он практически готов, — выдвинул предложение Е.  Межирицкий.

— Слушаем тебя, — обратился А.  Н.  Чулков ко мне.

Я поддержал предложение Е.  Межирицкого. Блок прошел полный цикл наземной комплексной экспериментальной отработки. Результаты положительные. Все нововведения по аппаратурной части (имею в виду систему управления) отработаны в лете на более тридцати запусках. Увеличенные объемы баков, хотя в меньших масштабах, тоже отработаны в лете. У нас никаких опасений нет.

— Хорошо, — констатировал А.  Н.  Чулков — а когда можно изготовить блок? Ведь срок запуска не должен уходить за декабрь.

— На изготовление системы управления требуется девять месяцев, — вставил Е.  Межирицкий.

— Это на критике? — вопрос уже к директору завода. —  Да, но все комплектующие в основном в заделе. —  Предлагаю использовать блок, который изготовлен в РКК «Энергия», это ДМ‑03 № 1. Необходимо проверить гарантийные сроки комплектующих и, в случае необходимости, продлить их. Это решаемая задача, — внес я предложение.

— Мы спросим космические войска, они ответственны за заказ средств выведения. Каково их мнение?

— Мы готовы заказать блок ДМ‑03. — Это будет ДМ‑03 № 2. Так? —  Да.

— Успеем изготовить? — опять А.  Н.  Чулков посмотрел на директора ЗЭМ А.  Стрекалова.

— Будут комплектующие — успеем.

— Вы слышали заявление Е.  Межирицкого?

— Блок будет готов в конце ноября.

— Это не устраивает. Его нужно еще доставить на Байконур, испытать совместно с наземными системами. Это означает, что запуск может состояться только в следующем году. Нам этого не позволят.

— Давайте рассмотрим использование блока № 1. Этот блок изготовлен на средства РКК «Энергия» и Роскосмоса. Когда будет готов блок № 2, его отдадим в РКК «Энергия».

— Процесс обмена архисложный.

— Но решаемый?

— Решаемый.

— Так давайте рассмотрим такой вариант и предложим его руководству.

— Аппаратуру системы управления необходимо перепроверить, — высказался Е.  Межирицкий.

— И не только. Мы перепроверим весь блок.

— Есть еще один вопрос, который необходимо обсудить. Это вопрос комплексных испытаний блока и наземных систем.

— Блок не настолько сильно отличается от серийного. Думаю, можно совместить такие испытания со штатной подготовкой блока. Если «схватим» замечания, остановимся, разберемся и устраним. На наземном старте такое проходили.

Замечу, что никто — ни ЦНИИмаш, ни 4ЦНИИ МО — не помышлял об автономных заправочных работах на старте. Под заправочными испытаниями понимались работы наземных заправочных систем, и только их можно было совместить со штатной заправкой.

— Есть другие мнения по использованию блока ДМ‑03?

Молчание.

— Хорошо, готовьте решение. Утвердим у А.  Н.  Перминова и командующего КВ О.  Н.  Остапенко, — и обратился к нам с К.  Поповым: — Вы понимаете, какую ответственность берете на себя?

— Есть другой вариант? —  Нет.

— Ответственность понимаем, все еще раз перепроверим.

— У нас нет итогового отчета по испытаниям блока, — это уже начались рабочие реплики по принятому решению.

— Будет, — уверенно ответил представителю ЦНИИмаш. — Документов корректировать придется немало, да и согласовывать их всегда трудно. Поэтому обращаюсь к институтам: отнеситесь с пониманием и не задерживайте документацию.

— Это и моя просьба, — подхватил А.  Н.  Чулков. По дороге на предприятие разговор с К.  Поповым:

— Хорошее решение. Думаю, что мы не нашли бы для летных испытаний космический аппарат. Случай за нас. Это будет летное испытание блока — первое. В успехе не сомневаюсь, но нужно поработать.

— Да, решение хорошее, — согласился Константин, — но работы много.

— Вот поэтому прошу тебя взять на себя этот блок. Не ведущему конструктору, а тебе лично: и окончание изготовления, и гарантийные сроки, и подготовку на полигоне. В общем — все! Готовь приказ. Организуй оперативно техническое руководство и возглавь его.

— Хорошо, надеюсь на твою помощь.

— А куда я денусь? Конечно. Только теперь ни одного самостоятельного решения. Все решения принимать в установленном порядке и по согласованию с институтами и Роскосмосом.

Работа с блоком закипела. Аппаратуру СУ отправили на перепроверку. НИЦ АП так и не договорился с «Хруничевым» по использованию наземной аппаратуры «Протон-М» и ДМ‑03. Пришлось городить еще одну «автономную землю» для блока.

С появлением разгонного блока «Бриз-М» блок ДМ стал, как говорят, «костью в горле» у «Хруничева». Около тридцати успешных коммерческих запусков ракета «Протон» совершила с блоком ДМ различных модификаций по выводу КА. Но блок ДМ разрабатывался в РКК «Энергия», а «Бриз-М» — в РКЗ им. М.  В.  Хруничева. Зачем же делиться? И пусть блок «Бриз-М» по трудоемкости на 30 % превышает ДМ, но это свой. Поэтому все, что было связано с блоком ДМ, просто игнорировалось генеральным директором ГК НПЦ им. М.  В.  Хруничева.

А ведь когда-то он был нашим приверженцем в использовании блока ДМ.  Как меняются люди, переходя от государственного мышления к коммерческому! «Собака лает от того забора, к которому привязана». Меняется место работы, меняется и мышление.

Приказом по предприятию создали ОТР.  Регулярные оперативки по изготовлению изделий в цеху, совещания по рассмотрению нерешенных вопросов, подготовка итоговых документов, необходимых Госкомиссии для принятия решений о запуске. Все было в зоне внимания ОТР.  Все службы, центры еще раз проверили всю эксплуатационную документацию и положили «на стол» акты готовности. Наши уважаемые смежники подтвердили сроки годности своих систем и агрегатов.

Особое внимание уделили изменениям по отношению к серийному изделию, которые были внедрены в блок. В первую очередь проверили систему контроля заправки. Если бак окислителя стал большим по объему, то и датчик уровня необходимо поставить увеличенных размеров. Проверили — все в порядке. Проверили более тщательно работу аппаратуры без системы прицеливания. Все функционировало.

На первом заседании Государственной комиссии была просьба к РКК «Энергия» еще раз с 4ЦНИИ МО и с ЦНИИмаш проверить баллистические расчеты. Работа закончилась выпуском отчета, в котором были подтверждены результаты. Итоговой отчет по отработке представлен в институты.

Все. Блок отправлен на космодром, следом летит бригада испытателей. Ее возглавляет заместитель технического руководителя С.  Зунтов. С наземными системами работают В.  Колодийчук и В.  Свидерский. Автономные испытания проходят по «норме». Все идет по плану.

Каждый день по электронной почте получаю сообщения о ходе испытаний блока. Мой друг генерал-лейтенант Л.  Т.  Баранов теперь командует филиалом РКК «Энергия» на космодроме Байконур. Громадный опыт, любовь к космической технике, самодисциплина, четкая организация работ по испытаниям изделий — вот характерный почерк начальника филиала. Практически каждый день на связи. Команда испытателей филиала подобралась из ответственных специалистов. В совокупности с техническими специалистами из метрополии образовался коллектив единомышленников, живущих своим космическим делом. Как ни странно, испытатели не очень любят, когда все идет гладко. Чем труднее проходят испытания, тем успешнее проходит полет. Такое уж бытует поверье. При испытаниях блока ДМ‑3 замечаний практически не было. Нашли какой-то обрыв в температурном датчике, но параметр не потеряли, т.  к. с расположенного неподалеку другого датчика информация шла устойчивая.

Государственная комиссия по проведению испытаний, как правило, собирается на Байконуре перед вывозом ракеты космического назначения на старт. Такое наименование ракеты живет недолго. С момента сборки ракеты-носителя, разгонного блока, космического аппарата и головного обтекателя, работы в таком составе на стартовой позиции и, безусловно, в полете, до сброса головного обтекателя. В кругах ракетчиков это называлось сокращенно РКН.  Ответственность за полет РКН, а затем и работу ракеты с головным блоком (РБ+КА) лежала на ГК НПЦ им. М.  В.  Хруничева.

Провели заседание и так называемой вывозной комиссии. Спрашивается, почему две комиссии? Дело в том, что запуски аппаратов «Глонасс-М» считались серийными, а первый полет РБ ДМ‑03 формально проходил в рамках летных испытаний.

Доклады проходили по отработанному регламенту: готовность космических аппаратов, готовность разгонного блока, готовность ракеты, готовность РКН, готовность старта к приему РКН, доклады обеспечивающих служб. Решение было принято.

Утро 2 декабря, 6 часов. Построение расчета, и ровно в 6.30 РКН на установщике медленно отправляется из зала на стартовую позицию. Подсоединение коммуникаций, опрессовки, проверки систем проходят в соответствии с технологическим процессом. Для нас особый день на старте — второй. Это испытание всех систем блока на режиме «контрольного набора стартовой готовности» (КНСГ). Последний анализ полученной телеметрии. Все в норме. В резервный день можно отдыхать.

К.  Попов доложил на техническом руководстве о результатах испытаний блока. Вопросов к нему не было. На последнее перед запуском заседание Государственная комиссия собирается по комплексу «Протон» примерно за 8 часов до старта. Накануне прилетели председатели госкомиссий В.  П.  Ремишевский и А.  Е.  Шилов — заместители руководителя Роскосмоса, каждый по своему направлению: первый отвечает за средства выведения, второй — за космические аппараты и космическую систему. Прибыли командующий Космическими войсками генерал-лейтенант О.  Н.  Остапенко, генеральный директор ГК НПЦ им. М.  В.  Хруничева В.  Е.  Нестеров, генеральный конструктор и генеральный директор «Информационных спутниковых систем» им. М.  Ф.  Решетнева Н.  А.  Тестоедов. Таким образом, комиссия по запуску проходила в полном составе.

В.  П.  Ремишевский четко, по-деловому провел заседание и просил членов госкомиссии из бункера не удаляться.

Зачитал решение.

В комнате госкомиссии собралось необычайно много народа. Наверное, всем хотелось побывать на заключительном запуске «Глонасс» 2010 года. Приятно осознавать, что ты причастен к такому событию. По телевидению и радио довольно часто твердят про российский GPS.  Как тут не быть причастным? Охватываешь всех взглядом И думаешь, а что, если… Где они все тогда будут, эти важные и солидные люди? Отгоняю от себя эти мысли.

Через полтора часа началась заправка ракеты. Одновременно проходит захолаживание магистрали заправки окислителем разгонного блока. Из комнаты госкомиссии не выхожу. Захолаживающий магистраль компонент стал наполнять бак.

— Все нормально, — это К.  Попов пришел из пультовой заправки, — добираем температуру.

— Все на месте? —  Да, не беспокойся.

Включена программа ПСП РН. В репродукторах молчание, значит, все идет штатно.

Пошла заправка баков РН горючим. Она идет примерно час двадцать минут.

Закончилась заправка. Двери бункера открыты. Технологическая пауза. Время обеденное. Практически все покинули комнату. Остался один, но скоро вошли К.  Попов, В.  Козлов, Г.  Киссельман.

— Ты чего не поехал обедать?

— Аппетита нет.

Какая-то тяжесть внутри. Все вроде хорошо идет. И отношение к тебе благоприятное со стороны членов госкомиссии, но что-то внутри сосет и сосет.

За час до старта в комнату опять набилось много народа. Начался набор стартовой готовности космических аппаратов. Дальше из репродукторов слышится: «Есть готовность космических аппаратов, есть готовность разгонного блока, есть готовность РКН».

Пять минут до старта. Давно отъехала башня обслуживания. «Голенькая» ракета, как одинокая свеча, стоит на стартовой позиции.

Гнетущая тишина. Вот клубы дыма вырвались из-под ракеты, раздался голос: «Есть контакт подъема». Дальше все по плану: отработала первая ступень, отработала вторая ступень, отработала третья. Поздравляем «хруничевцев». Теперь наша очередь.

— Теперь ты, постарайся, — напутствовал В.  Ремишевский.

— Он постарается, — ответил я, имея в виду блок. Сели в автомобиль и поехали к себе на 254го площадку. По телефону доложили, что все операции на блоке при полете на носителе прошли штатно. После отделения от носителя блок выходит из зоны радиовидимости наземных средств. Нужно ждать более часа, чтобы получить информацию о первом включении. В комнате управления все на месте. Связь с центром управления установлена, ждем.

— Какие-то нюансы с выведением «Протона», — встретил меня Л.  Т.  Баранов неожиданным сообщением.

— Какие?

— Сейчас приедет А.  Иванов, зам. командующего.

У него больше информации.

— Если есть ошибки, то мы блоком их парируем. Так уже бывало. Не раз выручали «Протон».

— Смотря какие ошибки.

— Это верно. Подождем.

Приехал полковник А.  Иванов.

— Сообщили, что «Протон» вывел не с теми параметрами головной блок.

— Какие параметры?

— Сейчас будем узнавать. Кажется, недобор скорости. По сообщению центра управления, по баллистическим данным вышли на «незамкнутую» орбиту. Это означало, что ракета упала в океан примерно недалеко от Гавайских островов.

— Проверь, есть ли связь с блоком на переходной орбите или круговой, — прошу В.  Глухова по телефону, — и сообщи.

— Да мы перестроили антенны, ждем сигнала.

Томительно тянутся минуты.

— Связи нет.

Косвенно все говорило о беде. Снова связываюсь с центром управления.

— Ни на одной орбите связи ни с блоком, ни с аппаратами нет.

Подъехал командующий. Вид озабоченный. Да и у всех настроение упало. В зале заседаний В.  П.  Ремишевский собрал членов госкомиссии. Долго ждали генерального с «Хруничева».

Вид у него растерянный. В.  П.  Ремишевский четко и уверенно раздавал поручения. Это касалось организации исследований причин аномальной работы носителя, сообщений в прессу, отправки полетного задания в Москву на проверку, уточнения исходных данных, по которым велся расчет полетного задания. Ведь первое предположение — были ошибки в полетном задании.

Вечером того же дня основные члены госкомиссии самолетом «Хруничева» вылетели в Москву.  Е.  Межирицкий по телефону дал команду своим специалистам задержаться на работе, чтобы к утру был разжеван вопрос по полетному заданию.

— Ты не волнуйся, — подошел к Ефиму, — разберетесь. —  Не сомневаюсь, — грустно констатировал он, — до встречи.

Доложил В.  А.  Лопоте.

— Кто виноват?

— Не мы. Блок еще не включал свою двигательную систему.

— Войди в комиссию. Она наверняка будет создана. Доложишь.

— Хорошо.

Команда РКК «Энергия» вылетела в Москву на следующий день. Настроение было отвратное. Случилась беда с «Протоном» — это наша общая беда. Ракетчик никогда не будет злорадствовать по поводу несчастья у коллеги. Завтра такое же может быть у тебя. С аэродрома сразу на работу.

Звонок от генерального: — Говорят, мы перетяжелили блок на полторы тонны. —  Как это?

— Не знаю, проверь.

Поднял своих проектантов. Все подтвердили массовые характеристики блока. Их выдали в полетное задание, и они согласованы с ГКНПЦ им. М.  В.  Хруничева.

Позвал К.  Попова.

— Проверьте все паспортные данные, формуляры, акты заправки. Все поднимите: тарировочные характеристики баков, протоколы взвешиваний, надежность датчика уровня, не ошиблись ли с установкой.

Работа закипела. Доклады проектантов: все посчитано правильно, уровень в баке окислителя рассчитан в соответствии с тарировочными характеристиками, горючее залили в бак полностью, как требовали инструкции, и слили дозу на весы. Проверили заправку двигательной установки обеспечения «запускнорма». Подняли паспорта всех агрегатов, все соответствовало штатным характеристикам.

Откуда взялся перевес? Логика и дополнительный анализ показали, что могли быть только излишки жидкого кислорода. И вновь, в третий раз проверяем расчеты уровня жидкого наполнения в баке окислителя. Расчеты у Н.  Чекмарева правильны, но все равно пригласил к себе и лично проверил.

— Какие сведения по датчику заправки?

— Что-то темнят в 24 м отделении. Вот уже третий час не дают информации, — как-то горестно констатировал К.  Попов.

— Что там может быть?! Ведь датчик устанавливает по своей шкале процент заполнения. Мы же не первый раз заправляем. Уже более 300 пусков сделали, и ни разу датчик не отказал. К тому же на ДМ‑03 он продублирован.

— Какие-то особенности, наверное, есть.

— Мы же летали с таким датчиком на 17 С40 и на ДМSLБ (были такие модификации «разгонника»).

— Летали.

— И что поменялось?

— Не знаю.

Уже после 9 часов вечера пришел начальник отделения 24 Александр Мартынов. По виду было понятно, что он принес неприятные вести.

— Кажется, проблема с уставкой на датчик.

— Мы не первый раз летаем с таким датчиком.

— Изменилась конструкция установки датчика.

— Не понял.

— За счет проставки в верхней части бака. —  Принесите чертежи, разговаривать на пальцах не привык.

Принесли чертежи.

— И где эта проставка?

— В этой модификации ее нет, а на 17 С40 была. —  И что же?

— Рассчитали уровень по подобию с 17 С40. В этой модификации датчик заглублен в бак примерно на 200 миллиметров больше. Могли посчитать неправильно уставку.

В это не хотелось верить. Уставка рассчитывается по элементарной формуле. Определяется процент использования градуировки датчика, как отношение величины заглубления датчика в зеркало жидкости к общей длине датчика. Уровень жидкости записан в формуляре на изделие. Проверяли не раз. Расчеты точные.

С чувством подавленности уже около 10 часов вечера поехал домой. Звонок генерального конструктора:

— Ну что, нашли?

— Есть вопросы, нужно основательно проверять. —  Создана межведомственная комиссия под руководством Г.  Г.  Райкунова (генерального директора ЦНИИмаш). Завтра в 14 часов первое заседание. Утром пришлют повестку. Подготовьтесь. Определи наших представителей в рабочие группы.

— Хорошо.

Утром звонит Л.  Т.  Баранов.

— Как дела?

— Пока неважные. Разбираемся.

— Слышал, что сказал президент. Он дал поручение разобраться с использованием средств на систему «Глонасс». Поручено Генпрокуратуре. Сейчас начнут трясти по всем направлениям.

— Да, ситуация…

— Ты не опускай руки, не делай скоропалительных выводов. А то я смотрю: у тебя настроение на нуле.

— Да нет. Разберемся. Думаю, что в нашем случае имеем откровенный «ляп». Нужно понять.

— Я был в отделе анализа. Мне дали траекторию полета.

— Срочно пришли.

Л.  Т.  Баранов по факсу присылает график, на котором отражены расчетная и реальная траектории полета «Протона». Видно, что уже на первой ступени ракета начала увеличивать угол тангажа — стала потихоньку кабрировать. На третьей ступени это было особенно заметно. Дело в том, что на носителе используется терминальная система управления. Она ведет ракету в заданную точку пространства, постоянно ее вычисляет, и в конце траектории видно, что они сошлись. Попали в точку, но недобор около 105 м/сек говорил, что опорная орбита так не была сформирована. Ракете было суждено упасть в Тихий океан.

По логике вещей выходило, что у ракеты не хватило мощи. Как-то не верилось, что увеличение массы головного блока всего на 0,3 % могло повлиять на конечный результат.

Поехали на заседание комиссии в Центр им. М.  В.  Хруничева. Слякотная погода не добавляла ничего хорошего к настроению. Опоздали из-за пробок минут на пять.

В небольшом конференц-зале на четвертом этаже КБ собралось столько народу, что нам, представителям РКК «Энергия», мест не хватило. Уступили.

Первое слово председателю комиссии. Он объявил о совместном приказе и о назначении сопредседателей. Это Г.  Райкунов и А.  Данилюк от 4ЦНИИ МО.  Зачитал членов комиссии из 70 членов, 38 — представители ЦНИИмаш.

«Лучше бы эти силы были брошены на дело, не на критику», — отметил про себя. Сразу почувствовал некоторую предвзятость комиссии: что скажет председатель, то и будет принято.

Начальник управления Роскосмоса А.  Н.  Чулков высказал свое возмущение: «Таким составом мы не решим вопроса по определению причин аварии. Все эти силы нужно было направить на недопущение аварийной ситуации». С ним я был полностью согласен.

Председатель пропустил слова А.  Н.  Чулкова и предоставил слово представителям отдела анализа. Те доложили о результатах предварительной оценки работы систем.

Выходило, что все системы ракеты работали в штатном режиме, включая двигательные установки. Разгонный блок тоже работал в штатном режиме. Его система управления начала отслеживать полет по траектории, чтобы в случае ошибок ракеты их исправить. Телеметрия работала четко. Она показала, что прошли штатные операции по системам блока.

Предоставили слово Ю.  Трунову, заместителю руководителя НПЦ АП. Он подробно рассказал о формировании полетного задания. Вывод — полетное задание не было перепутано. Далее он довел до сведения присутствующих, что целую ночь специалисты НПЦ АП проводили моделирование, из которого видно, что фактическая траектория, полученная по телеметрии, хорошо «ложится» на расчетную, если в исходные данные ввести увеличенную массу головного блока — порядка на 1500–2000 кг.

— Я не знаю и не понимаю — где эта масса? В космическом ли аппарате, разгонном блоке или в третьей ступени, но она есть, — заключил Ю.  Трунов.

Второй доклад — Центра им. М.  В.  Хруничева. Три сообщения, и во всех говорилось о том, что со стороны ракеты вопросов нет. Ее третья ступень хотя и была залита дополнительными гарантийными запасами, но такого перетяжеления не могла дать.

К космическим аппаратам вопросов не было. Они взвешены и при всем желании не могли дать перетяжеление такой величины.

В сообщении К.  Попова было сказано, что системы блока работали штатно, а возможное перетяжеление мы исследуем.

Практически уже зная причину (осталось только проверить эксплуатационную документацию), сидел и сдерживал себя, чтобы не оборвать умников, которые раздували «из мухи слона».

Вернулись на предприятие. Позвал А.  Н.  Мартынова, и сразу все стало ясно. В эксплуатационной документации окислительного бака при расчете уставки в датчике контролязаправки так называемая постоянная величина была взята не по чертежу запущенного «разгонника», а со старого блока 17 С40. Тут же прикинули — во что выльется в этом случае заправка. Получилось, что в бак влили дополнительно жидкого кислорода около 1400 кг. Выяснилась и другая деталь — извещение на блок ДМ‑03 с ошибкой в расчете провели еще в 2006 году (я в то время работал в ТМХ).

Вот когда пожалел, что не настоял, чтобы отделение 24 было подо мной. Ведь до моего ухода на работу в ТМХ так и было. А сейчас оно оказалось (по структуре) подчинено другому заму.

Утром следующего дня нагрянула прокуратура. И начался настоящий кошмар. Комиссия, образованная на предприятии, скрупулезно собирала объективные данные, чтобы определить причину перетяжеления. К акту комиссии необходимо было приложить копии сотен документов: формуляры, паспорта, протоколы, выписки из бортовых журналов, а также рассмотреть несколько версий аварий и детально разложить наиболее вероятную из них.

К этому необходимо добавить различные справки для межведомственной комиссии. Запросы на них сыпались один за другим.

Прокуратура требовала копии всех документов. Ее представители говорили: «За справки спасибо, но нужен документ». И постоянный опрос всех, кто был причастен к разработке, изготовлению и испытаниям…

Генеральный улетел на пилотируемый запуск, поэтому организация и ответственность за предоставление материалов лежала на мне.

Вскоре состоялось второе заседание межведомственной комиссии. Началось оно в 17 часов и закончилось в 5 часов утра следующего дня.

Председатель преподносил дело так, как будто этот блок только что создан и не было более 300 успешных полетов его прототипа. На заседании стали разбирать проект предварительного заключения. И здесь специалисты ЦНИИмаш выявили столько нарушений, что диву даешься! И схемы деления нет, и нет генерального конструктора комплекса и РКН, не завершена наземная отработка блока, не работал Совет главных по комплексу т. д. И через слово упоминание РКК «Энергия»: масса недоделок, нет системы менеджмента качества, предложила модернизированный блок, не согласовав решение с ЦНИИмаш и 4ЦНИИ МО.

В кулуарах в перерыве заместитель генерального из организации им. М.  Ф.  Решетнева скажет: «Ракета, оказывается, упала, потому что нет схемы деления. Интересно, как реагировал бы ЦНИИмаш и 4ЦНИИ МО, если бы пуск был удачным». Я сделал вывод, что ситуация доведена до абсурда.

Далее в своем выступлении пришлось по существу рассказывать о причинах аварии.

— Авария произошла с ракетой «Протон». Она не выполнила задачу. Генеральный конструктор РКН В.  Е.  Нестеров не вывел головной блок на орбиту с нужными параметрами. Ракета работала в соответствии с полетным заданием, замечаний к ракете нет. Есть вопросы к головному блоку, а это три составных части. К космическим аппаратам и третьей ступени вопросов тоже нет. Остается разгонный блок ДМ‑03. К заправке горючим и сухой массе претензий нет: блок работал штатно, как ему положено. Остается заправка окислителем. К сожалению, только одна система задает количество заправляемой жидкости. Здесь и произошла ошибка. Мы сейчас выясняем, как это могло быть. Система, которая существует в ракетной технике, должна выполнять задачу при одном отказе.

Слушали внимательно. Почему-то думали, что отказали системы блока. Для многих было откровением, что это вина наземной системы.

После моего выступления опять начались «прения». —  Ведь эта наземная система разработана РКК «Энергия»?

— Да, эта система разработки РКК, но находится в эксплуатации в ЦЭНКИ.

— Мы здесь ни при чем, — это В.  Болюх возразил с места.

— Мы вас не виним, вы работали по документации. По-моему, задача комиссии не только определить причину, но и выработать меры, которые предотвратили бы подобную ситуацию. Например, ввести контроль заправляемого количества из наземной емкости компонента, регламентировать время заправки и т. д.

Опять гвалт: нет схемы деления, ослабленное руководство комплексом, несоблюдение регламентирующих документов и т. д.

Выступление К.  Попова:

— Мы не сделали ни одного несогласованного шага в процессе подготовки и запуска. Работы выполнялись в строгом соответствии с РК‑98 КТ (есть такой документ). Если и были отступления, то они оформлялись решениями, которые утверждались руководством РКА и командующим Космическими войсками. Документы согласовывались ЦНИИмаш и 4ЦНИИ МО.

Опять гвалт. Удивительно было слышать от руководителей этих организаций, как они манипулируют словами. Стали доказывать, что их не так поняли…

Больше всего удивила позиция генерального конструктора В.  Е.  Нестерова:

— Все должно быть в одних руках: и ракета, и разгонные блоки, — сказано одним махом.

Одним словом, была перечеркнута вся история совместных запусков разгонных блоков ДМ и ракеты «Протон». А их было 300.

— Я не несу ответственности за РКН. У меня даже ТЗ и контракта на это нет. Прошу Центр им. М.  В.  Хруничева от этой истории освободить.

Возмутился даже председатель комиссии. Сорвался с места В.  Е.  Гудилин:

— Вам не важны государственные интересы. А ведь именно вы назначены генеральным конструктором средств выведения тяжелого класса и средств межорбитальных переходов.

Ситуация на заседании постепенно превращалась в фарс.

— Давайте разделим вопросы технические и организационные, — с таким предложением выступил генеральный конструктор ИСС им. М.  Ф.  Решетнева Н.  А.  Тестоедов.

— РКК «Энергия», в лице Вячеслава Михайловича, проявила мужество и признала, что авария произошла по вине РКК «Энергия», правда, куда смотрел хозяин РКН?

Теперь об организационных вопросах. Наша вина как головного по комплексу состоит в том, что мы не проявили должного внимания к требованиям документации. Но, безусловно, есть вина и Центра им. М.  В.  Хруничева, как ответственного за РКН.

Опять начался гвалт. А по существу, если говорить откровенно, то читателю данная ситуация будет понятна на простом примере. Вы имеете небольшой грузовик и подали его под загрузку. При этом вы не отследили, сколько в него нагрузили и выдержит ли он. Его перегрузили, по дороге он сломался. И только тогда вы закричали: «Караул, нас перегрузили!» А до этого вам было все равно, что в него положили больше груза, чем положено? Позиция Центра им. М.  В.  Хруничева чем-то напоминает сказанное. Им не нужен великолепный блок ДМ. У них есть свой «Бриз-М», поэтому и особого расстройства с их стороны по поводу аварии не наблюдалось.

— Давайте вспомним заседание Госкомиссии. Оно было проведено по всем правилам РКТ. На пуск имелись письменные положительные заключения от ЦНИИмаш и 4 ЦНИИ МО.

— Да, имелись, но комплексных испытаний по заправке блока не было.

— И не должно было быть. Все программы согласованы с вашими организациями. При работах на СК замечаний по совмещенным комплексным испытаниям и штатной подготовке не было.

Даже если бы были проведены заправочные операции, такая ошибка не могла быть обнаружена. На испытаниях отрабатывается документация, а не процесс закладки уставки. Такую ошибку можно обнаружить только в «лете». Поэтому этот полет блока был первым летным испытанием. Кто не согласен? Возражает?

В зале тишина. Время приближалось к 5 часам утра. Г.  Г.  Райкунов:

— Мне нужно ехать к Перминову. Он ждет предварительное заключение.

Спорить дальше не имело смысла. Началось голосование. Учитывая усталость, а порой и безразличие большинства членов комиссии (это были в основном представители ЦНИИмаш), записали особое мнение и разошлись. Настроение препаршивое. Как говорится, г… наелся…