Глава шестнадцатая. Круги по воде.
Телеграмма Кайзера «Угроза Войны!» не стала для губернатора Циндао руководством к действиям… потому что ещё до её получения фон Мюкке предпринял кое-какие шаги…
А шаги были такие… При входе в бухту Кяочао был немедленно установлен дозор из сторожевых кораблей, а на границе концессионной территории, помимо штатного наблюдения китайской жандармерии, было введено патрулирование разъездов от 3-го морского батальона, распорядительным порядком были отменены все отпуска и телеграммами отозваны офицеры, находившиеся в командировках. Начальнику «Восточно-азиатского морского отряда», который со времён Боксёрского Восстания охранял немецкое посольство, было приказано незаметно оттянуть свои части из лагерей к местам постоянной дислокации (Пекин и Тяньцзинь) и держать их в готовности.
Вообще, подготовительные мероприятия коснулись всех областей деятельности как концессионных предприятий, железной дороги, порта, города, крепости, флота, так и всех германских подданных и отдельных воинских частей, находившихся на территории Китая.
Особенно важен был Пекинский отряд – составлявший около 10% численности невеликого немецкого гарнизона… шутка ли – три роты, полтысячи матросов и два десятка офицеров, при двух вьючных пулемётах «Шварцлозе» и трёх 150-мм гаубицах… но вот как его перебросить в Циндао? Странный вопрос – на поезде…
…«Уа-а-а-ау!» – печально вскрикнул паровоз, и выпуская клубы пара, резко сбавил ход… Заскрипели тормоза… Станция Тяньцзинь, Тяньцэинь-Пукоуской железной дороги…
На низком, замощённом камнем перроне, сухопарый, прямой – точно палку проглотил – английский майор Томпсон – в хаки и чернявый, носатый, похожий своими тонкими и длинными усами на навозного жука – француз Делоне, в синем, с красными шароварами, мундире… союзники…
Командир отряда капитан фон Браухич спрыгнул с подножки первого вагона, оправил фельдгау, так, что на кителе – ни морщинки, заправил в левый глаз монокль – хоть зрение имел превосходное… чеканным прусским шагом приблизился к офицерам… Чётко отсалютовав, задал абсолютно бессмысленный вопрос – так как ответ знал заранее:«Чем обязан, майне херрен?»
Томпсон переложил стек в левую руку, поднёс два пальца к виску… Француз же, обогнув своего спутника, суетливо протянул немцу свою жирненькую и потную ладошку с траурной каймой под ногтями – на которую фон Браухич брезгливо уставился с откровенным недоумением во взоре… Делоне смущённо спрятал ладонь за спину и шаркнул ножкой…
«Э-эээ… Вы не можете ехать дальше, сэ-э-эр…»
«Почему?»
«Э-э-э… потому что. Сэ-э-эр.»
Фон Браухич огляделся… перрон был оцеплен. В оцеплении трогательно перемещались конопатые физиономии «томми» и, как показалось капитану, пейсатые Jьdisch-дhnlich лица «пуалю»… при виде последних фон Браухич с омерзением передёрнул плечами…
В вагоне за его спиной с треском опустились оконные стёкла и оттуда с недовольным ворчанием стали высовываться рыжие бороды Der Matrosen… фон Браухич бросил один – единственный взгляд назад – и гневный огонь в немецких глазах сменился оловянным, ничего не выражающим блеском… ворчание дисциплинированно сменилось мёртвой тишиной…
«Спрашиваю ещё раз. Почему?»
«Э-ээ…»
Француз взял инициативу в свои руки. Схватив фон Браухича за рукав – который последний тут же с отвращением вырвал, на что Делоне никак не среагировал – просто не заметив немецкого демарша – представитель Антанты начал что-то лопотать… про карантин… международное сотрудничество… взаимопонимание… Vous comprenez?
У фон Браухича мигом заболела голова и его замутило… отступив на шаг, немец взялся было за поручень, чтобы отступить в вагон от назойливого француза…
Но тут англичанин взмахнул стеком… окна маленького вокзала распахнулись – и на вагоны нацелились тупорылые «Максимы»…«На любой ваш вопрос у нас чёткий ответ! У нас есть Максимы – а их у вас нет!»
Однако… у фон Браухича был – Befeh… и он тоже мог бы взмахнуть чем-нибудь… если бы от паровоза не подбежал герр директор железной дороги, Der Doktor Дорпмюллер… и что-то энергически фон Браухичу на ухо не зашептал бы…
Фон Браухич тонко, совершенно по – цоссенски, улыбнулся, отдал честь… вскочил на подножку вагона… паровоз, окутавшись паром, сдал назад… и состав задним ходом убыл с негостеприимной станции…
Когда через два часа через станцию прогрохотал грузовой состав с кирпичом, нагруженным на открытые сверху полувагоны, Томпсон заметил Дэлоне:«Какие гунны всё же тупые! Продолжают завозить в Циндао грузы для наших маленьких косорылых друзей…»
Делоне подобострастно захихикал…
Спустя день «Восточно-азиатский морской отряд» со всем штатным вооружением был уже в лагере Сюфанг, под Циндао (случай подлинный).
…«Э-х, Дуби-инушка – Ein-zwei!» Соединёнными усилиями паровой котёл одного из «Циклонов» был втащен наконец в ворота портовых мастерских…
Старый мастер покачал седой головой и с досадой произнёс:«Welches prдchtiges Metall!»
Тундерман Первый с удивлением спросил его:«Герр Hauptmeister, почему Вы постоянно наш металл хвалите?»
«Так ведь металл – действительно великолепный! Сколько же русским пришлось приложить стараний, чтобы его так испортить…» – потом плюнул, и побежал в инструменталку…
Тундерман только головой покачал…
Фон Мюкке продолжил прерванный разговор…«Итак, майне херр, наша задача – возможно дольше удержать Циндао против натиска японцев, защищать крепость до последней крайности, так как каждый день, выигранный упорным сопротивлением, может со временем дать неисчислимые успехи…»
«А вообще – ЗАЧЕМ нужно Циндао?»
«Докладываю. Крепость (база) имеет назначением: а) служить в начальный период войны операционной базой и пунктом развертывания вспомогательных крейсеров, вооружаемых для действия на торговых путях противника, после чего б) должна самостоятельно продержаться до момента определения исхода войны на европейском театре, с тем чтобы сохранить германский флаг на Дальнем Востоке и таким образом обеспечить политическую и территориальную базу для последующей экспансии.
В связи с этим сопротивляемость крепости полностью удовлетворяет вариантам борьбы со следующими противниками: с русскими силами из Владивостока, с французскими – из Индо-Китая и с английскими – из Индии, Китая и Австралии… я ответил на Ваш вопрос?»
«Более чем… а как будет с нами?»
«Ну, вообще-то мы рассчитывали вооружить один из наших больших лайнеров… запас имеем, в количестве восьми шестидюймовок… половину, в обмен на один Ваш миноносец, готовы уступить! И дать по триста семьдесят снарядов на ствол боекомплекта.»
«Да я же не в обмен, я просто так… ведь у Вас, после потери „Таку“, минных кораблей вообще не осталось…»
«Да, увы… второй миноносец, S-90 – на ремонте… сейчас в строю только канонерки „Ильтис“, „Ягуар“ и „Корморан“… жалко австрийца… хоть их кораблик и не новый – а всё восемь шестидюймовок… видимо, придётся разоружать…»
«А австрийцы – согласятся?»
«Да куда они денутся… а за миноносец-спасибо. Мы его быстро до ума доведём… и назовём как-нибудь романтически… вот, например, „Rjazan“… подойдёт?»
«Само собой… уж его рязанскую скуластую морду не скроешь…»
«Kristallnacht»!
Так впоследствии назвали в Англии события в Циндао, происшедшие после кантонской резни…
Немцы же писали про «взрыв стихийного народного возмущения»… весь чёрный юмор ситуации заключался в том, что Фольксдойче, проживавшие в Циндао, участия в событиях практически не принимали!
За гибель немецких моряков от рук японцев «мстили» китайцы…
Канлодка «Фатерлянд» («Отечество»), типа «Циндао», относилась к типу речных канонерских лодок, специально построенных в Шихау для службы на реках Юго-Восточной Азии. После вступления в строй в октябре 1903 года эти два однотипных корабля являлись стационерами в Китае.
Ну что можно сказать – плоскодонный пароходик, метр осадки, одна тонкая труба, одна мачта, одна пушка 8, 8 см…
Для японской Империи угрозы никакой не представляла… и выполняла в Китае единственную боевую задачу – демонстрировала Германский флаг! А именно, недвусмысленно намекала жителям «Города пяти козлов», что граждане Великогерманской Империи Немецкой Нации – Второго Рейха, находятся под защитой и покровительством «Хох-зее-Флотте»…
И зачем командир «Такачихо» решил «установить национальную принадлежность» «Фатерлянда» – так и осталось неизвестным… очень трудно спутать характерный силуэт немецкого корабля с китайской джонкой… то, что командир японского крейсера получил от неизвестных лиц некоторое денежное вознаграждение за избавление японских торговцев от немецких конкурентов – осталось недоказанным… тем более, что сами японские торговцы о том, что они таким оригинальным способом хотят утвердиться в Кантоне – и слыхом не слыхивали!
Устанавливал он национальную принадлежность очень оригинально – дав залп в упор…
Хоть названный в честь священной японской горы крейсер второго класса и был уже к 1904 году весьма престарелым, но – построенный в английском Уолкере, нёс восемь шестидюймовых орудий…
Что такое попадание шестидюймового снаряда? Это ослепительная вспышка огня… нестерпимый жар вспыхнувшей палубы… вой и визг раздираемого осколками металла… чудовищная сила, скручивающая в трубку стальные пиллерсы – и разрывающая на части тела несчастных моряков…
Когда же уцелевшие немцы бросились в мутную воду китайской реки – то японцы спустили за борт спасательные сети… вцепившихся в них обожженными паром, красными как варёный рак, руками немцев – поднимали, и – проводили торжественный обряд киматори…
Однако же, зима 1904 года отличалась тем, что в Кантоне, на реке, собралась изрядная компания иностранных судов, грузивших чай… и международный телеграф круглосуточно принимал каблограммы…
«Хр-р-рясь!»
Витрина японского магазина, украшенного вывеской «Три слона. Лучшие зонтики в Азии» – разлетелась вдребезги…
Немецкий вахмайстер, стоявший на перекрёстке, инстинктивно перехватил поудобнее сделанную из высококачественного немецкого дуба дубинку – но тут же ослабил кисть – и дубинка вновь повисла на высококачественном немецком кожаном темляке… сегодня -дозволяется!
Однако японцы в разграбляемом магазине кричали так жалобно – что полицейский всё же не выдержал и… отвернулся.
Конечной целью «Хрустальной ночи» должно было стать завершение «ариезации» экономической жизни германской колонии, то есть полный запрет на владение японцами какой-либо собственностью и окончательное избавление Циндао от их физического присутствия (пока еще посредством принуждения к эмиграции).
…«В-вау!» Печальный гудок паровоза разнёсся над грузовым двором станции Циндао… избитые, до нитки ограбленные японские обыватели, под проливным зимним дождём сидящие на открытых грузовых платформах, закрывали свои головы листочками рисовой бумаги… Вельтполитик! Абсолютно безразличная к судьбам простых людей…
… Из редакционной статьи газеты «Times» «Гунны продемонстрировали всему миру свой звериный облик»:
«… Колченогий и колчерукий предводитель банды озверевших от крови бандитов, во времена оны отправляя своих рыжебородых вандалов в разбойничий набег на несчастный, с тысячелетней культурой Китай, истошно вопил с балкона своего сарая, по недоразумению тупых колбасников названный Потсдамским дворцом – „Будьте как гунны!“
Именно как истинные гунны поступили в Циндао эти подонки Европейской Цивилизации, устроив несчастным, утончённым, деликатным японцам настоящий „pogrom“… хорошо же они усвоили уроки своих грязных „russky dryzia“!
Пора! Давно пора Правительству Её Величества указать этим тупым, вонючим выродкам их подлинное место!»
… Из фельетона в газете «Пари деманш»: «В наших руках оказался совершенно секретный приказ, отданный главным преступником – немецким губернатором своим опричникам. Вот выписки из него-
1. а) Должны приниматься только такие меры, которые не будут представлять опасности для жизни и имущества немцев (например, кумирню можно поджечь только в том случае, если не существует угрозы, что пожар перекинется на соседние дома).
б) Деловые и частные дома японцев могут быть разрушены, но не разграблены
2. Полиция не должна разгонять демонстрации
3. Арестовано может быть столько японцев, особенно богатых, сколько их поместится в имеющихся вагонах. После их ареста надлежит немедленно связаться с соответствующим чиновником железной дороги, чтобы препроводить их на станцию в кратчайшие сроки.
Поскольку о дальнейшей судьбе несчастных японцев ничего не говориться – можно предположить, что все они в ходе депортации были уничтожены!»
… Из статьи в газете «Берлинер Тагеблатт»:
«Из Циндао сообщают, что в ходе беспорядков, вызванных народным возмущением зверской, бессмысленной расправой над нашими парнями в Кантоне, пострадало японцев – девяносто один человек, немцев – восемнадцать человек… а также было действительно убито – семь собак и около сотни китайцев… мы хотим обратить внимание читателя на то, непосредственно что в ходе демонстраций ни один человек не погиб!
Девять японцев, о которых идёт речь, умерли позднее, видимо, вследствие осложнений после перенесённых ими простудных заболеваний.
Также сообщают о разрушении примерно сотни японских „домов“, представлявших собой хижины из бумаги и тоненьких реечек.
Как сообщили вашему корреспонденту в Zentrale – Reichspolizeibehцrde, жертвы и разрушения во время проведения очередного мюнхенского пивного фестиваля „Октоберферст“ были куда более значительны…»
… Из газеты «Искра» Российской Социал-Демократической рабочей партии:
«Свершилось! Два самых кровавых, отвратительных тирана Европы – гугнявый плешивец Михайло Топтыгин и кривоногий урод Вильгельм Гогенцоллерн протянули друг другу преступные длани, обагрённые невинной кровью жертв погромщиков… в этот час мы, социал-демократы, обязаны грудью встать на защиту Цивилизации и Свободы, которую на своих штыках несёт порабощённым народам Азии Победоносная Японская Армия! Сдохни, воскликнем мы! Сдохни, ублюдок русский и прусский! Сдохните вместе, палачи – из Москвы и Берлина, Рязани и Дрездена! И пусть на удобренных вашими смердящими трупами полях взойдут цветы демократии!»
… Из газеты «Форвертс» Германской Социал-Демократической рабочей партии:
«Свершилось! Два самых кровавых, отвратительных режима Европы – джингоистский парламентаризм Англии и шовинистический реваншизм Франции протянули друг другу преступные длани, обагрённые невинной кровью жертв Кантона и Чемульпо… в этот час мы, немецкие социал-демократы, обязаны грудью встать на защиту Цивилизации и Свободы, которую на своих штыках несут порабощённым народам Азии Победоносные Армии Кайзера и Русского Царя! Зиг хайль!»
…«Нет».
«Шо значит – нет, я дико извиняюсь?»
«Это значит – что нет».
«Да ты що, сказылась, бисова дивчина?! Я тут из последней кожи вылезаю, не смыкаю глаз, не покладаю рук и не свожу ног, а она блажит, как… а ну быстро с веСЧами и на выход!»
«Нет»
«Катя, не дурите уже мине голову… що случилось?»
«Мы уйдём, а он?»
«А… так вот воно що… ну, как говаривал мой дядя Моня, усех не переброешь… будет у тибе ещё один попик… или даже и не один! Я тибе это обещаю.»
«Нет.»
«Ой, азохан вей! Евреи, где вы? Придите уже скорее до мЭне, и посмотрите на эту дуру! Она таки серьёзно собралась ехать до самого Сахалина, чтобы катать там тачку… или Вы, Катя, предпочитаете рубить лес? Так я Вам, Катя, скажу, шо лично я тот лес не сажала…
А ну быстро, поднимай свою тощую фегу, майне либер штерне, унд киш ми аллес вельт ин дер тухес… давай, время дорого, я тебя умоляю!»
«Нет».
«Ну почему?!»
«А он?»
«Дура. Он же на Камчатку, а ты на Соколий, он ссыльный, а ты каторжная…»
«Ну, до Владивостока – всё вместе…»
«Ай! Та провались ты, дурища! Та заебись ты раком! Та шоб ты… ладно. Вместях – значит вместях. В конце концов – и на Сокольем как-то люди живут…»
Эх…«На Байкале я была – золото копала, если б не было пизды – с голоду б пропала…»
Садись поближе, дура… писню заспиваемо…
«На Молдаванке музыка играет,
Кругом веселье буйное шумит,
А за столом пенензы пропивает
Пахан Одессы Костя-инвалид.
Сидит пахан в отдельном кабинете,
Марусю поит розовым винцом,
А между прочим держит на примете
Её вполне красивое лицо.
Он говорит, закуску подвигая,
Вином и матом сердце горяча:
- Послушай, Маша, детка дорогая,
Мы пропадём без Кольки-Ширмача.
Торчит Ширмач на Ладожском канале,
Толкает тачку, стукает кайлой,
А фраера вдвойне богаче стали -
Кому их щупать опытной рукой?!
Езжай же, Маша, милая, дотуда,
И обеспечь фартовому побег.
Да торопись, кудрявая, покуда
Не запропал хороший человек!»
… А было – так.
Телеграмма Командира мореходной лодки «Манчжур» – Контр-Адмиралу Витгефт. 27 Января 1904 года?14.
Готов к выходу. Подписал: Кроун.
Телеграмма Наместника Е.И.В. – Командиру мореходной канонерской лодки «Манчжур». 27 Января 1904 года?2064. Война началась. Будьте осторожны. Ожидайте приказания о выходе.
Телеграмма Наместника Е.И.В. – Командиру канонерской лодки «Манчжур».
31 января 1904 года?190. Ввиду невозможности после ухода «Манчжура» соблюсти условия международного права задержать преследование японских судов на 24 часа, разрешаю, как крайняя нужда, «Манчжур» разоружить, обратившись за содействием нашего и других консулов. После разоружения лодки, команду, офицеров перебрать на берег во французский сетльмент. Получении телеграфируйте.
Телеграмма Командира мореходной лодки «Манчжур» – Контр-Адмиралу Витгефту. 31 Января 1904 года?26. Я и офицеры единогласно просим настоятельно о разрешении выйти в море. Разоружиться всегда успею. Подписал: Кроун. Резолюция контр-адмирала Витгефта: «Отвечено не шифрованной телеграммой?193 – нельзя ли уйти в Ханькоу, т.к. Китай объявил торжественный нейтралитет».
Телеграмма Наместника Е.И.В. – Командиру мореходной канонерской лодки «Манчжур». 1 Февраля 1904 года?2082. В доблести, самопожертвовании русских моряков никто никогда не сомневался. Приносить же в жертву команду и корабль, когда от предательского врага ему грозит верная гибель, считаю, что наш долг этого не требует, почему старайтесь остаться в Шанхае или перейти вверх по реке, где вы заявите китайским властям, что лодка имеет повреждение и не примет участия в войне. Если этого не достаточно, то разрешаю разоружить лодку в Шанхае, свезя команду на берег. Телеграфирую посланнику в Пекин поддержать такие требования.
Телеграмма Начальника Главного Морского Штаба – Командиру мореходной канонерской лодки «Манчжур» 5 Февраля 1904 года?478. Отнюдь не выходить из порта, не получив приказания Наместника. Подписал: Рожественский.
Телеграмма Военного Агента в Китае Генерал-Майора Дессино в Главный Штаб. 8 Февраля 1904 года?117. Одна из главных причин требования выхода лодки «Манчжур» – это не желание Японии караулить Шанхай двумя судами и боязнь, что лодка наша помешает начать коммерческое пароходство.
Письмо Управляющего Морским Министерством Министру Иностранных Дел графу В.Н. Ламздорфу. 9 Февраля 1904 года?541. Милостивый государь, граф Владимир Николаевич. Из сообщенной мне Вашим Сиятнльством секретной телеграммы д.с.с. Лессара из Пекина от 8/21 сего Февраля, явствует, что японцы энергично добиваются возможности уничтожить лодку «Манчжур», остающуюся до сего времени под флагом в Шанхае. Опасаясь вероломных действий японского крейсера, прибывшего, согласно той же телеграммы, из Вузунга в Шанхай, покорно прошу распоряжения Вашего Сиятельства передать телеграммою через консула в Шанхае командиру лодки «Манчжур» приказание – с неослабною бдительностью следить за всеми движениями японского крейсера и иметь всегда наготове средства для заделки подводной пробоины. Примите уверение в моем глубоком уважении и совершенной преданности. Подписал: Авелан.
Телеграмма Командующего Флотом в-адм. Макарова, номер 2063. Действуйте по обстановке, крепко надеюсь на Вас. Желаю удачи.
Что же такое, этот «Маньджур», из-за чего столько шуму?
Ну, земляк вдовствующей Императрицы… тоже из Копенгагена… место рождения – «Бургмейстер ог Вайн», год постройки – 1887… между прочим, систер -шип знаменитого «Корейца»… для тех, кто запамятовал:
Водоизмещение: 1.213 тонны;
Размерения: 66, 6x10, 7x3, 8 метра.
Механизмы: 2 вала, 6 цилиндрических котлов; 1.724 индикаторных сил, 13 уз.
Уголь: 240 т.
Дальность: 2.660 (на 10 узлах) миль.
Бронепалуба: 10 мм.
Вооружение: 2х203/35(105 снарядов), 1х152/35(153 снаряда), 4х107/20(180снарядов), 2х47/43, 4х37/23, 1х63, 5/19, 1 Торпедный Аппарат, 1 запасная торпеда.
Экипаж: 12 офицеров 162 матроса. Мореходная канлодка, первоначально с парусной оснасткой – баркентины. Перед войной рангоут уменьшен.
И так паруса – не обеспечивали хода свыше трёх узлов… а теперь только под парусами «Маньджур» и вовсе ходить уже не мог… мог или не мог, а идти было нужно. Домой.
Всеподданейший доклад 6 Февраля 1904 года.
Собственною ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою начертано: «Что за мудак такое предлОгает? Либо глупость, либо измена. Кроун нужен Макарову в Артуре.» 6 Февраля 1904 года. Подписал: Свиты ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА Контр-Адмирал Рожественский.
Наместник ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА на Дальнем Востоке, телеграммою от 1 Февраля, уведомил Министра Иностранных Дел, что так как внезапное открытие военных действий не позволило лодке «Манчжур» своевременно оставить Шанхай, то он, имея сведения, что под влиянием японского и английского консулов был возбужден вопрос предложить командиру лодки оставить этот порт, тогда как перед входом в него постоянно находятся японские крейсера, признал нужным телеграфировать Посланнику в Пекин, что в силу объявления Китаем строгого нейтралитета, он полагает, что китайские власти могут разрешить «Манчжуру» оставаться в Шанхае или Ханкоу, под условием, что у лодки имеются повреждения и что она не примет участия в войне, при чем команда может быть свезена на берег и помещена на международной концессии.
Посланник в Пекине со своей стороны телеграфировал в тот же день Министру Иностранных Дел, что он, получив телеграмму Наместника ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА с этими указаниями, а также просьбу его задержать разоружение лодки, обратился к китайцам с заявлением, что английскому консулу должно быть запрещено вмешиваться в дела, и что ранее получения от китайского правительства правил об установленном им нейтралитете, не могут быть приняты какие-либо меры относительно лодки «Манчжур», находящейся в Шанхае для надобностей ИМПЕРАТОРСКОГО Генерального Консульства.
Дальнейших сведений о ходе переговоров относительно лодки «Манчжур» не поступало, но 5 сего Февраля получена от контр-адмирала Витгефта, Начальника Временного Морского Штаба Наместника ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА на Дальнем Востоке, телеграмма, содержащая просьбу телеграфировать из Петербурга командиру лодки капитану 2-го ранга Кроуну в Шанхай, какое последовало решение относительно дальнейшей судьбы лодки.
Всеподданейше представляя вышеизложенное на благовозрение ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, долгом поставляю испрашивать Высочайшее соизволение – мореходной канонерской лодке «Манчжур» разоружиться в Шанхае и команде ея, по свозе на берег, не принимать участия в дальнейших военных действиях.
«Высочайше не соизволено». Генерал-Адмирал «АЛЕКСЕЙ».
Николай Иванович Кроун, из финских шведов… был одним из лучших русских офицеров Императорского Флота. Современники уважали его – так же как и Эссена – за отвагу, инициативность, решительность.
Отчего же, спросим мы – не командовал он крейсером? Так ведь старенькая канонерка «Манджур» вовсе не коптила небо на богохранимом Тронгсундском рейде, напротив беленьких гельсингфорских дач… это был стационер! То есть корабль, призванный охранять интересы российские в далёком Шанхае – там, где как раз от командира могла потребоваться и хитрость, и дипломатический такт…
…«Итак, господа, диспозиция следующая…
Мы находимся здесь – выше Шанхая, напротив сеттельмента, квартала иностранных концессий. Вот здесь, ниже по реке, в шанхайском аванпорте Вусунге – находятся блокирующие нас силы противника, под общим командованием Того-младшего, в составе крейсер „Идзуми“ (флагман Того), „Сума“, „Акицусу“.
Крейсерок – ровесник нашему „Маньджуру“, но – две десятидюймовки, шесть шестидюймовок, шесть – прочая мелочёвка, три минных аппарата, семнадцать узлов.
Малый крейсер „Сума“ – поменьше, 2700 тонн, брони нет, две шестидюймовки, шесть 120-мм, два минных аппарата, зато и скорость выше – двадцать узлов.
Третий корабль – однотипен „Суме“…
Пока что ведут себя прилично, но это – пока… учитывая, что мы сковываем всё же достаточно приличные силы неприятеля, не думаю, что японцы не предпримут каких-либо шагов по нашей нейтрализации…
У нас есть следующие варианты действий.
Первый. Разоружаемся, и мирно ожидаем конца этой войны… а что? Оклад жалования сохраняется в двойном размере…
Второй. Разоружаемся, даём честное слово не участвовать в этой войне и уезжаем по домам, сдав лодку на ответственное хранение китайцам… а что? Вот я, например, в Николаевскую академию поступать собирался…
Третий. Разоружаемся, и наплевав на правовые последствия, пробираемся в Артур… а что? Хоть не стыдно будет смотреть в глаза товарищам-офицерам.
И последний… прорываемся.
Вопросы?»
Старший офицер встал, одёрнул китель и, чуть понизив голос, смущённо произнёс:«Николай Иванович, а как мы прорываться-то будем?»
«Вот об этом я и хотел Вас, господа спросить… мичман Зуев?»
Юный Зуев, покраснев, едва не сорвавшись на предательский фальцет, доложил:«Да что там думать… загрузим все наши мины заграждения на баркас, я подойду к япошке борт о борт, матросиков смайнаю – за борт, а сам топором по взрывателю – хрясь!»
«Мысль дельная. Только вот не дадут японцы брандеру подойти к борту… а взрывать далеко от японца – малая вероятность, что будет толк…»
«Ну, это смотря какой брандер снарядить… – старший артиллерист Пантелеймон Михайлович Хрякин осторожно вытер фуляровым платком покрасневшую лысину – Вот, ежели к примеру взять, тысяч на несколько тонн…»
«И где Вы столько взрывчатки возьмёте?»
Хрякин неторопливо и доходчиво объяснил.
«Добро. Отставить, мичман. Кто предложил – тому и выполнять… справитесь, Пантелеймон Михайлович?»
«Дык… дело, оно, конечно, того… шибко интересное… но где наша не пропадала! Давно хотел что-нибудь подобное увидеть…»
«Ещё предложения?»
«Подняться вверх по реке, до рукава Хуанпуцзян, а потом по Хуанпуцзян выйти в море, устья находятся довольно далеко друг от друга. – штурман Халькевич очень любил рассматривать карты – Можно, конечно, ещё дойти до Великого Канала, и по нему уйти хоть куда… да боюсь, что по китайскому каналу мы просто не пройдём-с…»
«А Вы не бойтесь… берите баркас и промерьте-ка глубины, пока Пантелеймон Михайлович свою шутиху будет готовить…»
Хрякин только ухмыльнулся – и в его глазах зажёгся нехороший огонёк старого пиромана…
… Что касается упомянутого Халькевичем водотока в море южнее Шанхая. Это был рукотворный канал: сторонний наблюдатель быстро бы определил, что отсутствуют пойма и террасы, а также иные формы, типичные для долин рек… Канал при этом очень древний. Следы земляных работ отсутствуют, всюду плотная застройка. Возраст его был не менее пары сот лет, а ширина – от 170 до 250 метров в разных частях.
Великая страна Китай – где не только ведут великие стойки – но и плотно забывают об их существовании… но воспользоваться этим каналом «Маньджуру» было не суждено!
… На корме парохода лениво полоскался на ветру трехцветный французский флаг. Название – «Гранкан», порт приписки – Марсель. Из четвертого трюма судна валил густой белый дым.
Шарль де Желлябон, капитан парохода, не отрывая пристального взгляда от открытого люка, нехотя отвечал на вопросы Хрякина:
«Да, уже пятый день под погрузкой. На борту имеем удобрение – чилийскую аммиачную селитру. Чистый, безобидный груз. Всего 2300 тонн. На твиндеках попутный груз – китайские арахисовые орехи, сизаль и фарфор. Должны сняться на Дюнкерк и Бордо, как только закончим погрузку и отремонтируем машину. Думаю, что пожар скоро потушим…»
Ничего больше не добившись у угрюмого французского капитана, Хрякин, сделав на всякий случай запись в блокнот, побежал с верхней палубы к трюму. Здесь, среди матросов, грузчиков и пожарных ему удалось узнать кое-какие подробности.
Грузчики приступили к работе в 8 часов утра. Когда сняли люковые крышки, увидели струю дыма, пробивавшуюся между бортом и штабелем 100-фунтовых мешков с удобрением. Сначала стали лить воду из кружек и ведер. Потом принесли содо -кислотные огнетушители. Но от этого дым повалил еще сильнее. Кто-то догадался раскатать по палубе пожарные шланги, но старший помощник капитана запретил подключить их к судовой пожарной магистрали: «Не смейте этого делать! Вы испортите груз!» Он приказал задраить трюм и пустить в него пар. Это было в 8 часов 20 минут. Через несколько минут люковые крышки были сорваны и из трюма показались зловещие оранжевые языки пламени.
Тогда крышки люка были вновь задраены…
«Надо брать! Такие случаи бывают только раз в жизни!» – от волнения Хрякин перестал потеть…
Кроун с сомнением покачал головой:«А Вы, голубчик, не преувеличиваете? Всё-таки ведь… как-то… непривычно…»
«Да что Вы, Николай Иванович! Да я собственную бабушку в семь лет с помощью тополиного пуха взорвал! Да чем хотите… честью клянусь. Надо брать.»
Французский капитан с удовольствием принял чек Российско-Китайского банка…
… Когда капитан первого ранга Того увидел, что к Вусунгу спускается пароход, от грузовых люков которого валит белый дым, он только пожал плечами… длинноносые варвары, что с них взять… и приготовился с интересом наблюдать, как будет гореть судно, вставшее на якорь за пять кабельтовых от его эскадры… наилучшее для зрелища место, как в партере!
От обречённого парохода меж тем отчалила шлюпка и стремительно понеслась к берегу… Того повернулся к «флажку» и задумчиво сказал:«А что, может, подойти поближе? Брошенный пароход – неплохой приз… прикажите сыграть пожарную тревогу…»
Ровно через 20 минут, когда первые японские шлюпки пришвартовались к борту «Гранкан», в весеннее небо взметнулся гигантский язык оранжево-коричневого пламени.
Оглушительный, неслыханный доселе в этих краях грохот эхом пронесся над застывшими водами реки.
«Гранкан», как исполинская граната разорвался на мелкие куски, наполнив воздух гудением и визгом. Конечно, слова «мелкие куски» следует понимать учитывая величину парохода. Многие части корабля весом в тонну позже была найдены от места взрыва в радиусе 2 миль… Двухтонный кусок паровой машины, пролетев одну милю по воздуху, упал на проезжавший по центральной площади Вусунга свадебный кортеж. Вода залива, где только что еще стоял пароход, как будто испарилась, обнажив каменистое дно. Через несколько секунд высокая волна хлынула на берега бухты. Раскаленные металлические куски парохода, части его паровой машины и котлов, его груз – сотни пылающих кип сезаля – все это взлетело в воздух и опустилось на город и залив. Тысячи мертвых чаек камнем упали на землю. Над руинами Вусунга повис гигантский черный гриб.
Большой японский крейсер был просто выброшен на берег, ещё одному крейсеру разворотило по всей длине борт и «с корнем» снесло все рубки, мачты и трубы.
Счастливее всех оказался «Акицусу» – он находился в полутора милях от места катастрофы – и поэтому только полутонный кусок якоря просто врезался ему в мостик, убив всех японских офицеров, там находившихся… включая командира…
Так что когда до Шанхая донёсся тяжкий, громовой удар – Кроун только перекрестился, сняв фуражку:«Управил Господь! Все наверх! По местам стоять, с якоря сниматься!»
… Из статьи «Шанхайский Кракатау», газета Daily Telegraph
Назначенной страховой компанией Ллойда комиссии все же удалось установить следующее.
1. Чилийские фабриканты, выпускавшие удобрение в стофунтовых бумажных мешках, нарушили элементарные нормы противопожарной безопасности. Тара для этого вещества должна быть только металлической.
2. Портовые власти Шанхая разрешали грузчикам-кули во время работ в трюмах пароходов курить. Они курили и во время погрузки в трюме «Гранкана».
3. Ни капитан парохода «Гранкан», ни администрация порта не знали, каким колоссальным взрывным потенциалом обладает нитрат аммония (аммиачная селитра).
4. Ни руководивший тушением пожара в трюме «Гранкана» старший помощник капитана, ни руководство пожарной охраны Шанхая не знали, что тушить аммиачную селитру следовало только водой, и причем очень большим объемом воды.
5. Причиной пожара на «Гранкане», вероятнее всего, следует считать брошенный китайскими грузчиками в трюме окурок, а причиной взрыва – преступное действие безграмотного в этом деле старшего помощника капитана – применение паротушения.
Если бы не энергичные действия кризисного управляющего – русского купца Huyakin, который отвёл приобретённый им с целью перепродажи в порядке диспаша аварийный пароход подальше от доков, то человеческих жертв избежать бы, конечно, не удалось.
К счастью, всё ограничилось потерей всего лишь нескольких сотен китайцев. Кроме того, определённые потери, число которых по известным причинам не оглашается, понёс Императорский Флот Японии…
Как заявил представитель Ллойда, страховая выплата будет произведена, когда в Лондонский офис обратится новый владелец парохода, либо его наследники – потому как отчаянно смелый диспашер, видимо, стал жертвой своей предприимчивости…
…«Это подло! Это подло, то, что Вы задумали…» – курсистка Лидочка отвернулась к стенке, на которой висел коврик с трогательными кошечками и отчаянно зарыдала, мелко содрогаясь всем своим белым телом…
Студент Иванопуло тяжко вздохнул, и робко спросил:«Лидочка, я пошёл?»
- «Уходите, мерзавец, грязный подлец! И никогда больше не появляйтесь, видеть Вас не могу!»
Иванопуло ещё раз тяжело вздохнул, потоптался в дверях и вышел на улицу… радостное, совсем весеннее солнышко, такое редкое в Петербурге, его совсем не веселило…
Потому что впереди было самое тяжёлое – посещение alma mater…
… Во дворе Политехнического Института толпились стайки молодёжи… кто курил, кто рассказывал что-то занятное… но при виде Иванопуло все враждебно замолкали… Машинально Иванопуло поздоровался со своими сокурсниками, но ответом ему было только брезгливо-презрительное молчание.
В кабинете декана его встретил профессор Чистоплюев…
«А… вот и Вы… Скажите, молодой человек, Вы не передумали? Ведь ещё не поздно…»
В голове у Иванопуло пронеслось видение – вот он забирает и рвёт на мелкие клочки своё прошение, вот на крыльце его радостно встречают коллеги -студенты, поднимают на плечи, с пением Гуадеамуса несут в пивную… вот вечером ему на шею бросается счастливая Лидочка…
- «Нет, господин профессор. Не передумал»
Чистоплюев протянул Иванопуло его матрикул и как бы случайно уронил на пол:«Ах, извините… бывший коллега… уж не поленитесь сами поднять! Вам, будущему лакею царизма, надо привыкать к услужению… стыжусь, что когда-то безуспешно пытался учить такого мизерабля!»
Когда Иванопуло выходил из институтского двора, в спину ему больно ударил брошенный вслед камень…
…«Ну-с, господин Иванопуло… и что же, у Вас так-таки не нашлось в роду ни малейшего дворянчика, хоть захудалого? Для Морского корпуса, а? Н-да… куда мы идём… куда катится флот… набираем каких-то выблядков… ладно. Вы -грамотный? Заполняйте бланк.
Ого, да Вы, гляжу по документам, отличник? Слушайте, бросьте Вы эти глупости! Да на что Вам эти курсы судовых механиков? Ведь Вас же на ВОЙНУ отправят? Что?! САМИ ЖЕЛАЕТЕ? Зачем?
Вы – патриот? Нет, батенька, вы просто дурак!!»
…«Нет, брудер, это ты просто дурак! Как можно сейчас, в этот тревожный час, когда над нашим дорогим Фатерляндом сгущаются чёрные тучи военной тревоги, оставаться на студенческой скамье? Нет, нет и нет!» – студент Айвенопулос гордо тряхнул гривой роскошных волос…
Друзья звонко топали подковками своих высоких ботинок по старинной алтстадтской мостовой Хайдельберга…
Несколько минут тому назад они покинули прославленную в веках Philosophenweg, где под знаменитым оливковым деревом (единственным на всю Оденвальде) обменялись романтической клятвой в вечной дружбе…
«Но… друг мой, ведь нам придётся отправиться на войну? Сможем ли мы? Не опозорим ли себя – не трусостью, о нет! Но неумением, неуклюжестью, нерасторопностью… я ведь поэт, а не солдат…»
«Не волнуйся, брудер! А прусский фельдфебель с его тростью – на что? И не таких болванов, как мы, образовывали!»
Во дворе Fachhochschule Ruprecht-Karls-Universitдt Heidelberg друзей встретили громкие крики «Хох»!
Сокурсники подбегали к ним, обнимали, жали руки… старый профессор Reinzuspucken со слезами на глазах вынес к ним их студенческие матрикулы…
- «Эх, господа, господа… мне бы Ваши годы! Ничто бы меня не удержало на кафедре! Горжусь, что некогда был Вашим учителем! В добрый путь, господа!»
С торжествующими криками друзей подняли на плечи и доставили в ближайший винный погребок, где кабатчик, узнав о причине попойки, категорически отказался брать с буршей деньги…
А у дверей кабачка Айвенопулоса ждала заплаканная Лидхен, которая обещала его верно и преданно ждать хоть всю оставшуюся жизнь!
…«Ну что, майне херен? Добро пожаловать на флот? Дас ист фантастиш! Нам очень нужны образованные молодые люди… да ещё и патриоты! Не волнуйтесь, ваши родные ещё будут вами гордиться!»
…«Die stinkenden Bцcke! Они что, нас НАСТОЛЬКО не уважают?» – капитан второго ранга Мюкке опустил двенадцатикратный цейссовский бинокль… даже без великолепной, «просветлённой» оптики ему был прекрасно виден двухмачтовый, однотрубный корабль довольно-таки архаичной корабельной архитектуры…
«Прислали против нас какое-то старьё… даже обидно!»
На горе Ильтис гулял свежий, морской ветер… он шелестел прошлогодней травой, вздымал крохотные песчаные смерчики на бетонном массиве, возле могучих орудийных башен батареи «Бисмарк».
«Нет, тратить драгоценные 28-см снаряды на эту рухлядь – совершенно не по -хозяйски, Вы не находите? Был бы здесь англичанин…»
Его русский собеседник пожал плечами: «Пока что японец не проявляет никаких враждебных намерений…»
«Что значит – не проявляет? Появился тут, негодяй, без спроса, чего-то вынюхивает… а что, если завтра придёт вооружаться „Кронпринц Вильгельм“? Или ваш „Leutnant Burakow“ из Порт-Артура нам депешу доставит? Нет, этот плавучий кусок азиатского дурака мне здесь вовсе не нужен.»
«И что же, Вы вежливо попросите его удалиться?»
«Wer tдnzelt beim Feuer – kann verbrennen!»
… Вода с шумом вытесняла воздух из понтонов, и плавучий док медленно, мало-помалу оседал… вот серые волны заплескали у киль-блоков, нежно приподнимая узкий корпус миноносца «S-90»… детище славной верфи «Шихау», что раскинула свои по-старомодному добротные красно-кирпичные корпуса цехов на далёкой Балтике, возвращалось в родную стихию.
Над узкими трубами уже прозрачно дрожал воздух… Валера Петровский указал механику на это поучительное зрелище:«Смотри, Петрович! Ходит, небось – как акула… а дым-то где?»
«Дык что… одно слово – немец…»
…«Ну что же, герр лейтенант… задание у Вас не из простых! С наступлением темноты попытайтесь, выйдя из гавани, найти неприятельский корабль и атакуйте его! Не удалось – не паникуйте и не расстраивайтесь. Вам главное – спугнуть этого мерзавца… и возвращайтесь в гавань. Если вернуться не удастся – уходите в Жёлтое море, в один из нейтральных портов… да хоть бы и в Шанхай. Примите там топливо – и на обратной дороге вновь попытайте счастья… ну, желаю удачи!»
Лейтенант Бруннер чётко отдал честь своему командиру, и строевым шагом вышел из кабинета… со ступенек крыльца он радостно сбежал почти вприпрыжку! Что может быть лучше для недавнего выпускника Мюрвика – чем приказ «Найти и уничтожить врага!»
Да знаете ли Вы, что такое – Мюрвик? Это величественное, с огромными окнами здание над тихими водами канала… попасть туда очень легко! Достаточно придти и написать прошение… всё равно, чей ты сын – вюртенбергского генерала, мюнхенского пивовара или саксонского пастора… достаточно лишь окончить гимназию!
И Вы тут же попадаете в нежные, ласковые руки прусского фельдфебеля, который воспитан на правиле – «Десять забей – а одного представь!»
И гоняют, и шкурят… а домой отправиться хотите? Да ради Бога, только скажите! Прямо сейчас… но те, кто остался – УМЕЮТ стоять в строю…«Жалко только, что дышат!»(с) как сказал Фридрих Дер Гроссе…
А потом – наконец в Мюрвик… учат всяким морским премудростям… узлы вязать, плавать, лазать по мачтам (во дворе стоит учебная, со всем оснащением)… готовят МАТРОСОВ.
И после первого года обучения – в плавание, да не в Маркизову лужу – в океан к мысу Горн… там и определится, кто дальше будет учиться, а кто так матросом и останется…«Позвольте Вам сказать, сказать, позвольте рассказать – как в бурю паруса вязать, да – паруса вязать! Позвольте Вас на салинг взять – да, Вас на салинг взять! И в руки – мокрый шкот Вам дать – да, мокрый шкот Вам дать!»
Говорят, однажды целый курс Мюрвика бесследно исчез – в «ревущих сороковых» широтах… предполагали, что их черырёхмачтовый барк столкнулся в темноте антарктической полярной ночи с айсбергом и все мгновенно погибли… через полвека всё выяснилось! Не все и далеко не сразу… на безлюдном Берегу Скелетов, на краю омываемой ледяным морем пустыни – нашли шлюпку, в которой строго по ранжиру лежали скелеты в лохмотьях формы мюрвикских кадетов… по пуговицам опознали! Даже умирали они – в полном порядке и согласно строгой дисциплине…
А на втором курсе – учат на старшин… принцип понятен? После второго учебного плавания – опять селекция… кто-то так и останется старшиной…«Кто не умеет подчиняться – тот не сможет и командовать!»
А уж на третьем курсе – учат высшей математике, языкам и хорошим манерам… и снова сито отбора… так что офицером флота – становится только… лучший? Не только… но и самый агрессивный (дуэли строго запрещены – и поэтому отказавшийся от дуэли немедленно отчисляется! Как и попавшийся с поличным!), самый решительный (не сходивший ни разу в самоволку – отчисляется, как и попавшийся патрулю), самый самостоятельно мыслящий (кражи строжайше запрещены – ну, вы уже всё поняли… Спарта, одним словом!)… и пусть его отец – был пивоваром, как у нашего лейтенанта Бруннера – в Мюрвике из него воспитают настоящего Meerwolfen… и этому волчонку уже не терпелось опробовать свои клыки…
… Капитан первого ранга Ичибеи Мори, в шёлковом юката, сидя на чистейшей белой татами, с удовольствием откинулся на твёрдую подушку… эта война, благодаря покровительству всесильных ками, началась для его крейсера вполне благополучно! Сначала – истребление русских «Варяга» и «Корейца», потом – немецкой канонерки… очень не плохо для старого крейсера с изношенными машинами… а теперь вот и самостоятельное задание – блокирование немецкого порта, который не сегодня-завтра займут доблестные японские войска! Надо только проследить, чтобы ни один пароход не сбежал раньше времени! Пускай война с Германией ещё не объявлена – так что же!
«Варяга» тоже атаковали до объявления войны…
Нет, длинноносые черви не уйдут от его пристального орлиного взора… он их обязательно найдёт!
… Из вахтенного журнала «S-90»:
«В 19 час., с наступлением темноты вышел из гавани в условиях свежей погоды пять баллов, ветер S-O.
… Через четверть часа после прохода линии, соединяющей о. Дагундао и о. Ланьдао, когда уже повернул на S, справа по носу были замечены три силуэта, двигающиеся на О, на пересечку моего курса. Благодаря принятым мерам скрытности, среднему ходу и отвороту восемь румбов вправо, который сделал, заметив силуэты, удалось пройти незамеченным под кормой неприятельской колонны.
Вероятно, это были японские эсминцы, первая блокадная линия.
В 21 ч. 50 м. повернул на О и шел средним ходом, в расчете встретить большие блокадные корабли.
В 23 ч. 30 м. повернул корабль на обратный курс, с тем чтобы к 4 час. утра успеть вернуться в гавань, идя под берегом, со стороны полуострова Хайси, если не будет благоприятной встречи с противником.
В 0 ч. 15 м. при дальности и плохой видимости в 20 каб. был замечен большой силуэт, идущий контркурсом.
Повернув на параллельный курс, оценил ход цели в 8-10 узлов, курс О и по двум мачтам и одной трубе решил, что имеем дело с одним из броненосцев береговой обороны.
Иду на перехват цели. Принял решение атаковать.»
… На дистанции в 900 метров вражеский корабль уже хорошо различался на фоне чуть светлеющего неба… Лейтенант Бруннер не зря заходил с юга – там было темнее всего…
- «О-о-о, колоссаль! Дас ист фантастиш! Ребята, мы берём его! Торпедная атака, полный вперёд!»
Под носом у миноносца поднялся белый бурун пены… видимо, на вражеском корабле его заметили – потому что над чёрными волнами разнёсся тревожный звук горна…
Но было поздно – с дистанции 300 метров взблеснули красные отблески трёх-торпедного залпа… последовательно, с интервалами в 10 секунд между выстрелами.
Мучительно долгие минуты ожидания… ледяная рука ужаса – неужели промах? И наконец!
Огненный столб взрыва, поднявшийся почти на сто метров…
Сильнейший взрыв буквально разорвал атакованный корабль на две части. Осколки летели на такое расстояние, что после падения их на палубу и на прожектор S-90 команда последнего бросилась под укрытия.
«Хох! Зиг хайль!» – и миноносец, рассекая окрашенные кровавыми бликами огня белопенные волны, рванулся к Циндао…
Этот огненный обелиск для 23 японских офицеров, в том числе и командира, 5 кондукторов и 243 человек команды, наблюдали одновременно с палубы «Херсона», уходящего из Циндао – и с мостика «Ангары», в Циндао направлявшейся…
… В Богоспасаемой Вильне было храмов православных двадцать восемь, храмов католических ровно двадцать (в том числе особо почитаемая часовня Остробрамской Божьей Матери), а также лютеранская кирха, молельный дом кальвинистов, мечеть и… синагога, правильно! Куда уж без неё…
И во всех храмах шли сегодня молебны о даровании победы и одоления неприятеля для Русского оружия…
Однако о совсем ином мечтали в виленских учебных заведениях – кроме, само собой, местного юнкерского…
В учебных заведениях Виленского УчебнАго округа – как в пригородном Михайловском железно – дорожном техническом училище, так и в городских, среди которых были две мужских гимназии, женская гимназия, реальное – оно же Высшее начальное мужское, Мариинское высшее женское училище, два учительских института – обычный и еврейский, коммерческое училище, рисовальная школа, православная Литовская духовная семинария, католическая духовная семинария, мужское и женское епархиальные духовные училища и много -много других рассадников разумного, доброго, вечного, общим числом до шестидесяти – было нехорошо.
Очень нехорошо.
… В накуренном до синевы воздухе жалобно зазвенел колокольчик:«Господа, тише! Ну будьте же сознательны! Послушайте! Успокойтесь!»
Однако собравшиеся с Большом зале Педагогического Музея «господа», ошалевшие от чувства свободы – вовсе не собирались успокаиваться… ещё бы! Вместо гнусной латыни или скучной алгебры, вместо надоевшей бухгалтерии или проевшей плешь гомилевтики – они в учебное время! На законных основаниях, с дозволения преподавательского состава и педагогического совета! Собрались сюда, как взрослые! И здесь можно картинно курить, поправляя несуществующие усики (пушок на верхней губе), искоса заглядываясь на круглые коленки и топорщащиеся на груди коричневые фартуки сконфуженно хихикающих и поминутно краснеющих гимназисток и отчаянно, отважно старающихся СООТВЕТСТВОВАТЬ епархиалок…
Заседающие в президиуме, за стоящим на невысоком подиуме, покрытом зелёной бархатной скатертью столом представители Комитета – тощий, долговязый, неуклюжий, всклокоченный, похожий на цыплака, причём уже три дня как скончавшегося от куриного поноса – гимназист; звероватый, заросший по плечи дурным волосом, великовозрастный – бурсак с пудовыми волосатыми кулачищами и синей щетиной на абсолютно разбойничьей роже (вот ведь кому-то повезёт с приходским батюшкой – заранее позавидуешь); и – даже по виду – исключительно хитрожопый, кругленький, толстенький, масленый, как блин – «коммерсант»… походили на неумелого ученика чародея, который демона вызвать-то вызвал, а теперь очень опасался, что указанный демон может его просто сожрать…
«Ну господа! Тише, тише! Слушайте! „ – голос гимназиста сорвался на предательский фальцет…
„А НУ, ХЕВРА, МОЛЧАААТЬ!!“ – протодьяконским басом проревел семинарист. В зале наступило минутное затишье… Воспользовавшись им, председательствующий (видимо, так, потому что именно он сидел в середине и держал в руках колокольчик) продолжал:“
Господа! Мы собрались сюда…»
«Чтобы всласть побузить!»
«Господа, будьте же серьёзными! Мы собрались сюда, чтобы выработать совместную программу…»
«Чего там вырабатывать-то! Учиться вместе с девками! И никакой латыни!»
«Какие мы тебе девки, остолоп? Сначала сопли утри – распустил до нижней губы… и ещё нас спроси сначала, захотим ли мы с тобой, сопляком, за одной партой сидеть? В принципе, мы не против совместного обучения…»
«И чтобы пиво в гимназическом буфете! И чтобы курить в коридорах!»
«Правильна! И никакой латыни!!»
«Нас, „внучков“ – вышеначальников, ваша, „сизари“, латынь не волнует! Нам, чтобы форму отменили, и разрешили ходить в классы в домашнем…»
«Правильна! И никакой латыни!»
«Господа, господа…»
«Какие мы тебе господа? Мы – товарищи!!»
«Правильна, товарищ! Даёшь свободу! Долой латынь!»
«Госп… товарищи! Ну я прошу вас… дело крайне серьёзное… сейчас перед вами выступит товарищ Феликс!»
Из-за бархатной портьеры неслышно выступил худощавый, с длинным лицом, увенчанным узкой козлиной бородкой, относительно молодой человек в студенческой тужурке… он провёл по залу своими узкими, ледяными глазами, и под его змеиным взором бузотёры и крикуны мгновенно замирали – как будто с класс внезапно вошёл школьный инспектор… или в клетку с белыми, пушистыми кроликами медленно вполз огромный удав…
Товарищ Феликс поднял вверх узкую, белую ладонь с тонкими, изящными пальцами ксендза… зал замер…
- «Товарищи… вы есть избранные от своих учебнИй заведЭний… мы, социал-дэмократы боЛшевики, приветствуем вас от лица революСионный студенчество!»
Снова подняв вверх руку, он погасил вспыхнувшие было аплодисменты…
«Царский рЭжим снова влопался в преступнИй авантюрьера… все честнИй и дэмократический стьюдент Россияния есть протестовать! Ви, завтрашний стьюдент, не должны оставайся вне политика! Ви должен протэстовать, призывать бастовать и сами бастовать! Поражение царя – есть победа революшн!! Долой царски авантюрьера! Долой царья!»
«Урра!! И долой латыыынь!!!»
«Стойте, стойте, господа… так нельзя…» – из глубины зала протискивался курносый, веснушчатый юноша в серой курточке ремесленного училища и потёртой фуражке с чёрным околышем…
«Господа, имейте же совесть! На нас ведь напали! Крейсер „Варяг“, в далёких водах Японского моря, грудью встал за Русь, за Отчизну… погибли русские люди! Простые матросы! И сейчас, на батареях Порт-Артура, как некогда в Севастополе…»
Товарищ Феликс что-то шепнул на ухо председателю собрания… тот сунул два тощих пальца в лягушачий рот и громко свистнул… ученик «ремеслухи» недоумённо обернулся… в этот момент кто-то накинул ему на голову гимназическую шинель…
«Бейте его, это переодетый жандарм! Провокатор!!»
Били провокатора долго и страшно… пинали ногами, охаживали специально принесённой кочергой… гимназистки румяные старались ударить носками модных сапожек промеж ног – а кому не доставалось – те просто визжали и плевались…
Наконец избитого до полусмерти парнишку выкинули на грязный снег заднего двора… одна лихая епархиалка, попросившая подружек её загородить, приспустила тёплые рейтузы и помочилась на его заплывающее кровью лицо… а потом все опять ушли в Музей педагогики – обсуждать планы борьбы с кровавым царизмом…
«Ремесленник» пришёл в себя от нестерпимой боли… кто-то, большой и сильный, нёс его на руках… мальчишка разлепил окровавленные губы, и сквозь обломки белоснежных зубов простонал:«Фсё рафно… нафы, руффкие… побетят…»
«Конечно победят!» – ответил ему Государь Император Михаил Александрович, поплотнее прижимая его к своей груди…
… Старинный, удивительно красивый Закрет, и особенно его жемчужина – парк Вингис, с прилегающими кварталами, его зелёные лужайки, древние липы и клёны – улыбка старинного Вильно – когда-то от ордена иезуитов, которые получили его в дар от литовского маршала князя Станислава Радзивилла, перешёл во владение римско-католическому епископу Массальскому (за 60 тысяч злотых), затем коронному подкоморью графу Потоцкому, далее графу Зубову… У последнего фаворита Великой Екатерины именье купил барон Бенигсен. Он принимал, и не раз, в Закрете императора Александра Первого. После Отечественной войны Александр Павлович приобрёл это имение у Бенигсена за 12 тысяч червонцев.
И теперь Императорская Резиденция – служила дачей для генерал-губернатора и высших чинов края, а на его «Воксале» стали устраиваться общественные гуляния, фейерверки, и разумеется, вокальные «конСерты»…
Теперь, по деревянному «воксальному» павильону, пинками расшвыривая золочёные, в стиле рококо стулья, прохаживался грозный Император…
В распахнутых дверях появился, в красной черкеске, конвойный терец…
За шиворот горбоносый, как все гребенские казаки, лихой потомок Шамиля волок упирающегося действительного статского советника в форме Министерства Народного Просвещения…
- «А-а-а… поппался, сс-сукин ты с-ссын…»
«Ваше… Ваше Имп… Хр-хр…»
«Я тебе, сволочь, кого доверил? Детей доверил! Будущее России доверил! А ты кого, сволочь, воспитал, вместо пчёл трудовых? Трутней? Хуже! Сто кратно хуже!! Врагов России ты воспитал! Ты, жопа с ушами!»
Схватив статского генерала за обильно шитой золотой нитью ворот, Государь изо всех своих немаленьких сил рванул его – так, что воротник остался в царских руках… работник народного образования осел на пол, и из-под виц-мундира начала проявляться обильная влага…
Михаил покрутил носом, принюхавшись – «Вроде, ещё и обосрался… убрать с глаз долой… Словили супостата?»
- «Та-аак точна, Ваш Императорская Величества! Пыталси удрать, урядника Коромысло из леворверта подстрелил… взяли, ирода!»
«Так тащи его сюда…»
Двое терцев втащили упирающегося товарища Феликса:«Ви ест не имейте права! Я ест иностранный подданный Его Величества Короля Соединённый Королевства Великой Британии, Шотландии и Уэльса! Ви есть сильно пожалейте об этом неслыханный разбой…»
«Обязательно пожалеем, обязательно! Есаул?»
«Здесь, Ваш Императорская Величества!»
«А есть ли во дворе дерево – чтобы ветки толстые, крепкие?»
«Найдём, Ваш Императорская Величества!»
«Вот-вот… да и вздёрните-ка этого… иностранного туриста!»
«За что?! Ви не имейт права! Британский Правителство Вас строго наказайт!»
«Как за что?! За шею, вестимо…»
Радостно осклабившись, терец выволок визжащего англичанина во двор, где на коленях стояли участники недавнего собрания…
Когда англичанин задёргал и засучил ногами на толстом осиновом суку, тощий гимназист – председатель Комитета, упал в обморок… а «коммерсант» тоненько, по – заячьи, завизжал и стал тыкать пальцем в окружающих его учащихся:«Это не я! Это всё они! Они! Они!!»
Участники собрания пытались отстраниться – но куда? Со всех сторон их окружали скалящие жёлтые зубы кавказские лошадки…
Михаил вышел на крыльцо:«Всех ли собрали?»
Флигель-адъютант прищёлкнул начищенными сапогами: «Так точно!
Из прессы – Виленский Вестник, Западный Вестник, Северо-Западное Слово, Виленския Губернския Ведомости, Литовския Епархиальныя Ведомости, Циркуляр по Виленскому Учебному Округу, Протоколы заседаний Медицинского Общества.
Из общественных организаций – представлены отдел общества ревнителей историческаго просвещения в память Императора Александра III, Императорское медицинское общество, комиссия для разбора и издания древних актов, публичная библиотека, музей и центральный архив древних актовых книг. Кроме того: отделение Императорскаго музыкальнаго общества, отделение русскаго техническаго общества, отдел русскаго общества плодоводства и рыбоводства и метеорологическая станция.
Из представителей интеллигенции представлены: местное управление общества „Краснаго Креста“, Мариинская община сестер милосердия „Краснаго Креста“, отдел общества „Белаго Креста“, Виленское общество сельскаго хозяйства, скаковое общество, общество скорой медицинской помощи, Виленское пожарное общество, отдел общества покровительства животных, православное Свято – Духовское братство, община иностранных католиков, общество вспомоществования нуждающимся в средних мужских и женских учебных заведениях министерства народнаго просвещения»
«Добро. Здравствуйте, господа! Спешу сообщить вам пренеприятное известие – шутки кончились!
Война у нас, господа… вот оно какое дело… и теперь все ваши прегрешения – будут караться очень просто. По закону военного времени…»
…«Не-е-ет, эт-то никуда не годиться!»
Редактор «Новой Дэмократической Газеты» Михаил Ефимович Швыдкий (в девичестве Изя Нахамкес) отбросил на роскошный дубовый стол, под уютный свет лампы под зелёным абажуром черновик статьи…
Начинающий автор, из кавказских меньшевиков-«эсдеков», Николай Сванидзев торопливо потёр зябнушие ручки… проклятая Москва! Холодно, грязно, сплошные свинцовые мерзости жизни… однако в любимом Тбилисо его участь была бы – развлекать в банях состоятельных господ в качестве «бачоно»… по молодости, оно и вроде бы ничего… но годы уходят, всё лучшие годы!
А здесь, в этой вонючей Москве, впервые удалось заработать реальные деньги, причём даже не утруждая… нет, рука была всё-же занята – писала много букв…
«Э-э, я старался, да?»
«Стараться мало! Надо понимать, что ты пишешь… вот даже название статьи – „Виленский pogrom“… для иностранного заказч… то есть читателя – это самое то, но нашу „Новую Газету“ читают по преимуществу местные го… то есть интеллигенты! А, быть может, она попадёт в руки и русским… тьфу на них! И что они подумают? „Наконец-то! Началось!“ – вот что они подумают, тьфу на них ещё раз…
Нет, исправим на „Виленскую резню“…
Далее… вот ты пишешь, что Мишка Топтыгин заехал в Вильно проездом из Беловежья, где вершил свои чёрные дела, после того, как местные гимназисты дали приветственную телеграмму Микадо по поводу уничтожения доблестным Японским Флотом противного „Варяга“… после того – ещё не вследствие того!
Исправим – специально приехал для того, чтобы расправиться со свободолюбивыми юношами, из-за своей врождённой злобности! Должны поверить… публика-дура!
Далее… что значит – гимназисты призывали к свержению существующего политического строя и революции? А к чему же им ещё призывать? Исправим – провозглашали идеи справедливости, нет – Справедливости и Свободы… нет, святые идеалы Свободы! Вот как текст-то заиграл…
Смотрим дальше… что значит гимназисты, не смотря на то, что давали присягу Царю… так, царь с маленькой буквы… и что такое присяга? Мало кто её не давал! И что, обязательно соблюдать все обязательства? Хе-хе… это что, я должен буду своим авторам ещё и гонорары пла… нет, про присягу вычеркнем!
Ну, а дальше? Нет, то что сослали (поправим – бессрочно сослали) в места не столь отдалённые – это хорошо, это верно… но вот то, что гимназисты будут работать в уездных городках исключительно золотарями, а гимназистки – портомойками в гошпиталях… это слабо… напишем, что гимназистов заковали в кандалы и бросили в глубины сибирских рудников, а всех гимназисток определили в казённые дома терпимости… что значит – нет казённых? Для них специально учредят… и ещё всех гимназисток изнасиловали! Два раза! Черенком от лопаты! От большой совковой лопаты!
И потом… к чему ты призываешь в конце? Что значит – пассивное сопротивление… привык там у себя в Тифлисе, пассивный ты мой! Нет, самое активное! Убивать русских собак! Травить их крысиным ядом, плескать в лицо кислотой, обваривать кипятком, стрелять им в спину…
Кто там, Лизонька?»
- «К Вам, барин… по важному делу!» – горничная в изящной наколке, с чёрным галстучком -бантиком на белой шейке, белозубо улыбнулась и сделала кокетливый книксен…
«Не видишь, дура – я занят… впрочем, не надувай губки, дурёха… дурочка… экая ты шалунья… ну, проси…»
Швыдкий, как жаба, расплылся в широком вольтеровском кресле… приятно, когда к тебе приходят с поклоном! Эх, жил бы он в благословенное время Александра Павловича! Имел бы «подмосковную», сотню «ля мюжик», порол бы их по субботам, завёл бы себе гарем…
В дверях смушённо мялся представитель трудового, угнетаемого народа – со свежим номером «Новой Газеты» в мозолистых руках…
«Ваше степенство – я извиняюсь, это Ваша газета?»
«Да, и таки что?»
«А это – действительно Вы редактор?» – с сомнением в голосе спросил мастеровой.
«А что, не похож? Да, я Главный редактор… а в чём дело?»
«И это действительно Вы написали?» – мастеровой развернул нУмер и показал Швыдкову на редакционную статью «Позор России – пьянство, тупость и разврат». Да, это был маленький chef-d'oeuvre – статья неопровержимо доказывала, что русским свиньям не место в просвещённой Европе…
Швыдкий гордо кивнул головой…
Мастеровой построжел лицом и, обернувшись в коридор, позвал:«Без ошибок, туда пришли, куда надо! Заходи, ребята!»
В комнату вошли несколько плечистых парней, самого пролетарского вида – но с очень умными и и очень серьёзными лицами… не говоря дурного слова, они обогнули стол с обеих сторон, подняли вцепившегося в подлокотники Швыдкова вместе с креслом – и так же, вместе с мягким сидалищем, молча – вышвырнули в жалобно зазвеневшее расколовшимся зеркальным стеклом окно… с шестого этажа… а этажи на Покровке – ох и высокие!
«А это что за хуйня?» – один из пролетариев поднял с пола разлетевшиеся от ворвавшегося в комнату свежего ветра листки испачканной бумаги…
«Действительно, хуйня… это не ты ли написал, друг ситный?»
Сванидзев только зубами застучал…
Когда с него стаскивали штаны – он ещё надеялся, то обойдётся хорошо знакомым ему тифлисским ремеслом… в принципе, ребята ему даже понравились, хоть и поступили с ним весьма жестоко – нагнули, уткнули носом в жёсткую столешницу… но увы! В его хорошо разработанный шоколадный глазок забили – не то, что он ожидал и в тайне хотел – но скрученную в трубку статью «Виленский погром»… а потом ещё и подожгли. Как грубо!
В который раз со специфическим особенностями мышления наших «либералов» сталкиваюсь – и все равно изумляюсь.
Они никак не могут понять, что свобода слова неразрывно связана с ответственностью за оные слова. И когда приходит время ответственности, начинают рыдать: «ах, травля, ах мерзавцы, ах, тоталитаризм и тяжелое историческое наследие! Не в той стране живем, господа, не в той.»
Я вот чему удивляюсь: как они, такие безответственные, такие инфантильные, живут-то в нашем мире? Как семью строят без чувства ответственности и долга, с готовностью если что – смыться в неизвестном направлении, оставив жену отдуваться? И кто за таких людей выходит?
Не понимаю.
«Мой дорогой Мальчик! Я очень рада, что могу тебе отправить это письмо по радиотелеграфу – наш Оберпочмайстер сообщил, что Имперская Радиостанция в Науэне бесплатно доставит тебе его прямо сегодня, лишь не надо превышать лимита знаков.
У нас всё хорошо. Папа здоров. Мы все очень горды и счастливы тем, что наш Обожаемый Кайзер наградил тебя Das eiserne Kreuz!
По этому поводу пастор Шлаг прочитал в воскресенье специальную проповедь, все плакали от умиления… мы сидели в первом ряду и твой папа лопался от гордости.
Наш бургомистр передаёт тебе большой привет, и сообщает, что местный муниципалитет освобождает нашу семью, родных и близких Германского Героя от уплаты всех местных налогов.
Тебе передаёт привет дочка доктора Швабе. Вот уж не знала, что вы были настолько дружны. На всякий случай, дала ей от ворот поворот. Потому как недостатка в барышнях ты знать явно не будешь – только возвращайся поскорее, мой милый.
Твой непутёвый братец услыхал, что в Мюрвике открыли ещё и Die Schule der Jungen, и тут же туда мало что не убежал. Хорошо, наш шуцман герр Мюллер вовремя его задержал на вокзале. Хватит с нас пока одного Героя в семье! Пусть хоть сначала до четырнадцати лет дорастёт.
Будь здоров, мой любимый. Береги себя. Слушайся хорошенько своих командиров и начальников, ведь их приказ – это наказ твоей далёкой, любящей тебя Родины. С честью исполняй свой воинский долг. Твоя старенькая муттер.»
Примечание на бланке. Отправлено в 14 часов 30 минут. Вручено обербоцманмату Вольфгангу Люту в 15 часов 47 минут.
«Дорогой Васенька, не знаю, как уж тибе и писать-то да идайдёт ли до тибе моё письмо крёстный твой сказал напиши Дествующая Армия а там обязательно найдут чтото мне неверится.
Во первых строках передают тибе привет твой Отец Степан, дядя Панкрат, Тётка Агафья, и все сродники. Живём мы ничего только вот дров опять нарубить негде проклятый кулак Черномордин весь барский лес выкупил так что я рублю лозу по болоту и таскаю на себе да сколь я одна унесу. Потому что твой Батюшка с Рождества не просыхает. Так что мы уж и заплот весь пожгли.
Коровенка у нас совсем худа потому что сена мало накосили проклятый кулак весь барский луг выкупил. Так что снимаем потихоньку солому с крыши.
А тут приезжал становой и грозился почему временнообязанные платежи за землю задержали. А чем платить не знаем. Если можешь, пришли хоть копеечку, говорят у вас в Армии деньги солдатам дают.
Васенька, что ты там Крест получил дело Царское, да на што он тибе с него щей не сваришь. Ты там шибко никуда не лесь и голову не подставляй потому што бес рук бес ног будешь милостыню Христа ради по дворам просить как твой Крестный после севастополя.
Твоя Дашка блядища пошла к кулаку Черномырдину в поломойки и он ея ежеден за цицки треплет и ебет вот сучка-то говорила я тебе не водися с ней.
Желаю тибе сдравствовать да пришли денег скорей а то хлеба до весны не хватит. Твоя матка.»
Адрес «В Действующую Армию старшему матросу Тихова Океану Василию Кожемяке»… Треплет листочек в придорожной канаве, у входа на почту… марки на нём не было, вот что!
… Государь Император внимательно рассматривал лежащие перед ним на полированном полисандре цветные иллюстрации… На одной из них был изображён Император Японии, сидящий на коне… изображён очень тщательно, можно сказать, с любовью… только вот конь стоял на самом краю бездонной пропасти – а два джентльмена – Джон Булль и Дядя Сэм – его в эту пропасть подталкивали… Валентин Серов, не спутаешь.
На другой картине – в лучших васнецовских традициях были изображены русские богатыри Пресвет и Ослябя – фоном для идущих полным ходом на зрителя могучих броненосцев «Пересвет» и «Ослябя»…
На третьей – старый московский поленовский дворик, который пытается поджечь косорылый азиат с кривым самурайским мечом в руке…
«Вот это уже лишнее… в Первопрестольную мы их всяко не пустим, не Отечественная война, слава Богу… передайте Василию Дмитриевичу, чтобы изобразил… ну, Хабаровск или Благовещенск… Владивосток, на худой конец…
А это что?»
На последней картинке был изображён русский матрос, ощетинившийся наподобие игол ёжика, штыками… матрос «показывал нос» огорошенному японцу, с руки которого стекали капли крови…«Нас голыми руками не возьмёшь!» -гласила подпись…
«Это из молодых. Маяковский! Вот ещё – на туже тему!»
На этом рисунке роскошный забайкальский казак, взявший за шиворот худосочного японца, охаживал его нагайкой…
- «Забавно… а может ли он и подписи к рисункам написать? Думаю, что нужно такие вещи демонстрировать в витринах на Невском и на Красной Площади… еженедельно меняя! Назовём – Окна Российского Телеграфного Агентства!
Решено. Так, кто теперь у нас из писателей…»
… В 1831 году в подмосковном сельце Раменское, Бронницкого уезда, что протянуло свои песчаные улицы у края дремучего соснового бора, князья Голицыны основали ткацкую фабричку… дело шло ни шатко, ни валко, пока к 70-тым годам не стали владеть этой разорившейся вконец фабричкой потомки гуслицких староверов…
Тогда за её перестройку взялся профессор Московского императорского технического училища Федор Михайлович Дмитриев, будущий учитель известного русского инженера-конструктора В. Г. Шухова.
Прежде всего он построил из несокрушимого красного кирпича рабочие казармы – где каждая семья имела по отдельной комнате! Кстати говоря, в Манчестере в это же время пролетарии спали по двое на одной койке – ибо один работал в дневную, а второй – в ночную смены…
Казармы – трёхэтажные – были с паровым отоплением, с тёплыми ретирадами, на общей кухне неприрывно топились огромные печи… в кубовых постоянно был свежий кипяток!
Кроме того, выстроил инженер отличную баню – в которой за один раз могла помыться вся рабочая смена… больницу с хирургическим и родовспомогательным отделением… школу и фабричное ремесленное училище… столовую и магазин… народный дом с театральной сценой и библиотеку! А уж потом стал строить фабричные корпуса…
Эта работа получила высшую награду на международной выставке «Гигиена и спасение жизни», которая проходила в Брюсселе, и Гран-при на Всемирной выставке в Париже как лучший заводской посёлок в мире…
Квалифицированные ткачи зарабатывали совсем не плохо – во всяком случае, ткачиха, выйдя замуж – уже не испытывала нужды в работе… муж кормил! А детки в заводской школе да яслях содержались бесплатно… Кстати говоря – хозяин фабрики тоже был женат – на красавице-ткачихе…
И сейчас, в Народном доме, который располагался на тихом берегу Борисоглебского озера, раменские пролетарии собрались вовсе не для того, чтобы предать проклятию хозяина-эксплуататора…
Но вопрос был серьёзный…
- «Да, братцы… вот, значится, и работал мой кум на металлическом заводе Дангауэра, что у Тюфелевой рощи, в Дангауэровской слободке… и значить, пришёл им военнай заказ… для флота!
Понятно, мастеровые свою выгоду не упускают… порешили требовать, чтоб в цеху вода ежедён была!»
«Это правильно, это по-божески…»
«Ну ладно, их хозяин точно так и рассудил, поставил им бочку с водой. А они – шалишь, вода должна быть кипячёной!»
«И что же тут такого – это для брюха хорошо!»
«Поставил им хозяин титан, да. А они – чтобы к кипятку чай был, с пряниками!»
«Э, брат, это уж баловство!»
«Знамо дело! Да хозяину деваться некуда – у него военнай заказ… поставил чайник, и пряники на поднос…»
«А они? Мастеровые?»
«А они, робя, постановили, чтобы в титан наливали барское шампанское!»
«Да что же, на них креста нет?»
«Вот так-то инженер цеховой и говорил, стыдил их… говорит, наши русские матросы сейчас без оружия, а вы – так вас и перетак… ну, они, смутьяны, инженера схватили, к крюку крана привязали и в ванну с соляной кислотой и опустили… ногами вперёд, чтоб подольше помучалси…»
«Ах сволочи… да как же это!»
«Да так же… воду мутили у них чужаки… эти самые… есеры… вот, что братцы, дураки-то наделали…»
«Да… дела. А зачем ты нам про то рассказывал?»
«Так мы тоже ведь заказ военнай получили. А утречком ко мне в привокзальном трактире подходил один. Товарищем назвался… Есером!»
«Ах, мать твою за ногу… Чего же делать-то?»
«А делать нам, робя, нечего. Кроме как записываться в „Чёрную сотню!“»
В древнерусском языке черная сотня – это наиболее демократический, не пользующийся льготами разряд тяглого городского населения (при делении населения – по сотням).
Эпитет черный (в противоположность белому) здесь обозначал: «тяглый, податной, подлежащий общей государственной повинности, не пользующийся льготами».
Сюда, например, примыкают древнерусские выражения: черная дань – «поголовная народная подать» (черный бор); черная слобода – «слобода, населенная тяглыми, не имеющими никаких льгот людьми»; черный двор, черные люди, проторы черные…
В словаре 1847 г. термин черная сотня истолковывается так: «низший класс городских обывателей, разделяющихся на гостиную, суконную и черную сотни» (с суконным рылом да в калашный ряд)
В статье «О правах и обязанностях купечества Российского до начала XIX столетия»: «Черных сотен и слобод купцы, также посадские тяглые люди лучшей, средней и меньшей статей производили мелочные торговые промыслы всякими товарами и имели свои лавки; в числе их находились всякого звания люди, как то: крестьяне патриаршие, митрополичьи, владычьни, монастырские, боярские, окольничих и всяких чинов людей, поповы дети, дьячки, пономари, ямщики, охотники и всякие вольные служилые и ремесленные люди»
У великолепного русского писателя графа А. К. Толстого в «Смерти Иоанна Грозного»:
«[Бельский:]
Так вправду ты сумеешь на Бориса
Поджечь и взбунтовать народ?
[Битяговский:]
Сумею.
[М. Нагой:]
С кого ж начать ты хочешь?
[Битяговский:]
С черных сотен.»
И не даром! Потому что из чёрных сотен формировалось городское ополчение – тот самый вооружённый народ, что насмерть стоял против Мамая и Тохтамыша…
Современное событиям идея черносотенного движения возникла из стихийного народного движения за трезвость.
Трезвенничество черносотенными организациями никогда не отрицалось (притом предполагалось, что умеренное потребление пива является альтернативой водочным отравлениям), более того, часть черносотенных ячеек были оформлены как общества трезвости, чайные и общества чтения для народа, и даже собственные пивные. Тем самым, черносотенное движение стремилось к созданию сети заведений с определенными стандартами обслуживания, культурных и чистых – вроде немецких гастштетов…
В «Малом толковом словаре русского языка» 1905 года черносотенец или черносотенник – «русский монархист, консерватор, союзник».
В противовес демократическим институтам черносотенцы выдвигали принцип абсолютной, единоличной власти. По их мнению, у России было три врага, против которых следует бороться – инородец, интеллигент и инакомыслящий, в неразрывном восприятии.
Следует отметить, что конструктивная часть черносотенных идей (имеются в виду как программы организаций, так и обсуждаемые черносотенной прессой темы) предполагала консервативное общественное устройство (имели место значительные споры по вопросу о допустимости парламентаризма и вообще представительных учреждений в Самодержавной монархии), и некоторое обуздание эксцессов капитализма, а также укрепление общественной солидарности, формы прямой демократии, что органически получило своё дальнейшее развитие в… правильно, читатель!
«Холтофф, Вы знаете, что такое фашизм? – Конечно, Штирлиц! Это прогрессивное, социалистическое движение передовой части итальянского рабочего класса…»
Вообще, черносотенские организации собирали под свои ситцевые знамёна в основном фабрично-заводских рабочих, городских мещан, всякую ремесленную, самостоятельно хозяйствующую мелочь… деревенских жителей среди черносотенцев почти не было!
Потому что с одной стороны, крестьяне практически не сталкивались с интеллигенцией (да какая на селе интеллигенция? поп, фельдшер да учитель… всё трудящиеся, полезные люди, ни одного креативного ньюсмейкера)
С другой стороны – неизбывный идиотизм деревенской жизни – моя мол, хата с краю, средь высоких хлебов затерялося неприметное наше село… отсидимся за лесами…
Так что основными участниками событий, происшедших на Козьму и Демьяна, то есть 29 февраля 1904 года, которые в европах прогрэссивная печать назвала «Bloody sunday», стали как раз именно заводские рабочие… и первый звоночек уже прозвенел!
«Какой очаровательный человек этот Коля» – писал о муже своей племянницы Пётр Ильич Чайковский…
Nikolaus von Meck, барон… был действительно симпатичным человеком. Кроме того, что довольно редко встречается среди титулованного дворянства – был человеком дельным!
Был он председателем правления Московско-Рязанской железной дороги, которую сам же и спроектировал (с левопутным движением поездов! К немалому удивлению малаховских дачников, которые, торопясь на последний поезд, всё норовили сесть в ускоренный пригородный, шедший ОТ Москвы… )
Зато – профиль пути был настолько ровен – что не было практически ни спусков, ни подъёмов, ни больших мостов… дорога получилась очень практичная!
… В этот зимний денёк, возвращаясь с корпоративного мероприятия в ресторане Николаевской Железной дороги, Николай Карлович, как настоящий русский человек, не смог устоять против соблазна… только не думайте, что его привлекали «ночные бабочки», усиленно роившиеся перед входом в свете шипящих лампионов…
У него была иная, но пламенная страсть…
Перейдя Каланчовскую, фон Мекк прошёл через здание вокзала, досадливо отмахнувшись от кинувшегося с докладом дежурного, и вышел на высокий перрон… С первой пути (именно так!) через пять минут отправлялся курьерский…
К первому (почтовому) вагону был уже прицеплен его любимец – «Тип 1-3-0»… мощный, скоростной… дорогущий!
Ну разве мог барон фон Мекк пройти мимо! Ведь какой же русский не любит быстрой езды!
Сбросив шубу с седыми бобрами на руки подоспевшего носильщика в белоснежном халате с золочёной бляхой «Р.В» на груди, барон полез в высокую рубку… к несказанной радости паровозной бригады! «Опять барин под мухой! Вот свезло так уж свезло…»
«Здорово, ребята! А что, до Раменского да за сорок пять минут – доедем?»
«Здравствуйте, Ваше Высокоблагородие! Нет, не доедем – никак не возможно!»
«Что ты врёшь! Как это не возможно! Да по моей дороге…»
«Нет, барин! Немыслимое это дело!»
«А вот увидим! Вы, двое – становитесь-ка на лопату, а ты, парень – лезь в тендер, будешь уголёк подавать… а я уж встану к регулятору!» Дежурный, с помертвевшим лицом, уже лихорадочно обзванивал линию: «Барон едет!»
С последним ударом колокола мощный паровоз, издав протяжный гудок, начал быстро набирать скорость…
Проскочили «Сортировочную»… и буквально через десяток минут промчались мимо дощатых бараков первой подмосковной станции «Перово»…
… Курьерский мчался сквозь ночь, в искрах, вылетающих из высокой трубы, в грохоте и лязге, оставляя за собой белоснежные усы мятого пара… стоя у открытого окна, фон Мекк мечтал…
О том, как на станции «Прозоровская», среди вековых сосен, заложит свой город-сад, город-мечту для железнодорожников… с радиальными аллеями, с уютными коттеджами, в которых будут жить машинисты, путевые обходчики, телеграфисты… и будет в городе-саде санатория, и клуб, и культурная база… а ездить жители будут на работу – на электрическом трамвае… (Примечание автора. Самое интересное, что посёлок будет-таки построен, так – как и мечтал фон Мекк… и санатория для рабочих будет в его имении, и уютные бревенчатые домики – для мастеров и машинистов – на одну семью, для путейских рабочих – двухэтажные, на четыре семьи – но зато у каждого отдельный вход и садик возле крыльца… и культбаза будет на берегу искусственного озера… и даже рельсы трамвайные проложат… в июле 1914 года… )
Ледяной ветер хлестал в лицо барону, но он не замечал его… да и ветра ли бояться русскому инженеру – путейцу!
… К остановочному пункту «Сорок седьмой километр» поезд, визжа тормозами, прибыл ровно через сорок пять минут… при том, что максимальная скорость паровоза данного типа составляла 56 километров в час… по формуляру! Да какой же русский человек бусурманские формуляры читает…
Пожав руки паровозной бригаде и вручив каждому по «лобанчику» (золотая монета в десять рублей), благословляемый восторженными криками:«Барин, захотите ещё покататься – так мы завсегда готовы!!», фон Мекк спрыгнул на усеянный шлаком снег…
А холодно, чёрт побери, в одном фраке-то… скрипя безнадёжно испорченными ботиночками по шпалам, барон побрёл к недалёкому депо…
… К шестнадцати годам чернорабочий чугунолитейного завода Нестор Махно, уволенный с оного завода за кражу – был вполне сложившейся личностью… маленький, кривозубый крысёныш, подлый, жестокий и озлобленный на весь мир… выродок славного малороссийского народа…
К несчастью, Махно со товарищи – такими же, как он, люмпенами, в э тот час рыскал по запасным путям большой подмосковной станции, названия которой он не запомнил… нужно ему забивать мудрую голову, знакомую с сочинениями Бакунина и Кропоткина, какими-то кацапскими названиями…
Привело же его сюда вместе с шайкой махновцев вполне законное желание – проэкспроприировать экспроприаторов… то есть украсть чего – нибудь.
Но когда они увидели – что по путям, в полутьме от редких керосиновых фонарей на стрелках, идёт хорошо одетый господин…
Махно с удовольствием нащупал в кармане острейший переплётный нож (из переплётной мастерской его тоже выгнали, и что интересно – тоже за кражу… )
«Ой, люди добрые! Ой, убили!»… Махно, шаривший по карманам зарезанного, поднял кудлатую голову… меж вагонов к маленькой избушке, стоящей у переезда, убегала толстая, закутанная в платок баба… Свидетель!
Махно бросил истекающего кровью человека на мокрый и горячий снег, и погнался за бабой… пинком выбил хрупкую дверь… к печке прижалась побелевшая от ужаса сторожиха на переезде…
А с печки с не меньшим ужасом смотрел мальчонка лет пяти…
… Вытерев нож о ситцевую занавеску, Махно уже собирался уйти – как вдруг в сторожку ввалился здоровенный мужик в замасленном романовском полушубке: «Эй, Степановна, у тебя… да Господи, что тут…»
Махно полоснул мужика по лицу – да только вдруг почувствовал, что куда-то летит…
…«Собрание отделения „Чёрной сотни“ объявляю открытым… Вот этот сучёнок убил хороших людей – инженера Мекка, Василису Кожину и её дитёнка, Васятку… что скажешь, ублюдок?»
«Да кто вы такие, требую полицию…»
«О, полицию требует! Знает, в чём дело… ён малолетка, смертной казни для него нет… а от каторги его аблакат отмажет… да ещё, глядишь, помилуют… ну, соратники, как вы мыслете? Ну и я также…»
Нестора Махно подхватили под белы руки и отволокли со товарищи к деповской котельной… дали раза по кудлатой башке да и сунули в топку.
Так Трибунал «Народной расправы» и начинал свою работу…
А что Вы хотите? Когда революсионный гимназист задерживался с листовками противуправительственного содержания – его не вели в участок, где добрый околоточный надзиратель грозил ему пальчиком, отпуская под надзор родителей… которые потом с гордостью рассказывали в Англицком клюбе, что – вот, мол мой-то, в политику влопался! А гимназист наутро с гордостью рассказывал, дымя папироской в ретираде – как царские жандармы его мучили и как он ссстрадалллл… а учителя жали ему руку как равному… а гимназистки строили глазки… а другим гимназистам, что его слушали – тоже так хотелось… так же поссстрадатть…
Нет. Ничего подобного «Народная расправа не допускала»… в полицию его не вела.
Просто прибивала гимназисту фуражечку гвоздиком к его чересчур разумной голове…
Да Вы не волнуйтесь… это только после первого удара ручником по двухсотке гимназист вскрикивал… а потом только ножками в лакированных сапожках сучил… и вот что странно? Никто почему-то из его одноклассников прокламасии расклеивать больше не хотел…
Или вот… после пламенной речи господина Кони присяжные, рыдая, освобождали прямо в зале суда барышню, которая на почве хронического недоёб… то есть недосыпа, подстрелила губернатора… экая шалунья!
Подумаешь, губернатор… боевой туркестанский генерал, вся грудь в орденах… сатрап! Душитель свободы! Царский палач! Заставлял чухонских детишек русский язык учить по гадкой программе Министерства Образования…
Да. А «Народная расправа» тихонечко к дому борца за свободу придёт, двери выломает – да и, не говоря дурного слова, ласково ея за шейку-то и повесит…
И вот что странно? Другие, иные-прочие барышни после этого случая визжать-визжат, истерики закатывают, посуду бьют, а вот за левольверт браться – ни-ни… как отрезало!
Но, понятно, так активно Народный Трибунал стал работать далеко не сразу – а после «Козьмы и Демиана»…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги