Расписание тревог

Дальний родственник

В одной из комнат аспирантского общежития, над столом, заваленным разнообразным бумажным хламом, склонились две головы. Одна — молодая, с глубокими залысинами, несколько вытянутая по горизонтали — принадлежала аспиранту Алексею Пашневу. Другая — смуглая, носатая, в папахе волос — его научному руководителю Якубу Султановичу Султанову. То, что они так пристально рассматривали, к энергетической науке прямого отношения не имело.

Они рассматривали огурец.

Огурец был соленый, слегка покрытый белым налетом.

— Как бы не отравиться… — Якуб Султанович озабоченно покачал головой.

— А если помыть? — живо предложил Пашнев.

— Что ж, это мысль!

Изучению огурца предшествовало внезапное появление Якуба Султановича, взволнованного работой любимого ученика о структуре матриц обобщенных параметров.

— Если б вы знали, Алексей Андреевич, как вы меня порадовали! — С этими словами Якуб Султанович и вторгнулся к Пашневу в столь ранний, неурочный час. — Анализ, что вы проделали, пускай негромкое, но мужское слово в электроэнергетике!

Пашнев только что проснулся, и проснулся, оказывается, знаменитым.

— Черт побери! — сказал далее Якуб Султанович. — За это нельзя не выпить!

Накануне у Пашнева были земляки-студенты и в порядке исключения, подтверждающего правило, оставили непочатой бутылку плодово-ягодного.

— Это пьют! — заверил Пашнев. — Честное слово!

Якуб Султанович рассмеялся, ударил ладонь об ладонь и потребовал бокалы.

Вид тщательно вымытых и протертых до блеска баночки из-под майонеза и чашки с отбитой ручкой его вполне удовлетворил; дело застопорилось из-за закуски.

Но вот огурец был помыт горячей водой с мылом, и учитель с учеником сели к столу. Пашнев разлил вино, взял себе чашку.

— Дорогой Якуб Султанович, — откашлявшись, сказал он, — позвольте этот бокал поднять за вас!

— Спасибо, Алеша, — сказал, вставая, Якуб Султанович. — Вы разрешите мне вас так называть?

Пашнев вскочил, прижал руку к сердцу.

— Благодарю. Так вот, прежде чем выпить за меня, я, по праву старшего, хочу поднять бокал за вашу работу! — Якуб Султанович выдержал подобающую моменту паузу. — Вы установили удивительную, неожиданную и глубоко перспективную зависимость между структурами обобщенных параметров и структурой электросистемы, к каковой относятся эти параметры! За ваш успех!

Пашнев подождал, пока Якуб Султанович выпьет, скромно отхлебнул из чашки.

— До дна! — приказал Якуб Султанович и захрустел огурцом.

Пашнев тонко пошутил:

— Сказав «игрек цэ на а бэ», нельзя не сказать об игреке «цэ на бэ а…»

Якуб Султанович захохотал, хлопнул Пашнева по плечу.

В апогей веселья в комнату заглянул Микитченко, грузный, потный аспирант из Фрунзе.

— Я, это самое, извините, я потом, ладно?

— Отчего же потом? Входите, присаживайтесь! — радушно пригласил Якуб Султанович по праву старшего. — Гость от бога!

— Не, я на минутку! — замотал головой Микитченко. — Тут тебе, Леша, письмо, другую неделю таскаю. Помял маленько, извини, ага.

Он подал затасканный донельзя конверт и поспешно ретировался.

Пашнев распечатал письмо, пробежал глазами.

— Плохие вести? — спросил Якуб Султанович.

— Да какой-то дядя Шура из Костромы!.. Пишет, что лежит здесь, на Пироговской, в Институте экспериментальной хирургии…

Якуб Султанович поцокал языком.

— …просит навестить. Что еще за дядя на мою голову?..

— Как можно не помнить собственного дядю? — укоризненно сказал Якуб Султанович.

— Да я сроду в Костроме не бывал! Всю жизнь прожил в Красноярском крае!

— Сколько вам лет, Алеша?

— Двадцать шесть… А что?

— Слушайте, более четверти века вы были в разлуке с вашим дядюшкой! И вот судьба наконец скрещивает ваши жизненные пути. Конечно, надо поспешить встретиться! Что он вам пишет?

Дядя Шура писал Пашневу:

— Придется съездить к этому дяде… — с тяжелым вздохом сказал Пашнев.

— Конечно, Алеша!

Якуб Султанович был человеком чрезвычайно радушным. Домашние его будни целиком заполняли хлопоты о семье и постоянно гостящих родственниках. Дядюшки и тетушки, братья и сестры, племянники и племянницы, зятья, шурины, их кунаки в родственники кунаков почитали за долг навестить столичного родича, пожить у него неделю-другую. Якуб Султанович был ученым с мировым именем, так что наведывались к нему и гости из заграницы. Для этих визитов он имел выходной костюм. Обычно же, вот как сегодня, он ходил в пиджаке-букле с искусно заштопанными локтями. Мода последних лет на ношение джинсов необыкновенно выручила Якуба Султановича — круглый год он носил джинсы. Он приходил из института за полночь, прокрадывался в кабинет, вешал пиджак, как мундир, на распялку, джинсы ставил в угол и укладывался на кушетку. Всякий раз он заземлялся на ночь, привязывал себя за ногу к батарее, чтобы снять статическое электричество. Засыпал он моментально, утром надо было встать раньше всех, до очереди в ванну, и успеть сбегать на рынок. Овощи и фрукты из магазина домочадцы не признавали. Сам он обычно завтракал в институтском кафе-автомате, где, впрочем, и обедал. И тем не менее он был счастлив, радовался, что дом всегда полон людей, и не представлял себе иной жизни. Он уехал из родного селения Индархе тридцать лет назад, но, пожалуй, знал и чтил обычаи предков много лучше, чем его земляки, живущие на земле предков. Во всяком случае, наезжая к Султановичу, они не могли сдержать восхищения его верностью многочисленному родству.

Вот почему Якуб Султанович принял самое горячее участие в деле посещения дяди Шуры из Костромы. Ехать положили безотлагательно.

В метро Якуб Султанович сказал с подъемом:

— Знаете, что мне пришло в голову? Если после защиты вас оставят в Москве, вы получите прекрасную возможность встречаться со всеми вашими родственниками, восстановить утраченные контакты! Все дороги, Алеша, ведут в Москву!

Пашнев представил на миг эту перспективу и энтузиазма руководителя не поддержал.

Они вышли на «Кропоткинской».

— Черт побери! — с ужасом сказал Якуб Султанович. — Как же мы придем с пустыми руками!

— Да, но…

Якуб Султанович вытащил бумажник:

— Двадцати пяти рублей нам, надеюсь, хватит?

— Но…

— Едем! — отдал приказ Якуб Султанович.

И они отправились на Центральный рынок.

Жизнь не скрючила дядю Шуру — и в шестьдесят он сохранял гвардейский постав головы. Правда, с годами он стал помягче, резкие командирские морщины на лице подгладились, глаза на усохшем лице выглядывали с наивным удивлением и даже робостью. На войне дядя Шура командовал батареей, был трижды ранен, один раз контужен. Вследствие контузии правым ухом не слышал совсем. Подставляя здоровое ухо собеседнику, на всякий случай повторял вслух услышанное и следил за реакцией: так ли понял.

— Извините за выражение, как, значит, вас зовут? — спросил он Якуба Султановича.

— Я-куб Сул-та-но-вич.

— Яков Султаньевич?

Якуб Султанович махнул рукой.

— Антисигма минус гиперон, — фыркнул Пашнев.

— Не выражайтесь, Алеша. Это дурной тон.

— Вот, значит, какой у меня племяш, Яков Султаньевич, — говорил дядя Шура, оглаживая принесенный племянником большой полосатый арбуз. — Стало быть, науками занимаешься, Олеша? Электроэнергетикой? А не опасно? Током не дернет? Нет?

— Ваш племянник очень способный физик! — с пафосом сказал Якуб Султанович.

— А вы, Яков Султаньевич, стало быть, его педагог? Тоже хорошее дело. Выходит, мы с вами коллеги будем?

— Совершенно верно!

— Как? Совершенно верно? Что и говорить!

— Как вы себя чувствуете, дядя Шура? — спросил Пашнев.

— Как самочувствие? А хорошее, Олеша. Я здесь на удалении дивертикула. Это приямок такой в горле. Вроде кармана. Как-то вот образовался и оттопырился, язви его. Доктора сказали: случай крайне редчайший. Надо, говорят, тебя в Москву, к профессору Черноусову. Сам Черноусов и удалял. Удаляет, а сам ахает: пять сантиметров вдоль, пять поперек и шесть вглубь; куда годно! Правда, я этого не слыхал, сестра после говорила. — Дядя Шура отогнул глухой ворот пижамы и показал швы на шее в виде буквы Т, замазанные зеленкой. — Во чего начертили!

Пашнев томился. Палата своим специфическим запахом и стерильностью нагоняла тоску. Рассчитана она была на три койки, здесь стояло четыре. Пашнев определил это по числу электророзеток и кнопок вызова. В углу ворчал фаянсовый умывальник; из крана точилась мутная хлорированная вода, уже выточив в раковине ржавую борозду. Пашнев встал, попробовал завернуть кран. Струйка не пропадала.

— Течет, все время течет! — сказал ему дядя Шура. — У нас это в порядке веществ: прокладочка стерлась, а заменить некому. Тоже вот и обслуживание. Я сырые яйца не употребляю, а всмятку никто не сварит. Уж я не знаю.

Якуб Султанович кивал головой. Импульсивная его натура требовала живого действия.

— Поговорить с заведующим? — с готовностью предложил он.

— Ни к чему! — испугался дядя Шура. — У него и без того заботушки хватает!

— Смотрите, мне ничего не стоит!

— Нет-нет, спасибо… Рассказали б лучше анекдот какой-нибудь, — несмело попросил дядя Шура. — А то мы тут отрезаны от внешнего мира.

— Алеша, — сказал Якуб Султанович, — вы знаете какой-нибудь свежий анекдот?

Пашнев пожал плечами, виновато улыбнулся.

— Что же вчера на кафедре рассказывали… — наморщил лоб Якуб Султанович. — Вот, послушайте! — Дядя Шура потянулся к нему. — Армянское радио спрашивают…

— Армянское? Радио? Спрашивают? Об чем?

— Каким образом увеличить скорость расчета обобщенных параметров и параметров режима электросистемы!

— Так, так, — заулыбался дядя Шура, надеясь хотя бы в ответе услышать что-нибудь смешное. — А оно что?

— Армянское радио отвечает: повысить уровень обобщения!

Пашнев покатился со смеху, дядя Шура почтительно посмеялся.

— Умно, умно! А вот отгадайте загадку. Шуринов племянник зятю как родня?

Посетители переглянулись; Якуб Султанович достал блокнот.

— Повторите условия, пожалуйста!

— Условия? Берем племянника шурина. Так? И вот кем он доводится зятю? — ухмыльнулся дядя Шура.

Якуб Султанович набросал схему:

— Шурин — это брат жены…

— Так, так, — подтвердил дядя Шура. — Шурин глаза защурил. Присловка такая.

— Зять — муж дочери или сестры. Кого вы имеете в виду в данном случае?

— В данном случае? А если без подсказки?

— Это имеет принципиальное значение! — заметил Якуб Султанович.

— Пускай будет… муж сестры!

Якуб Султанович тотчас выдал ответ!

— Сын!

Дядя Шура посмотрел на него с изумлением и восторгом.

— Я думал, в жизнь не догадаетесь! За всю практику первый случай!

Вдруг он оборвал себя, нацелил здоровое ухо на соседнюю койку, где лежал кто-то укрытый с головой.

— Что, Вася? Водички тебе?

— Уточку… — прохрипело из-под одеяла.

— Ниточку? Зачем тебе ниточку, Василек?

— Уточку! — рявкнул невидимый Василек.

— А, понял, понял! — Дядя Шура проворно встал, подошел к лежащему, выдвинул из-под тумбочки стеклянную утку, засунул под одеяло.

— Что ж вы сами-то, дядя Шура? — сказал Пашнев. — Няньку бы вызвали!

— Няньку? Позвать? Зачем? Мне не в тягость. Да наших нянек и не докличешься. Мягко стелят, да хрустко спать. Я тут до вашего прихода военную хитрость придумал.

Якуб Султанович и Пашнев изобразили внимание.

Дядя Шура достал из кармана орденские колодки, приложил к отвороту пижамы.

— Хочу пришить. Няньки тут все одного со мной года происхождения, все вдовы. К боевым заслугам относятся с уважением. Вот я и надумал с этого боку к ним подкатиться.

— Ну-ка, ну-ка, что тут у вас? — заинтересовался Якуб Султанович.

— Да не так уж много, — стеснительно сказал дядя Шура. — Два Красной Звезды, один Красного Знамени, «За боевые заслуги», «За взятие Варшавы», «За штурм Кенигсберга»… Ну и эти: «За Победу над Германией», «Двадцатилетие Победы», «Пятьдесят лет Советской Армии»…

— А где же ранения? — спросил Якуб Султанович.

— А ранения на себе ношу, — рассмеялся дядя Шура. — Вот на голове отметина — шов четыре сантиметра. Каску осколком пробило. — Дядя Шура нагнул голову к Якубу Султановичу, предлагая пощупать отметину. Тот ничего не нащупал, но сочувственно покачал головой. — В грудь ранение было. Под самое сердце чиркнуло. — Дядя Шура показал шрам на груди. — И вот еще это, в ногу. — Он засучил штанину. — Коленную чашечку выбило. Пока дополз до ровика, полный сапог крови.

— У меня тоже в ногу, чуть выше лодыжки. — Якуб Султанович приспустил носок и показал глубокий шрам чуть выше лодыжки.

— А-а, — сказал дядя Шура. — Кость не задело?

— Задело, черт побери, — вздохнул Якуб Султанович. — Три месяца в госпитале провалялся.

— А вы в каких войсках воевали, Якуб Султанович? — спросил Пашнев.

— Сначала в гвардейском Кубанском кавалерийском полку. Потом нас преобразовали в конномеханическую группу. Пушки к конским хвостам привязали!

— А вы, дядя Шура?

Дядя Шура ответил тотчас, не переспрашивая вопроса:

— Тыща девяносто девятый дважды Краснознаменный орденов Невского и Кутузова Могилевский артиллерийский полк РГК ДД!

Титул этот он произнес в три приема, но не без воинской доблести. Глаза молодецки блеснули.

— А что это означает — РГК ДД? — не понял Пашнев.

И опять дядя Шура расслышал вопрос сразу:

— Резерв Главного Командования Дальнего Действия!

— Второй Белорусский, — сказал Якуб Султанович.

— Так точно! Форсировал Березину, Вислу, Ост-Одер, Вест-Одер! Там еще остров был, запамятовал название. Ну, где наших парламентеров расстреляли!

— А Днепр? — спросил Якуб Султанович.

— А как же! Форсировал под Быховом!

— А я в районе Никополя!

Они хлопнули по рукам, непроизвольно подвинулись друг к другу. И потекли оживленные воспоминания о командирах, ранениях и трофеях. Они увлеклись настолько, что забыли и о Пашневе, и о невидимом глазу Васе с уточкой.

Пашнев почувствовал себя бедным родственником. «В конце концов, — с обидой подумал он, — у меня тоже есть что вспомнить! В конце концов обобщение моего анализа дает удивительную, неожиданную и глубоко перспективную возможность на случай введения большего числа подсистем!»

Он тихонько встал, вышел из палаты.

Уверенной походкой направился в конец коридора, где над разобранной электрической установкой колдовала девушка в джинсовом комбинезоне.

Девушка прозванивала схему тестером.

— Что за агрегат? — без предисловий спросил Пашнев.

— Термоконтрастная установка, — рассеянно отвечала девушка.

— В смысле теплового просвечивания? — сказал Пашнев.

— Да, по этому типу.

— Свежий анекдот хотите?

— Можно, — кивнула девушка.

— Армянское радио спрашивают: каким образом ускорить расчет обобщенных параметров и параметров режима электросистемы?

— Старье!..

— А что оно ответило? — недоверчиво спросил Пашнев.

— Повысить уровень обобщения!

— Правильно, — уныло сказал Пашнев.

Постояв еще какое-то время, он вздохнул и поплелся назад, в палату.