Рассказы к истории «Научи меня мечтать!»

О пингвинах и прочих чудесах

— Пап, а можно сначала в Антарктиду? Ну совсем на чуть-чуть? — спросила Шерри.

— Что-что, сахарок? — не понял мистер Дчжонс. Мистер Дчжонс всегда называл ее сахарком, когда они пили чай, как сейчас. А иногда и без чая тоже.

— Да я о нашей экспедиции на Землю. Вы когда-нибудь летали в Антарктиду?

— Нет, зачем? Там очень холодно.

— Там пингвины! — Шерри посмотрела на родителей горящими глазами. — Я бы первым делом отправилась в Антарктиду к пингвинам! А потом уже все остальное.

— Если дело только в пингвинах, то мы можем обойтись и без Антарктиды, — заметила миссис Дчжонс. — Они обитают и в других местах.

— Нет, мам, тут все сразу, — Шерри с чувством закачала головой. — Вы что, забыли ту книгу с Земли? Об исследовании Антарктиды! Ну ту, с синей обложкой и белыми буквами! Там было очень много всего и особенно о пингвинах. Вспомнили? Я ее постоянно перечитываю! Ну давайте всего на один день залетим туда, а потом отправимся, как решили, сначала в Нью-Йорк и дальше… пингвины хорошие.

Миссис Дчжонс вопросительно посмотрела на мужа. Решение было за ним.

— Хорошо, — добродушно согласился он. — Я тоже еще ни разу не бывал в гостях у пингвинов, а ведь заманчиво звучит, — мистер Дчжонс подмигнул и жене, и Шерри сразу. — Только наша принцесса сама решит, куда нам приземляться и насколько теплые вещи нам понадобятся, раз уж она главный эксперт по Антарктиде среди нас. Этот день пройдет полностью под ее руководством! Принцесса согласна?

— Ну конечно, пап! Мне же 15! И никакая я не принцесса, — важно кивнула Шерри, и глаза ее заблестели еще сильнее. — Ну когда там они ответят?

— Не знаю, непринцесса, не знаю, но надеюсь, что скоро.

Когда же и правда они ответят? И как это глупо! У них есть трехместный корабль, он всегда был трехместным, а лететь в нем могли все это время только два человека. Просто потому, что на третьего пока не было разрешения от Администрации.

Ужасная глупость, считала Шерри.

Если бы не это глупое разрешение, она бы и раньше могла летать с родителями в экспедиции на Землю. Сколько всего интересного и удивительного она пропустила из-за какой-то бумажки! Нечестно!

Недавно ей исполнилось 15. К этому моменту она как раз закончила свою последнюю версию переводчика с земного на тыньчжианский и обратно. Воплощение всего проекта заняло гораздо больше времени, чем она думала, когда только начинала, — почти пять лет. Но она справилась! Среди больших изобретательских проектов он был для нее уже вторым по счету, и почти полностью самостоятельным (родители помогали, но основную часть работы выполнила сама Шерри).

И мама, и папа были в восторге. Действительно, работа была проделана громадная и выглядела в глазах даже непосвященных в детали людей впечатляюще. Поэтому мистер Дчжонс подал заявку на получение разрешения для полетов на третьего человека — теперь было можно.

— Ты несомненно его заслужила, — сказал он дочери. — Если только там сидят не полные дурни, они, конечно, довольно скоро перестанут ломаться и согласятся. Впрочем, верить надо в лучшее, а быть готовыми ко всему.

Шерри была уверена, что все получится. Все было прекраснее некуда! Подумать только! Они наконец накопили достаточно средств на новую экспедицию на Землю, большую экспедицию, и разве может быть что-то прекраснее?

Она наконец-то побывает там! Сама! Никаких больше рассказов, фотографий и видеозаписей — она САМА все увидит! Совсем скоро! Она наконец сможет вместе с родителями поговорить с земными — благодаря тем самым переводным устройствам!

Шерри думала об этом постоянно — все то время, все те несколько лет, что работала над ними.

Не терпелось испытать их в действии! Уже совсем скоро! Это будет незабываемо, и потом будет сниться им всем каждую ночь снова и снова! Это будет лучшая экспедиция на свете!

Шерри целыми днями теперь планировала, чем они будут заниматься на Земле и как провести время с максимальной пользой. Она засыпала родителей вопросами и предложениями. И все их разговоры на эту тему неизменно кончались Шерриным:

— Ну когда там они ответят?

Ну когда же?

***

Через несколько дней Шерри столкнулась с отцом в прихожей.

— Шерри, милая, — остановил ее папа. В руках он держал письмо, лицо его было бледным. Он вздохнул и сказал прямо, — нам не дали это разрешение.

Он стоял перед ней и не знал, что делать дальше. Шерри безвольно опустилась на ступеньку и сложила руки.

— Не дали? — переспросила она, пытаясь сдержать слезы. Похоже, все ее силы уходили сейчас на это, больше она ничего пока не говорила.

Мистер Дчжонс знал, как она не любит, когда кто-нибудь, и даже отец, видит ее слезы, поэтому постарался сделать вид, что ничего этого не замечает.

— Они не дали, но это не конец. Мы обязательно разберемся и мы обязательно его получим, Шерри. Я тебе обещаю, так просто мы это не оставим! — твердо сказал он и погладил ее по голове.

Шерри все так же молчала. Сейчас он не видел ее лица. Она отвернулась и, судя по вздрагивающим движениям плеч, все-таки плакала.

Мистер Дчжонс сел рядом и попытался ее обнять.

— Ну-ну, сахарок, я тебе обещаю, мы с мамой не оставим это все так просто! — повторил он. — Я обещаю.

Когда Шерри немного успокоилась, мистеру Дчжонсу пришлось продолжать.

— Мне надо тебе еще кое-что рассказать, милая. Я понимаю, что сейчас это все некстати, но чем скорее, тем лучше. Я обязан предупредить тебя заранее.

Шерри повернулась к нему. Глаза у нее были красные, она выжидающе смотрела на него.

— Милая, они еще кое-что написали. Я думал, когда они передадут нам третье разрешение, они автоматически продлят два наших старых. Но они решили по-другому. Они напоминают, хотя нет… они требуют, чтобы мы сейчас же, фактически, уже через пару дней совершили полет на Землю — там по новым правилам истекает какой-то срок и прочие формальности, как назло, именно сейчас, — иначе наши старые разрешения аннулируются по ненадобности, невостребованности или черт их знает как. Так что нам необходимо будет совершить срочный полет в ближайшие дни, малейшая отсрочка — и будет поздно. Вот так все невовремя. Если бы они не тянули с ответом, если б хотя бы раньше предупредили, мы бы что-нибудь придумали… а теперь… Ты знаешь, мне ужасно не хочется оставлять тебя сейчас одну, тем более после таких вестей, но… ты же понимаешь, эти разрешения так сложно достаются — мы не можем их потерять, надо лететь.

— Вы с мамой полетите?

— Да, надо задействовать два разрешения сразу…

Шерри вздохнула и задумалась.

— Пап, слушай, — начала она наконец. — А можно… можно, пожалуйста, чтобы ты, или мама, кто-нибудь из вас, ну… — она набралась решимости, — уступил бы мне этот полет?

— Уступил бы полет? Милая…

— Ну да, — увереннее продолжала Шерри, — ведь эти разрешения не именные, нет? Это же как билет на поезд — может ехать кто-то один, а может поехать другой. Дорогой такой билет, ну и что? Всего лишь билет… Ведь ты, если захочешь, можешь уступить мне разочек свой билет? Или мама? И ты, и она — вы были на Земле уже много раз, а я еще ни разу… даже если вдруг мне и дадут разрешение, мы же все равно потом опять будем долго копить на новую экспедицию… а мне так хочется… мне хочется сейчас!

Мистер Дчжонс покачал головой.

— Я понимаю, крошка, но сейчас никак нельзя. Я бы…

— Я совсем не крошка! — перебила Шерри неожиданно резко. — Мне 15! Я не крошка! Вы все считаете меня крошкой! Нечестно! Я исследовательница, пап, я тоже исследовательница! Вы с мамой опытнее меня, но это же не значит, что меня всегда надо оставлять дома! Я выросла! И тоже кое-чему уже научилась! Я много могу! Если б я полетела, я бы постаралась сделать не меньше, чем сделал бы ты! Или мама! Я все дни об этом думала — что бы я делала в экспедиции!.. Я не крошка!

— Шерри, не в этом дело. Я много раз говорил и повторяю: ты заслужила лететь на Землю. Поверь мне, я уже думал о таком варианте, мы с мамой думали, но… — мистер Дчжонс замялся.

— Что «но»? — спросила Шерри несколько недоверчиво.

— Потом мы вспомнили, — мистер Дчжонс продолжал мяться, потому что разговор подходил к нелюбимой для них и особенно для Шерри теме, — мы вспомнили, что твои экзамены…

— И всего-то? — изумилась Шерри. — Это все из-за каких-то дурацких школьных экзаменов?!

— Они не дурацкие, — покачал головой мистер Дчжонс. — Мне кажется, они могли не дать тебе разрешение именно из-за этого — потому что ты пока не сдала экзамены. Я не знаю точно, я плохо разбираюсь в их логике, но это видится мне основной причиной. Мы много раз обо всем этом говорили, и тут я непреклонен: ты просто обязана сдать свои экзамены и получить свою специальность, пусть даже тебе это кажется бессмысленным занятием. Мы обсуждали это тысячу раз, и я не хочу это все повторять. Однако, милая, если хочешь, я повторю опять.

— Но оно бессмысленно! Оно бессмысленно! — судорожно перебила Шерри. — Если только из-за него вы не хотите пустить меня на Землю… да я бы меньше обиделась, если б вы сказали, что я еще маленькая, чем это… это… это оскорбительно, пап! Это больно! Это нечестно!

— Значит, мне придется повторить это еще раз. С формальной стороны без специальности человек в нашем обществе…

— Не надо! — перебила Шерри. — Я знаю, знаю я все! Что это все касается моего будущего и вы заботитесь, но пап!

— Милая, но что я могу тут сделать? Такое неудачное стечение обстоятельств! — мистер Дчжонс заломил руки. — Назначили все свои экзамены в то самое время, когда нам необходимо улетать! Но это же выше моих сил — передвинуть сроки!.. Если б только они раньше предупредили насчет разрешений, мы бы с тобой улетели раньше, вдвоем, до экзаменов, и возвратились бы к ним…

— Но почему я не могу улететь сейчас и сдать экзамены, когда вернусь? Они же передвигают их иногда, я знаю!

— По уважительным причинам, — покачал головой мистер Дчжонс.

— Вот именно! Это уважительная причина — исследовательница отправляется в экспедицию!

Мистер Дчжонс еще раз покачал головой.

— Но ты же сам мне говорил, — менее уверенно добавила Шерри. — Судят по поступкам. Я же… я же исследовательница. Они это поймут. Что я не могла по-другому, что мне надо было улетать…

Мистер Дчжонс молчал.

Шерри вдруг вырвалась у него из рук.

— Ах вот оно значит как! Понятно! Значит я все-таки не исследовательница! Не настоящая исследовательница! Значит, все это время сплошная игра! Вот так, значит! Я всего лишь играю в исследовательницу, в изобретательницу! И никто на самом деле… и я никогда не стану на самом деле… Вот так, оказывается! На самом деле все — все-все, и даже вы с мамой, — все, кроме меня, понимают, что так будет, все знают, что это всего лишь игра, и знают, что на самом деле я всего лишь… что я… Вы с мамой опять улетаете, опять! Если б я была настоящей исследовательницей, мне бы конечно разрешили сдать экзамены позже! И мне бы дали разрешение! И хотя бы вы! Пусть остальные! Но вы! Если б вы верили, а не играли, вы бы меня не оставили опять одну!.. Вы только и делаете, что играете со мной! А на самом деле я просто дурацкий менеджер склада!

Она метнулась, не зная, куда бежать. В их старом доме она бы наверняка убежала на чердак, но в новом доме его не было. Это была большая современная квартира с очень современной лабораторией, где Шерри знала каждый уголок и проводила большую часть времени.

Но менеджеру склада нечего делать в лаборатории.

Она судорожно огляделась по сторонам и все-таки убежала наверх — в лабораторию.

***

Мистер Дчжонс нашел ее в третьем секторе, у окна. Она сидела к нему спиной и крутила что-то в руках. Было уже темно, но она не стала включать свет — и только в окно пробивался свет большой луны.

Он положил ей руку на плечо.

— И все-таки лаборатория, — тихо сказал он, — я знал, ты выберешь ее.

— Куда мне еще бежать? — спокойно полуспросила-полусогласилась Шерри. — Я не могу отказаться от лаборатории, и даже когда очень хочу, ну, изобразить протест или как там, какая я несчастная, — она оглянулась на мистера Дчжонса и не очень уверенно улыбнулась, — все равно не могу. Это глупо.

Мистер Дчжонс сел рядом:

— Что там у тебя в руках?

Шерри показала. Это был ее пропуск в школу — с именем, фамилией, специальностью и прочими данными. Обычно Шерри держала его в чехле, под который она приспособила одну из привезенных ими с Земли обложек, чтобы не видеть всего, что там написано, но сейчас она намеренно сняла его — и можно было прочесть каждую букву. Даже при свете одной большой луны.

— Шеррилья Дчжонс. Менеджер склада, — вслух прочитала Шерри, — это же про меня, пап. Это принадлежит мне… Я тут сижу весь вечер и пытаюсь понять пару строчек. Казалось бы, чего проще, а я не понимаю. Все это время читаю и читаю — снова и снова — но сколько ни читаю, я не могу поверить, что это правда все обо мне! Если бы я была не я и вдруг нашла бы эту карточку, я бы ни за что не подумала, что какая-то Шеррилья с карточки, которая учится на менеджера склада, ну… что она — это я, ну не я, но… я запуталась, пап… Сегодня первый раз серьезно задумалась, что это не только тут. Это на всех документах так. И для всех так… А я… Я же совсем не чувствую себя Шеррильей, складским менеджером, неужели это правда обо мне? Неужели это правда я? Ну почему? — она посмотрела на мистера Дчжонса с неподдельным страданием. Он не нашел, что ответить.

— Я боюсь, — продолжила Шерри после небольшого молчания, — я очень боюсь, пап, сдать все экзамены. Лучше вообще ничего не сдавать, тогда я хотя бы буду сама по себе. Все равно не изобретательница, но хотя бы не менеджер… А если сдам — тогда уж точно превращусь, раз и навсегда, в этого складского менеджера. Я делаю все, чтобы не быть им, и я все равно остаюсь им!

— Неправда, — не согласился мистер Дчжонс. — Если начистоту, то складской менеджер из тебя, ты уж прости, совершенно никакой. И даже если ты сдашь все экзамены, а я все-таки надеюсь, что сдашь, бумажка тебе не поможет, и ты все равно останешься никудышным складским менеджером. Она ничего не изменит. Сплошная формальность.

— Но тогда…

— Но если ты ее получишь, ты сможешь прийти в Ассоциацию Изобретателей и сказать им: «Посмотрите, у меня есть стипендия Администрации на исследования, у меня есть собственные изобретения! А теперь еще и законченное образование!»

— В том-то и дело, пап! Образование вообще не то.

— И все-таки, я знаю, они куда больше обрадуются, если будет хоть какое-то, чем никакого. С хоть каким-то они могут дать тебе шанс попробовать сдать экзамены на членство, а без образования они точно скажут, что ты даже читать не в состоянии.

— Это все безумно звучит, — Шерри покачала головой.

— Не спорю, — согласился мистер Дчжонс. — Вся система образования у нас довольно безумная, и я просто удивляюсь, почему пока только в нашей семье с этим возникли проблемы... Так вот, крошка, я представляю, как ты расстроена, очень хорошо представляю, но подумай, на это можно и по-другому посмотреть. У тебя есть талант. Вот что главное! Вот чему надо радоваться!.. Ты знаешь мистера Шекспира из Англии? Это один из величайших земных поэтов, и они любят его цитировать — по сей день. Он еще несколько веков назад написал: «Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». Ты — наша роза, а все эти бумажки с названиями — есть они, нет их… они, конечно, сильно влияют на отношение людей к тебе, на ту картину мира, что в их головах, и это, увы, весьма существенно, а все же, они не всесильны. Бумажки мало влияют на объективную реальность. На то, что есть на самом деле сейчас. Но именно это главное, я так говорил и продолжаю считать.

У нас есть надежда изменить когда-нибудь их представления о тебе, потому что представления зависят от реальности. Какая у нас объективная картина? Ты и сама прекрасно знаешь: на деле ты ужасный менеджер склада и замечательная изобретательница. Пусть даже по бумагам все по-другому. Это всего лишь недоразумение. И я верю, что со временем мы его исправим.

Ну хорошо. Пока на нашем пути встали трудности — так что же? Сразу руки опускать? Сразу отрекаться от своего призвания? Ну уж нет! Как только, сахарок, ты сдашь свои экзамены, что вовсе не будет означать, что ты мигом превратишься в менеджера склада и весь твой характер и способности переменятся — никак нет! — мы тут же подадим заявку на вступление в Ассоциацию изобретателей и на то самое разрешение для полетов на корабле, еще раз. И посмотрим, что будет. Я тебя уверяю, они не смогут постоянно закрывать глаза на объективную реальность, не смогут. Должна быть и справедливость какая-то, я верю.

Шерри улыбнулась и прижалась к его руке.

Мистер Дчжонс посмотрел на нее с грустью.

— Знаешь, милая, — сказал он серьезно, — мне очень стыдно перед тобой.

Шерри посмотрела с недоумением.

— Да, крошка, это так, — он немного помолчал, собираясь с духом. — Мне стыдно, и мне больно видеть, как ты расстраиваешься. Ты расстраиваешься из-за специальности, из-за того, что у нас не хватает разрешения на полеты, а все, что я могу сейчас, — говорить о справедливости. Папа-герой, папа-оптимист, папа-исследователь… но ты же взрослая, ты наверняка уже догадываешься о правде, и я понимаю, что поддерживать постоянно образ самого-лучшего-в-мире-папы и дальше — просто глупо. Глупо не признавать своих ошибок. Виноват я, а расплачиваешься теперь ты. Все тебе досталось.

Шерри не сводила с него глаз.

— Все это время — я рассказывал тебе только отдельные эпизоды из своего прошлого. Все только хорошее, и везде преподносил себя в геройском свете. Вот, например, твоя с детства любимая история — о том, как мы с мамой впервые попали на Землю. Со всем этим драматизмом: летим мы на корабле на важную сделку, и тут вдруг смотрю я на звезды и думаю «А здорово же мне попробовать повести корабль самому!», отключаю автопилот — и прямиком на Землю падаем. Конечно, на что я надеялся! Меня никто не учил управлять кораблем! И на самом деле, чего я никогда не добавлял в свой тот рассказ, я был слишком самоуверенным, а мама тогда все время требовала, чтобы я ее удивлял — потому что тоже была вполне себе высокого мнения о себе и считала, что любить мужчину надо только тогда, когда он готов вытворять всякие безумные поступки, неважно какие. О том, как мы аварийной посадкой сели где-то ночью в США — потому что там было очень много огней. О том, как мы удивились, когда взошло их солнце — какая красочная у них природа. Это был незабываемый рассвет, незабываемый! О том, как увидели в их газетах комиксы — первые комиксы в нашей жизни! О том, как додумались зайти в парк аттракционов. И как потом попали под дождь и хохотали. Все это здорово, все это прекрасно, так оно и было!

Но это еще не все! Я никогда не добавлял, что та важная сделка провалилась — из-за моей неосмотрительности! Подумай, я прилетел с Земли и споказушничал, демонстративно не стал ничего объяснять — вроде не до этого мне было, я переживал сильное душевное потрясение и ненависть к деньгам. В итоге моим менеджерам пришлось продать одно из наших фамильных поместий — чтобы расплатиться с кредиторами, у которых я назанимал перед сделкой, которая из-за меня же и провалилась. А нас с мамой тогда это все не заботило. Мы целыми днями болтали друг с другом о Земле, вот и все, чем мы занимались.

Мы жили на полную катушку — всегда. Солнышко, я с детства знал, как важны в нашем мире деньги, как много они решают, я не мог этого всего не знать — я вырос в наследственной семье банкиров, и это дело переходило у нас из поколения в поколение, а состояние приумножалось. Я все это знал, но привык жить в настроении «Ни о чем не задумываться, ни в чем себе не отказывать». И мама тоже. Наши родители еще давно нас познакомили, она была из семьи друзей, тоже очень богатой. Ну, ты знаешь, она тоже закончила банковское дело в школе.

Наш союз казался очень желательным всей нашей родне. Я как-то никогда и не думал о своей судьбе, оно шло все по накатанной: специальность банкира мне предоставили, семейное дело и состояние тоже, и жену для меня нашли они же, да и вообще, я всегда чувствовал себя желанным, востребованным, победителем. Все считали за честь иметь меня в знакомых, меня приглашали на все вечеринки, я был тем, что понимается у других как «влиятельные связи», я рано вступил в дело — мне дали огромное состояние в руки и я был волен управлять им, как захочу (хотя, конечно, советами родни я не был обделен). Что я лично сделал для этого?

Ничего. Я просто родился в такой вот удобной семье. И при этом считал себя величайшим талантом и гением, которого все просто обязаны любить. На самом деле все это передали мне мои родители, это их заслуга, и всех наших предков.

Другие, казалось бы, понимали, что со временем они сами станут родителями. А мы с мамой — нет, мы с ней не думали об этом. Нам казалось, что наши запасы вечны и неисчерпаемы. Нам все легко досталось и мы думали, что так же легко оно с нами и будет оставаться.

Знаешь, милая, я помню, как однажды… хотя нет, честно признаться, я это все забыл — я всегда такие вещи забывал, их было много, больше, чем я запомнил, и, честно говоря, я даже рад сейчас, что забыл большую часть из них, как бы малодушно это ни звучало. Потому что даже из того, что я помню, мне становится не по себе — как ужасно я себя вел тогда.

Так вот, это потом уже мне вспомнилось… — мистер Дчжонс ненадолго остановился, чтобы перевести дух, — точнее, сам бы я точно не вспомнил… но как-то раз я встретился с отцом Элроя. Вы тогда только-только начали дружить. Я думал, что вижу его в первый раз, но он мне намекнул на события из прошлого, и я вспомнил. Оказывается, мы встречались раньше. Я-то никогда не запоминал, но для очень многих эти наши минутные встречи были событиями, которые остались у них в памяти очень надолго. И отец Элроя — живое подтверждение.

Была у меня такая забава, когда я еще не стал главным держателем акций, но уже занимал положение, числился как «папенькин сыночек» и был известен практически всем, — заходить в наш центральный офис — в какой-нибудь отдел, где возились с самыми мелкими делами, типа потребительских кредитов. Я помню, как заходил к своим работникам, садился и слушал. Все эти просители меня практически всегда узнавали — либо краснели, либо бледнели, а меня это все забавляло, и я был главным вершителем их судеб — в те минуты, так я мнил. Ни о какой справедливости, конечно, не было и речи. Все зависело от моего настроения и симпатий, ничем не подкрепленных. Мне нравилось с ними играть — иногда я брал самоуверенный тон, иногда доверительный, иногда наоборот жесткий… как-то раз я попал на мистера Макинтоша — мне тогда было лет девятнадцать, он был года на два младше, наверно. Судя по всему, ему уже отказали, но он продолжал стоять в приемной. И тут — как раз он я появляюсь, важный такой! Я не помню точно, как именно я себя повел, но, зная себя в те годы, могу предположить.

Судя по намеку и догадкам, которые он у меня порождает, я решил взять тон доверительный и сыграть в спасителя. Я, вероятно, напредлагал ему поделиться со мной своей проблемой. Обнадежил его. Вроде бы, если только это действительно был он и я его ни с кем не путаю, он хотел какой-то хороший дом в элитном районе, но ему не хватало средств, и девушка, руки которой он тогда добивался, могла вот-вот от него упорхнуть. Мне все это казалось крайне забавным. У меня к тому времени уже была невеста — и мне никогда не приходилось рассматривать серьезную конкуренцию со стороны других кавалеров — так что я совершенно не понимал, да в принципе и до сих пор не понимаю, что он мог чувствовать. Я быстро пресек свой дружественный тон, когда история стала мне надоедать, и, конечно, не дал ему никаких особых условий для кредита. В итоге, как я догадываюсь, он своей цели добился, но ему пришлось ждать все это время в неизвестности — я не знаю, сколько времени, судя по его намеку уже потом, как минимум несколько лет… и, честно говоря, я теперь совсем не рад, что стал тогда препятствием в том числе. Я не говорю, что просто обязан был предоставить ему особые условия для кредита, я не знаю даже сейчас, было бы это правильно или нет, но я в любом случае не имел права так хамски вести себя с ним. Я все время ставил себя выше других, выше тех просителей уж точно, я четко давал им понять, каким я вижу их «настоящее» место, — одним словом, я был самым настоящим хамом... И я понимаю, почему родители Элроя спустя много лет все так же не хотели иметь с нами никаких дел… Все те люди казались мне просто людьми — как будто из ниоткуда, еще и безденежными, но сейчас я понимаю, что они не появлялись там просто, чтобы повеселить меня, а потом так же легко пропасть, когда выйдут из банка… Они продолжали жить, и их проблемы продолжали оставаться при них. Да ну что там, теперь я тоже на их месте, и каждый может оказаться, и вижу, что по деньгам не судят о способностях… но тогда я думал по-другому.

Довольно скоро управление перешло ко мне, и я неплохо со всем справлялся. На самом деле, Шерри, это звучит нескромно, но в качестве банкира я был хорош, может, оно и правда у нас в крови. Мы с мамой всегда были при деле, пару лет под моим руководством банки процветали, и все нарадоваться на нас не могли. В двадцать один я полетел на ту самую, легендарную сделку…

Ты думаешь, мы исправились с мамой потом? Хотел бы я сказать да, но по сути мы остались такими же набалованными сумасбродами, как и были, но с новым увлечением.

Мы продолжали швыряться деньгами направо и налево — теперь уже демонстративно. Мы, конечно, должны были устроить себе лабораторию, нам стоило оплачивать уроки ведущих изобретателей, чтобы получить все необходимые знания, нам стоило купить себе постоянный космический корабль для личных нужд — для наших экспедиций. Но мы могли устроить все это с гораздо меньшим размахом. Мы совершенно не думали о будущем и демонстрировали всем, что деньги для нас с нашим новым увлечением — это совершенно бесполезный придаток, от которого надо скорей избавиться. Вся родня отвернулась от нас, помню, бабушка сказала, что не может пережить такого позора — так я был ужасно доволен, насколько эффектно удалось всем показать, «как на самом деле надо жить». Только мамин отец, твой дедушка, ты знаешь, он изобрел для нас первые переводчики, и его лекции по физике нам очень помогли когда-то, остался с нами и поддерживал все наши глупости. Он просил нас быть осмотрительнее, но, надо сказать, так и не дожил до того момента, когда мы действительно стали.

В итоге мы распугали всех людей вокруг. У нас были хорошие идеи, мы на самом деле очень искренне полюбили Землю и изобретательство, но форма, в которой мы пытались все это донести до остальных, была в высшей степени эпатажной.

За почти десять лет — период с того памятного первого полета на Землю и до твоего рождения, — мы умудрились растратить почти все наше состояние. И ни капли по этому поводу не расстраивались! Пока у нас были деньги, мы купили шикарный трехместный корабль — честно говоря, мы не думали о будущем тогда, и три места купили просто чтобы удивлять всех, с кем тогда общались: «Мы так сильно любим Землю, что нам не хватает двухместного корабля!»

Когда у нас еще были деньги, мы с легкостью купили себе и разрешения для полетов. Мы тогда даже не догадывались, с каким трудом они достаются «по грантам Администрации» — как сейчас пытаемся выхлопотать для тебя.

И разве мы тогда были достойнее, чтобы лететь на Землю, чем ты сейчас? Нет, мы просто были богаче. Никаких грантов мы не просили. Зачем? Есть же деньги! Купим сами и не будем ни от кого зависеть! Мы тогда еще могли жить по принципу: «Беру все, что захочу!» Могли, но не должны были.

И даже когда родилась ты. Мы и тогда долгое время продолжали не видеть ничего вокруг, кроме нашего главного увлечения. Правда, к твоему рождению наши средства уже почти все растаяли. Оставалось еще немало, но относительно того, что было… Если бы мы подумали хоть немного, мы бы сохранили оставшееся и похлопотали, чтобы года через четыре тебе дали заветного для всех нас «изобретателя». Ты же знаешь непреложный закон: чем богаче семья, тем больше специальностей дают на выбор. Мы могли бы, но… милая, нам нет тут никакого оправдания.

Мистер Дчжонс помолчал.

— И я, и мама — мы с детства всегда получали то, что хотели, и даже подумать не могли, что у кого-то может быть как-то по-другому. Что мы тоже в ответе… У нас даже понятия подобного в голове не было! Какое тут может быть оправдание? — он тяжело вздохнул. — Как-нибудь ближе к делу разберемся, все образуется, мы же всегда получаем, что хотим, и в этот раз тоже получим, зачем волноваться?.. а пока на последние деньги слетаем-ка еще раз к Земле и принесем малышке в подарок новых комиксов! Ей понравится, когда подрастет!

Мы много думали о тебе — но по-своему. Мы всегда тебя любили. Но, опять же, по-своему. Нам нравилось чувствовать себя заботливыми родителями. Ну что уж там, признаю, крошка, что тогда это все было ужасно эгоистическим. Ты сказала сегодня о том, что мы играемся… мы правда когда-то игрались, наверно, и мне больно это признавать. Мы часто улетали, оставляли тебя одну… мы, конечно, привозили подарки, устроили тебе мини-лабораторию, помнишь? Я постоянно рассказывал о своих подвигах на Земле и представлял себя в них абсолютным героем, ты мне верила? Наверно. Мы много смеялись, но, мне кажется, ты чувствовала, что… как бы это сказать?.. не знаю, малышка… Я теперь почти уверен, ты не все нам в детстве рассказывала. Извини, если вдруг мои подозрения напрасны… но я же вижу, что я прав… Наверняка ты уже тогда изобретала гораздо больше, и думала о многом, ты не была никогда этим игрушечным дитенком, которого можно оставить одного и он не будет переживать, потому что он всегда веселый. А ты не показывала никогда, что ты не дитенок, что не живая игрушка. Почему? Ты нам не доверяла? Значит, в этом наша вина. Мы не слушали внимательно и до нас было не достучаться. Мы все время думали о Земле. Наверно, поэтому.

Мистер Дчжонс еще помолчал.

— Знаешь, милая, мы с мамой на Земле видели много всяких чудес. И радуги у них особенные, и водопады, и цветение пустынь, и звездопад, и даже твой любимый извергающийся вулкан… Все это удивительно, настоящие чудеса природы, но чудесное происходит не только на Земле… все это время, крошка, все это время мы не замечали главное чудо — тебя. Я наблюдал извержение земного вулкана и гордился этим много лет. И только теперь я понимаю, что пропустил в то время другое чудо — твое первое изобретение. Я не видел его, я не знаю, что это, ты мне не показала, и в этом моя вина. Я не был рядом, когда у тебя только появилась его идея, я не видел радости на твоем лице, когда ты поняла, что оно работает. Я все пропустил. Помню, ты подбежала ко мне, когда я только вернулся, с криками: «Папа! Папа! Я изобретательница!», а я, вместо того, чтобы спросить, что же именно ты изобрела, сказал что-то вроде: «Умница, солнышко мое! Вся в папу! А знаешь, что папа видел? Самый настоящий извергающийся вулкан!». Вот и все, что я тогда узнал. Всегда так кажется: то, что дальше, недоступнее, то чудеснее, ценнее, а то, что рядом… кажется, что оно всегда будет рядом и никуда не пропадет. Это заблуждение, милая, мы с мамой пропустили очень много всего, непростительно много, оно прошло и его уже не вернуть… и мне горько, что все это мы стали осознавать лишь тогда, когда у нас уже больше физически не было возможности совершать полеты на Землю. Только тогда мы по-настоящему обратили внимание на тебя, и я надеюсь, мне хочется верить, что в последние годы мы исправились, что давно уже ты не ощущаешь, будто мы просто играем с тобой, что тебе не одиноко с нами. Но… но смотри, крошка, я продолжаю называть тебя крошкой, хотя ты действительно давно уже не такая крохотулька, как была! Наверно, это потому, что мне до сих пор не хочется верить, что я все пропустил. Я слишком редко проводил время с тобой, когда ты и правда была еще крошкой! Я не наговорился с моей крошкой! Я же прекрасно понимаю, что ты далеко уже не крошка и не принцесса, но если ты разрешишь мне и дальше так себя называть, мне будет спокойнее! Ты же разрешаешь?..

Шерри молчала.

— Все это глупо звучит, согласен… — мистер Дчжонс вздохнул. — Я бы многое поменял, если бы была возможность. Вернуться бы назад и сделать по-другому, как там они в комиксах любят делать. Мы бы тогда не сидели вот тут сейчас… кто знает, что бы тогда было? Было бы лучше тогда?.. не знаю, вероятнее всего. Но знаешь, милая, я ни капли не хочу себя оправдывать, ни капли, я очень виноват… но, возможно, так, как есть,— так даже лучше. По крайней мере, я рад, что ты в отличие от меня уже сейчас знаешь, что не все достается легко, и никогда уже не поведешь себя так, как я вел себя в молодости. Чего-то это да стоит! И еще я знаю, что мы преодолеем все эти трудности, мы обязательно еще полетим на Землю — все вместе, и эти наши экспедиции будут нам особенно дороги — именно потому, что мы будем знать им цену. Именно потому, что нам придется приложить усилия для достижения нашей цели. Но мы справимся. Ты справишься, Шерри. Я это знаю. Все эти люди, которые нам отказывают, многие из них такие же, каким был я когда-то. Но посмотри! Звучит нескромно, но я действительно изменился за это время! Не сразу, конечно, и лучше бы это случилось раньше, но что же теперь делать? Может, именно сейчас самое время… Понимаешь, я верю, что рано или поздно понимание, я хочу сказать, понимание истинной сути вещей приходит, в свой срок, в свое время к каждому. Все это, казалось бы, беспорядочная череда событий, одно крошечное влияет на другое, и из них вдруг образуются целые цепочки — безумие, как много зависит от мелочи!.. но в итоге все вместе выстраивается в один ряд и делается так, как надо, нет лишнего и нет ненужного, мне бы хотелось в это верить. И, наверно, все у нас еще получится. Я не берусь гарантировать, но я обещаю, что со своей стороны я сделаю все, что будет в моих силах. И мама тоже, ты же знаешь.

Мистер Дчжонс внимательно посмотрел Шерри в глаза.

— Крошка, я тебя очень сильно люблю! Честное слово! Очень! Я просто не в состоянии делать вид, будто все, что происходит, с их отказом, с твоей специальностью, — это все ерунда и не надо из-за этого расстраиваться. Я понимаю, ты не можешь не расстраиваться и я не хочу уверять тебя в обратном. Будем честными. И еще я понимаю, что это все действительно из-за меня, я признаю… и если ты будешь сердиться на меня или досадовать — то и поделом мне… Я все понимаю… Все, что случилось с тобой, для тебя это обстоятельства, в которые ты попала, у тебя не было выбора, но для меня… для меня это все естественные следствия моих прошлых решений, и мне тяжело, что я в ответе за случившееся. Я все понимаю. Прости меня, крошка, прости пожалуйста!

Шерри молча обняла его руку.

— Знаешь, пап, — сказала она наконец, — если бы было по-другому, то я была бы уже не я. Все были бы уже не все, если ты понимаешь… а я люблю именно вас. Пусть там раньше когда-то, а сейчас уже все по-другому. И пусть будет, как есть. И дальше оно тоже будет так, как будет. Я постараюсь сдать этот экзамен, честно, если ты думаешь, что это правда так надо. Я сдам как-нибудь уж. А вы с мамой постарайтесь с толком провести новую экспедицию! А, пап?

Мистер Дчжонс улыбнулся:

— Мы постараемся! Как там твой видеофон? Запылился? Вот всегда так, ты его уж хотя бы теперь протри!

— А ты какой с собой возьмешь? Я запишу сейчас код… и да, пап, вы тогда не смотрите с мамой на пингвинов без меня, хорошо? Я хочу, чтобы первый раз мы все вместе! Обещаете без меня не смотреть на пингвинов?

***

— Но они так и не вернулись, — сказала Шерри Роберту. Они были сейчас в ее лаборатории, в третьем секторе, и Роберт положил их семейную фотографию в рамке обратно на полку у окна, туда, где она лежала раньше.

— Они не вернулись! — повторила Шерри и прерывисто вздохнула. — И я не знаю, Роберт, я не знаю, что же там произошло, что случилось! Почему они погибли! Что-то с кораблем! В чем причина?! В поспешных сборах?! Что-то не усмотрели?! Я не знаю!.. Я пыталась разобраться, Роберт, я обращалась к разным людям, но ничего не… только то ужасное официальное письмо… И даже на похороны почти никто не пришел… я знаю, они никогда не вернутся, никогда, а мне хочется ждать их, просто ждать дальше…

Она плакала, и он не знал, как ей помочь. Сказать: «Они бы гордились тобой» было слишком плоско.