Скот чужой в пустыне
ты всю жизнь пасешь,
Собственные слезы
от рожденья пьешь.
В Нукусе легко узнать пассажиров, уезжающих в Устюрт. Эти люди встречали песчаные бури, ледяные ветры, жили в накаленных от солнца палатках, проводили долгие часы у буровых вышек.
Сейчас они отдыхают под сенью плотной листвы. Скоро машины развезут их по палаточным городкам экспедиций, приземистым аулам, рыбачьим поселкам. Поэтому хочется воспользоваться каждой минутой, чтобы посидеть в прохладе, полюбоваться цветами, досыта надышаться их ароматом.
Но почему бы не иметь такую красоту у себя дома? В своем поселке?
Дерзкая мысль.
— Так может рассуждать человек, не знающий Устюрта… — говорили многие жители поселка нефтяников.
Они уже слышали о затее отца одного молодого специалиста. Старик приехал в Устюрт только погостить. Посмотрел, как живут люди, и… остался.
Конечно, его привлекла не красота этого края. Ему хотелось поспорить с суровой природой.
Каменистая пустыня Устюрт бедна растительностью. На огромных просторах может изредка встретиться лишь безлистый полукустарник. Рядом с ним другой, колючий кустарник. С трудом к этому можно добавить еще три-четыре растения.
Но даже эти редкие кустики появляются на каменистом плато не каждую весну. Два, а то и три года их не бывает. Растения дают о себе знать только после хороших дождей.
Плато Устюрт на юге заканчивается гигантским солончаком Барса́-Кельме́с.
Давно люди дали такое название: Барса-Кельмес — «Пойдет — не вернется».
Название осталось. Но пустыня теперь выглядит совсем по-иному. Над ней неторопливо движутся вертолеты. По каменистому плато, иногда как по хорошему асфальту, мчатся машины.
Люди пришли сюда, чтобы добыть нефть и газ.
— Если уж пришли, — рассуждал неугомонный старик, — значит, нужно жить по-человечески.
Он решил вырастить на плато, почти на камнях, цветы.
Слой почвы здесь в лучшем случае достигает нескольких сантиметров.
— Нужна вода, — сказал старик гидрологам, — для цветов.
— Для цветов? — переспросили парни. — Попробуем добыть!
Они пробурили скважину. Ничего, что вода была солоноватой. К ней можно приучить цветы.
Так на Устюрте вспыхнули яркими красками газоны.
И вот в который раз уже к старику приходят геологи. Они долго восхищаются успехом хозяина и все никак не могут сказать о главном.
Старик сам догадался:
— Вижу, дело у вас важное.
— Важное… Нам бы хоть несколько цветков. У нашего товарища день рождения. Сейчас он в пустыне с отарой. А днем как раз пойдет вертолет с почтой.
— Ну, ради такого случая надо уважить, — сказал цветовод.
Когда геологи уходили с небольшим букетом, старик преподнес еще один подарок.
— Это от меня. — Он протянул арбуз. Самый настоящий, но выращенный в пустыне. — Могу заверить, что такого вкусного арбуза ваш товарищ в жизни не пробовал…
Оказывается, на Устюрте была даже своя «сельскохозяйственная выставка». Конечно, это не павильон. А всего лишь стенд: «Первые овощи Устюрта».
Кто-то сказал, что люди и вода когда-нибудь снимут с земли проклятие аллаха. И вот на каменистом плато поднялся первый сад. Пока единственный. Но ведь лиха беда начало!
— Не пожалели, что приехали? — спросил геолог путешественников.
— Что вы?! — воскликнул Усман.
А Кадыр-ата удивленно развел руками: как, мол, можно задавать такие вопросы!
Днем они улетели на попутном санитарном вертолете.
Не успели подняться, как минут через пятьдесят уже пошел на посадку.
Словно оспой, изрыта земля. Это когда еще пустыня была влажной после весенних дождей, здесь прошли отары овец.
Потом под горячими лучами солнца пустыня высохла.
Однообразный, с редкими побегами саксаула, с пожелтевшими кустиками, лежит простор. Земля кажется мертвой.
Но она живет.
В пустыне по бездорожью в поисках пастбищ кочевали каракалпаки. Обычно скот принадлежал какому-нибудь богачу или хану. На него работали сотни и тысячи бедняков. К ним в юрты врывались только горячий ветер да сборщики налогов.
Известный каракалпакский поэт прошлого Берда́х писал о своем времени:
В юрте дырявой уже на рассвете
Молят о хлебе голодные дети.
Сердце болит… Ну что им ответить,
Если душат налоги меня…
В городах, в благоустроенных поселках живут сейчас каракалпаки.
Но и в пустыне увидишь порой юрту и дымок над ней.
Это, конечно, жилье чабанов. С огромными колхозными стадами они кочуют по бездорожным просторам.
Заверните к ним! Вас всегда встретят, как самых дорогих гостей.
В этом еще раз убедился Кадыр-ата, когда они вошли в одну из юрт.
Им принесли воды: нужно же умыться с дороги!
И здесь, где каждая капля когда-то была на вес золота, дед и внук, весело фыркая, с удовольствием умылись.
В юрте включили радиоприемник. Нашли Москву.
— Что, соскучились? — спросил чабан геолога-москвича, зашедшего в юрту на дымок. Он снял соломенную шляпу, пригладил волосы и улыбнулся. — Хорошо в Москве! Сегодня передавали, что прошел дождь.
— А здесь тепловато… — заметил геолог. — А вы бывали у нас в Москве?
— Где я не бывал! — покачал головой каракалпак. — Освобождал Венгрию, Чехословакию…
Хозяин юрты предложил гостям чаю. Его здесь готовят по-особому. Кипятят вместе с молоком, а потом светло-коричневый кипяток наливают в пиалу.
Чабан осторожно спросил о дальнейших планах путешественников: когда, куда…
— Домой! — твердо сказал Кадыр-ата и добавил: — Пора!
Усман только вздохнул.