Рассказы о Котовском

Рыжий конь командира

Конь был золотистый, с совсем светлыми подпалинами — каких-то непонятных кровей.

У него было крупное, хорошо упитанное туловище, точеные, нервные ноги. В нем было, вероятно, порядочно крови гунтера особенно размеренный и эластичный полевой галоп Орлика напоминал эту благородную породу.

Рыжий конь принадлежал полковнику Мамонтову. Копда котовцы у днестровского льда в январе двадцатого года взяли в плен этого, несмотря на чин полковника, еще совсем юного офицера, он очень долго и путано, срывающейся скороговоркой объяснял, что ничего общего с пресловутым генералом Мамонтовым — поджигателем, погром тиком и вешателем — не имеет.

— Мы просто однофамильцы, — говорил он, — в пол ков ники-то, собственно говоря, я произведен совсем недавно я училище окончил уже после Февральской революции…

Полковника отправили в тыл, Орлик остался у Котовского.

Ординарец Котовского Черныш поместил коня в теплую и опрятную конюшню, в которой находились другие кони командира бригады. Орлик был необычайно добродушен. Красивая гнедая кобыла — любимая верховая лошадь комбрига — попробовала было в первый день знакомства укусить Орлика за шею. Но громадный рыжий конь только ласково взмахнул в ответ коротким хвостом и глянул на свою соседку по конюшне такими умными и добрыми глазами, что гнедой кобыле стало, очевидно, просто неловко.

РаннихМ утром Черныш убирал свою постель, потом приходил менять подстилку своих питом-цев.

С лошадьми он имел обыкновение разговаривать нарочито грубым голосом, то и дело замахиваясь на них локтем. Несмотря на эти внешние проявления суровости, никто в бригаде никогда не видел, чтобы Черныш ударил лошадь в лошадях, в уходе за ними, кажется, заключалась вся жизнь Черныша. Впрочем, он был и прекрасным бойцом гражданскую войну он закончил с орденом Красного Знамени.

Убрав конюшню, Черныш попарно выводил лошадей к колодцу. До колодца нужно было ехать с полкилометра, и поэтому Черныш обычно на спину одной из лошадей набрасывал попону и са-дился на нее верхом, ведя другую лошадь в поводу.

Лишь засыпав коням овес, Черныш принимался за собственный туалет и завтракал. Но завтрак ординарца всегда протекал необычайно беспокойно он то и дело вскакивал и-бегал на конюшню посмотреть, не ссорятся ли лошади между собой, не отнимают ли друг у друга овес, не просыпалось ли на пол зерно, не пора ли подбросить сена.

У ординарца был в бригаде единственный друг, старый ветеринарный врач, окончивший в свое время академию. Котовцы этого врача еще в начале девятнадцатого года взяли в плен у деникинцев. Врач был человеком весьма смирным и даже немного забитым. Поздно вечером, когда лошади Черныша уже поужинали и торбы их опустели, ординарец, подбросив коням под ноги сухой соломы и задав сена, шел в гости к ветеринару. Врач — человек с высшим образованием, знавший несколько иностранных языков, — проводил полночи в разговоре с неграмотным крестьянином. Они вдвоем могли написать историю каждой лошади бригады Котовского. Они пом-нили и внешность и клички всех лошадей, отдельные конские подвиги, трогательные рассказы о дружбе человека с лошадью.

Они вспоминали, например, как в бою под Комаровцами на польском фронте взят был в плен серый в яблоках Янтек, на котором ездил Балан, ординарец вахмистра третьего эскадрона первого полка. Янтек стоял рядом с трупом своего хозяина — польского офицера. Бой уже закончился. Янтек не только сразу не дался в руки красным, он даже не подпускал к трупу своего хозяина поднимался на дыбы, бил задом, мотал шеей, ржал и скалил зубы, норовя укусить. Тогда к Янтеку подвели несколько самых умных в бригаде коней. Они обнюхали своего нового товарища и, по-видимому, договорились с ним. Янтек смирился, дал себя расседлать, разнуздать и увести в конюшню. Но ночью он оторвался и убежал в поле, туда, где лежал на земле труп хозяина. Конь успокоился только тогда, когда на его глазах в общей вражеской братской могиле зарыт был польский офицер.

Ординарец и ветеринар вспоминали, как рыжий жеребец, на котором ездил начальник пулеметной команды второго полка, во время атаки становился на дыбы и бил передними ногами вражескую пехоту. Они воскрешали в своей памяти трагический момент, когда этот замечательный жеребец, раненный насмерть, был пристрелен своим хозяином, который сам после этого хотел застрелиться, и товарищи его едва образумили.

Много таких необыкновенных историй знали ординарец и ветеринар, и они могли вспоминать о них бесконечно…

Наутро того дня, когда в конюшню Котовского попал пленный Орлик, Черныш, как обычно, вывел лошадей на водопой. Крякнув, ординарец вскочил на спину своего нового питомца. Орлик не шелохнулся. Немного погодя, он лишь чуть согнул шею и, повернув морду назад, понюхал ногу всадника. Потом золотистый конь слабо заржал и весело помахал коротким хвостом.

На обратном пути от колодца Черныш сначала осторожно попробовал Орлика рысью, затем галопом и, наконец, уже в виду у самых ворот конюшни. — карьером. Он, по-видимому, остался очень доволен своим новым питомцем, потому что, сойдя на землю, несколько раз ласково хлопнул коня ладонью по упитанной шее, что случалось с угрюмым Чернышом довольно редко. Потом он всыпал ему полуторную порцию овса, предусмотрительно заслонив спиной овес от гнедой кобылы, чтобы та не заметила этой вопиющей несправедливости.

Котовский в эти дни отсыпался после боев и не выезжал вовсе. Лишь на седьмые сутки после занятия Тирасполя и разгрома «Добровольческой армии» Котовский оделся и потребовал коня.

Черныш подвел к крыльцу оседланного Орлика. Конь был так прекрасно вычищен, что шерсть его казалась атласной.

Командир бригады стоял на крыльце, расставив сильные, короткие ноги, в белой меховой куртке, тугих алых чакчирах и алой с желтым фуражке. Его окружали ближайшие помощники и друзья. Увидев незнакомую лошадь, которую ему подвели, командир бригады сначала в недоумении нахмурился, потом вспомнил, довольно улыбнулся и легко вскочил в седло.

Первые минуты всадник относился к Орлику с недоверием, как и всякий кавалерист к незнакомому коню, который впервые очутился под ним. Но Орлик проявлял такое добродушие, такую поразительную готовность не только немедленно выполнять получаемые поводом, шенкелями и корпусом приказания, но и точно угадывать эти приказания, что Котовский вскоре стал обращаться с Орликом, как со старым другом. Да и Орлик, по-видимому, сразу понял, что на нем сидит его новый хозяин. Это чувствовалось по всему. Когда командир бригады, погоняв нового коня часа полтора по предместьям Тирасполя, возвратился домой и сошел на землю, Орлик доверчиво и дружелюбно вытянул морду и дохнул новому хозяину прямо в затылок.

Черныш был, конечно, тут как тут.

— Ну, что новая лошадка — спросил он по обыкновению угрюмо.

— Замечательный конь, — сказал Котовский, — прямо золото, а не конь. А барьер как он берет! Этого коня, брат, надо беречь как зеницу ока на таком коне в бою не пропадешь!

Черныш довольно улыбался и, водя Орлика взад и вперед по двору, чтобы он остыл, гордо поглядывал на окружающих, точно похвала командира относилась к нему самому, а не к коню, за которы» м он ухаживал.

С тех пор Орлик стал постоянным боевым конем Котовского.

Грузное тело своего хозяина Орлик носил с необычайной легкостью и грацией. Конь никогда ничем не болел, никогда не проявлял признаков переутомления, никогда не опускал он в унынии голову. Он был всегда добродушен, весел и доволен жизнью.

Он совершенно не боялся огня; свист пуль, разрывы снарядов он воспринимал как обыденные, неизбежные явления своей боевой жмени; чем горячее был бой, тем веселее даже становилось Орлику. Глаза его блестели лукавым — и радостным огнем. В страшном грохоте пулеметных очередей и шрапнельного ливня конь весь точно искрился, и под атласной шерстью его бодро и уверенно ходили мускулы.

Орлик ничего не боялся. Он брал любые препятствия, он шел на людей, на стреляющее орудие, на ощетинившуюся изгородь штыков. Изредка он только оборачивался назад и косил глаза на Котовского, точно спрашивая, правильно ли он понял движение ноги или корпуса своего всадника.

Безропотно перенося суровую боевую жизнь, Орлик вместе с тем был изнеженным конем. Кроме того, у него была очень странная особенность он был всеядным животным. Он ел конфеты, выплевывая бумажку, принимал из рук людей, которых он знал и любил, сливы и вишни, выбрасывая аккуратно косточки; он не брезговал даже мясными и овощными консервами. Возможно, что конь в душе ругал своих друзей за эти никому не нужные эксперименты и соглашался есть что попало из простой вежливости и добродушия.

Котовскому Орлик был предан. Командир бригады всегда привязывал его, если отлучался, потому что Орлик по своему собственному почину следовал за своим хозяином неотступно. Был случай в Галиции, когда Котовский, позабыв привязать Орлика, поднялся во второй этаж жилого дома. Конь и тут не отстал от своего хозяина ординарцы поймали Орлика ужена середине лестницы; впрочем, он безропотно дал увести себя.

В одном из страшных арьергардных боев на польском фронте Котовский был тяжело контужен взрывом снаряда и потерял сознание. Одновременно со своим хозяином оказался раненным осколком этого же самого снаряда в череп и Орлик. Но любовь к Орлику в бригаде была так велика, что раненного насмерть коня медлили пристрелить.

Черныш плакал навз-рыд. Он лежал на земле возле умирающего коня, зарыв лицо в его золотистой гриве.

Тогда ветеринар, искуснейший в своей области хирург, сделал Орлику трепанацию черепа и вынул осколок. Это была совершенно необыкновенная операция, и только сложная обстановка тех бурных лет не дала возможность хирургу осветить этот случай в мировой ветеринарной литературе.

Золотистый конь в течение десяти дней находился между жизнью и смертью. Черныш ухаживал за своим питомцем, как ухаживают за больными детьми; он бодрствовал целые ночи напролет. Когда ему казалось, что конь начинает хрипеть и задыхаться, он бежал будить ветеринара.

Бойцы несколько раз неслышно подходили к конюшне, где на мягком чистом сене лежал умирающий конь. Войти они боялись, вспыльчивый Черныш, пожалуй, способен был стрелять во всякого, кто посмел бы нарушить покой больного животного. Но сквозь раскрытую дверь конюшни отчетливо слышно было, как ординарец причитал над своим раненым любимцем. И вряд ли кто-нибудь мог представить себе раньше, что в голосе этого человека найдутся такие задушевные интонации. Иногда, когда Чернышу казалось, что положение коня безнадежно, он, уткнув лицо в колени, всхлипывал как ребенок.

Через месяц Орлик снова ходил под седлом у Котовского. Ветеринары опасались, что тяжелое ранение отразится на зрении коня, опасался этого и сам Котовский, но уже после нескольких дней езды Котовский заявил, что зрение Орлика ничуть не пострадало. И все пошло по-старому.

Закончилась гражданская война. Котовскйй погиб в 1925 году. Черныш демобилизовался Он должен был уехать служить на коневодческую ферму куда-то в отдаленную губернию. Перед отъездом он целые сутки провел без пищи и без сна. Орлик тоже как будто бы понимал, что в его жизни должны наступить какие-то важные перемены. Конь, видимо, волновался, но, воспитанный и чуткий, он лишь добродушно помахивал коротким хвостом и ласково дышал ординарцу в шею ничего, мол, все устроится.

Орлику в это время йсполнилось восемнадцать лет. У него слегка ослабело зрение, и его уволили в отставку.

Орлик был отправлен в коммуну демобилизованных красноармейцев имени Котовского. Совет коммуны, хотя и сильно нуждался в те годы в тягловой силе, постановил освободить боевого коня Котовского от работы. Нужно думать, что это единственное в своем роде постановление.

И Орлик, слепота которого прогрессировала, мирно пасся на усадьбе коммуны. Он никогда не топтал посевов, не портил фруктовых деревьев. Веревки, протянутой на двух вбитых в землю кольях, было достаточно для того, чтобы Орлик знал, что за эту черту, обозначенную его друзьями — людьми, переступать нельзя.

Он узнавал всех коммунаров, он по-прежнему бежал на зов людей. Экскурсиям, приезжавшим осматривать коммуну имени Котовского, старого боевого коня показывали как величайшую достопримечательность. Старый Орлик, уже слепой, зафиксирован на десятках фотоснимков и на кинопленке.

И, находясь на покое, слепая лошадь продолжала служить котовцам ее отправляли на выпас, в ночное вместе с конским молодняком. Старый конь оберегал жеребят, как ворчливый дядька. Легонько покусывал их, когда те шалили, оттеснял их крупом, когда они забегали, куда не следовало.

Перед самой Отечественной войной Орлик на тридцатом году своего существования издох от какой-то старческой лошадиной болезни. Ветераны колхоза набили из его кожи чучело и установили его в центре зала местного музея. Экскурсоводы подолгу останавливались возле этой реликвии, рассказывая посетителям трогательную повесть о славном боевом коне, ходившем под седлом у легендарного Котовского.

Во время войны фашистские вандалы оккупировали территорию колхоза, образованного на землях бывшей коммуны. В бессильной злобе они сожгли эту реликвию — один из самых ценных экспонатов местного музея. Даже чучело коня, принадлежавшего Котовскому, вселяло в них страх.