В этой байке не стоит искать географических или политических аналогий. Это просто байка.
Рассказана она много лет тому, в военном госпитале одной восточной страны.
***
Ночь принесла прохладу. В ординаторской за столом сидела главврач и ведущий хирург госпиталя Новикова Татьяна Николаевна. Напротив выздоравливающий после ранения капитан. Собственно, уже готовящийся к выписке. Родина-мать не забывала своих, выполняющих военно-советнический долг сыновей, и к празднику капитан получил поздравительный проднабор. В наборе были бутылка «Московской», полкило сала, палка копчёной колбасы, банка нежинских огурчиков, шоколад «Гвардейский» и поздравительная открытка. Все это было нарезано, расставлено, разложено на столе. Бутылка практически опустела. Правда, в уголке была заботливо приготовлена темно-жёлтая с притёртой пробкой бутыль и банка с холодной кипячёной водой. Рюмками служили небольшие мерные мензурки.
Когда покончив с папою, стал шахом принц Ахмет,
шахиню Л. Потапову узнал весь белый свет.
Аббас не был сыном шаха. В стране, из которой он приехал, шаха не было вообще. Уже.
Голова последнего шаха, надетая на кол, некоторое время украшала вход в местный Президиум Верховного Революционного Совета. Позже, в угоду зарубежным слюнтяям-журналистам голову пришлось убрать и выкинуть собакам. А всё население страны увлечённо отлавливало многочисленную шахскую родню и изничтожало способами, весьма порой экзотическими.
Папа Аббаса был начальником местного КГБ. Чтобы занимать такую должность на Востоке, необходимо иметь хитрость змеи, коварство крокодила, жестокость барса и ум всех основоположников сразу. Перечисленными качествами папа Аббаса обладал в полной мере. Дело своё знал, чёрной низовой работой не брезговал, для чего частенько спускался в подвалы. Подчинённые его искренне уважали, также искренне ненавидели и боялись до расслабления сфинктера.
Аббас с детства учил русский язык. Ирония в том, что покойный ныне шах также был в прекрасных отношениях с СССР. Но, как известно, «Восток – дело тонкое», а восточная политика и подавно.
Советский Союз поставлял в эту страну что-то железное, и Аббаса отправили на Урал это железное принимать.
Поселили Аббаса в гостинице при заводе, обеспечив всеми благами, вплоть до холодильника прямо в номере. В первый же вечер Аббас решил прогуляться к протекающей рядом реке.
Неспешной походкой он шёл по небольшой улочке к берегу. Одновременно с Аббасом решили прогуляться трое молодых крепких людей в костюмах. Такой же неторопливой походкой они следовали невдалеке, держа под мышкой газеты. Газеты были одинаковыми, костюмы и галстуки тоже. На берегу стайка местных сорванцов готовилась к забросу резинки. Дело это совсем не такое простое. Нужно закинуть снасть на течение, но не на стрежень. И чтобы не в траву. И не перехлестнуть за корягу. Главный специалист-метатель раскручивал над головой толстую лесу с тяжёлым свинцовым грузилом. Глаза его выбирали точку заброса. Наконец, решив задачу, специалист резко ускорил вращение и распрямил руку, увеличив радиус. Сзади послышался глухой удар и странный всхрюк. Обернувшись, дети увидели валящегося в кусты Аббаса, которому грузило заехало точно в нос.
Обычно в таких случаях пишут фразу: «Дети в растерянности замерли» или «Дети в испуге разбежались». Ничего подобного не произошло. Увидев «бабая» с расквашенной мордой, дети залились весёлым счастливым смехом, а специалист оценил ситуацию несколькими звонкими фразами. Печатными в этих фразах были только предлоги.
Через несколько секунд прямо сквозь кусты проломились трое молодых людей, которые схватив Аббаса под руки, повели-понесли к травмпункту, благо, находившемуся рукой подать.
Дежурный хирург определил, что нос не сломан, а просто сильно разбит, и Аббас был отправлен в перевязочную в распоряжение медсестры Танюхи. Медсестра училась на пятом курсе мединститута и скоро сама должна была стать хирургом.
Так Аббас впервые увидел Танюху. Увидел и пропал. Погиб.
Для того чтобы между их массо-габаритными характеристиками поставить знак равенства, Аббасу пришлось бы добавить коэффициент «2». Танюха была девушкой крупной даже по уральским меркам. Но какое это имеет значение для настоящей любви?
На следующий день к вечеру, Аббас с распухшим носом и огромным букетом стоял у дверей травмпункта. Трое молодых людей стояли по другую сторону входа и внимательнейшим образом изучали позапрошлогодние информационные листки Горздравотдела.
Поначалу Танюха отнеслась к Аббасовым чувствам с юмором. Но Аббас появился и на второй день и на третий. На четвёртый день Танюха решила не устоять и пригласила Аббаса на чашечку чая. Занимала Танюха комнату в огромной коммуналке. Кроме неё в комнате проживали её отец и брат. Но сейчас они временно отсутствовали по уважительной причине, подробно изложенной в приговоре райнарсуда. Так что комната была в полном Танюхином распоряжении.
Татьяна Николаевна ловко вбросила в рот содержимое мензурки. Похрустела огурчиком.
– Представляешь, Сашко, он мне полчаса рассказывал про мои глаза, которым завидуют звезды, весенней полночью светящие над оазисом. Или как-то так. Ладно, думаю, чего уж там, еби что ль.
А он про руки завёл, которые всевышний из волшебного небесного алебастра вылепил.
Татьяна Николаевна прыснула смехом.
– Из небесного алебастра! А у меня рука больше его жопы. Так у нас в тот раз ничего и не было.
Тем временем, там, где надо, старательно проверяли медсестру Новикову. Проверка, надо сказать, много времени не заняла. Родилась и выросла Танюха в этом же городе. Учится здесь же. Мать давно померла, замёрзнув по пьянке. Сама Танюха спиртным не злоупотребляла, образ жизни вела не монашеский, но скромный. Что, как ехидно отметил оперативник, было связано не так с моралью, как с размерами. Вся Танюхина родословная легко просматривалась по материалам ГОВД и спискам местного ЛТП. В общем, наш человек, надёжный.
Поэтому там, где надо, решили роману не препятствовать.
Получив своё что-то железное, Аббас отбыл домой. В первый же день он имел с папой долгий и тяжёлый разговор. Папа кричал и сверкал глазами. Но Аббас в ответ неожиданно тоже стал кричать. И тоже сверкать. Сын был единственный и любимый, поэтому папа пригасил блеск в глазах. А когда Аббас ушёл, папа поднял телефонную трубку.
Через час папа Аббаса сидел в прохладном полумраке местной корчмы. Напротив с портфелем на коленях сидел Первый Заместитель Советского Посла по Шпионажу и Диверсиям. Впрочем, официально его должность называлась как-то по-другому.
После долгих рассуждений о погоде и политике, папа в цветистых выражениях изложил свою проблему. Не сможет ли уважаемый советский друг навести некоторые справки. О, это совсем не к спеху. И если это хоть сколько-нибудь затруднительно, то вопрос этого совершенно не стоит.
Ни в коем случае.
Первый Заместитель сдержано улыбнулся и достал из портфеля толстенькую папку с Танюхиным полным описанием, фотографиями и ТТХ. Этим он продемонстрировал папе Аббаса, что в ихних играх, несмотря на высокую должность, папе вполне впору в подмышечной кобуре носить запасной набор пелёнок и слюнявчиков.
Папа удивлённо цокнул языком, что с ним случалось крайне редко, и открыл папку. Взглянув на большое Танюхино фото, папа цокнул языком вторично. А дойдя до размеров, даже издал некий возглас на туземном наречии. В дословном переводе на русский звучавший как «Бляяяаааа».
Через неделю, после нескольких, уже более сдержанных бесед папы с Аббасом, состоялась вторая встреча с Первым Заместителем. А ещё спустя какое-то время Новикову вызвали куда надо.
Там Танюхе объяснили, что об их любви с Аббасом им все известно, и они ни в коей мере не хотели бы мешать искренним чувствам молодых людей. Более того, Родина оказывает ей высокое доверие и направляет по распределению именно в ту страну, где живёт Аббас.
И совет им да любовь. Родина надеется, что Татьяна Николаевна будет изредка вспоминать родную землю и посылать весточки. Те аспекты, на которые в письмах надо будет обратить особое внимание, Новиковой доведут позже. Удачи вам и счастья в личной и семейной жизни.
В аэропорту молодого хирурга Новикову Татьяну Николаевну встречал Аббас на папином лимузине. В госпитальном городке была выделена двухкомнатная квартира.
– Знаешь, Сашко, – Татьяна Николаевна убрала под стол пустую бутылку и пододвинула поближе темно-жёлтую посудину. – Я ведь в первый же вечер нарвалась, почти как Абик у нас. Погулять вышла.
Вечером, надев любимую светлую блузку, Новикова вышла из ворот госпиталя и пошла по тихой улице между каких-то глиняных, что ли, домишек. От группы стоящих аборигенов послышался окрик. Татьяна улыбнулась мужичкам и пошла дальше. Неожиданно её схватили за плечо. Сзади стоял бородатый дядька. Что-то сказав, отчего в группе рассмеялись, он начал по-хозяйски расстёгивать на Татьяне блузку.
– А как-то сложилось всё. И нервы, и перелёт. Да и страшновато было, страна-то чужая. Ну, короче, врезала я ему. Из всех слабых женских сил. А я ведь хирург, мне руки беречь надо, так я ему ладошкой.
Татьяна Николаевна постучала пальцем по основанию ладони. Действительно, здоровенной, как фуражка.
– Гляжу, свалился он, и лицо какое-то не такое. Форма, вроде, другая стала. Тут я совсем перепугалась. Ору на остальных, чтоб подняли того. А они, видать, то ли русский немного знали, то ли так поняли. Подхватили его, и тащить куда-то в сторону.
Я опять ору, чтоб к госпиталю несли. Поняли, понесли. На следующий день я сама Василь Петровичу, хирург здесь раньше служил, в отставке уже, ассистировала. Собрали мы ухажёру челюсть. Боялась ужасно, что домой отправят, что судить будут. А потом Абик приехал.
Успокаивал долго. Утром в палату захожу, а терпелец тот уже наручниками к койке пристёгнутый. Еле отпросила у Абика.
Татьяна Николаевна разлила по мензуркам.
– Через месяц поженились мы с Абиком. Сколько лет уже прошло. Начальник, вишь, полковник.
Детей четверо. Ну, давай, Сашко, давай, капитан, за нас, за нашу армию. Разводить будешь? Нет?
Ну, с праздником нас. Потащили.
Через день, выписавшись, капитан у госпитальных ворот ждал машину. Возле служебного входа стоял большой чёрный ЗиЛ-111. Рядом с ЗиЛом бродили два огромных гориллоподобных охранника. На крыльце служебного входа Татьяна Николаевна с папиросой в зубах что-то диктовала, загибая пальцы, невзрачному мужичку в дорогом костюме. Мужичок кивал головой, запоминая. Татьяна Николаевна закончила, вынула изо рта папиросу и чмокнула мужичка в лоб.
Потом погладила по голове и ласково шлёпнула по заду. Мужичок просиял и пошёл к ЗИЛу.
Выскочивший водитель открыл дверь, а охранники отдали честь.
Вы не знаете, что такое «мисдар»? О-о-о, если услышав это слово, вы не вздрагиваете и не начинаете лихорадочно озираться в поисках ведра и тряпки – вы никогда не были в учебке.
Мисдары бывают разные: бывает утренний мисдар, когда командир курса приходит в казарму на осмотр комнат. Тогда достаточно подмести, заправить кровати и рассовать барахло по шкафчикам. А бывает… Бывает «мисдар ха-мефакед» (кто прочитал «мазефакер» – почти прав), когда комнаты проверяет сам офицер, ответственный_за_жилые_помещения_курсантов. Как правило, это какой-нибудь майор, которому в дополнение к основным обязанностям навешивают такую «общественную нагрузку».
В «Техни», учебке техперсонала ВВС, была два вида курсантских казарм – «хилтоны» и «ювалим». «Хилтонами» именовали мрачные бетонные квадратные здания в три этажа, где по периметру шли комнаты на шесть человек, а посредине был плац. Эти казармы прозвали «хилтонами» за достаточно комфортные комнаты, которые были двухэтажными(!) – на первом этаже комната для самоподготовки со столами и книжными полками, а сверху спальное помещение с двухэтажными койками и шкафчиками для одежды. До распределения по специальностям все курсанты жили в «хилтонах», потом те, кто шёл на режимные курсы (где нельзя выносить учебники и конспекты из класса и самоподготовка в казарме всё равно невозможна), переводили в «ювалим» – небольшие домики на несколько спальных комнат (от 5 до 8 человек на комнату).
Так вот, офицер отвечавший за «хилтоны», был знаменит тем, что ни разу ни одна комната ни под каким видом не проходила его мисдар с первого раза. Почему? Дык, как говорит русская народная мудрость, свинья везде грязь найдёт. И находил, сволочь! Находил там, куда нормальный человек и не подумает палец совать. А после сношал курсантов вербально и дисциплинарно и «отправлял на переэкзаменовку» (причём проводил он это мероприятие в пятницу утром, а повтор назначал на утро в воскресенье, лишив тем самым курсантов увольнительной на субботу домой).
Когда тень мисдара замаячила над нашей комнатой (вечером к нам зашёл наш сержант-инструктор и предупредил, чтобы завтра всё в комнате блестело как в операционной, а иначе…), мы решили войти в историю как первые, кто таки пройдёт этот долбаный мисдар с первого раза. Как мы мыли эту комнату! Полы, двери, окна снаружи и изнутри, подоконники, оконные рамы, плинтусы, все углы, ступеньки на второй этаж, койки (включая панцирную сетку и ножки изнутри)… К утру комната стала не просто чистой, а идеально чистой.
И вот час Ху настал! Майор в сопровождении нашего сержанта и дневального по этажу заявился в нашу комнату. С брезгливым выражением морды лица он достал белый платочек и провёл по верху входной двери. Посмотрел на платочек, удивился (ха!) и, кряхтя, полез под лестницу, провёл по железным ступеням изнутри, удивился ещё больше (три раза ха!), поднялся наверх… Он проверил пазы оконной рамы, потребовал отодвинуть койки и проверил панцирные сетки (десять раз ха!)… Озадаченно остановился посреди комнаты и нахмурился. Тут его взгляд просветлел и он сказал:
– Дневальный, снять плафон со светильника.
Дневальный вытащил из кармана отвёртку, и, забравшись на стул, снял плафон с лампы дневного света под потолком.
Плафон, разумеется, был вымыт, но майора он не интересовал. С довольной ухмылкой он ткнул пальцем в лампу:
– Почему не вытерта пыль в патроне?
Откуда я набрался наглости, не знаю, но..:
– Удаление пыли из патрона не представляется возможным, ибо может привести к травме вследствие поражения электрическим током, а отключить электричество на распредщите мы не имеем право по Уставу, ибо не являемся дипломированными электриками, командир!
– Кто тебя, курсант, на электронщика взял? Ты что, не знаешь, что если свет выключить, то электричества на патроне не будет?
– Всякое бывает, командир.
– Ага, всякое… Бывает, что особо умные курсанты по месяцу за ворота базы не выходят. Дневальный! Влажную тряпку!
Дневальный кубарем скатился вниз и через полминуты вернулся с куском влажной ветоши в руках. Майор демонстративно выключил свет, взял тряпку, взгромоздился на стул и… я не знаю, кто и как делал электропроводку в этой комнате, но… что-то щёлкнуло, проскочила искра, майор как-то совсем по-детски взвизгнул, и нелепо дёрнув конечностями, полетел со стула.
С пола его поднимали полумёртвый от страха дневальный и лопающийся от еле сдерживаемого смеха сержант. Майор пробормотал что-то невнятное и не совсем твёрдой походкой направился в санчасть.
Остальные комнаты прошли мисдар заочно, а мы вошли в историю!
2006-й год, граница с Ливаном.
– Питание?
– Есть питание!
– Картинка?
– Есть!
– ЖэПэЭс?
– Поймал!
На рельсе катапульты стоит готовый к запуску беспилотник. Расчёт готовит его к вылету, один крутится у катапульты, один сидит за ноутом пульта управления…
– Серво?
– В порядке!
– Пито?
– Щас… есть пито!
…
– К полёту готов…
– Три…, два…, один…
Из вагончика-укрытия выскакивает потный программист, который писал программу для автопилота, и, размахивая ноутбуком бежит к расчёту:
– Стойте, стойте…
– Пуск!
С глухим хлопком катапульта выстреливает, и самолёт, включив мотор, взмывает в небо, даёт полный газ… и, опустив нос, на полной скорости уходит в землю!
– … я знак по тангажу перепутал… – тихим голосом обречённо заканчивает программист.
Нет, что бы там ни говорили, а бабам в армии не место. Это только в эротических фантазиях всяких дэвушки в форме все как на подбор сексапильные красавицы и умницы, а на практике… как повезёт. Нам не повезло!
Когда какой-то умник в погонах решил, что обитать нашей группе в таком большом помещении очень нескромно, очень быстро часть мастерской оттяпали гипсокартонной перегородкой, навесили дверь, поставили столы с паяльниками и заселили эту конуру великолепной четвёркой местных аналогов чертановских пэтэушниц во главе с такой же, но на 20 лет старше и с погонами прапорщика на плечах.
Почему-то считалось, что техникам незачем тратить своё драгоценное время на пайку, и с этой задачей быстрее и лучше справится бригада прошедших специальный курс паяльщиц. То, что по прихоти кадровиков в паяльщицы попадали дэвушки с руками из, пардон, жопы (не путать с ногами от ушей, увы…) и интеллектом эмбриона мухи-дрозофилы – этого, как водится, не учли.
А ещё у них был магнитофон… Я не знаю, кто из них и, главное, где его купил. Я такие только в фильмах видел, с ними негры по Гарлему гуляют. Он работал с утра и до окончания рабочего дня, работал громко и беспощадно, «восточная» музыка перемежалась абсолютно дебильными «женскими» радиопередачами (типа таких, где к тётке ведущей звонят всякие малахольные слушательницы и жалуются на подлеца мужа/любовника, который ушёл к другой, которая лучше минет делает).
Просьбы сделать потише просто игнорировались, угрозы расхерачить этот агрегат молотком и выдёргивание штепселя из розетки кончились слезами, соплями и грандиозным скандалом, который закатила ихняя прапорщиха нашему начальству…
Одно из достоинств дежурства по отделу – у тебя есть доступ во все помещения в здании. Ночь, дежурный открывает обиталище магнитофона-монстра, аккуратно раскручивает агрегат и… впаивает по резистору последовательно с динамиками. После чего магнитофон скручивается обратно и ставится на место.
На следующий день монстр был тих и смирен, даже на полной громкости он только едва слышно хрипел и шепелявил. Когда прапорщиха принесла мне его «глянуть, чего он того…» я отвинтил крышку, глубокомысленно померял тут и там выключенным вольтметром и заявил:
– Дык чего вы хотели, целыми днями работать в таком режиме? Устал выходной каскад надрываться, коллектор эмиттера в упор не замечает, а индуктивность вообще на ладан дышит.
– А починить можно?
– Да тут и чинить нечего, постоит недельку выключенным, отдохнёт, индуктивность в норму придёт, ёмкости пару фарад поднакопят, и будет как новенький. А пока поставь на полку и не трогай, в розетку не включай, а то совсем помрёт, на помойку выбросишь.
Неделю паяльщицы страдали без аккомпанемента, а потом очередной дежурный опять аккуратно вскрыл прибор и выпаял резисторы. На следующий день я торжественно включил магнитофон и, о чудо, он таки заработал!
– Только не включайте его больше на такую громкость, а то опять испортится, навсегда…
Дискуссия о том, как воевали наши предки, плохо или хорошо в ВОВ – бесконечна.
Однозначно, что если у тебя есть толковый командир, твои шансы выжить неплохи, а с дураком пц всем. Давно уже собутыльник моего дядьки рассказывал как его роту, усиленную «чужими» (человек около 200), бросили затыкать какую-то дыру в нашей обороне в район Кривого Рога. Задача была держать «до последней капли крови» единственную дорогу, которой могли воспользоваться немецкие танки. Танки остановить и умереть – благодать!
Роту пригнали на место, отгрузили чуть не целую «полуторку» противотанковых гранат, сказали, что танков завтра, наверное, придёт много и уехали. Жить им оставалось меньше суток, никаких других противотанковых средств не обеспечили.
Командир осмотрел местность и приказал: «Стыдно, люди к нам в гости из Германии едут, а у нас дорога такая разбитая». «Свихнулся, наверное, от страха» – подумали многие. Командир продолжил: «Всем вытряхнуть всё из вещмешков и за мной.» Рота пошла к ближайшему от дороги холму шлака, с какой-то металлургической фабрики неподалёку. Командир заставил набирать в мешки шлак и нести к насыпи. На саму дорогу шлак сыпался неравномерно, побольше там, где дорога в горочку идёт. «Чтоб им не скользко было», – бубнил командир. Шлакозасып продолжался очень долго, все мешки были изорваны в лохмотья, лопатки сточились до черенков. Засыпали чуть не два километра дороги. Народ злой и усталый, теперь ведь ещё и окапываться полночи. Утром с шлакогор подали сигнал: «Вижу танки».
Сжимая свои почти бесполезные гранаты, солдаты знали, что жизнь закончилась. Наконец танки начали заходить на «благоустроенную» дорогу.
Третий танк колонны потерял гусеницу первым, а через минуту эта эпидемия охватила остальные машины, числом восемь. Стоячий танк, если его не злить, штука не опасная. Не совсем поняв, вас ист дас, немцы угробили и танк-эвакуатор. Пехота у немцев не дурная, вперёд без танков не пойдёт – затор. Нашим на них «за Сталина» нарываться тоже нет резона.
Командир, формально выполнивший боевое задание – остановить танки, посылает гонца найти хоть какое начальство и передать: «Задача выполнена. Потерь нет». Гонец принёс хорошую новость: «Ночью можете уходить, сзади есть оборона. Будет возможность, накроем потом артиллерией».
Секрет командира в его образовании техника по холодной обработке металлов. Никельшлаки – отходы металлургии, страшный абразив, лишь немного уступающий корунду и оксиду алюминия. Никакие пальцы гусениц не выдержат издевательства такой дрянью, и что приятно – гусеница приходит в негодность целиком, забирая с собой большую часть всего привода.
Солнце печёт уже довольно прилично, хотя ещё совсем раннее утро.
42 по Цельсию в пустыне – дело обычное. Пора привал на день делать. Днём, по жаре не шибко-то находишься, да и в задании чётко сказано: «двигаться к объекту скрытно»…
Подаю короткую команду, подкрепляю движением руки. Семеро усталых путников располагаются в тени под прикрытием скалы. Из них двое – в боевое охранение, остальные отдыхают.
С нами есть ещё один путник, восьмой, но он не очень усталый. Это наблюдатель из управления Округа, которого волокут мои архаровцы на импровизированных носилках под видом «раненого». Так по заданию требуется. Нам оно сразу не понравилось, задание это. Нам – это мне и детишкам. Детишки мои, как на подбор, все «деды» третьего года службы. За плечами много чего пройдённого, пережитого. А я, их командир-инструктор, она же и воспитатель, стало быть, мамаша и папаша в одном лице.
Но приказы-то не обсуждаются. Вот и движемся «скрытно к объекту условного противника», оставив в тылу одного своего товарища, сменив его на «тяжело раненого» инспектора. Его несут, сменяясь каждые 20 минут, чтобы темп не потерять. А он, знай себе, полёживает и в записную книжечку записывает все наши действия. Иной раз вопросики каверзные задаёт, что бы вы, мол, делали в таком или таком случае, а если бы так, дело было или эдак?
Детки отвечают вежливо, по существу.
Проверяющий, вроде, доволен результатами, но, вижу, что злость на умника уже копится. Шутка сказать, 12 часов в пути. Полная выкладка – оружие, подсумки с боезапасом и гранатами, кое-что из спецоборудования и снаряжения, запас провизии и воды. Ещё нахлебника тащим.
Рации у нас нет. Идём в режиме полного радиомолчания. Собственно, у «раненого» есть, опечатанная в рюкзачке, но для нас всё равно что нет.
Тень, конечно, невелика, как и скала, да и пустыня наша не совсем обычная. Когда говорят о пустыне, всегда представляют себе бескрайние пески и барханы, а наша – каменистая. Голые скалы, русла пересохших рек и ручьев. Сколько глаз хватает – щебень размером от горошины до головы человеческой, горы щебня…
Чахлые кустики колючек довершают картину. Днём жара под 45, а ночью холодает до 10. Воды нет. Вода тут только зимой бывает в период дождей, и то в виде потоков камней и грязи. В грунт не впитывается. Эти потоки и проложили кривые свои русла в виде коридоров с обрывистыми и осыпающимися стенами. Безводная наша пустыня.
Фауна у нас тут бедная, но в тени мы не одни. Несколько ящериц, большая змея и семейство скальных зайцев.
Ящерицы ничем не примечательны. Желтовато-серые, в цвет камней и пыли. Змея не ядовитая, вполне съедобная при необходимости, а зайцы и на зайцев-то не похожи, скорее – на хомяков-переростков худощавых. Нас они не боятся. Мы их – тоже. Главное, на скорпионов не напороться. Но и на них управа есть. Имеются у нас накидочки, репеллентом специальным пропитанные. Их сейчас в виде подстилки на землю положили, а если вертолёты появятся, накрыться можно. С пяти метров от кучи камней не отличишь.
Кушать не хочется. Пить тоже, т.к. «водяной режим» соблюдаем строго. Есть график бережливого потребления, научно разработанный. Чётко известно, сколько и когда нужно пить при определённой температуре окружающего воздуха. Для человека непривычного это очень было бы тяжело, но мы-то – дело другое. Потихоньку пожёвываем сухой паёк, размачивая его глотком-другим воды. Так нам до темноты отсиживаться.
Охранение подаёт сигнал – вертолёты «противника».
Набрасываем накидку на «раненого», накрываемся сами. Маскировочный чехол в виде безразмерного берета на моей каске похож на большой каменный блин – выглядываю из-за скалы. Три вертолёта на малой высоте, чтобы только пыль не поднять, идут чуть в стороне, а четвёртый прямо на нас чешет. Не заметит, гарантию даю. У моей группы по маскировке 10 баллов из 10 в условиях и посложнее этих.
Бу-бу-бу-бу…
Точно, пролетает над нами так низко, что от гула винтов в животе бубукает.
Вылезаем из-под накидок, сдвигаем накидку и с «раненого», ещё чего доброго тепловой удар его хватит!
Нужно и его покормить-попоить, «лекарства» соответствующие дать, «перевязку» сделать. Всё это проделывается по полному профилю и подробно протоколируется в блокнотик заветный. Он потом на «разборках полётов» главным документом будет.
Сменяется охранение. Сверяюсь по своей планшетке электронной, ориентируюсь на местности через GPS, а «раненый», тут как тут: а вдруг планшетка потерялась или разбилась. Показываем ему, как бы мы по бумажной карте определялись. Записывает…
Осматривали оружие, кое-какие моменты предстоящей операции обсуждали.
Словом, время идёт, вертолёты ещё дважды пролетали, все уже и подремать успели. Только на жаре такой не ощущаешь отдых этот, вроде сплошное мучение и даже кажется, что силы отнимает, но это «от нервов». На самом деле, если нет обезвоживания и питание в норме, это самый настоящий полноценный отдых…
***
С наступлением темноты трогаемся в путь. До намеченной цели километров 8.
Ночью, да со всеми предосторожностями, часа 4 может занять. Вертолётов прибавилось. Им ещё труднее стало. Светят прожекторами, т.к. прибор ночного видения ничего не даёт – камни так за день прогрелись, что сейчас на экране всё огнём горит. Вот часа через два-три, когда вокруг всё остынет, это да, проблемка прибавится. У какой-то горки остановились дух перевести и носильщиков переменить. Двоих выслала оглядеться. Через минут пять один вернулся. Говорит, что метрах в 50 кто-то есть.
Кому тут быть? «Противник» дозор выставил? А может, засада? Кто же их знает. Может, у них своё задание, «охранить объект от посягательств условного противника», вот и гоношатся.
Вчетвером пробираемся в указанном направлении. Камни под ногами – штука шумная, если не уметь по ним ходить. В лесу ведь тоже сучки и ветки могут трещать, но специалисты и там ходят тихо. «Раненый» за нами было увязался, но я запретила: или на носилках лежать, или по камням шастать. Так и сказала, выбирай, мол. Вернулся назад.
На наше счастье – новолуние. Света тонкий месяц даёт чуть. Только и хватает его, чтобы глазами, привыкшими к темноте, вполне сносно ориентироваться.
Подходим ко второму бойцу из охранения. Знаками сообщает, что «противник» всё ещё там, и с места не двигался. До скального выроста, за которым кто-то есть, остаётся метров 25. Останавливаемся, вслушиваемся в тишину ночи…
Вдруг из-за той самой скалы раздаётся тяжёлый глубокий вздох:
«А-а-У-у-х-х-х….»
Прижимаемся к камням.
Хотя понимаю, что это не человек.
А кто?
Кто-то большой.
Это точно.
Крупных хищников тут нет. Львы кончились лет 150 назад. Леопарды, правда, встречаются, но все они наперечёт, каждый зарегистрирован и имя своё имеет, плюс маячок на ошейнике. Вроде далековато до них.
А тут ветерком прохладным в нашу сторону повеяло, а с ним такую жуткую вонь понесло! Я в полный рост встала.
Знаю, чья это вонища.
Верблюд это.
Подходим. Точно. Верблюд.
Даже, можно сказать, верблюдище.
Здоровенный, да тюками гружённый.
Стоит себе, отдыхает от дневного перехода, сил набирается, да пудит себе под ноги. Злющий. К себе только хозяина подпустит. Плеваться начал, да копытами взбрыкивать. Ну и чёрт с ним. Чего с него возьмёшь? Скотина безответная.
Дело известное.
Это наркоту так через границу к нам переправляют.
Сначала человек проходит и мочой верблюдицы дорогу метит, а затем такого вот «корабля пустыни» пускают. Он как по ниточке килограмм 300 груза на себе притарабанить может по нужному адресу.
Ну, это дело не наше, но тавро фотографирую и координаты в планшетку заношу.
***
Возвращаемся к своим. Рассказываем, что да как.
У проверялы «раненого» аж уши зашевелились. Обрадовался, как дитё малое. Смотрю, в рюкзачок свой лезет и устройство для связи вынимает. Тут я на него и шикнула. «Ты что, говорю, на нас вертушки навести хочешь?! Да тут через 10 минут на голову 200 лбов вывалят! Повяжут как баранов тупых!»
Надулся, как сыч.
Видать, очень ему отличиться охота.
Вынул блокнотик, корябает что-то. Пришлось его и тут обломать. «По правилам, говорю, тебе разрешено в протокол вносить только то, что видел своими глазами. А мало ли, что тут могли тебе рассказать. Может, мы прикалываемся так?»
Надулся ещё больше…
***
Приближаемся к «объекту». Мы шли к нему с севера, почти точно на юг. Противник нас с севера и ожидал. Но подходим мы туда по большой дуге с востока, потеряв на этом ещё 40 минут.
***
В «объект» превратили старую рембазу. На ней раньше тяжёлую инженерную технику ремонтировали. Там и теперь ржавые остовы здоровенных «Катерпиллеров» стоят во дворе.
К встрече с нами подготовились неплохо. Заделали провалы в старом бетонном ограждении, колючки свеженькой подвезли. Охраны там-сям понатыкивали. Вертушки время от времени патрулируют…
***
Расположились мы в небольшой ложбинке метрах в двухстах.
Ещё раз освежаю в памяти бойцов задание. Суть его проста: объект уничтожить. Но наша задача – ещё и уйти без потерь.
Группа, разобрав необходимое снаряжение, разделяется и тает в ночи.
С «раненым» оставляю одного бойца. Проверяла порывается идти на объект.
Я запрещаю.
Не тащить же туда носилки.
Ему ничего не остаётся, как любоваться в бинокль…
Через 20 минут возвращаются двое. Своё дело они сделали. Инспектор удивлённо на них смотрит и начинает расспрашивать. Те, вежливо отнекиваются. Инспектор злится и грозится накатать на нас телегу. Я пожимаю плечами, мол, твоё право, но советую подождать до конца «операции». А пока прошу зафиксировать возвращение первой группы.
Смотрю на часы. Подаю знак и один из бойцов, откинув защитную крышку плоского пульта, нажимает одновременно две кнопки.
Метрах в 150 от нас вспыхивает яркий свет и луч небольшого, но мощного прожектора освещает часть бетонного забора и колючку как раз с северной стороны. Раздаются хлопки выстрелов, взрывы гранат, видны вспышки от огня автоматического оружия. Явно понятно, что подразделение численностью до роты ведёт беглый огонь по «объекту». «Противник» немедленно отвечает плотным огнём. У них два пулемёта.
Конечно, ведут они огонь холостыми, но на территории базы есть и свои инспектора-проверяющие, они фиксируют правильность действий защищающихся. Со стороны нападающих огонь стихает, прожектор гаснет. Но через минуты три после нажатия второй пары кнопок всё начинается с новой силой, но уже в метрах 30 от ограждения.
Защитники базы немедленно переносят свой огонь туда. Прибавились ещё два пулемёта. Треск стоит неимоверный. Видны взрывы «гранат».
А на базу несётся довольно плотное облако дыма. Стрельба нападающих снова стихает.
Откуда-то сзади почти одновременно возвращаются остальные бойцы. Старшие групп складывают пальцы в знак «ОК».
Дело сделано.
Прошу инспектора зафиксировать это событие и подаю команду на возвращение.
Проверяющий требует завершения задания. Он в недоумении. Приказываю ему лечь на носилки. Мы отходим. Через 5 минут тут будут вертолёты, а защитники «объекта», видя, что атака нападавших захлебнулась, могут пойти в контратаку в надежде взять пленных. Бегом отходим. Появляются вертолёты, но прочёсывают они северное направление, а мы уже довольно далеко.
Один из бойцов подносит ко мне пульт. Это мне подарок – право нажать на последнюю пару. Под крики и свист моих детишек жму.
Над хорошо ещё видным «объектом» взлетают разноцветные ракеты праздничного фейерверка, крутятся в воздухе шутихи, расцветают волшебные цветы. Там, будто настоящий праздник, а на самом деле, «взорвана» дизельная электростанция, «уничтожен» склад боеприпасов, «разрушены» мастерские и жилые помещения. Это мой «фирменный» стиль – подменять учебные взрывные устройства на праздничные фейерверки.
Теперь время отвечать проверяющему на его вопросы.
Рассказываю, как первая группа раскатала перед ограждением с северной стороны две «сетки». Это цепочки из петард и пироустройств, применяемых при съёмках кинофильмов. Приводятся в действие дистанционно. Штука эффективная, надёжная и выглядит очень правдоподобно. Факт налицо.
К слову, купила за свои кровные. Люблю всякие эксперименты и мелкие гаджеты уважаю.
Пока «противник» отвлекался на эти хлопушки, остальные, зайдя с юга, проникли на территорию базы и «минировали» объекты. Их отход прикрывала вторая «сетка».
Проверяющий долго ищет, к чему придраться.
Спрашивает, почему вместо учебных подрывных устройств устроили клоунаду. Отвечаю, что при последней проверке прямо перед выходом на «объект» обнаружилась неисправность запалов.
Проверяла не верит.
Требует предъявить материалы.
Он, мол, сам из подрывников и разбирается, что к чему.
Приказываю принести взрывное устройство. Выдаю ему фонарик, и по моему короткому сигналу вся команда бросается врассыпную. Не проходит и трёх минут, как из ложбинки, где сидит наш инспектор, раздаётся громкая «соловьиная трель» и поднимается жёлтое облачко вонючего дыма. Бедняга «подорвался» на учебном заряде…
***
«Разбор полётов» прошёл вполне нормально, хотя этот гад телегу всё-таки накатал. Мол, применяю неуставные действия и нестандартное оборудование. Мне, конечно, её читать не дали, но к личному делу, безусловно, подшили. Ну и что? Командирам моим и так известно, что я стандартных решений не приемлю. Тем и скромно горжусь…
Над болотами Южной Джорджии лежал утренний туман. Ранние солнечные лучи отражались в каплях ледяной росы, застывшей на пожухшей от летней жары траве.
– Мужики, закурить не найдётся?
– Свои надо иметь.
– Так я ведь все свои вчера на полосе препятствий скурил.
– Ладно, держи, угощаю.
– Чёёёёёрт, что ж так холодно так, а? Джорджия, сентябрь, а у меня уже причиндалы отваливаются от холода. Хорошо хоть кофе спасает.
– Подожди, у тебя где BOLC II? Здесь или в Оклахоме?
– В Оклахоме.
– Не, ты попал, вот там-то ты точно взвоешь.
– Почему?
– Представь, голая степь и пронизывающий ледяной ветер. И нет ни деревца, ни куста где укрыться.
– Зараза! А ты там что, был уже?
– Угу. Только что оттуда.
– Да? Артиллерист, значит. В какой части служил?
– (Называет часть)
– (Пристраивается третий) Эй, это правда, что у вас сержант – осёл?
– Нет. Сержант у нас лошадь, а осёл у нас капрал.
– Это вы о чём? В смысле… реальная лошадь?
– Объясняю для тупых. В начале 20-го века вся артиллерия была на конной тяге. Сейчас всё перевели на механизированную, конечно, но в некоторых частях лошади и ослы остаются как дань традиции и как талисманы. У них и звания есть. У лошади – сержант, у осла – капрал.
– Зарплату они тоже получают?
– Конечно, всё честь по чести. Деньги им на прокорм идут. Осла пару месяцев назад, правда, лишили месячной получки.
– За что?
– Во время генеральской проверки лёг в строю. Вот ему и 15-ю статью и дали.
– Блин, с жиру беситесь.
– Ладно, народ, туши сигареты, наши уже строятся.
Товарищ рассказал, у него отец полковник в отставке вот такое наблюдал:
Заполярье. Поздняя осень 1976 или 77-го года. Полуостров Рыбачий. Полигон.
Приехал генерал, проверяющий из Мурманска. Обходит с командирами позиции, подготавливаемые в этот самый момент личным составом полка.
Солдат-первогодок, узбек, весь синий от холода, копает окоп для гранатомётчика. РПГ лежит рядом с окопом…
Проверяющий:
– Солдат, ты кто?
Узбек, дрожащий от холода, трясущимися синими губами:
– Щиттто, плять, не вввыдыш? ЫстрЫбитЫл танкаф…
Пролистывая случайные истории, наткнулся на байку про прожиг котла ракетным топливом. http://www.bigler.ru/story.php?issue=347
Байка, конечно, однако навеяла воспоминание про выполнение задачи неподходящими методами. Итак, государство Израиль, год 1998.
Призывался я на срочную службу несколько в нестандартном порядке, что было вызвано моим неудачной датой рождения. Оно ещё с детства доставляло мне немало хлопот, но так подгадить как в случае с призывом – это надо было умудриться… День рождения у меня в сентябре, школу израильскую я закончил в июне месяце. Призыв мне определили на начало октября. Ну и кто согласится брать работника на три месяца, особенно в туристическом городке Тверия, летом, когда полно школьников, ищущих ту же временную работу, только за меньшие деньги? Финансовый вопрос встал во весь рост, особенно в связи со сменой места жительства с территории школы-интерната, где я обитал как у Христа за пазухой в течении последних 3 лет, на съёмную квартиру в той самой Тверии, недалеко от которой располагалась школа-интернат. Денег хватило заплатить только за два месяца, а армия платить солдату-одиночке за съёмное жилье начинает только после призыва. Ну и что делать? Работы нет, денег нет, без жилья оставаться совсем печально… Решил поступить проще – прийти в военкомат и попроситься на службу на месяцок раньше (благо, о прецедентах знал). В военкомате пожали плечами и назначили призыв через пару дней. Явившись в назначенный день на призывной пункт, был приятно удивлён тем, что призываюсь одновременно с будущими воинами боевой инженерии (андаса кравит). «Ну что же, конечно, не в пилоты, но тоже уважаемая часть! И русских немало…» Но мои надежды оказались тщетны… Автобус доставил меня вместе с кучей будущих сапёров и мостостроителей на распределительный пункт (БАКУМ) и… После получение небоевого комплекта снаряги и распоряжения – «подожди в сторонке» я крепко задумался – что же ждёт меня? Всё-таки толпой как-то легче, чем в гордом одиночестве наедине с целым сержантом! Мысли были разные. От секретных частей до ошибки писаря. И когда ко мне подошел сержант в кроссовках, и, не заставив меня переодеваться в форму (что было нонсенсом порядок действий на БАКУМе расписан во множестве источников), сказал: «Ну, пойдём, что ли», моя душа замерла в предвкушении…
***
Душа моя предвкушала не зря. Ждала меня самая уникальная часть израильской армии. Правда, уникальная не в самом лучшем смысле. Есть на распределительном пункте рота ожидания (плуга мамтина), с огромным списочным составом и некоторым наличным. Зачисляют в неё всех солдат, кто по каким-то причинам не может прибыть на положенное место службы или ещё не распределён после завершения какого-либо периода службы. Используют личный состав этой роты для различных работ, потребных руководству распределительного пункта. В том числе – наряды по приведению загаженных большим количеством несознательных (вот же сволочи – они гадят, а убираем мы!) призывников санузлов.
***
Достался нам в тот день исключительной загаженности санузел. Приведший нас к нему сержант не стал заходить внутрь. Просто вручил ключ и сказал: «Время у вас до завтра, но если хотите отдохнуть, заканчивайте сегодня». Средств, разумеется, не досталось, но русские (а в нашей небольшой группе было 100% преобладание русскоязычных израильтян), как известно, перед трудностями не пасуют! Небольшой рейд на окрестные офисы вооружил нас губками для мытья посуды, щётками для обуви и осколками тротуарной плитки. Моющее средство позаимствовали на кухне. И дело закипело… Туалет был вычищен довольно быстро, проблемы начались в устранении засоров. Конструкция здания была такова, что представлял этот санузел из себя отдельную ЖБ конструкцию, поставленную на подпорки, в которое были подведены трубы воды (пластиковые) и отведены трубы канализации (не менее пластиковые). Колено канализационной трубы было устроено непосредственно под сливным отверстием. Естественно, что забившись засохшими (жара) фекалиями, колено не желало пропускать сливную воду и источало ароматы. После непродолжительного и весьма продуктивного обсуждения проблем ассенизации прямо в столовой (почему-то к нашему столу присоединиться никто не решился), мы приняли гениальное решение. Прочистить колена БАЗНАТОМ.
***
Что такое БАЗНАТ? Перевод данного слова теряется в веках… Мне умудрённый сединами прапор переводил его как БАрЗель НАТуль (оставленная/посаженная железяка). Так называют любой металлический прут, колышек, подпорку для палатки… Мы спёрли одну из стоек стоявшей по соседству палатки – стоек в палатке на 20 человек американского образца было много, авось, не заметят, решили мы.
***
Прочистка засоров пошла просто замечательно! С утробным Ух! острый конец тяжёлой металлической железяки обрушивался на окаменелости, скопившиеся в глубинах клозета, выбивая из них порой самые настоящие искры. Стоял запах пота, раскалённого камня и фекалий. Справились практически со всеми сливными отверстиями, дело застопорилось намертво на одном единственном. Мы могли только догадываться, кто же из множества прошедших через данный клозет призывников на завтрак ел портланд цемент, но результат был налицо – бетонная пробка в очке, армированная обрывками тряпок и пипифакса. Мы мрачно взирали на очко, очко мрачно взирало на нас. «Не пробьёте», – злорадствовало оно. «Пробьём» – дружно думали мы.
***
После перекура начали долбить бетон. К сожалению, для лома БАЗНАТ оказался легковат, но тем не менее, дело продвигалось. Посменно меняясь, мы продолбили уже несколько сантиметров, когда особо мощный удар выбил бетонную пробку в пластиковую трубу. «Ура!!!» – сказали мы. «Хрусь…» – сказала пластиковая труба и забулькала. Переглянувшись, мы кинулись на улицу проверить визуальным осмотром пострадавшую. Труба зияла проломом, через который на грунт выливалась вода, поступавшая через соседние очки (мы заклинили слив для лучше промывки давно не использовавшихся труб. «Ой» – пронеслась мысль в голове почти солдат. Была махом перекрыта вода и начался консилиум тем более нервный, что времени до сдачи работ оставалось немного. На повестке дня стояло два вопроса: как скрыть повреждения, и что делать с пятном воды, расползавшимся под объектом? Второй вопрос решили довольно просто – влажную почву посыпали песком с дорожек. Было решено, что так даже лучше, чем было. Но что делать с трубой? Трубу починили при помощи подручных средств (о прочности речь не шла) и аппликации из жвачки и осколков трубы внешний вид был приведён к начальному.
***
Как ни странно, несмотря на тот факт, что при проверке самодельная починка не выдержала и залила свежепосыпанный песочек, работа была зачтена на «отлично»…
У нас в офисе переезд с места на место.
Собрали у начальника стереосистему щас, что в свою очередь навеяло на собравшихся героические воспоминания.
***
Во время срочной службы рядовой Шварц жил в казарме на третьем этаже. Там размещались боевые солдаты. На втором этаже жил техперсонал, а на первом – водители.
Те немногие водители в израильской армии, которые не приехали вчера из СССР, обычно по происхождению «североафриканцы». То есть из мест, деликатно именуемых «дальним югом Франции», где, если судить по их пассионарному поведению, они буквально вчера успешно произошли от обезьяны и теперь отчаянно празднуют по этому поводу. Дикие чурбаны из Марокко, короче, не путать с культурными гражданами оттуда же.
А дикие чурбаны из Марокко очень любят слушать восточную музыку. Причём не попсу какую, ещё более-менее переносимую подготовленным слушателем, а настоящий хардкор – плаксивый голос Ави Битера, рыдающего о вчерашней любви под завывания туземных музыкальных инструментов.
Эту замечательную музыку водители громко включили ранним утром, чтобы поприветствовать свежеприехавших бойцов и как бы сразу дать им понять: здесь очаг ближневосточной культуры! И военные водители, друзья человека и офицера, зорко следят за тем, чтобы этот очаг не угас в отдельно взятой казарме.
Но вновь прибывшим бойцам было чем ответить распоясавшимся работникам руля и педалей. В их рядах был простой паренёк Эйтан, любитель десметала, слушавший «Каннибал Корпс» чисто чтобы успокоиться. Эйтану была дадена отмашка, личный состав заткнул уши спецнаушниками и затаился.
После пяти минут воспроизведения мёртвометаллической альтернативы плаксивым завываниям простой паренёк Эйтан выключил зажигательный музон и жестами показал товарищам, что водителям был преподан жестокий, но необходимый урок. И действительно – вместо того, чтобы вальяжно пить кофе на лавочках, водители скучковались в углу, испуганно переговариваясь между собой, мол, под такую музыку непременно придёт Сатан и заберёт нас к себе.
Банальная, казалось бы, история, но с неожиданным колоритным развитием.
Непривычные к десметалу водители, проходя мимо Эйтана, стали шарахаться и суеверно сплёвывать, а один в столовой даже соль через плечо бросил как-то. Чтобы Сатан не забрал, стало быть, и чтобы проклятый колдун не сглазил.
Вот как людей музыка иногда воодушевляет.