НЗ сказал, что он похож на ортодоксального еврея.
ЗНЗ сказал, что это, скорее всего, «старый Пейсах».[88]
Смешно, но они были оба правы… В Московском пограничном училище обращали большее внимание на семитов и антисемитов в то время, а в Голицинском политическом явно уделяли внимание произведению «Как закалялась сталь»…
***
…Это был ещё не старый мужик. Высокий и тощий. Если бы не большие брови и несколько массивный нос, то его иконописное удлинённое лицо вполне могло походить на рублёвского Христа.
Со старомодным саквояжем в руках он появился на заставе и представился: «Простите… я вашу «Скалу»[89] приехал немного подправить… Можно?..»
НЗ засмеялся и вопросил у дежурного по заставе: «Эй, ты! Ты кого привёл ко мне в канцелярию, мать твою?» – и начал шутливо ощупывать свой правый бок, якобы ища пистолет.
– Товарищ капитан! Не наказывайте бойца! Вот мои документы. Я ремонтник…
– Вижу что не диверсант… Выпьешь?
– Я не пью, товарищ капитан… И вообще, давайте на «вы». Меня зовут дядя Саша.
Приезжий снял свой треух, и перед нами рассыпались длинные и мягкие черные с проседью волосы с завитушками на умопомрачительной длины баках.
Добрые, сливового цвета глаза лучезарно глядели на начальника заставы, который почти внимательно изучал документы и паспорт командированного на заставу «Мраморная» Мороза Александра Абрамовича, радиоинженера завода «Эра» города Владивостока, Приморского края и т.д., и т.п…
– Давайте, ремонтируйте… Дядя Саша… Уже две недели с участка не вылезаем из-за вашей техники долбаной. И опять на линейку сейчас… «Дед Мороз хренов», – правда, последние слова НЗ сказал в сторону…
Так к нему на заставе и прилепилось – Дед Мороз…
***
Это были стародавние времена.
Век повальной электроники в Советском Союзе только начинал свой бег.
Век собак, лошадей и других средств охраны Государственной границы уже начал изживать себя…
***
Новый год на китайской границе… О! Это удивительное действо!
Как правило, это действо начиналось в те времена ещё за неделю до 31 декабря, а заканчивалось иногда после 10 февраля, ибо сопредельщики празднуют его гораздо позже нас.
Те, кто знает, что такое усиленная охрана Государственной границы, поймут мои переживания и даже некоторую ностальгию, ибо только пограничник может встретить Новый год или в одиночку, или вдвоём, но чаще втроём. В каких-нибудь секретах, дозорах, РПГ… Пограничная романтика!..
А на участке тихо-тихо… Сопки покрыты лёгким снежком, а под твоими сапогами шуршит сухая листва… А рядом журчит полузамёрзшая речка с грозным названием Амба и месяц потихоньку уходит за нависшую над тобой горушку Чушкина Голова советско-китайского хребта Черные Горы… И тепло… Собак жмётся к тебе доверчиво, и кажется, что этот собак тоже проникся Новым годом и ждёт от тебя подарочной мандаринки, но мы его лучше угостим заботливо приготовленным на новогоднее угощение порядочным куском изюбрятины, а мандарины, конечно, сожрём сами, ибо нефиг собаку нюх портить.
***
Удивительно, но Дядя Саша неожиданно легко вписался в служебно-праздничный быт заставы.
Неисправность на ЭСК он удалил буквально за 20 минут, безудержно применяя выражения на какой-то тарабарщине (вероятно, это был идиш, или даже иврит, но добротные русские матерки проступали как на новоеврейском, так и на иврите) в адрес производителей этой «Скалы».
Вывозить из нашей Тмутаракани на новогодних праздниках его никто, конечно, не собирался. Машины были в поломках, а две единственные «шишиги» постоянно стояли под парами, готовые кинуться или на левый, или на правый фланги. Усиленная… А до ближайшего населённого пункта аж 14 километров. Через заледеневшую Амбу, которая разлилась сотнями ручьев «ортодоксальному еврею» пешком было бы сложно идти. Да он и не стремился. Ему интересно было у нас. Поэтому поставили дядю Сашу на «довольствие», и он себя прекрасно чувствовал на заставе.
А семьи у дяди Саши не было…
***
А у нас на заставах какие семьи?
В лучшем случае, 2-3. Да и то, если лейтенантик свою жену уговорит ехать за ним. А обычно всего одна. Старшины.
У нас в те времена было три. Старшины, замбоя и НЗ.
Так получилось, что жены замбоя и НЗ «служили» на заставе вместе с капитанами своими уже почти по пять лет и дети росли тут же.
***
Старый Пейсах уже на второй день своей «службы» на ПЗ не поленился подняться на близлежащую сопочку, на которой в своё время вырабатывали мрамор и на которой росли молоденькие кедры.
Срубив самый красивый кедрик, он установил его в столовой. Потом о чём-то долго шептался с поваром.
Кедр – конечно, не ёлка, но не было ёлок у нас на участке…
Дети (и бойцы, а они ведь тоже ещё дети) радовались. Не было только игрушек…
Не беда! Дядя Саша вынул из своего еврейского саквояжа много разноцветных лампочек, проводков и резервный шаговый искатель от «Скалы», потом стартер от лампы дневного света…
Через два часа «ёлка» ожила. Одной гирляндой она просто мерцала. Другой гирляндой огоньки бежали снизу вверх, и это было красиво. При этом кедр издавал стрекочущий звук, что тоже добавляло радости детям.
Нет кисточек для раскраски картонных, вырезанных детскими и солдатскими руками, игрушек? И это поправимо! Дед Мороз опять сходил за заставу, а потом попросил у повара банку из-под сгущёнки.
Через полчаса появились три грубые кисточки с древками от краснотала, которыми дети и бойцы с увлечением «акварелили» картонки…
***
Потом…
Потом в три захода справляли Новый год, стараясь, чтобы кто-то отдыхал, а кто-то и праздновал.
Не получилось.
Праздник был настолько весёлым, что даже отдыхающие прошли его ещё по два раза.
Начальник Заставы читал хоть и косноязычное, но зато сердечное обращение к пограничникам, вступающим в 197… год.
Бойцы экспромтом организовали мини-концерт с декламацией, пением под гитару и танцем маленьких лебедей в солдатских трусах и сапогах (тоже под гитару)… Все ржали…
Повар потчевал какими-то экзотическими блюдами, из которых распознали только папоротник. Про происхождение остального он умолчал, но было вкусно. Из напитков потчевали морсом из лимонника. (Замполит на следующий день брюзгливо пугал НЗ парткомиссией, так как заподозрил в морсе признаки лёгкого брожения).
Дядя Саша в вывернутом наизнанку армейском тулупе и с бородой из пакли, любезно предоставленной старшиной, работал дедом Морозом.
На голову он водрузил себе потрёпанную армейскую шапку с разлетевшимися ушами и солдатской звёздно-серпасто-молоткастой кокардой. При этом никто из нас не усомнился, что это настоящий Дед Мороз… На левое плечо Дяди Саши кто-то прилепил непонятно откуда взявшийся на заставе затёртый и замасленный полковничий погон. Снегурочкой у Пейсаха выступала чёрная овчарка Лада, которой на голову прилепили фривольный русский кокошник. Лада была спокойной девушкой, и только мило улыбалась на наш хохот.
Заставские дамы визгливо пели… Два кобеля в вольерах гнусаво выли (их не пригласили на праздник). Дети счастливо смеялись… Мужики украдкой прыскали себе в пуговицы на рукавах ПШ от шуток и прибауток нашего новоявленного Деда Мороза. Ёлка-кедр мерцала и стрекотала…
Начальник заставы пасмурно поглядывал на замполита. За два года тот ни разу не удосужился устроить такой праздник, если не считать традиционных мандаринов.
…Новый Год закончился неожиданно. Позвонили из отряда и сказали, что с соседней заставы к нам выдвигается машина с запмотехом отряда, который и заберёт нашего Старого Пейсаха во Владивосток…
…Мы наскоро фотографировались всей свободной от службы заставой фотиком «Смена-8М».
И женщины наши, и Лада и Дед Мороз… Солдаты и сержанты наши… Офицеры и прапор единственный… Даже кобелей выпустили проститься…
Начальник Заставы упрямо делал вид, что не замечает запрещённой на заставах фототехники…
Было уже синее утро. Над заставой выпячивалась своей громадиной Чушкина Голова, а на проталинах Амбы булькала и резвилась мальма. И уезжал от нас наш Дед Мороз…
***
Я больше никогда не видел его и не слышал о нём…
А совсем недавно, разбирая старый хлам, увидел три кисточки.
Кисточки самодельные, с бурыми, корявыми палочками краснотала и чёрноседыми пейсами, прикреплёнными к этим палочкам уже изрядно проржавевшими жестянками от сгущёнки…
Сразу предупреждаю, что это конкретная байка ПВ. Причём очень старых лет, и ходила она по всем округам когда-то. Хотя, как не бывает дыма без огня, так не бывает и баек без… огня…
Уже 10 лет как хотел её тиснуть куда-нить, но тут Михалыч Покровский с «Расстрелять»… Подозреваю, конечно, что в разных родах войск нечто этакое тоже было, поэтому просто попытался привести к более-менее нормальному бою именно пограничную байку из нескольких предложений в рассказ, засим и выношу на ваш суд.
– Мужики, ну что? Сделаем? У нас застава именная и по всем показателям впереди планеты всей. На хрен мне отморозки эти, которых на восстановление системы[90] присылают? Сами бы управились, так нет… Пролётчиков сейчас навезут…
– Тащ капитан! Да конечно, сделаем! Нам самим интересно. Главное, чтобы не очень больно было.
– Чайники… Что ж я совсем дурак? Своих лучших бойцов до смерти убивать? Давайте ещё раз отработаем. Чтобы сбоев не было…
Этот не совсем понятный нам разговор происходил в канцелярии заставы.
Перед подтянутым капитаном стояли двое: сержант и ефрейтор. У сержанта на грудине «крест», а у ефрейтора «щит».[91] Отглаженные ПШ со стрелками и аккуратная подшива явно выдавали в них дембелей.
…– Ладно, мужики. Пойдёт. Похоронную группу я уже проинструктировал. Самую грязную подменку найдите, а то когда хоронить поволокут, придётся извазюкаться. ДОТ уже приведён в порядок. Барахло перенесите прямо сейчас. Баню я уже организовал. Удачи, Матросовы хреновы.
– Есть!
– Есть!
– Свободны, мужики…
– Есть!
***
Отпустив сержанта и ефрейтора, капитан занялся совсем уже непонятным делом.
Вынув из ящика стола два патрона от пистолета, он очень осторожно плоскогубцами вывернул пули. Аккуратно высыпал порох на тетрадный листок и отодвинул его в сторону.
Затем достал стирательную резинку и другим, уже отстрелянным патроном набил из неё два кругляша диаметром ровно 9 целых и 2 десятых миллиметра. Потом на свет появился стержень от ручки с красной пастой, из которого капитан и выдул эту пасту в маленький стаканчик с несколькими каплями одеколона.
– Кажись, консистенция нормальная, – констатировал капитан и принялся за главное.
Отсыпав в каждый патрон по нескольку крупиц пороха, он накрепко запыжил их резинками, затем сделал ещё бумажные пыжи и залил в патроны «консистенцию».
Освободив магазин, вставил в него оба патрона «уф…» сказал, дослал патрон и пошёл на ужин.
***
– Тащ капитан! Там этих привезли, дембелей из отряда, которые у нас на системе будут работать. Три человека.
– А-а-а… Появились, голубчики… Сюда их…
В канцелярию вошли трое рядовых. Разрешение на вход они не запросили. Просто вошли и всё.
– Я не понял? Товарищи пограничники, а вас что, не учили входить к старшему по званию?
– А нам пох… Капитан, мы уже давно домой готовимся, – нагло ответил широкоплечий детина с рыжими усами и огненной шевелюрой. – Где тут твой дембельский аккорд? За неделю управимся и чао-какао.
– Ах… Вот как… Ну, понятно тогда… Я тут это… Мужики… Вы около стеночки вон там постойте. Мне тут кое-какие дела надо завершить, а то завертелся я уже совсем. Двоих корифанов тоже надо на дембель собрать. Дежурный! Дежурный!! Давай сюда пациентов!
***
В канцелярию дежурный по заставе ввёл двух измождённых, с отвесившимися, как у бабуинов, и грязными руками бойчил. Лица у них были чумазыми, а волосы всклокоченными. Фуражки они как зэки держали в руках. Ну, типа шапки ломали перед барином.
– Ну чё, дембеля? Как служба? Домой сегодня? Хе-хе… – Капитан встал и подошёл к обормотам.
– Нет уж, ребятки… Нервов вы мне много попортили, а я и так нервенный. Тут вон ещё троих долболомов прислали, которые думают, что домой поедут скоро, «чао-какао». Никуда вы не поедете. Здесь и останетесь. Помещение для вас уже есть. Как раз на шестом участке, где «Скалу» нашу снесло. «Секрет»[92] ямку выкопал дивную. Пилюгин, я тебя сколько раз предупреждал, что в канцелярию входят со словами: «Товарищ капитан, разрешите войти? Рядовой Пилюгин по вашему приказанию прибыл!»? А ты? Ну, как ты ко мне, так и я к тебе! А ты, Руденко? Ты у меня на заставе всего три недели, но уже умудрился украсть у повара дрожжи и сахар и нажраться с этим Пилюгиным! Хрена лысого вам.
С этими словами капитан вынул из кобуры пистолет и приставил его ко лбу Руденко.
Пах!
Выстрел в замкнутом помещении канцелярии прозвучал особо громко, и на лбу Руденко образовалось красное пятно. Руденко отлетел к сейфу НЗ и тяжело осел на пол. Полетели какие-то ошмётки. Обалдевшим новоприбывшим дембелям показалось, что это разлетелись мозги бедняги Руденко.
Пилюгин упал на колени и что-то пытался закричать, но НЗ хладнокровно произвёл выстрел. Выстрела не произошло. В актёрском запале НЗ забыл, что отдачи от столь малого количества пороха не произойдёт и ПМ повторно не взведётся.
Впрочем, начальник заставы доиграл свою роль до конца, так сказать, уже экспромтом:
– Хех.. Ну, что ж… Повезло тебе, Пилюгин. Два раза не расстреливают. Поможешь нашим бойцам закопать это дерьмо, и чтобы духа твоего не было на заставе. На! Вот твои документы на увольнение. До трассы дойдёшь сам, 25 километров для бешеной собаки не крюк. Буду я ещё машину гонять с тобой. Пошёл вон! Дежурный! Двух бойцов ко мне! Пусть вынесут это падло отсюда! А с этими господами я ещё поговорю! – НЗ нервно передёрнул затвор, и выскочившая при этом гильза доказала засранцам, что всё было «по-честному».
***
Пилюгин выполз из канцелярии на ватных ногах постоянно оглядываясь на лежащего без признаков жизни Руденко.
***
А Руденко действительно было плохо.
НЗ не рассчитал количество пороха, ибо делал это на глаз, но и тех крупиц хватило, чтобы вывести сержанта в нокаут простой ученической резинкой. Он даже не очнулся, когда «похоронная команда» не очень вежливо, за ноги, протащила его через порог канцелярии, а потом и через всю заставу.
***
– Ну что, товарищи бойцы… Эй, ты! Рыжий! Ко мне!
– Товарищ капитан! Рядовой Шульга по вашему приказанию прибыл!
– Другое дело. И смотри мне. – НЗ поводил перед веснушчатым носом Шульги пистолетным стволом. – Сейчас вас покормят и спать уложат. Завтра нас ждут великие дела по восстановлению шестого участка электосигнализационного комплекса С-100. Свободны!
Шульга смотрел побелевшими глазами, а два других пролётчика непроизвольно встали по стойке «смирно».
– Свободны, я сказал!.. То-то, салобоны… Дежурный! Ко мне!
***
– Ну, что там с Серёгой?
– Да нормально всё, тащ капитан, очухался уже. Они сейчас с Сашкой в бане отмываются. Шишига под парами. Вещи мы из дота уже вытащили и загрузили. Парадки в баню принесли. Эти козлы ничего не заметили вроде. Только очень Серёга с Пилом на вас матерятся, что обещали «не больно», да и лоб у Руда… э-э-э… того… красный совсем, хрен отмоешь… Нормально впечатали вы ему!
– Ладно, пойду попрощаюсь с мужиками. Иди уж, службу неси.
– Есть!
***
… Воровато оглянувшись на дверь, НЗ достал из сейфа кусок ваты и бутылку со спиртом, ткнул её за брючной ремень и пошёл в баню.
…– Ну, и чего надулись на меня? Ну не рассчитал, прости, Серёга… Дай я тебе лобик спиртиком помажу… Ну вот, все и отмазалось. А синяк пройдёт. До свадьбы заживёт. Серёга, на свадьбу-то позовёшь? Да не дуйся ты на меня, сержант! Искусство требует жертв, тем более что Станиславский был бы вами доволен. Уж больно видок у вас был хороший, да и роль Пилюгин исполнил, как положено, опосля твоего расстрела, Серый! Верю! А вот эту бутылочку уложи в дипломатик свой. Учтите, черти, что здесь чистый. Не дай-то бог, нажрётесь в поезде, тогда точно расстреляю. Хотя, чего я вас тут уговариваю, орденоносцев, блин… Всё, мужики, давайте… С Богом! Мне было приятно служить с вами, за что и спасибо вам огромное… Машина готова, «кардан»[93] в кабине. Застава уже вышла, а отморозки спят праведным сном агнцев. Удачи, мужики!
Был у нас НШ.[94] Боевой такой. Прошедший огонь, воды и медные трубы.
Подполковник, повоевавший «за речкой»[95] и послуживший на многих участках Государственной Границы Союза Советских Социалистических Республик.
Хороший мужик, кстати. Нормально вникал в нужды бойцов, прапорщиков и офицеров, за что его любили и уважали практически все те, кто носил зелёные фуражки.
Один только бзик был у товарища подполковника: не переносил он «пиджаков»,[96] попавших в пограничные войска. Ну, вот не любил он их и всё!
***
А ещё у нас был лейтенант Петя (фамилию называть не буду, ибо Петя уже давно полковником стал, да и не Петя он, конечно, а это так… псевдоним…)
К сожалению, Пете выпала суровая участь быть именно «пиджаком»…
Драл Петю НШ нещадно.
Особенно не любил он, когда Петя в официальной обстановке не совсем по уставу обращался к нему, другим офицерам и своему личному составу.
– Товарищ лейтенант! Я уже сколько раз вам говорил, что нет в уставе слова «можно»! Уже который раз подходите ко мне и спрашиваете «можно?» Я для тупых ещё раз объясняю, что можно Машку через промокашку, да ещё и козу на возу!! А в уставе есть только слово «разрешите»! Чего вы ко мне заходите с гражданской просьбой «можно зайти»? Запомните, лейтенант, что в стародавние времена гусары даже к дамам в интимной обстановке обращались: «разрешите ввести», и только по желанию дамы и ответа «вводите» они могли произвести какие-то действия, а вы входите ко мне в кабинет как к себе домой, да ещё и спрашиваете можно ли, мать вашу растак!
Эта тирада была знакома каждому офицеру и прапорщику, которые подпадали под слово «можно».
Петя краснел, стеснялся, но привычки своей «пиджачной» не терял.
***
Мандатная комиссия. Молодых пограничников распихивают по учебным заставам. Всё как всегда. Курсанты Ивановы распределяются в подразделение НЗ Иванова, Бобровы и прочие бойцы с фамилиями грызунов идут на заставу, которой командует старший лейтенант Бобёр и прочая и прочая… Группы бойцов заводили, быстренько опрашивали, а потом распределяли.
В кабинете НШ сидели человек 8 офицеров разного ранга, начиная от капитана начмеда, начальников служб и заканчивая начальником тыла.
НШ был настроен благодушно, тем более что близился конец «мандатки» и завершался рабочий день, и… тут на сцену выступил Петя (он последним был со своими бойцами).
В этот день Петя был в ударе. Он решил, что уж сегодня-то точно не нарушит устава, тем более в присутствии своих бойцов.
Зайдя в кабинет начальника штаба Петя сразу же задал вопрос:
– Товарищ подполковник, можно? Э-э-э…. Разрешите вам ввести? (в кабинете НШ повисла тишина).
– Чего?..
– Ввести хочу, товарищ подполковник… Вам… – упавшим голосом проговорил Петя (буква «К» от волнения у него куда-то пропала, ибо в оригинале было «к вам»)…
Я уж не знаю, чего там подумал НШ, может быть, вспомнил про гусарскую байку, а может, просто одурел от такого обращения, но он отчётливо разрешил: Вводите!
Через полчаса весь отряд валялся по окраине родной Советской земли.
Валялся и НШ. Кажется, никто, как он, не ржал над будущим полковником…
За глаза его называли просто психом.
Ну, скажите мне, кто ещё будет тащиться, как сейчас говорят, от «Самоцветов», Ободзинского, или «Синей птицы», когда у всех на слуху «Бони М», или «АББА»?.. А потом ещё и итальянцы появились со своей «Феличитой»…
Саша был старшиной военного оркестра.
Суровый мужик. Драл «джаз-банду» Саня, как положено. Полы в клубе всегда надраены, как на праздник, все партии выучены назубок, а если Саша выходил на плац по понедельникам… Да ещё и зимой…
Зимой в каждую «трубу» должны вливаться грамм по 5-10 спирта, дабы амбушюры не примерзали к губам, сопли в пистонах не замёрзли, а выдуваемый звук был наичистейшим.
Саня, честно сказать, иногда игнорировал эти правила и отправлял духовой спирт прямо в себя.
На «Встречном марше» Саня вёл себя смирно. Когда развод заканчивался, и следовала команда «…К торжественному маршу!» и играли «Прощание Славянки» Сашка начинал уже потихоньку распоясываться. Он первую трубу играл. А первая – она всегда первая.
Саня стоял перед своей бандой и нёс такую чушь… У музыкантов эта чушь называется вариациями.
***
В ту, декабрьскую ночь я пришёл из наряда.
Дежурный тихонько сказал: «Псих не в порядке. Уезжать ему, а он приклеился к радиоле как дурак…»
Из Ленинской комнаты неслась Лариса Мондрус: «…тихим шорохом прибоя, обручил меня с тобою синий лён… Вновь мне сердце растревожил, на глаза твои похожий синий лён…»
Эту песню на кругозоровском синем пластике Саша крутил очень редко. Да и не нужна была она никому, кроме него. Саша изредка ставил её и прятал потом…
– Алё, бля… Кто там? Пусть сюда идёт.
Как и любой музыкант, Саша нормально слышал диссонирующие звуки, поэтому и заорал, призывая к себе:
– А, это ты… А я тут это… уезжаю…
Сказанные совершенно бессвязно слова старшины меня нисколько не удивили. Я ведь знал, что он псих.
Саша сидел в парадке и шапке, а рядом с ним валялся чёрный кейс-дипломат. Фуражку Саня положил на стол и тупо смотрел на неё.
– Послушай, женатик, а тебя твоя баба ждёт?
Он спросил это неожиданно, как выстрелил.
– Пишет, что ждёт… Ты ведь знаешь, что у меня дочка…
– Дочка у него… А у меня, вон…
Старшина кинул на стол листок тетрадной бумаги в клеточку. Там что-то было написано, но я не стал читать, конечно.
Саша немного помолчал и грустно засмеялся:
– Вот так. И это надо было получить в последний день… А ты знаешь… Она ведь эту пластинку мне подарила, когда я уходил… И глаза у неё, как синий лён…
***
Старшину провожали хором. Хотели рявкнуть трубой, но он не разрешил: время – ночь.
Шишига с дембелями ушла к станции, а на нашей радиоле ещё долго шоркала закончившаяся старая пластинка с Ларисой Мондрус про синий лён…
Расскажу байку, слышанную мной из третьих уст. К тому же это было в 96 или 97 году, так что помножьте на склероз.
Примерно в те же годы на сочинском пляже в гордом одиночестве прело грузное тело. Несколько поодаль в темных костюмах и белоснежных рубашках загорали несколько крепких мужиков с цепким взглядом. Один из них, только без костюма и в плавках, возвышался недремлющим бастионом рядом с первым преющим телом.
– Ну что, Коль, что там на горизонте видать?» – обратилось тело № 1 к телу в плавках.
– Да сторожевик пограничный на горизонте, Борис Николаевич, болтается, а так ничего. И вот ведь служба у ребят, я тут пять лет на даче ошиваюсь, а эти и в дождь, и в зной и в буран и в шторм на горизонте. В кусты сунешься – оттуда пограничный пёс Алый с погранцом дышат, языки высунув. Молодцы, надо бы поощрить, Борис Николаевич!» – всё больше воодушевлялся Коля.
– Надо – поощрим, только не тарахти, понимаишь, больше, – благодушно отозвалось Самое Главное Тело.
Сказано – сделано. Через сутки на столе у Директора ФПС генерала армии (чтоб ему пусто было) Николаева уже лежала президентская телеграмма с требованием организовать в причерноморском бассейне антитеррористические учения силами погранвойск на предмет поощрения достойных.
Решили сделать так. Неподалёку от Сочи (а чего Самое Главное Тело далеко возить?) поставили старую баржу, изображавшую ВМС Ичкерии. На эту баржу последовательно должны были выходить: пара Ан-72П (патрульно-транспортный самолёт с пушками, НУРСами и боНьбами), пара Ми-8 с тем же, примерно, ассортиментом за исключением пушек (на вертушках 7,62 пулемёты стоят) и боНьбов, потом из-за горизонта выскакивал пограничный катер, добивающий цель из 12,7-мм пулемётов. Николаеву они никогда не нравились, ибо есть же пулемёты 14,5-мм, но уж что есть, то есть.
Высокие лица, выгнав офицеров и мичманов из кают и кают-компании в боевые посты, расположились с относительными удобствами в паре километров от баржи на борту «крупного» пограничного сторожевика, который на флоте именуется артиллерийским катером.
Надо сказать, что полёты строем никогда не были сильной стороной экипажей Ан-72 Камчатского полка (2 экипажа как раз сидели на усилении в Ставрополе). Точнее, они никогда плотным строем не летали, только на временнЫх интервалах. Но, Родина требовала подвига… В итоге ведомый, пристроясь к ведущему перед самым НБП (началом боевого пути), не загасил скорость и стал угрожающе наползать на ведущего. Тот, как мог, уворачивался. В этих душераздирающих манёврах совсем забыли о цели, дали залп в район баржи, промахнулись, гордой кучкой прошли над сторожевиком и растворились в синем небе.
– А почему, понимашь, не попали? – стало поворачиваться тело в сторону пограничных военачальников.
– Товарищ Верховный главнокомандующий, условная цель, отделившаяся от корабля лодка с террористами, условно уничтожена, – выкрутился Командующий Авиацией ФПС.
Следующий цирковой номер отколол сильно вооружённый катер, у которого сдох один из дизелей и его командир взмолился в эфир: «Мужики, подождите, не стреляйте без меня». «Ждём», – и показавшиеся уже на горизонте вертолёты встали в вираж.
– Чего это они, панимашь? – забеспокоилось тело.
– Оценивают обстановку, – нашлись пограничники из свиты.
– Маладцы, понимашь, – одобрило тело.
Тем временем катер нагнал упущенное время и вертушки вышли на НБП. Прицеливание, пуск, что за чёрт, у ведущего не сходят НУРСы и он с рёвом проносится над баржей. Ведомый, не готовый к такому обороту (должен был из пулемётов обстрелять остатки баржи), даёт залп, промахивается.
– Опять, понимашь, не попали, – начало сердиться тело.
– Если бы все попали, Борис Николаевич, морякам нечего было бы делать. А так сейчас моряки покажут класс.
В этот момент у катера, почти вышедшего на предельную дальность стрельбы, сдыхает второй дизель. Делать нечего, открыли огонь с места вечной (теперь) стоянки. Куча всплесков вокруг цели, пара-тройка пуль всё-таки продырявила надстройку баржи.
– Молодцы, – одобрило тело, – могут, когда захотят. А пачему, понимашь, враг не тонет?
– А это сюрприз, – пытается выкрутиться уже морской Главный пограничный командир, который за пару лет до этого ещё пытался командовать подводными лодками Северного флота.
– Не желаете ли сами, Борис Николаевич, цель добить?
Изрядно кривое к тому моменту тело в костюме без галстука, напялившее тропическую кепку с ручкой (пилотка с козырьком голубого цвета), ведут под белы ручки на боевой пост с визирной колонкой (ВК), управляющей стрельбой. А тело рвётся к носовой пушке, чтобы лично запихать в неё снаряд и дать залп по примеру легендарной «Авроры». Командир корабля изрядно потеет, ибо у автоматической носовой пушки 76-мм калибра есть известная болезнь – утыкание следующего снаряда в попку предыдущему при подаче на маятник системы заряжания. Это чревато отказом орудия с последующей его разборкой/сборкой, для чего в мирных условиях надо идти в базу. Впрочем, в самом пиковом варианте возможен и взрыв внутри орудия. К тому же 76 мм – достаточно мощная весчь, которая пробивает такую баржу насквозь, и если пьяное тело будет её наводить, можно покрошить своих с большой вероятностью. Командир шёпотом приказывает «бычку»-артиллеристу взять управление ВК с кормовой шестиствольной АК–630, которая проще и эффектнее в работе. Согнали с насеста комендора-матроса, поставили за спиной Верховного, чтоб объяснил, что куда нажимать.
Тр-р-р-рах!!! Очередь прошла над кормой баржи. Тр-р-р-рах!!! Резануло надстройку, полетели ошмётки.
– Вот так вот… А то вояки, бля, понимашь, – упивался Верховный, – ржавую баржу утопить не можете!
Матройзер тем временем тихонько поднял опущенный Верховным (чтоб не мешал) прицел ВК, и чуть качнул колонку вниз.
Тр-р-р-рах!!! Под ватерлинией баржи вскипело.
– Вот так, понимашь, надо, – поучал довольный, как слон, Верховный, вылезая с насеста. В кают-компании было уже накрыто… Через открытые иллюминаторы доносился довольный рык: «Таранить их надо было и эт-та… ик! На абр… абр… арбордаж…». Баржу добили без Верховного.
По итогам учений: командиру катера и ведущему Ан-72 – медаль «За отличие в охране госграницы», остальным лётчикам – знаки «Отличник погранвойск» самой высшей степени и благодарность от Директора ФПС, командиру сторожевика – именные часы, матросу-комендору отпуск чуть ли не 2 месяца длиной. Условный противник условно посрамлён. По самые помидоры…
Откуда дровишки?
Никогда не видел места более безлесного, чем Чукотка восточнее Анадыря. Нет, «Клуб путешественников» я смотрю, и про пустыню сбхара знаю. Гоби опять же… Но в Монголии я хоть и жил в степи, но в городке у нас тополей много было, кусты ивовые росли. Правда, за каждым деревом персонального солдата закрепляли для полива, но это мелочь. Да и вдоль речки Керулен заросли того же ивняка были выше человеческого роста. А вот на Чукотке – труба.
Погранцы у нас были ребята деятельные, и силами нарушителей воинской дисциплины, а также вечно незанятого учебного центра то отодвигали зиму, подметая в сентябре плац мётлами (чтобы бетон лопатами не портить) от первого снега, то приближали весну, ломами добираясь до того же самого бетона в апреле. И вот однажды им захотелось странного – зелёных насаждений, облагородить плац путём посадки пары кустиков. Так эти самые кустики пришлось везти из Анадыря на самолёте. Сам возил. В общем, когда встречаю фразу «кошку высечь нечем», сразу родная Чукотка вспоминается.
Это была предыстория, «преамбула», хм».
Когда я уже был опером в ССБ,[97] заглянул однажды по малой служебной нужде к начальнику службы РАВ.[98] Молодой лейтенант сидел за столом, тупо уставившись в текст «синей» телеграммы и слегка раскачивался из стороны в сторону. «Ты чего, похмелился неудачно?» – попытался я вывести собеседника из ступора. Тот молча протянул телеграмму. Ага. Циркуляр. По всем частям округа. Текст, хм, обычный, канцелярско-штабной «… не позднее 15 мая доложить об исполнении пунктов…. Приказа Директора ФПС №…». Ничего особенного. Поворачиваюсь к начальнику РАВ, открываю рот. Тот молча протягивает мне тот самый приказ. Толстый, основной по службе. О хранении, учёте, списании и пр. Листаю. Так, вот он, пункт тот самый: «… деревья, кусты должны быть вырублены на расстоянии не менее 5 метров от ограждения склада РАВ. Травяное покрытие должно регулярно выкашиваться…».
Эх-х-х, молодёжь, молодёжь, я на такие телеграммы, ещё будучи целый месяц врио начштаба эскадрильи, отвечал одной левой, не включая мозга. Пиши: «…на Ваш № такой-то докладываю, что положения Приказа Директора ФПС №… от … п.п. …. выполнены в полном объёме». У лейтенанта проясняется взор: «Так я ж ничего не вырубал и не окашивал? Да и склад вплотную к штабу построен» «А какая, нахрен, разница? – спрашиваю, – у тебя ближе 5 метров хоть одно дерево растёт? Нет? Ставим галку. На камнях и шлаке из кочегарки трава растёт? Нет? Ставим галку. А то, что у тебя угол склада в 7 метрах от угла штаба стоит, а колючка строго посередине натянута, так ведь штаб – не дерево, про него в приказе не сказано». «И правда… спасибо». «Няма за що… учись, лейтенант».
Но это цветочки, был ещё у нас на Чукотке в пгт. Провидения помимо погранцов мотострелецкий полк на гусеничном ходу (целое поле МТ-ЛБ[99] уставлено). В МО в то время тоже цвёл махровый постперестроечный идиотизм, рождавший и успешно претворявший в жизнь самые странные инициативы. Одной из них была заготовка дров с целью сэкономить денег на закупке угля для кочегарок. (Вспоминается фраза Шарика из Простоквашино «… а моя жизнь – бесплатная».) Так вот, рассказывали, что в период летних отпусков, когда начтыла полка убыл на материк, за него остался сталей-пофигист. И на циркуляр, разосланный из штаба ДВО (г. Хабаровск) с текстом «…не позднее N-надцатого мартобря доложить о ходе заготовки дров» он, не выходя из запоя, дал ответ: «Дрова заготовлены, высылайте вагоны».
Так что пока шутка юмора до зампотылу округа в Хабаровске дошла, уже и настоящий начтыла полка из отпуска вернулся. Он и получил всех звездюлей за удачную шутку.
Ан-26 – тоже бомбардировщик
Угораздило нас на выходные дни застрять в солнечном городе Магадан. Выходные прошли продуктивно, поэтому проснувшийся, как положено, к 8.00 понедельника, штурман смог только перенести вылет на 11.00 и лёг досыпать.
Когда мы в начале одиннадцатого появились на стоянке погранэскадрильи, там вовсю кипела работа. Оказывается, с утра пораньше там объявили тревогу с подготовкой авиатехники к боевому вылету и теперь наш самолёт резко выделялся на стоянке своей зачехлённостью и безлюдностью. Мы быстренько устроили вокруг необходимую суету, чтобы не попасться на глаза возможным проверяющим, открыли все двери, люки и рампу (пандус в хвостовой части) и, утомлённые, попадали на скамейки в самолёте.
Но молодому и любопытному старлею (т.е. мне) не спалось, и он отправился посмотреть на суету. Не знаю, в чью гениальную погранично-авиационную голову пришла идея снарядить Ан-26 подвесками и бомбами, но когда я подошёл к соседнему борту, там с матом, взаимными обвинениями и тыканьем друг друга носом в разные места технических инструкций заканчивали подвеску последнего, четвёртого, балочного держателя (БД это такая конструкция, на которую вешаются бомбы и пр. виды сбрасываемого вооружения). И что-то меня сразу насторожило, но я ещё не понял, что, поскольку живьём видел это чудо – транспортник с бомбами первый (и последний) раз.
Тем временем, из группы подвешивающих (в составе экипажа самолёта, техников групп авиационного вооружения ИАС и ТЭЧ, т.е. полного состава наиболее компетентных специалистов части) были командированы для аналогичной установки БД две группы на помощь отстающим. Оставшиеся взялись за подвеску бомб. И вроде все правильно делают, но почему-то наши бомбы к нашим же БД не подходят. Минут 7 я смотрел на их мучения, а потом потихоньку посоветовал технику самолёта: «А вы её наоборот повесьте». Тот взял дело в свои руки, и через полминуты бомба с лёгким щелчком встала на замки. Все облегчённо вздохнули и поволокли следующую, но были остановлены рыком инженера части: «И какого *** вы тут наделали?!!» Бомба висела стабилизаторами вперёд!!!
Оказывается, эти деятели повесили БД задом наперёд. Перепутали БД правого и левого бортов в самом начале. А переходник-обтекатель к держателю имеет скос под круглый фюзеляж. Поэтому подвесить сборку для левого борта к правому можно только задом наперёд. Так вот что меня смутило!!! Каплевидной формы БД висели острым концом вперёд. Окончания работ, т.е. снятия держателей с трёх самолётов (отстающим успели помочь) и их подвески в правильном положении мы уже не увидели, покинув гостеприимный Магадан.
Как говорил освобождённый из плена героический офицер: «Мужики, учите матчасть, там так бьют!»
Капитан Хренов
В те благословенные времена, когда налёт в 250 часов в год считался средненьким в авиации ПВ, а в нашей небольшой части количество полётных заданий ещё значительно превышало количество имевшихся боеготовых экипажей и машин, в наряд попадали только худшие из лучших. Остальные непрерывно бороздили просторы Севера, изредка меняя трусы при посадках на базовом аэродроме. Те же, кого не жалко было изъять из состава экипажей, ходили в наряд как в комендантской роте «через день на ремень».
Вот такое чудо по фамилии …э-э-э-э, пусть будет ХренОв из категории «пятнадцатилетний капитан» (кто не в курсе, поясню: пятнадцать лет проходившее в капитанах) стояло дежурным по части третий раз за неделю. Природная бестолковость, помноженная на хронический недосып – готовая предпосылка (а лично зная героя события, предполагаю, что там и без стакана вряд ли обошлось. Но, в рамках приличия, распускаться нам не давали).
Приходит к невыспавшемуся чуду контролировать сдачу наряда не менее невыспавшийся начштаба.
Начштаба стоит, широко расставив ноги, в дверях комнаты отдыха дежурного по части (она же комната для хранения оружия), Хренов разряжает табельный ПМ. Внимательно следите за руками!!
Достаёт из кобуры ПМ и запасную обойму
Кладёт обойму на стол. Пистолет направляет в пол, снимает с предохранителя, передёргивает, выполняет контрольный спуск. Выстрел!!!!
Прямо между ног начштаба. Начинается суета, беготня, крики, истерика у начштаба.
Проснувшееся чудо дрожащими руками вытаскивает из пистолета забытую обойму, кладёт на стол. Не менее дрожащий начштаба выхватывает у него ПМ, направляет пистолет в пол, производит второй контрольный спуск. Выстрел!!! Теперь между ног дежурного. Квиты!
Видимо, поэтому обошлось без хренувых последствий.
Как погранцы Пашу-Мерседеса порадовали
Был у нас такой Министр обороны, любитель больших фуражек и больших дорогих машин (что там Фрейд по этому поводу подумал?), которому в войсках дали прозвище Паша-Мерседес. И решил он как-то раз посетить самые отдалённые гарнизоны на Чукотке, для чего и прилетел в Анадырь. То, что Родина здесь ещё не заканчивается, а заканчивается гораздо правее, лаптя два по карте, ему адъютанты говорить не стали, и что на мысе Чаплина и в бухте Лаврентия точки ПВО вверенной ему российской армии стоят, тоже умолчали, сцуки. А в Провидения аж целый мотострелковый полк, не считая всяких мелочей типа госпиталя, комендатуры портовой и хранилища ГСМ прятались. В общем, не полетел к нам Паша, ограничившись Анадырем, потому рассказываю с чужих слов.
Как и положено, в пограничном городе первыми любой самолёт или пароход встречают парни в зелёных фуражках. Для этого целое спецподразделение есть. ОКПП «Анадырь» называется. Помимо него есть и обычная погранкомендатура, подчинённая провиденскому погранотряду. Две заставы. Короче, приехала Министра обороны встречать целая орава «зелёного» народа. Орава – потому что, во-первых, хлопотно приучать свиту к дисциплине, пытаясь одновременно соблюсти технологию проверки. Они же все время вертятся, куда-то порываются бежать, свои документы найти не могут, суют чужие, машут руками поверх голов, какие-то руководящие указания выкрикивают. Чисто дети. Только пьяные и в полковничьих погонах. Во-вторых, всем же любопытно на самого Грачёва вблизи посмотреть. Ну и продемонстрировать мимоходом «кто здесь главный» тоже не мешает. Ненавязчиво.
Построились в шеренгу вдоль борта, Паша снизошёл на них сверху по трапу и давай знакомиться, пожимая руки и пристально вглядываясь в лица. Лица, как водится, прикладывают «ветку к черепу» и представляются.
– Комендант погранкомендатуры «Анадырь»…
– Заместитель коменданта погранкомендатуры «Анадырь»…
– Начальник погранзаставы «Аэропорт»…
– Начальник ОКПП «Анадырь»…
– Старший контролёр ОКПП «Анадырь»…
А министр идёт вдоль зелёного строя, медленно наливаясь изнутри бордовым. Для гармонии.
– Контролер ОКПП «Анадырь»…
– Командир отделения погранзаставы «Аэропорт», старший сержант…
Неожиданно Паша, не дожидаясь окончания доклада, хватает замурзанную ладонь старшего сержанта-контрактника двумя руками и долго, с чувством, трясёт.
– Наконец-то… слава те, хосподи… хоть один командир в этих долбаных погранвойсках нашёлся, и тот сержант, – гневно смотрит в начало пограничного строя и размашистым уверенным шагом идёт к построившимся поодаль подчинённым, по дороге бурча, – коменданты, начальники, контролёры…
Его звали Серега Ляпиченко (фамилия изменена). В очередной рейс камчатский «чебурашка» Ан-72 изверг из своего чрева худого нескладного пацана с огромной сумкой. Пацан закурил возле трапа и был немедленно послан в пешее эротическое путешествие на 30 метров от самолёта, а при подъезде заправщика и дальше – до ворот ангара ТЭЧ, где он и кантовался, какое-то время, выделяясь из толпы озабоченных текучкой чукотских авиаторов своим здоровым пофигизмом к окружающему.
Выяснилось, что это новый лётчик в самолётный отряд в звании аж целого мамлея, ибо окончил Серёга одно из средних лётных училищ гражданской авиации. Впрочем, сам Ляпа (прозвище как-то само собой образовалось и накрепко к Серёге прилипло) говорил про этот факт не «закончил», а «кончил». После чего попал «на эту конченную Чукотку». Папа его был не то сослуживцем, не то соседом по гаражу, не то однокашником командующего Авиацией ФПС (слухи разные ходили) и отправил непутёвого сынка на перевоспитание в самый дальний, самый медвежий угол, какой только смог отыскать на карте страны с учётом сыновней специальности.
Насколько я помню, в тот период самолётный отряд нашей славной эскадрильи остался без начальника, а в ожидании нового назначения самолётчиками руководил мой любимый командир, майор Пасеков Георгий Георгиевич. Он по старой привычке сходу взял молодого «лийтинанта» в оборот, чтобы тот не расслаблялся после училища. Но Серёга во-первых, был сачок опытный, а во-вторых, после окончания лётной бурсы уже успел всласть порасслабляться и войти во вкус этого, прежде чем папа напряг его трудоустройством в Авиацию погранвойск. Но на первый раз всё выглядело вполне прилично. Георгич рисовал на бумажке молодому пилоту план подготовки и сдачи зачётов на допуск к полётам, а молодой пилот с энтузиазмом кивал головой. После этого Ляпу отправили «на холостячку» (бессменный адрес д. 6 кв. 14), где у Серёги и случился первый запой, вызванный переоценкой своих сил при вливании в коллектив. Был выдран, высушен, выпорот перед строем, словом, «приведён в горизонт». Поскольку выпускался Серёга на Ан-2, времени на освоение новой техники – Ан-26 – ему выделили гораздо более чем нам в своё время. Не то месяц, не то полтора. Серёга с чувством и с толком использовал отведённый ему для учёбы период. В неслужебное время он продолжал вливаться в коллектив, быстро став «своим парнем» во всех подразделениях эскадрильи, а днём спал. И то и другое он делал со вкусом и тщательно. Поскольку не являться на службу больше не получалось, рабочее время он проводил в классе предварительной подготовки в штабе эскадрильи, облюбовав себе место у батареи. В этом классе частенько устраивались различные занятия, совещания, читки приказов, лётно-практические конференции и пр. военно-бюрократические мероприятия разной степени массовости. Там же обычно под наблюдением начштаба и зама по лётной молодые пилоты, не занятые в полётах, писали всякие штабные портянки типа планов занятий, плановых таблиц полётов, рисовали карты и т.п. Поэтому врываться в этот класс с разлёту могли себе позволить офицеры от капитана и выше. Прочие же сначала робко засовывали голову и, в случае отсутствия опасности, просачивались окончательно. Теперь же всех, входящих в класс встречало неизменное Серёгино язвительное замечание с третьей парты в дальнем ряду: «Что вы там под дверью мнётесь, у вас что, нет языка постучаться?» Вообще таких «военных» фраз Ляпа знал много и обильно уснащал ими свою речь. Любимым же сочетанием слов было «спирт-ректификат гидролизный». Попробуйте произнести его неторопливо, со вкусом, с паузами после каждого слова и сделать ироническое ударение на слове «гидролизный», приподняв брови в начале этого слова и растягивая гласные буквы. Получилось? Вы только что получили представление о Ляпиной речи. Вообще Серёга тонко издевался над всеми военными особенностями нашей работы и быта, благо язык был подвешен надёжно и имел 6 степеней свободы, как в кардановом подвесе гирокомпаса. Правда, ввиду хлипкости телосложения ко 2-му, 3-му стакану число степеней свободы языка уменьшалось вплоть до заклинивания, но мычал Ляпа при этом тоже выразительно.
К истечению поставленного срока выяснилось, что новый пилот приобрёл шикарный спектр обрывков знаний, не владея ни одним предметом в достаточной степени для сдачи зачёта. Хуже всех обстояли дела с «Инструкцией экипажу самолёта Ан-26», она же РЛЭ (Руководство по лётной эксплуатации), но и инструкцию полётов в районе аэродрома, район полётов, метеокод, инструкцию по выживанию, лётные документы Серёга не знал столь же качественно. Лучше всего дело было с радиообменом, но он погоды не делал… Пришлось назначать новые сроки. Попытка приневолить Ляпу на изучение документов путём постановки в наряд в режиме «через день на ремень», чтоб он взвыл и начал рваться в небо, закончилась ничем. Никакие виды нарядов, кроме помдежа по части Серёге не давались, да и помдежем он был весьма условным, научившись только обращаться с телефонным пультом, а выдача ему оружия была категорически запрещена начальником штаба. К службе в наряде Серёга относился с тем же здоровым пофигизмом, заражая им и без того борзых эскадрильских бойцов. Пугнуть его уменьшением денежного содержания тоже не получалось – никаких надбавок, коих его можно было лишить, Ляпа ещё не заработал. Как говорится, упс…
Установку же должностного «вилочного» оклада на минимум он пережил легко, ему как прошлого оклада, так и нового хватало только до середины месяца. А будет границей нищеты 15-е или 16-е число, уже не суть важно. После получения зряплаты и пайка Серёга щедро кейфовал, тратя деньги только на водку и пиво, а закусь брал из пайка. Первыми сжирались консервы и лук, потом приходила очередь мяса и овощей (небольшой трабл – их приходилось готовить), и к середине месяца оставались только крупы и мука. Путём недолгих тренировок Серёга установил такой режим потребления материальных средств, что деньги и закусь заканчивались практически одновременно. После этого он на жалкие крохи денежных средств покупал в военторге дешёвую «бич-пасту» (кабачковую икру) и всякие сухари/сушки/баранки. Тем и жил, а спиртным его худо-бедно снабжали многочисленные приятели.
Однажды (уже переселившись на другую «холостячку»), Серёга от скуки завёл кота. Тощего, рыжего, вечно шхерящегося от внимания хозяина и его гостей по углам и нычкам квартиры. И уже через пару месяцев Серегины гости взахлёб наслаждались аттракционом, когда кот, урча от наслаждения, уплетал за обе щеки баранки и бич-пасту.
К своему положению Ляпа относился с тем же юмором, иронией и пофигизмом, что и к остальной окружающей действительности, всегда готов был поддержать компанию (не только по части выпить, но и помочь в чём-то в пределах своей некомпетентности), рассказать анекдот и вытащить из загашников пару-тройку очередных «армейских фраз». Георгич рвал на себе волосы, стращал Серёгу, жаловался командованию, которое неизменно с сожалением пожимало плечами: «Ваш подчинённый – воспитывайте».
Но кривые постепенного повышения Ляпиных знаний и снижения уровня требований к нему при сдаче зачётов однажды все же сошлись, и Серёга получил допуск к полётам. На короткой правацкой вывозной программе он техникой пилотирования тоже не блеснул, но включение/выключение отбора и ПОС ему доверить можно было. («Отбор» – отбор воздуха от двигателей в систему кондиционирования самолёта. По старому – «наддув», ибо герметичность самолёта достигается за счёт того, что его непрерывно накачивают воздухом изнутри, поддерживая параметры давления и температуры воздуха, пригодные для пассажиров. ПОС – противообледенительная система самолёта, состоит из нескольких подсистем: электрической, воздушно-тепловой, спиртовой и пр.) По неписаной традиции правак получал право на свою долю списываемого в полете спирта только после сдачи зачётов и завершения вывозной программы с росписью о допуске «в качестве помощника командира экипажа по минимуму командира». Надо ли говорить, что Георгич сходу его этой привилегии решил. По совокупности заслуг, так сказать.
Так и служил Серега ни шатко не валко, периодически «подлётывая», а больше слоняясь по штабу с мелкими поручениями, частенько залетая в наряд. Получил лейтенанта, пришёл новый командир отряда, который не нажил себе нервного тика на вводе Ляпы в строй, и оттого относившегося к нему снисходительнее, чем Георгич.
Венцом же военной карьеры Ляпиченко стала поездка на курсы переподготовки. Как раз в ту пору генералу Николаеву, Директору ФПС, приспичило привести к единому знаменателю всех офицеров погранвойск. Неважно кто ты, но знания и навыки зам начальника заставы для общего развития иметь обязан. Ходили слухи, что значительную часть новоиспечённых пограничников собираются пропустить через Таджикистан, из-за чего эта нездоровая мысль, собственно, и зародилась. В тот же период на ускоренных «пулемётных» курсах за полгода из вчерашних срочников, контрактников и прапоров пекли за полгода мамлеев, которых тут же отправляли на те же южные рубежи. В нашем гарнизоне я знал только пару случаев, когда из этих заготовок получались реальные младшие офицеры. Остальные же быстро становились позорищем погранвойск и изгонялись почти с той же скоростью, с какой курсы выпускали в войска свежеиспечённых офицеров.
Телеграмма, как водится, пришла задним числом. «Настоящим предписывается не позднее вчерашнего числа направить на курсы усовершенствования офицерского состава при в/ч ХХХХ не менее 2 человек, отобрав из числа наиболее достойных и подготовленных с целью…» Нашли только одного – Ляпу. Все остальные при деле – полёты, командировки, обслуживание авиатехники, часть в отпуске… Рейсы на Камчатку были нерегулярны, и попал наш Серёга на двух– (или трёх-, не помню уже) месячные курсы спустя две с лишним недели после их начала.
А ещё через недельку пришлось лететь на Камчатку уже нам. Через 10 минут после поселения в окружную гостиницу (отдельный подъезд в обычной пятиэтажке) к нам в номер ввалился голодный и какой-то побитый молью Серёга.
– Ты чего не на учёбе? – сходу попытался построить его Георгич
– Да ну их, идиотов, – привычно отмахнулся Серёга, – мужики, пожрать есть чего?
– Заходи, заходи, – откликнулся я, игнорируя явное неудовольствие командира, – сейчас сообразим.
Правак (он же помощник командира корабля, он же старший лётчик корабля) в погранавиации имел неписанную обязанность «трёх Ж» – жильё, жратва, женщины – поэтому ответственным за стол был я, и право приглашать к нему кого угодно прилагалось к обязанности.
– Сп–пасибо, – откликнулся Ляпа, косясь на зелёную канистру-двадцатку со следами мастичной печати на горловине.
Я быстро метнулся по магазинам, набрал хлеба, колбасы, сыра, огурцов, бич-пакетов (корейская лапша, имевшая в то время очень хорошо её характеризующее название «Досерак»). Консервы и сало были с собой. Вернувшись в гостиницу, застал там экипаж уже в полном составе (технари оставались на аэродроме на зачехление/разгрузку/заправку). Вернулся из авиаотдела округа и Георгич, узнав планы на завтра и отметив командировочные. Накрыли стол, борттехник наполнил графинчик чистым свежим «шилом» (а кроме бортача, никто к этой канистре, кроме как для переноски, прикасаться не смел). Сели, налили, махнули по первой «за безопасность полётов», потом по второй «за содружество родов войск», потом, не чокаясь, по третьей. Вдумчиво закусили. Серёга, не дожидаясь, пока чайник вскипит, залил полугорячей водой бич–пакет, но дождаться его заварки тоже не смог и теперь хрустел мокрой тёплой лапшой. Ослабили ремни, откинулись на спинки стульев, закурили.
– Ну, Серёга, рассказывай, как ты тут, – выпустил дым в потолок радист Коля.
– А чего тут рассказывать, насобирали сброд по всему округу, – шепелявил сквозь лапшу Ляпа, – моряки, строители, лётчики, техники, замполиты, тыловики, связисты – никто ничего не понимает, но сидят… конспектируют. Через день – физо. «От меня до следующего дуба бегом марш». Я обычно болею на физо. А эти бегают, учатся, вечерами чего-то зубрят, выпить…, – Серёга покосился на Георгича и поправился, – …поговорить не с кем.
– А кроме физо чего? – поинтересовался я.
– Ну-у-у, в первый день, как я прилетел, они уже вождение сдавали. На УАЗике. Площадка. Ворота там разные, змейки, парковка, эстакада. Эстакада, сволочь, кривая у них, шатается. Я на УАЗике заехал, чего-то не рассчитал и с этой эстакады вместе с УАЗиком – набок…
В комнате воцарилась мёртвая тишина.
– И чо?
– Ничо… инструктор, сволочь, тяжёлый оказался, еле из-под него вылез. Поотожрались на тыловых харчах. – Тут Серёга запихнул в рот толстый бутерброд с колбасой и сыром. – УАЗик в ремонт куда-то уволокли, вождение отменили, инструктора этого я больше не видел.
Ляпа оживился.
– А вчера сказали, что на следующей неделе начнём БТР водить.
Экипаж содрогнулся. А на следующий день мы улетели, гадая насчёт дальнейшей судьбы этих курсов. И общее мнение оказалось верным – из нашей части туда больше никого не посылали, а через полгода и курсы прикрыли. Спасибо Ляпе?
На этом бы и закончить, но надо вкратце рассказать о Серёгиной судьбе. Вскоре командир отряда перевёлся, Георгич вновь остался ВРИО командира отряда, у Серёги началась полоса запоев. После непродолжительной борьбы по обоюдному согласию тело Ляпы было предано… увольнению в запас. Прощался он с эскадрильей долго. И улетел с той же сумкой, в той же потёртой ДСке и комбезе и дырявых ботинках, что и прилетел, не нажив на Севере ни денег, ни чинов, ни славы. Ибо пофигист. Хотя… со славой я погорячился. Георгич ещё долго икал при упоминании Ляпы, я вот до сих пор живо его помню. Серёга приглашал в гости, писал где-то московский адрес. Серёга, я помню! Как только адрес найду – обязательно загляну. Посидим, выпьем…
Всё ниже описанное является чистым фольклором пограничных войск
Практически всем посетителям сайта известно, как было сложно в СССР уволиться офицеру из рядов ВС (ВМФ, войск КГБ, ВВ и т.д.)
В 19-дремучем году в одном из среднеазиатских отрядов начальником заставы, пусть будет «Кружок», служил капитан. Хорошо, надо сказать, служил. А иначе служить на границе и невозможно: чуть что, сразу можно на нары загреметь.
Так вот. Почему капитану расхотелось служить, история умалчивает, но очень захотелось, прям о-о-очень. Как вы понимаете, официальным путём увольнять его никто не собирался, и решил он ввести в действие несколько планов.
План первый «мериканьский»
В один прекрасный день на заставу приехал начальник отряда, далее Команч. И встречает его некто в шортах цвета хаки, в футболке с погонами, весь в портупеях, в панаме, заломленной на манер ковбойской шляпы, и как апофеоз (а может апофигизм) – сточенной до металла солдатской звездой на груди.
Лапу к уху: «Господин полковник. На участке признаков нарушения ГГ не обнаружено, шериф округа «Кружок» капитан П!»
Команч, надо сказать, был тёртый калач, все сразу понял, но виду не подал, пожал протянутую руку и… пошли, говорит, Шериф, комплексно проверять тебя будем. Памятуя о том, что плохо служить на границе как-то не принято, прошла застава проверку, мелкие недостатки под чутким руководством офицеров отряда устранены на месте, итоговая оценка «хорошо», начальнику выговор за нарушение формы одежды.
План второй «ночью придут шпиёны и всех шомполом в ухо…»
Задумался капитан. И придумал следующее: темной азиатской ночью взял пулемёт из оружейки и засел в кустах напротив входа. Наказав часовому не реагировать и дать команду «Застава, к бою!», открыл огонь холостыми патронами в сторону заставы.
Тут необходимо сделать маленькое пояснение про «дедовщину» на границе. Все её проявления сводились, как правило, к тому, что «дед» ПВ, как правило, самый подготовленный воин – всё знает, всё умеет, всему может научить (не заставить выучить, а именно научить личным примером, конечно, не без закидонов, но это к делу не относится).
Услышав стрельбу и истошный крик часового с улицы, личный состав резко подорвался, и кто в чём, но вооружённые и снаряжённые, стали выбегать на улицу с целью занятия опорного пункта. Как уже сказано, самые быстрые были «дедушки», за ними молодёжь.
Вроде, что такого – подумаешь, тренировка заставы по теме «Действия заставы по команде К Бою!». Но вот тут-то и сработал коварный замысел капитана. На крыльце на уровне головы была натянута верёвка. И все, кто в первой волне выскочил на улицу, очень реалистично падали под «огнём противника», можете представить чувства молодёжи, выбегающей за «дедами». От глобальной и кровавой бойни заставу спас Дежурный по заставе – видя такой расклад и сопоставив получение пулемёта с пустой лентой начальником и недавнее вскрытие склада боеприпасов (где хранится помимо боевых вся «имитация» и сигнализация, которой выходит в дежурку) успел крикнуть в темноту: «не стрелять. Это НЗ!»
Говорят, целый год всю заставу шерстили особисты и политотдел, но врагу не сдаётся наш гордый… Признаков измены Родине и Партии, как говорится, нет!!!
А капитан? Что капитан? Получил выговор за проведение тренировки без надлежащей подготовки (отсутствие конспекта) и опять задумался.
План третий «падишахский»
В те далёкие, не побоюсь этого слова, легендарные года в пограничных округах было по одному, максимум по два генерала. И, соответственно, визит генерала на линейную заставу был целым событием, (не то что сейчас, чуть не каждый месяц приезжают, уж в отряд – точно).
К приезду командующего капитан был готов, нет не в шерифской одежде и даже засаду на «вертолётке» не намерен был делать. Просто все было как положено – форма одежды и капитана и подчинённых, подробный доклад обстановки и документооборот, всё в норме, но при обходе территории заставы командующий возжелал посетить ДОСы. Желаете – пожалуйста, получите.
По белоснежным бетонным тротуарам ДОСа шла, нет, плыла в ярком японском кимоно (где она его взяла?) женщина.
– Кто это? – задал вопрос зачарованный командующий.
– Супруга капитана, – был ответ.
– Что это? – задал вопрос разгневанный командующий, увидев двух полуобнажённых мускулистых, лоснящихся от масла и блестящих на солнце негров с опахалами из павлиньих перьев, идущих за красавицей в кимоно.
– Негры! Тьфу… солдаты! – был ответ.
Вердикт командующего был краток: Уволить нахрен этого рабовладельца!
Что и говорить, ментальная энергия у нашего коменданта была неимоверной силы. Если бы её каким хитрым девайсом в электрическую перевести, то ей запросто можно было какой-нибудь блок на Кольской атомной заменить. А если в тепловую, да в ещё Антарктиде, то какую-нибудь там Голландию над поверхностью мирового океана можно было бы найти только по мутным пузырям да запаху шмали над водой. Силен был мужчина, по любому поводу и без, подчинённых и не очень, в заковыристую позу ставить! Когда он, бдительно помахивая этой своей энергией и нещадно хрустя сапогами, чеканил шаг по коридору комендатуры, то всё живое впереди него разбегалось и пряталось во все нычки, а позади него всё, что не успело в щёлку заховаться, с трудом отскребало себя со стен, долго потом приходило в себя и вспоминало, что оно, где оно, и по какому поводу сопли на плинтусе.
Но ежели с умом и чисто армейской смекалкой, то этот динамит ходячий можно было и в мирных, я бы даже сказал, созидательных целях использовать.
Когда произошла эта история, то весна наша заполярная ещё только-только начиналась. Снега ещё было немеряно, но вот окружающая температура уже позволяла нашей доблестной Советской Армии проводить всяческие военно-патриотические игры на местности. Да так, чтобы не отморозить себе… ну это самое… то, что позволяет потом размножаться не вегетативным способом и не почкованием. Это у них учениями называлось. И проводили они эти учения всегда под одним девизом: бей своих, чтоб чужие боялись! Чужие – это блок НАТО, тот, что в Норвегии жил. Вот он вовсю их и боялся – бывало, где-нибудь в Киркенесе высунет нос на поверхность, глянет на нашу сторону, забдит учения дикие, скажет: «Ой, мля!!!» и опять поглубже зароется, чтоб и ему случайно не прилетело. Ну, а союзнички наши доблестные, окрылённые столь впечатляющим воздействием на наиболее вероятного соседа, ещё шустрей начинали по своим лупасить. Всем доставалось и от всех. Черным погонам от красных, красным от голубых и им всем вместе взятым от мореманов из Лиинахомари или от морпехов со Спутника. Ну и про нас, зелёных, они совсем не забывали – периодически какашек к нам в огород подкидывали…
Вот и тогда, спал я после смены, никого не трогал, ну разве что во сне пиво у Морфея из большой бочки тырил, и вот на тебе – ехидная рожа дежурного так и светилась гадской вестью о том, что где-то, что-то, почему-то и точно наглухо. То есть бросай пивко – вставай на лыжи!
Так оно и получилось – пропала связь с той тыловой точкой, что пропуска на въезде в погранзону проверяла. И делать эту связь надо было срочно, потому как тамошний начальник без команды и в сортир ходить не умел, а уж решить кого пустить, а кого нет, так тут вовсю его предынфарктным состоянием пахло. Очередь из машин-автобусов, матюги на «этих зелёных», обещания написать «куда следует» и т.д. и т.п.
А туда всего-то семьдесят вёрст воздушки! По сугробам… Как говорится, неделю на оленях, и то если погода лётная…
Но жил у нас на Узле связи хитрый приборчик. Р5-5 назывался. Ежели кто не в курсе, то это что-то вроде локатора. Только по проводам, а не по воздуху. Берёт, значит, этот приборчик специально обученный импульс, даёт тому волшебный пендель, и тот по проводам до повреждения так и летит, тюкается в него лбом и обиженно валит обратно с большой ябедой – мол, вот именно там и именно такая гадость приключилась! Внимательно изучив шишку на лбу импульса и утерев тому обиженные сопли, высокий консилиум из одного механика НЧ-ВЧ связи (меня!) и одного линейщика (Мыкола-с-Донецку, эсквайр!), пришёл к выводу, что имело место быть замыкание в девятнадцати вёрстах он нас в сторону Печенги.
Амбец! Самый что ни на есть рассадник Советской Армии. Ихняя тамошняя концентрация на один квадратный метр существенно превосходила концентрацию тараканов в любой сушилке. А если учесть, что они сейчас, после зимней спячки, все поголовно на учения вылезли, то всё… Готовьте венки и траурные речи… А также большой энтузиазм и надежду на скорое исправление линии…
Ещё один маленький мазок к сей картине. Наше обмундирование. Это сейчас в камуфляже лазают все, кому не лень, от дворников до генералов, а тогда только мы, зелёные, такое носили. Даже зимой. Что очень колоритно смотрелось – камуфляжные куртка-полярка вкупе с ватными штанами, да на фоне белоснежных сугробов! Посторонним сразу было видно, что серьёзные люди серьёзным делом занимаются, раз такое нацепили. Что, кстати, сильно помогало. Например, попутку поймать, чтоб мешки с инструментом пёхом два десятка вёрст не тащить…
Ну, поймали-приехали. Высадились на повороте, что к нашему «Успеху» вёл – там дорога как раз была бульдозерами расчищена и проходила под нашей болезной линией связи почти в том месте, что умный Р5-5 подсказал. Идём-идём-идём… И подсознательно ждём гадостей от жизни… Но пока так, в глубине души…
Первый звоночек звякнул, когда почти под самой линией, через двухметровые отвалы снега, обнаружился ещё один новенький, свеженький поворот, которого раньше никто не видел.
А второй звоночек принял вид довольно потёртого жизнью часового монголоидной расы в сапогах на тонкой подошве, рваной бамовке и сорок седьмым АКСом на пузе. Судя по тому, как он ногами тарантеллу выплясывал, торчал он тут довольно долго, что само по себе могло служить третьим звоночком. На появление двух камуфлированных силуэтов он немедленно отреагировал отвисанием нижней челюсти и мгновенно застывшей фигурой. Почти как в анекдоте про Штирлица. «Шуруп» – подумали мы. «Вай! Шайтан!» – подумал шуруп. Но надо отдать этому колуну должное, мозги у него ещё не совсем замёрзли, и он рефлекторно кое-чего вспомнил: «Ситой! Кито идет? Ситой! Ситирилять буду!»
Не-е-е-е-ет… Ну, можно было, конечно, тут же вспомнить ему другой анекдот, про чукчу-часового, благо этим чижикам патроны обычно не выдавали, но вдруг у них за зиму обычаи поменялись? А, между прочим, получить пулю в задницу в тот момент пределом мечтаний для нас совсем не являлось. Поэтому пришлось пойти на лингвистический контакт с собратом по разуму: «Слышь, джигит, а у тебя патроны-то есть?». Джигит похлопал глазами и с чисто азиатским фатализмом родил сакраментальное: «А зачем?»
Совсем плохо, однако… Если дальше в сугробах бродит ещё пачка таких же, то ба-а-а-а-а-альшой кирдык нашей линии… А также пиндык, звиздец и амба…
Врождённый оптимизм не подвёл – сразу за поворотом нас ждала величественная, батальная картина «Кирдыковый Пиндык с Амбецовым Звиздецом на заслуженном отдыхе».
Посреди замёрзшего болота взбесившимися от весенней свободы бульдозерами была расчищена площадка размером с футбольное поле. Причём её расположение полностью совпадало с дислокацией нашей многострадальной ПВЛС. А чтобы эти противные столбы не мешались, их попросту снесли – две опоры как автогеном срезало, а сами провода огромными клубками валялись по краям площадки. Зато на самом футбольном поле гордо стояли четыре «Урагана» со взявшими на прицел Большую Медведицу ракетами. Вокруг установок сновали какие-то суетливые фигуры в черных бамовках, которые чего-то волокли, тащили и перекатывали. Ещё часть фигур грелась у костров в бочках из-под солярки, в которых что-то горело с густым, жирным чёрным дымом. Может, они там старые покрышки жгли, может, нового, но уже проворовавшегося каптёра, но мне почему-то показалось, что там наша столбы догорали… Тоска, одним словом…
И как при таком раскладе связь восстановить? Ну, кусок полёвки таких размеров в мешке имелся, но вот как его около ракет натянуть? И сколько он там провисит? Ровно столько, сколько нам надо, чтобы за поворотом скрыться? Или срочно нагнать народ с ближайшей заставы с идеей проковырять пару ям в вечной мерзлоте и поставить там новые опоры? То-то друганы спасибо скажут…
Оставалось одно – лупить тяжёлой артиллерией, т.е. направить энергию нашего коменданта на воспитание непочтительных ракетчиков. Авось, и сами от звиздюлей отмажемся, да и дело сделаем. Лишь бы отец наш родной был в настроении кого-нить повоспитывать в извращённой форме, а то бывали у него сентиментальные минуты любви к ближнему…
Сделав морды кирпичом и принципиально не замечая круглые глаза встречных, мы прошли к крайнему, чудом уцелевшему в деле запугивания чужих столбу, и принялись за дело – обрубили клубок проводов, подцепили ТАпик на тот самый длиннющий кусок полёвки и пошли искать мозговой центр всего этого раздолбайства, благо, комендант наш разлюбезный пребывал как раз в том изумительном состоянии, когда позарез хочется научить кого-нибудь Родину любить или правильно морковку чистить.
Идейные вдохновители отыскались довольно быстро. Товарищи офицеры, числом ровно шестеро, уютно расположились вокруг стола в просторном кунге с печкой, а их лица просто лучились добродушием людей от пуза напившихся чаю. И не только с сахаром. Появление камуфлированной фигуры на пороге этого маленького рая слегка озадачило их, а вопрос, кто тут за главного, так просто заставил пятерых из них молча скрестить взгляды на шестом с погонами майора. Майор этот, как и всякий человек до краёв налившийся чаем, и не только с сахаром, просто рад был пообщаться с другим военным, пусть и в звании подполковника. Наивный…
Надо сказать, что комендант наш родный, когда хотел кого-нибудь поиметь особо качественно, завсегда переходил на «вы» и начинал разнос мягким, проникновенным голосом. Вот и сейчас, судя по благостной улыбке майора, начиналась именно такая увертюра. Постепенно голос коменданта крепчал и, вместе с этой крепостью, майорская улыбка блекла и уменьшалась в размерах. Сам майор, все ещё не понимая с кем имеет дело, поначалу думал, что разговор с нашим комендантом предполагал существование и его реплик. Ещё раз наивный… Голос из трубки все усиливался, воспитательное воздействие росло, излучаемая мембраной энергия уже начала принимать вид цепной реакции. Майор, к тому времени успевший поменять цвет лица на бледно-серый, уже не пытался вставить в разговор целое слово, а пыжился воткнуть хотя бы междометие между многотонными плитами комендантовских словесных построений. Но все тщетно – даже щёлки для майорского мычания не находилось.
Через некоторое время фонтан красноречия нашего непосредственного энергоносителя стал иссякать, и только напоследок выдал особо яркую струю, такую, что даже ТАпик подпрыгнул на месте: «Вам всё понятно, товарищ майор???» Ставший заметно ниже ростом товарищ майор оглядел своё притихшее воинство и что-то утвердительно пискнул в трубку.
Все!!! Оставалось только поглядеть, в какую именно физическую форму выльются затраченные калории…
Ждать пришлось недолго. С полчасика. Как раз хватило времени на то, чтобы подкатить к ближайшему костру и произвести с аборигенами срочной службы ритуальные обнюхивание и повиливание хвостом, выражавшиеся в вопросах, когда домой и откуда родом. После чего моментально нашлось по кружке чая-только-с-сахаром и по бутерброду с тушёнкой. Пожевали-попили, попутно выяснив, что сие расположение батареи целиком идея комбата-алкаша, с превеликого перепою ткнувшего наугад пальцем в карту, и зампотеха-пофигиста, которому было всё равно, что сносить и где стартовую площадку строить.
И вот тут-то появилось материальное воплощение комендантовской энергии. Натруженно рыча мотором, из-за поворота появилась ГТСка, из кабины которой вылез старший прапорщик. Со связными петлицами, но зато в крайне помятом состоянии – судя по кругам под глазами, подушку он последний раз обнимал денька эдак три назад. В кильватер к нему сразу пристроилось несколько бойцов с такими же петлицами и в примерно столь же понюханном состоянии. Прапор оглядел остатки линии, косо посмотрел на майора со свитой и тихо выматерился. После чего скупыми жестами принялся объяснять бойцам задачу. И понеслась!
Как человек, облазавший столько опор, что можно было далеко не один раз на Эйфелеву башню слазать, я просто не мог не оценить их работу. Двое без суеты, но шустро залезли на крайние столбы и поставили на них хомуты из нержавейки. А тем временем остальные размотали бухту стального троса и моментально прицепили к нему десятипарный кабель. Трос к хомутам, кабель к тросу и к проводам, лишние пары аккуратными бухточками про запас рядышком и ни одного лишнего движения! Сорок минут и все! Russian army – connecting people!!!
Пока бойцы сматывали и собирали своё барахлишко, прапор ещё раз осмотрел майоросвиту и, глядя куда-то в неведомые дали, произнёс яркий многоэтажный монолог, целиком набранный из четырёх чисто русских слов. Очень впечатлительно было – бойцы аж на время свои сборы остановили, вовсю наслаждаясь столь высоким ораторским искусством.
Приводить цитаты из этого монолога здесь не совсем уместно – вдруг дети читают? Но общий смысл примерно такой: если опустить все маты, то прапор свою речь очень красноречиво… промолчал. Сначала он помолчал про тупость некоторых из присутствующих, потом немного помолчал про рапорт, в котором он обязательно отметит все израсходованные материалы и очень обстоятельно промолчал о том, как его достали такими аварийными выездами. После чего опять-таки молча полез в кабину. ГТСка злобно рявкнула, развернувшись на месте, нагло обдала присутствующих снежными брызгами, и отчаянно чадя выхлопом, укатила за горизонт…
Спустя пару часов, проглотив оставленный обед и закусив уже готовым ужином, я снова готовился обнять подушку. И уже засыпая, где-то на той призрачной границе, что отделяет сон от яви, ещё раз пришла мысль о том что все явления имеют ещё и оборотную сторону. Вот и комендант со своими словесными буграми пригодился, а то мы бы там до морковкиного заговения полёвку крутили… Не всё ж ему народ под плинтус загонять…
И снилась мне тогда бескрайняя тундра, вся в ледяном панцире вечной мерзлоты, а по ней, нещадно хрустя сапогами, чеканил шаг наш комендант. И из глаз его могучими прожекторами лучилась его энергия, мгновенно растапливая вековые льды. И позади него была уже не тундра, а настоящий рай. Из земли лезли ананасы, с веток пальм свисали гроздья бананов и фиников, вовсю светило солнышко и птички пели. Майор со своей свитой обступил Морфея, который щедро наливал им из большой бочки чай-не-только-с-сахаром. Под соседним кустом жасмина часовой-монголоид вовсю пытался вскрыть кокос, нещадно лупя по нему прикладом автомата. Да и уставший старший прапорщик с букетом фиалок в петличке и кубком амброзии в руке молчал собравшимся в кружок бойцам лекцию о правилах хорошего тона…
Ляпота…
90-е годы, Южно-Таджикистанская археологическая экспедиция. Октябрь. Копали мы тогда городище Тахт-и-Сангин, которое находится буквально в точке слияния Вахша и Пянджа, образующих Амударью. Правый берег Аму – наш, левый – афганский. Причём с нашей стороны всё как положено: колючка, КСП,[100] дорога, по которой патрульные «шишиги» ездят. А у них – так, берег и берег, вдалеке кошары какие-то. И там, и там – горы. Это всё для рекогносцировки.
Сам я копал в тот момент шурф 2х2 метрах в пятистах ниже по Амударье от места основных работ. От шурфа до пограничной колючки – два десятка шагов. В подчинении у меня – двое рабочих, студентов из Питера. Отличные ребята, работящие, непьющие. И увлекались оба немножечко буддизмом. Головы брили, ходили в широких светлых штанах и босиком. Кто знает, в тех краях в октябре нормальная температура днём +35, да ещё и горы. Ну, а я – простой русский человек, носил кеды, «колониальные» шорты, нож на поясе (после лопаты – главное орудие археолога). Панама на голове, бородка. Экспозиция закончена.
Вы заметили, что в буржуйских боевиках вертолёт всегда появляется откуда-то снизу? Из-за горы, из-за домов, в общем, как бы выныривает. Так эффектнее, потому что неожиданно.
Копаем мы свой шурф, как вдруг с северной стороны выскакивает родной до боли «крокодил» в жёлто-коричневом камуфляже и спокойно летит вдоль Аму, немного забирая к горам. То есть по отношению к его курсу мы заметно ближе к афганской территории.
И тут в моих буддистов вселяется неожиданный кураж. То есть один начинает исполнять какой-то шаманский танец. Второй падает за отвал, хватает лопату и из её черенка начинает выцеливать вертолёт. А я стою и наблюдаю это дуракаваляние.
«Крокодил» в ответ «дружески» кивает и начинает заходить прямо на нас.
И только тогда я вижу на его пятнистой бочине отнюдь не красную звезду, а чёрно-зелёно-красный треугольник.
Афганец.
Со стороны, наверное, это смотрелось неплохо. Со страшным криком «Воздух, блядь!» я начал сталкивать студентов в шурф. Впрочем, вертолёт надменно отвернул и ушёл дальше на юг.
«А грифу кажется, что это ползут по скалам муравьи».
Мне потом объяснили, что по взаимному согласию афганские вертолёты, патрулируя границу, немного залетали на наш берег.
Пуштунского я не знаю, но могу точно перевести на русский то, что подумал афганский пилот: «Ты пошутил? Ну, и я пошутил».