Развод. Без права на прощение

Глава 41

Я от такого заявления растерялась и уронила ложку в овсяную кашу. Герман в это время старался отобрать у Мирона солдатика, которому точно надо пройти через зыбкое овсяное болото, поэтому он не обратил никакого внимания на все это.

— Так быстро? — спросила я, вытирая салфетками молочные брызги со стола.

— Можем подождать пока Мирон вырастет и съедет от нас, — отозвался Герман и наконец-то отобрал у сына солдатика и кинул через всю кухню в раковину.

— Нет, но я не думала, что это все так экстренно… — вяло сказала я, начиная мямлить.

— А у тебя планы на сегодня? — осведомился Герман, прерывая надвигающуюся истерику Мирона по поводу игрушки путём показа упаковки с мармеладками мишками. Он взял троих и засунул сыну в тарелку. Сказал: — Ешь быстрее, а то медведи утонут в каше…

Я уронила лицо в ладони, поражаясь анти таланту Германа в воспитании детей. Он был похож на моего деда, который заставлял меня есть суп быстрее, потому что на дне тарелки был нарисован заяц и вот чтобы он не утонул и не захлебнулся супом…

В общем понятно, да, почему я вышла за Германа замуж?

— Планов нет, но я думала, что мне надо быть с юристом… — стала юлить я как только можно.

— Ну будь с юристом… — пожал плечами Герман. — Кстати, это тот очкарик из оранжереи?

— Герман… — укоризненно протянула я, чтобы не подавал плохой пример Мирону, который тут же навострил уши. — Знаешь в чем суть воспитания?

— Просвяти, — взмахнул рукой Герман и откинулся на стуле, пристально наблюдая за тем как убывала каша в тарелке сына.

— Воспитывать надо сначала себя, а потом детей, — заметила я без тени усмешки, а Герман расплылся в улыбке и сказал тихо, чтобы Мирон не услышал:

— Так я и воспитанный, за столом в носу не ковыряюсь и в раковину не ссу…

— Герман, мне иногда тебе рот с мылом помыть хочется… — призналась я, тяжело вздохнув и понимая, что наш этот утренний обмен колкостями всего лишь занавес перед настоящими проблемами. — Во сколько надо приехать?

— Ну давай после обеда, — сказал Герман и встал из-за стола, забрал у Мирона тарелку, в которой на дне осталась каша, но не осталось мармелада и пошёл загружать посудомойку. — И ещё поговори с нашей домработницей по поводу постоянки с проживанием. Если она согласиться и если ты решишь в мою пользу…

Герман демонстративно посмотрел мне на живот, а я смутилась и обняла себя руками. Муж вскинул бровь.

— Так вот, — продолжил он, ставя перед Мироном кружку со сладким кефиром. — Если ты решишь в мою пользу и нам понадобиться няня… то ты смотри, если домработница не против будет, можем ее одну оставить, а если против, то лучше няню с проживанием. И ещё… может быть завтра уедем в горы? Ну там помнишь река, горы… я хотел бы Мирона на квадриках покатать…

Я неопределённо пожала плечами, потому что не знала уместно ли вообще такое, но понимала, что из-за своих каких-то тараканов не имела права лишать сыны выходных с отцом.

— Вы можете вдвоём съездить, — предложила я, отпивая из кружки горячий чай.

У Германа что-то не срослось с посудомойкой и загремели тарелки. Муж развернулся ко мне и нахмурился.

— То есть ты спокойно отпустишь меня с сыном вдвоём и нам можно будет не мыть руки перед едой, есть мясо прямо с кости без приборов, обгорать на солнце и даже купаться в водоеме? — Герман усмехнулся перечислив все мои основные заскоки и я поджала губы.

Я учила Мирона быть эмпатичным и из-за этого он был ранимым. Герман мог научить быть мужчиной и все вот это вписывалось в программу обучения, только я старалась этого постоянно избегать, потому что Мир ещё маленький, мамина булочка, бабушкина изюминка…

— Вы все это можете делать и при мне, — сказала я вынужденно, словно принимая то, что мальчики могут быть грязными чумазыми, что только отец их может научить есть картошку из костра, ставить палатку, собирать первую тачку.

— Ну раз можем, то поехали с нами… — сказал Герман, и я вздохнула.

До обеда я проносилась в панике по дому на связи с юристом.

Зачем мне целая компания? Что я с ней делать буду?

Герман наверно так меня проверял. Смогу ли я дойти до конца или просто все мои слова это пустой звук. И если он меня проверял, то это жестоко и подло. Настолько подло, что хуже не придумаешь.

Я нервно ещё раз прошлась по первому этажу и собиралась снова вывалить кучу вопросов юристу, но сдержала себя от звонка. В конце концов Герман же не отдавал мне компанию на разорение, он оставался в ней директором, значит я точно ничего не испорчу. Значит все будет хорошо.

На въезде в город мантра, что все будет хорошо дала сбой и я, припарковавшись возле парка, быстро стала ходить вдоль входа и мерить шагами тропинку.

Нет. Это Герман конечно хорошую шутку придумал. Он просто издевался надо мной. Ему мало было любовницы, он решил меня ещё большей дурой выставить.

Я прикусила губы и вернулась в машину. Не к месту позвонила мама:

— Кристиночка, родная, мы с папой хотим в воскресенье вечером приехать… — пролепетала она в мобильный. — Да и вещи тебе привезти, а то как-то не по-божески все вывезла. Что Герман скажет? Не красиво.

— Мам, вот раз привезла, значит у тебя им и место, — выдохнула я нервно.

— Кристина вы от меня что-то скрываете. Я сердцем чую, а материнское сердце не обманешь, — завела старую пластинку мама.

— Никто ничего не скрывает, — отозвалась я, перестраиваясь в левый ряд на поворот. — Ты же виделась с Германом, неужели он тебя не убедил?

Мама запыхтела. Уж я то знала ее позицию относительно мужа. Все плохие, Герман хороший. Конечно он хороший. Столько для семьи сделал.

— Кристина, не вздумай чудить, — строго сказала мать. — Кому ты без работы, с ребёнком и в разводе нужна будешь?

А вот это бесило. Мама считала, что без Германа моя жизнь будет ущербной. И вообще такое чувство было, что после свадьбы она заклеймила меня его собственностью. Я как-то перед рождением Мирона волосы обрезала до плеч, так мать мне битый час читала нотации, что Герман мне не разрешал так делать и я плохая, раз без его ведома отрезала волосы.

А Герман… он даже этого не заметил!

— Мам, давай вечером поговорим. Я за рулём, — отозвалась я, чтобы и так не нервировать свою и без того нервную душу.

Возле офиса меня встретил Павел и мило улыбнувшись повёл внутрь, в кабинет Германа. Я открыла дверь, предварительно постучав, и Герман мне улыбнулся. За столом сидел ещё финансовый директор, женщина из бухгалтерии и незнакомый мужчина в очках, которые бликовали при разном свете.

— Это Пётр Владимирович, нотариус… — сказал Герман по очереди всех предоставив, и я нервно кивнула, но Павел опередил, протянул руку и сам представился. Герман лукаво усмехнулся, взглядом говоря мне, что уже тогда разгадал мою тайну, но мне было не до того.

Когда я села за стол, то поняла, что ладони мерзко влажные и губы тряслись. Герман что-то говорил, но его голос словно сквозь вату долетал до меня. Павел что-то уточнял, но я его почти не слышала.

Герман правда готов все переписать или очередная игра? Чего он добивался?

Когда бумаги легли на стол и я стала читать первую страницу, то поняла, что шутки закончились в нашей спальне, и Герман реально считал, что может мне доверить компанию. Герман не боялся мне ее доверить. А у если после развода я возьму и уволю его? Что если не захочу работать со всеми его людьми и наберу новый штат, а что если…

— Кристин, вот тут нужна твоя подпись… — сказал Герман, протягивая мне свою ручку. Я непонимающе подняла на него глаза и туго сглотнула. — Вот подписывай…

Я смотрела в улыбающееся лицо мужа и не понимала. Ну зачем он все это сделал? Зачем довёл до этого? Зачем он и сейчас бьет в самое больное?

— Крис, не спи, подпись… — прозвучал чуть ли не над ухом голос Германа, и я окунулась в родной знакомый аромат. Мне казалось ничего никогда я так остро не ощущала.

— Да, прости… — тихо сказала я, и подняла настороженный взгляд на Павла. Качнула головой.

Глубоко вздохнула.

Буквы расплывались перед глазами.

Я ручка второй раз выскальзывала из пальцев.

Я не смогу.

Мне ничего не надо. Мне муж мой нужен. Любящий, нервный, злой, смешной, чокнутый, но мой муж…

Который меня бы не предал никогда.

Слова звучали как эхо.

Поэтому Герман не сразу понял, что я сказала онемевшими губами:

— Крис, ты чего? — спросил обеспокоено Герман, и я подняла на него глаза и почему-то зло и отчаянно произнесла:

— Я не буду ничего подписывать, Гер, мне это не надо…

Стул проскрипел ножками по керамограниту, и я, открыв дверь, вышла из кабинета…

Мне ничего не надо…