Развод. Ошибку не прощают (СИ)

Глава 17

— Открой!

Еще миг и вынесу дверь, которую сам ставил.

Знаю, что она стоит по ту сторону. Почему не открывает? Сдерживая порыв иступленной ярости, барабаню по металлу. Сильно не стучу, боюсь дочку испугать.

— Зачем пришёл?

— Варя где?

Дочка мой единственный оберег, чтобы не разнести тут всё к чертям. Только она тормозит.

Ира сука! Стерва-тихушница. Везде тенью за нетопырем своим ходит. Они вместе шатаются по всем закоулкам. Семёнов как тень приклеенная ходит рядом. Сколько не клялся, что следить не буду, все мимо. Как заполошный дебил рыщу в поисках информации что с ними да как.

— Андрей, уходи.

— Я сейчас вышибу дверь! — повышаю голос. — Открой по-хорошему. Посмотрю в твои лживые глаза и уйду.

Как же прёт, остановиться не в силах. Совсем невротиком стал, не вывожу уже ни хера. Несу напропалую, притормозить не получается. Педаль, сука, сломалась. Вся моя жизнь сломалась!

Мне бы только посмотреть на неё. А потом уже точно пойму, пустить свою жизнь по разгуляй-полю или нет. Последний стопарь уже почти не работает. Если жена себе позволила, то и я сдерживаться больше не собираюсь. Любыми путями хочу боль утопить, лишь бы не чувствовать больше той черноты, что внутри свернулась.

Когда уже готов слететь с орбиты, щёлкает замок. Растерянная Ириша распахивает дверь, замирая около. Вся погань с сердца опадает сразу же. Тёплый свет просачивается в рваное сердце, оживляет и ворочает в душе потухшие ошмётки.

В широком шёлковом кимоно, босая, волосы в тяжёлую гульку замотаны. Ни грамма косметики, бледная и уставшая.

Такая родная… Такая нежная… Такая не моя!

Сдохнуть от тоски прямо на пороге своей бывшей квартиры хочу. Обнять бы. Взять бы на руки и дышать ею.

Только теперь не я обнимаю! Не я.

— Ты с ума сошёл?

— Варя где?

— У бабушки. Забрали на неделю.

— Почему не сказала?

— Не успела.

— Можно войти?

Ответа не дожидаюсь, прусь напролом. Захлопываю дверь, сбрасываю обувь. Иду в гостиную попутно выглядывая детали, что могли бы показать на присутствие другого мужика. Нет их. Все как было до нашего расставания. Хотя кто мешает бывать тут, не оставляя, мать их, грёбаных следов.

Падаю в кресло, разваливаюсь и жду Иру. Она не торопится вслед за мной. Лишь минут через пять слышу топанье босых ног, но сюда не приходит. Гремит чем-то на кухне. Демарш значит. Ладно, я не гордый, сам схожу.

Тихо переступая на пальчиках, Ириша наводит чай. Аккуратно берет приборы, тихо соприкасается керамикой. Такое ощущение, что боится кого-то разбудить. Скрестив руки на груди, приваливаюсь к косяку. Сердце щемит тревожно и больно.

Сучье дежавю… Только тогда всё в порядке было… И вот так стоять украдкой наблюдая, было не нужно.

— Слушаю. Говори и уходи.

— Он бывает здесь?

Вопрос против воли вылетает. Мне мало того, что увидел, хочу ещё слышать. В конце концов вещи можно убрать. Но, сука, и соврать тоже можно. Понимаю же! Извёлся напрочь в сомнении. Как бабка гадаю на кофейной гуще, трахается Ира с Сэмом или нет. Я не могу больше терпеть. Задолбался биться головой.

— Хватит, Андрей, а? — бросает ложку на стол. Мерзкий дребезжащий звук не утихает. Вдвоём смотрим на светлый металл, не понимая куда деться от кроющих эмоций. Меня жрёт сомнение, Иришу раздражение. — Я же не спрашиваю спишь ты с ней или нет.

— А я спросил про «спишь»? Или «бывать» и «спать» теперь для тебя одно и тоже?

— Ты что устраиваешь? Что за предъява? — гасит дрожащую ложку ладонью. — У тебя своя жизнь, у меня своя. Забыли всё.

— Ты… — скриплю зубами. — Ты, блядь, совсем уже? Какой на хрен забыли? Ты всё еще моя жена.

— Это ненадолго. Бумаги готовы почти.

— О как! Бумаги. Я тебе сейчас устрою… бумаги!

— А ты что хотел?! — огрызается она. — Не я это начала.

— Заткнись. Просто замолчи сейчас. Ты упрямая… — с трудом сдерживаюсь от оскорблений. Развестись хочет… Быстро, твою мать, она… Как он тебе? — корёжит и выворачивает. Не могу тормознуться. Напором выблёвываю желчь обвинения. — Так ебёт, что все забыла? Или что он там делает? Сосёшь ему?

Ирина бледнеет под моими блядскими словами. Но я не могу остановиться. Как представлю, что она под ним, свет в глазах меркнет. Да что за ублюдство! Жалею о том, что выдвинул. Готов убить себя на месте. Сучий характер снова переломил надвое. Не нужно было так.

— Ах, ты гад… — белыми губами едва шевелит. Я на колени готов упасть за мерзотные подлючие слова, сгенерированные сигналящей ревностью, но, конечно, поздно. — Ненавижу…

Да я сам себя ненавижу, любимая. Прости меня…

Но вслух не говорю, бесполезно. Не примет.

Ириша закусывает губу и качнув головой, сметает со стола чашку с горячим напитком. Она летит в меня, не пытаюсь уклониться. Может кипяток остудит гудящую голову и заставит мыслить по-другому. Да, именно остудит.

Вдвоем смотрим, как на рубашке расползается уродливое мокрое пятно. Горячо… Смахиваю с лица капли воды, поднимаю взгляд на жену. Сожаление в глазах и прикрытый в немом крике рот даёт мне сумасшедшую эфемерную надежду.

Сдираю жгучую влажную ткань. Бросаю на пол. Снова вдвоём смотрим на уродливую припухшую кожу. Ровно в середину груди попала моя меткая амазонка. Будто мало сердце печет, так ещё напоминание будет в виде пятна.

Наплевать. Пусть.

— Я не хотел, — мой хриплый голос разрывает тишину. — Обидеть не хотел. Про него… Просто пойми меня. Ты везде с ним. Вот и сорвало к чертям. Но всё равно хочу знать.

— Садись обработаю рану и уходи, Андрей.

Не глядя на меня, тянется за аптечкой.

Ладно. Ладно…

Подхожу впритык. Руки при себе держу. Ирина делает шаг назад и предупреждающе смотрит. О, нет. Так не пойдёт. Ещё шаг. Она назад…

Ещё…Назад…

— Обрабатывай.

— Ты мне мешаешь. Стой на месте.

— Не могу.

— Андрей!

— Я тебе не мешаю.

— Мешаешь же… Остановись.

— Ш-ш-ш. Дай надышаться тобой. Хотя бы немного.

— Я не… Что ты… Убери руки!

— Не могу-у-у! Сиди смирно. Пожалуйста, Ириш. Пожалуйста…

— Не трогай! Не лезь!

— Буду трогать. Ты всё еще моя жена, Ир.