— Я, право, не встречал еще такой чудесной девочки, как ваша племянница, — сказал мистер Барч, когда дети вышли.
— Да, она становится с годами толковой, но очень еще невнимательная и непоседливая, — отвечала Миранда.
— Мой опыт показывает, что от недостатка, а не от избытка энергии происходит больше всего бед, — возразил мистер Барч.
— Из Ребекки вышла бы отличная миссионерка — с ее голосом, с ее магнетизмом, с ее даром красноречия, — вступила в разговор миссис Барч.
— Если бы ваши девочки пробыли у нас подольше, боюсь, что Ребекка превратила бы их в язычниц, — съязвила тетя Миранда.
Миссис Коб почти весь вечер молчала. У нее возникло предубеждение к мистеру Барчу, когда он вызвал Ребекку «проводить молитву». Она видела, как ее любимица страшно побледнела, как затрепетали тени ресниц у нее на щеках. Она представила себе, через какие адские муки должен был пройти «бедный ребенок». Теперь предубежденность почти прошла — священник был такой обаятельный и веселый… Но миссис Барч затеяла сейчас опасный разговор, и миссис Коб поспешила отвлечь ее вопросом о том, как часто приходилось менять лошадей на дороге между Риверборо и Сирией. Она сама понимала, что вопрос несколько странный, но главное было перевести беседу в другое русло.
Тем временем дьяконша Милликен обратилась к мисс Сойер:
— Миранда, а ты знаешь, кого напоминает Ребекка?
— Догадываюсь, что вы имеете в виду.
— Конечно! Вы тоже должны были это замечать. Я сперва думала, что она похожа на своего отца, которого она с такой любовью всегда вспоминает. Но похожа-то она на твоего отца, на Израэля Сойера.
— Что вас навело на такую мысль? — изумленно спросила Миранда.
— Я слушала, как она передавала на собрании ваше приглашение, и меня тогда осенило. Тут еще то знаменательно, что она сидела на том самом месте, где обычно сидел он, когда вел занятия в субботней школе. Помните, когда надо было сказать нечто важное, он вставал с места, подпирал щеку и слегка откидывался назад? И вот так же она — другие тоже обратили на это внимание.
Гости разошлись в девять, и в этот же час (непозволительно поздний для хозяек кирпичного дома) семья и оставшиеся гости стали готовиться ко сну.
Ребекка поднялась со свечой наверх, сопровождая миссис Барч, и, пользуясь случаем, что можно поговорить с глазу на глаз, робко сказала:
— Пожалуйста, объясните мистеру Барчу, что я не являюсь членом церкви. Боюсь, он опять попросит меня провести молитву, а мне так неловко объясняться при всех. Я даже и не знаю, какие слова подобрать. Тогда, на собрании, я просто готова была провалиться сквозь пол. Это ведь дерзость и грех — молиться перед старыми членами церкви и изображать то, чего нет на самом деле. Наверно, Господь думает, что я хвастливая и дурная.
Огонь свечи озарил ее нежное и такое смущенное лицо. Миссис Барч наклонилась к ней, поцеловала и пожелала доброй ночи. И еще она сказала:
— Я объясню мистеру Барчу, а Господь все поймет сам.
Наутро Ребекка проснулась в шестом часу и решила, что пора вставать. Дел по хозяйству предстояло столько, что уже не приходилось думать об отдыхе. Она выглянула в окно. Утро было мрачное, ветер бушевал в ветвях. «Тетя Джейн сказала, что встанет в половине седьмого, а в половине восьмого все сядут завтракать, — размышляла про себя Ребекка, — но ведь они обе болеют, а у тети Миранды столько хлопот… Пора потихоньку спуститься вниз и начать готовить сюрпризы».
Она надела стеганый халат и домашние туфли, спустилась вниз по «запретным» ступенькам парадной лестницы, осторожно затворила за собой кухонную дверь, чтобы никого не разбудить, и проделала все дежурные утренние процедуры, ставшие уже привычными. Потом переоделась и пошла в комнату к девочкам.
Вопреки намеченным планам, мисс Джейн, чувствовавшая себя лучше Миранды, так занемогла, что встать с постели рано утром не смогла. Миранда, занимаясь своим нехитрым туалетом, ворчала и укоряла всех на свете за то, что ей пришлось и еще предстоит перенести. Досталось даже совету миссионеров, который неизвестно зачем отправил Барчей в Сирию. Потом очередь дошла до самих Барчей: если уж отправились за границу спасать язычников, так уж сидели бы там и спасали, а не шатались по всему свету с кучей детей и не напрашивались в гости к тем, кто не желает их знать.
Джейн с простудой, жаром и головной болью беспокойно ворочалась на кровати. Как сестре удастся со всем справиться без ее помощи?
Миранда прошла через столовую, убрала лекарства, завязала платком голову и решила разбудить Ребекку, чтобы заставить ее заняться делами и заодно разъяснить, чем может обернуться непрошеное встревание не в свое дело.
Открыв кухонную дверь, она застыла в недоумении: не попала ли она по ошибке в чужой дом? Тени метались по потолку, в печке трещали поленья, чайник шумел и булькал, выпуская облака пара из своего широкого носа, на который был нацеплен клочок бумаги с надписью «Подарки от Ребекки». Кофейник стоял нагретый, аппетитно пахло свежемолотым кофе, а яичная скорлупа в ведре наводила на мысль, что кто-то уже занимается приготовлением завтрака. Вареный картофель и кукурузные лепешки лежали на подносе, а на кухонном ноже висела вторая бумажка: «Поздравления от Ребекки». Черный и белый хлеб, тосты, пончики были выставлены на столе, сливки с молока сняты, и даже кто-то уже успел сбегать в сыроварню за маслом.
— Кто же, как не Ребекка? — вздохнула Миранда, опускаясь в качалку. — Несносная девчонка! Но теперь я признаю, она и впрямь вся в Сойеров.
День и утро прошли замечательно. Всем оказывались уважение и почет, в том числе тете Джейн, которая, вместо того чтобы разболеться, почувствовала себя значительно лучше и смогла принять участие в развлечениях. Барчи с сожалением покидали гостеприимный дом, маленькие миссионерки, проливая слезы, клялись Ребекке в вечной дружбе. А Ребекка прочла им на прощание свои стихи, которые сочинила еще перед завтраком:
МЭРИ И МАРТЕ БАРЧ
Под небесами Сирии
Они в тепле и холе
Чудесно расцвели,
Как южные магнолии.
Не среди льдов Гренландии,
Не в Гималаях, нет, —
В прекрасной, теплой Сирии
Явились вы на свет,
Где так красивы в женщинах
Загар и стройный стан,
Но, к сожаленью, в Сирии
Так мало христиан!
Так притечём, потрудимся
Средь этих райских мест,
Чтоб идолопоклонники
Скорей надели крест.
Последствия визита в кирпичный дом не преминули дать результат. Для мистера и миссис Барч эти два дня были лучшими и оставили самые сильные впечатления с момента возвращения в Америку. Ну, а для соседей явился повод посплетничать.
Дьякон Милликен пожертвовал десять долларов на создание независимой конгрегации в Сирии, а миссис Милликен в связи с благородным порывом мужа испытала жестокий нервный припадок.
Вам, дорогой читатель, было бы приятно услышать, что после этого события Миранда Сойер изменилась, стала совсем другим человеком, но мы не скажем вам этого, потому что так не бывает в жизни. Дерево, двадцать лет росшее криво, не может распрямиться в мгновение ока. Но Миранда не осталась точно такой, какою была, изменения в ней все-таки произошли. Она позволяла себе куда меньше ехидных замечаний в адрес Ребекки, перестала быть резкой в суждениях о людях вообще и, помимо всего прочего, прониклась искренней верой в спасение своей души. И все это было связано в первую очередь с открытием, что Ребекка все-таки унаследовала фамильные черты Сойеров и не принадлежит всецело — разумом, душою и телом — к презренной рэндалловской ветви.
Все интересное в Ребекке, каждое проявление ее внутренней силы, способностей, дарований, отмечаемых в последнее время, — все это Миранда приписывала исключительно влиянию устоев кирпичного дома, и в ней росло чувство гордости — гордости ремесленника, своим упорством одержавшего победу над косным материалом. Но вплоть до последнего времени, даже после того, как вследствие телесного увядания она ослабила стальную хватку и перестала грубо давить на Ребекку, — никогда она не выказывала этой своей гордости прилюдно, равно как и наедине с Ребеккой не обнаруживала ни любви, ни ласки.
Бедный Лоренцо де Медичи, униженный, осмеянный, почитаемый за ничтожество лишь потому, что он ни в чем не походил на ее породу! А между тем, если бы в Риверборо каким-то чудом образовалось более солидное общество с разнообразными и гибкими мнениями, то, пожалуй, этот самый Лоренцо оказался бы единственным мужчиной, достойным внимания. Для его дочери было счастьем, что она унаследовала по материнской линии некую долю практической сметки; но даже если бы Лоренцо ничего не совершил в жизни, то и тогда его память заслуживала бы хвалы за одно то, что Ребекка не полностью пошла в Сойеров. Неисправимый, закоренелый неудачник, отец щедро передал дочери все то, что было в нем хорошего, и благоразумно предостерег против своих дурных наклонностей. Так трезво и проницательно оценить себя перед лицом потомства способны далеко не многие отцы!
Конечно, кирпичный дом не превратился в подобие заезжего двора, место невинного разгула и радушного гостеприимства, но чета миссионеров пробила брешь, и Миранда позволила «отвести лишнюю кровать на всякий непредвиденный случай» и переставить хрустальные стаканы в китайской горке с самого верха на вторую полку. Прежде Ребекке, чтобы взять их, приходилось двигать стул, а теперь ей довольно было привстать на цыпочки.
Это были значимые свидетельства того, что мисс Миранда стала одерживать первые победы над косностью и предубеждениями.
Миранда зашла так далеко, что даже разрешила Барчу во время посещения Риверборо по делам всякий раз ненадолго останавливаться у нее. Правда, она опасалась, что его преподобие успел уже сделать свой визит достоянием гласности и теперь все миссионеры в округе пожелают попастись на готовом, причем не день и не два.
По этому поводу она даже изящно вставила в какой-то разговор притчу о бродяге, который, получая радушный прием в домах, оставляет на воротах условные знаки для других бродяг. Не так уж было бы и хлопотно накормить одного, но если их сотни…
Конечно, в этой доморощенной притче имелась какая-то крупица правды, и мисс Миранда резонно беспокоилась, что на нее в будущем ляжет нежелательная ответственность.
Душа человека так же легко привыкает к хорошим делам ближних, как и к дурным. Довольно нашему угрюмому соседу отличиться однажды прекрасным словом или великодушным поступком, и мы уже будем ждать от него, что и в дальнейшем он начнет проявлять радушие, дружелюбие, сочувствие, готовность помочь. Уж если запущенный сад вдруг заплодоносил, то зачем же нам вновь видеть в нем тернии?
Не столь легко было определить, как повлиял визит на Ребекку. Однако, оглядываясь на это событие с дистанции прожитых лет, она сознавала, что с просьбы мистера Барча «провести молитву» началась целая эпоха в ее жизни.
Вы когда-нибудь замечали, какими обходительными, любезными, воспитанными чувствуют себя женщины, когда впервые примеряют новое платье? Замечали, какое благоговение переполняет вас, когда вы закрываете глаза, молитвенно складываете руки и совершаете поклоны? Тогда вы можете понять, сколь сильное влияние оказывают внешние обстоятельства на перемены в нашем внутреннем, духовном состоянии. Ибо внутреннее выражается во внешнем.
Только очень старый или очень испорченный человек не может духовно возрождаться. У молодой души всегда есть незримые крылья: само дыхание поднимает ее вверх.
Ребекку попросили выразить душевное состояние и чувства, о которых она имела лишь смутное понятие. Девочка покорно согласилась — и произнесла слова, в которых была правда. По мере того как она выражала свои стремления, они воплощались в жизнь.
Как тот голубь, с которым сравнивали новообращенного язычника, прянул на подоконник, так ее душа устремилась к великому свечению, поначалу скрытому от нее за туманом, но по мере приближения приобретавшему все большую ясность и яркость. Ощутить единство с чем-то великим, прежде не имевшим к нам отношения, — для детской души это поистине самый прекрасный путь к отысканию Бога.