...Лететь из Москвы до Дели долго, целую ночь. В самолетах я обычно не сплю, не получается. На этот раз удалось скрасить тоску тем, что предложил классику армянского кино Генриху Маляну поиграть в русские шашки. Создатель "Треугольника", "Мы и наши горы", "Наапет", предчувствуя, видимо, сходную с моей бессонницу, легко согласился, хотя, как вскоре выяснилось, этот род досуга не был лучшим средством для демонстрации его сопутствующих талантов. Он проигрывал подряд, причем быстро. Но не обижался, а сразу говорил "давай еще". Чтобы скоротать ночь, потребовалось примерно сто партий. С сухим счетом. Умение проигрывать и не обижаться свидетельствовало, прежде всего, о спортивной латентности натуры народного артиста СССР. По той поездке он запомнился мне как милейший, интеллигентнейший человек.
Еще одной звездой в нашей делегации была красавица Вера Алентова, женщина сдержанная, знающая себе цену. С ней нас потом кто-то из посольских сводил в торговые ряды, где в тесном магазинчике у хозяина, чуть знавшего по-русски, мы приобрели, конечно же, кожаные пиджаки: я себе, она мужу - Владимиру Меньшову, оскароносцу...
Но речь не о том. Отправляясь в Дели, как было сказано, я лелеял мысль собрать там перед телекамерой всех представителей семьи Капуров и с ними побеседовать. Славная была идея. Однако выяснилось, что Радж Капур в Дели приехал, его брат Шаши тоже, а всех остальных дела разбросали по разным концам Индии и мира.
Получил я эти огорчительные для себя сведения на упомянутом уже приеме, который устроил для гостей фестиваля Радж Капур. Только частично идею удалось осуществить позже, на фестивале Московском, куда глава кинематографического клана Радж приехал с тремя сыновьями: Риши, Рандивом и Радживом. Вот тогда-то они и уселись рядком под софитами, и мы поговорили.
А вот с Шаши Капуром я в Дели встретился. По почте "Советского экрана" было видно, насколько он у нас популярен, насколько читателям интересно все, что с ним связано. Интервью прошло в телепередаче, но, как и всегда, сильно сокращенным. Здесь, пожалуй, можно вспомнить его в более полном виде.
Ведущий. Шаши, давайте сначала разберемся в родословной Капуров. Капуров много. Раджа наши зрители полюбили после "Бродяги", "Господина 420", других лент, шедших в советском прокате. Вы его младший брат?
Ш.Капур. Да. Нас у отца, Притхвираджа Капура, трое сыновей. Я младший. Мой отец приехал в Бомбей после окончания университета в конце двадцатых годов. Основал здесь театр, снимался в немых фильмах. Когда три его сына выросли, то тоже пришли в театр, а после в кино. Потом сыновья женились, их дети получили образование и тоже оказались в кино. У меня два сына. Один, Кумал, сейчас снимается в главной роли. Другой, Карн, хочет быть оператором. А дочь пока учится в школе. Кстати, Кумал отлично плавает, он занимался у советского тренера...
Ведущий. А Риши? Он тоже у нас очень популярен.
Ш. Капур. Это мой племянник, сын Раджа..У него своя студия в Бомбее. Шаари Капур, наш средний брат, - владелец нескольких кинотеатров, прокатчик. Такая у нас семья. Все работают - кто на студии, кто в театре. Сейчас я сам занимаюсь постановкой фильма. Главную роль в нем играет моя жена Дженифер. Кроме того, я недавно открыл в Бомбее свой драматический театр, в котором идут Брехт, Шекспир, пьесы по сюжетам "Махабхараты" и, конечно, по сюжетам из современной нашей жизни.
Ведущий. Как вы понимаете смысл своей работы в искусстве? Ведь не только ради денег все это делается...
Ш.Капур. Когда умер отец, он не оставил нам никакого наследства, никаких богатств, ни денег, ни драгоценностей, ни всяких там бус и колец - ничего этого не было. Он оставил нам надежды и доброе имя. А еще - большие знания о кино, о театре, об универсальности нашей гуманной профессии. Нет, это не бизнес и не деньги... Для меня искусство - это прежде всего посол добра и доброй воли, главное в искусстве - способность объединять людей разных наций и разных стран.
Ведущий. Что бы вы хотели сказать о ставших традиционными связях индийских и советских кинематографистов?
Ш.Капур. Они насчитывают уже ни одно десятилетие. Но сегодня, мне кажется, здесь обозначился новый этап. Я приветствую и новые совместные фильмы, такие, например, как "Приключения Али-бабы и сорока разбойников", и расширение взаимного проката фильмов, и укрепление нашей дружбы по всем направлениям
Ведущий. Спасибо вам, Шаши, за эту беседу. И всем Капурам, сколько их ни будет, всем желаю счастья!..
Обозначенный Шаши Капуром "новый этап" давно стал старым и о нем вряд ли кто-то может сегодня вспомнить. Сегодня на новый этап вышла вся Индия в целом. Но не хочется забывать те первые ростки взаимосимпатий и творческих взаимопроникновений, потому что на новом этапе теперь и Россия. Верится, что обеим странам дальше идти вместе. Пусть и оборваны сугубо кинематографические связи, может быть, для их восстановления найдутся силы, найдутся желающие. Не будем спешить забывать славное былое...
После беседы с Шаши Капуром стало понятно, что для разговора в "Кинопанораме" об индийском кино материал уже имеется. Но для полноты картины нужно было бы показать еще и женщину, подумал я, какую-нибудь из их звезд. Выбор был сделан в пользу Шабаны Азми - самой, наверное, известной в то время и у нас, и в Индии. Совсем молоденькая, она к тому времени уже снялась в двух десятках фильмов и примерно в стольких же одновременно снималась. У них там это возможно. Я же говорил, сколько в год там выдается на гора фильмов. Так что звезды - нарасхват.
Кстати, как признался в нашем разговоре Шаши Капур, в один из моментов своей карьеры он "держал в руках" 150 (!) договоров. Увидев мое удивление, пояснил: просто хотелось посмотреть , "сколько договоров одновременно может иметь такой средний актер, как я"...
На уже упомянутом приеме у Раджа Капура с помощью представителя "Совэкспортфильма" Евгения Бегинина, блестяще говорившего по-английски, мы, подъехав с бокалами к Шабане Азми, договорились о встрече для советской "Кинопанорамы". Условились и о месте встречи: у кинотеатра "Плаза", где шли фильмы внеконкурсной программы, перед входом, сразу после утреннего сеанса. Она выйдет, камеры уже будут стоять, и мы поговорим...
Наивность этого плана мы не осознали даже тогда, когда вместе с оператором Владимиром Степановым и корреспондентом Гостелерадио в Дели Эдуардом Сорокиным заблаговременно прибыли к месту встречи. Огромная молчаливая толпа, которую оттесняли от подъезда и от нас местные полицейские, вооруженные толстыми бамбуковыми палками, затопила тротуары и часть ближайших улиц. Мы выгрузили из машины аппаратуру и заняли свободный пятачок перед подъездом. Я бы сказал, что толпа была настроена благодушно. Ее не мы интересовали, а "звезды", которые вот-вот должны были появиться после просмотра. Они там - подлинные кумиры, им буквально поклоняются, взглянуть на них хотя бы одним глазком - предел мечтаний каждого простого индуса.
Пока звезды не появились, все, естественно, рассматривали нас, белолицых. В один из моментов, прорвавшись сквозь полицейское оцепление, ко мне подскочил худой маленький человек в холщевой рубашке до пят и, воздев палец, с восторгом выкрикнул: "Грегори Пек?!"
Значит, не только своих узнают, но и американских! Только иногда ошибаются... Полицейский огрел кинолюба бамбуком, и тот, накрыв голову руками, нырнул в толпу.
А мы ждали Шабану Азми. Режиссерская наша идея заключалась в том, чтобы запечатлеть беседу с актрисой перед кинотеатром, в обстановке улицы, на фоне народа. Все предвещало успешное воплощение замысла: над головой голубое небо, кинотеатр на месте, людей много, даже больше, чем надо бы. Осталось дождаться красавицу Шабану.
Чем ближе был конец сеанса, тем все очевиднее скукоживался тот свободный островок, на котором мы ютились. Вскоре мы трое взялись за руки, сдерживая напирающих индусов, чтобы не дать затоптать наши серебристые ящики и кожаные кофры с оптикой, камерами, магнитофонами.
Сеанс, наконец, закончился. Толпа прянула куда-то в сторону от нас, и я увидел в просвете между головами выбегающего из подъезда киногеничнейшего красавца в белом костюме - неотразимого Дени Дэнгсонгпа. Он проворно нырнул в машину и уехал. Чуть ослабевшее давление на нас тут же умножилось. Сквозь плотно окруживших его людей, полусогнувшись и любезно улыбаясь, пробирался к своей машине Шаши Капур. Вот он достиг цели, подарил последнюю улыбку сквозь поднятое стекло и тоже исчез.
Кто там еще выходил или выбегал из кинотеатра, мы уже не видели. Может быть, Санджив Кумар, Дев Ананд или Амитаб Баччан - кумиры индийской толпы тех лет. Но мы ясно видели, что худые смуглые люди в длинных рубашках уже взбираются на капот и крышу нашего очень симпатичного казенного "фордика" - сверху обзор лучше...
- В такой обстановке работать невозможно, - оценил ситуацию Сорокин. - Надо уходить, если сможем...
С Шабаной Азми встретились через день и во внутреннем дворике отеля, где она остановилась, без помех записали интервью. Правда, изо всех окон вокруг гроздьями свисали головы любопытных. В ответ на рассказ о наших вчерашних злоключениях она только рассмеялась. Ей-то было не в новинку.
В интервью для "Кинопанорамы" Шабана Азми с удовольствием вспомнила свои поездки на московский и ташкентский кинофестивали, говорила, что и она, и ее отец, известный в Индии поэт, с восхищением следят за успехами советского народа и высоко ценят советское киноискусство.
А теперь предложу вашему вниманию маленький детектив в духе Ираклия Андроникова: загадка одного портрета. Именно здесь надо о нем рассказать, потому что он тоже связан с Индией, с Шаши Капуром. Но по порядку...
Проходит три года, и я снова оказываюсь в Индии. Предстоит побывать в Дели, Мадрасе и Бомбее. Спутником моим назначен талантливый узбекский режиссер 42-летний Эльер Ишмухамедов. Он строен, красив и "реально талантлив", если употребить недавно вошедшее в словесный оборот определение. "Реально сильная книга", "реально смешной концерт", "реально образованный человек" и т.п., наверное, слышали... Закончив ВГИК, Эльер очень скоро выступил с картиной, о которой реально заговорили все - "Нежность". Лента собрала много призов на кинофестивалях и очень полюбилась зрителям. В ней была первая любовь, молоденький Родион Нахапетов, жаркий Ташкент, романтическое ожидание взрослости - это было чисто, возвышенно, узнаваемо, и это покоряло. По-моему, то был и дебют талантливого сценариста Одельши Агишева. Потом они вместе сделали еще несколько лент, в том числе и ставшую такой же знаменитой, как "Нежность", "Влюбленные".
Незадолго до нашей совместной поездки Ишмухамедов выпустил мощную ленту "Юность гения" - об Авиценне. Там в одной из ролей была занята модная в те времена целительница Джуна. Реальная Джуна явно впечатлила самого режиссера, и при нашем знакомстве он много о ней рассказывал, старался жить и питаться по ее советам, то-есть не просто, а с пониманием тайных связей пищи бренной с духовным миром питающегося. Именно когда выпало оказаться в Индии, Эльер проходил период голодания. Он голодал истово и непреклонно. Может быть, еще и поэтому его тянуло поговорить именно о питания. Хотя бы правильном. Кто о чем, а голодный, понятно, о еде.
В первые дни он приходил вечерами ко мне в номер и подолгу рассказывал, как надо жить. Особенно, - вы уже поняли - как питаться. Однажды я взмолился: "Эльер, завтра рано вставать. Я про пользу голодания и без того изрядно понаслышан, даже Брэгга читал, но еще и не спать - это слишком".
Эльер удалился, по-моему, не обидевшись. Он был по-восточному мудр, а потому покоен. Недоверие иных к вековым заветам аюрведы его не возмущало: эти иные просто мало знали про то, что недавно узнал он и во что поверил преданно.
Сон мы наладили, а вот проблема голодания получила продолжение.
Уточню, что нас с Эльером послали в Индию, чтобы мы отобрали фильмы для очередного Ташкентского кинофестиваля стран Азии, Африки и Латинской Америки. Таких индийских продюсеров, которые не хотели бы попасть в Ташкент, не было, все хотели - трибуна-то очень представительная. А это значило, что, не имея другой возможности умаслить полномочных представителей большой дружественной страны, нас обильно и, прямо скажу, сверхизысканно кормили. Что выставлялось на стол в самых шикарных ресторанах, описать просто не берусь, потому что не хватит ни образования, ни подобающих слов. Это было не просто на убой - это возвышало и в некотором роде разрывало душу. А Эльер Ишмухамедов сидел за столом и ни к чему не притрагивался. Щедрые индусы смотрели на него с испугом: не нравится?! Чем-то обижен? Все за столом ели, пили, произносили спичи, а он не ел, не пил и поскольку был невероятно голоден, окружающих, наверное, тихо ненавидел.
Вспомнилась вдруг схожая ситуация из другой поездки - с "Кинопанорамой" на телевизионный фестиваль в Армению. Там кормили аналогично. Однажды повезли в глубинку, в район. Сначала на границе районов всех подвели к столам под открытым небом, которые ломились от яств, потом переместили в райцентр, где усадили за новые ломящиеся столы. Но я накануне чем-то отравился и, сами понимаете, со следующего утра ничего в рот брать не мог, чтобы не сорвать предстоящую съемку. И должен признаться: когда голоден, ненавижу весь мир - такая, вот, у меня пагубная особенность.
Перед тем как сесть за те, вторые, столы, я на беду местного начальства прошелся по райцентру, и по ходу заглянул в местный продмаг. Знакомство с жизнью. Такой нищей пустоты и убожества на прилавках и в пустых витринах я не встречал никогда. Чем же люди здесь питаются?...
Во главе просторного стола, ломившегося от снеди, расположился первый секретарь райкома партии с членами бюро, а на тесно сдвинутых стульях по периметру все мы - телевизионщики. Причем не только "Кинопанорама", а и другие съемочные группы, приехавшие из разных республик. С обедом запозднились, поэтому народ стал есть и пить в большую охотку. Кроме меня. По выше названной причине. Я единственный скучал, наливаясь раздражением.
- А теперь пусть Даль Константинвич скажет! - раздались крики с разных концов стола. Видимо, гостям хотелось сделать подарок хозяевам. Я все-таки был здесь единственным лицом, которое в стране узнавали, "звезда", так сказать. "Скажите, что-нибудь", - попросила и Ксения.
Встал, будучи налитым голодной горечью. С утра ее скопилось много. Поблагодарил хозяев за теплый прием, за распахнутое перед нами щедрое угощение, а потом сообщил о впечатлении, которое произвел местный так называемый продовольственный магазин и пожелал, чтобы люди района каждый день имели на своих домашних столах все то же самое, что мы видим сейчас на столе, за которым сидим.
Получился немалый шок. Кто-то под столом пожал мне руку, кто-то забежал со спины и шепнул в ухо: "Здорово сказал!.." А секретарь райкома поднялся с наполненной рюмкой и стал докладывать об успехах района, несмотря на временные трудности. Перечисление успехов заняло минут сорок, поскольку их было много и ни об одном хозяин района не пожелал забыть.
Много лет спустя подошел незнакомый человек: "Я до сих пор рассказываю, как вы тогда выступили... Ну, вы дали!.. Я же там был, я был тогда зампредом Молдавского телевидения..."
Никто ни тогда, ни после так и не узнал, что причиной шокирующего выпада вместо тоста было не какое-нибудь заскорузлое диссидентство, а элементарное чувство голода, имеющее особенностью приводить человека в крайнее раздражение.
Эльер Ишмухамедов голодал добровольно, а я наблюдал за его мучениями. Сердце наполнялось жалостью, а рассудок подсказывал, что ничем хорошим это не кончится. Ведь и на самом деле его последовательный отказ от любой пищи, в том числе и самой дорогой, приводил в недоумение индусов, угощавших нас щедро, от всей своей коммерческой души.
Когда мы в очередной раз обсуждали перед сном тайные возможности эзотерики, я попытался объяснить своему доброму спутнику нелогичность, с моей точки зрения, его поведения: "Понимаете, Эльер, я тоже признаю возможные заслуги голодания перед нашим здоровьем. Но я лучше буду голодать у нас, в Москве, но отказываться от того, что здесь подают, очень неразумно. Когда еще снова сюда попадем ..."
Через пару дней он говорил: "Вы мудрый человек, у вас надо учиться! Такое счастье именно здесь не голодать, спасибо, посоветовали, буду голодать у нас..." - И неопределенно махнул рукой, как бы указывая место в пространстве, где пища хуже и где от нее легче будет отказаться.
Индусы сразу перестали смотреть на Эльера с опаской, а очень даже его полюбили: не только кормили, но и без устали подливали. Эльер блаженно соглашался. Он стал засыпать на просмотрах, потому что впечатлений и так много, а индийские фильмы длинные и, даже прокручивая с помощью пульта бесконечные музыкально-танцевальные фрагменты, они все равно длинными остаются. Сытый Эльер был рядом, а прокручивал я, потому что бдел из чувства нашей общей с ним государственной ответственности.
В Мадрасе местный экспортфильмовец продумал для нас культурную программу. У него дома мы на большом телевизионном экране часами прогоняли бесконечные индийские ленты, принимая решение, какую приглашать в Ташкент, а какую не приглашать, а в паузах он свозил нас, например, на развалины древнего индуистского храма. Там под сводами лежал на боку огромный, пятиметровый, наверное, каменный фаллос, поверженный неведомой силой несколько тысяч лет назад. Походили вокруг, посмотрели, как он лежит, на всякий случай я стащил с головы бейсболку - из уважения к чувствам древних. Поискал глазами Эльера. Он стоял в стороне, делал руками круговые движения, складывал ладони перед грудью и сосредоточенно шевелил губами - используя момент, подзаряжался местной праной, то есть пищей духовной.
Что же касается нашего единого теперь восторженного отношения к пище бренной, иначе говоря, ко всякого рода индийской вкуснятине, то, как скоро выяснилось, ее не смогла перешибить даже зримая близость смерти. Хотя бы и чужой. Объясню...
Как знак высшего гурманства в конкретных условиях Мадраса, принимавший нас экспортфильмовец предложил отведать лобстеров, Он знает местечко, где их отменно готовят. Предложил, мы сразу согласились, и он повез нас к океану. Когда до тщедушного, в два дощатых этажа ресторанчика оставалось всего ничего, он уже был виден вдалеке у водной кромки, мы увидели, как там же над водой и пляжем выписывает крутые дуги миниатюрный самолетик-биплан. Меньше нашего кукурузника. Вдруг одну свою дугу самолетик не закончил: зацепился спаренным крылом о воду и мгновенно исчез из поля зрения.
Самолет упал недалеко от берега. Потом стало известно, что это два молодых человека взяли на прокат авиетку ( частный аэродром был неподалеку) и выпендировались перед девушками на пляже. Когда мы подъехали к ресторанчику, у воды суетились люди, моторная лодка, оставляя за собой разматывающийся трос, двигалась к торчащим над волнами колесам. Самолет перевернулся, накрыв пилота и пассажира.
Потом притягивали самолет к берегу, извлекали два тела. Они уже не дышали.
Надо сказать, что всю эту работу выполняли в основном простые советские туристы. Я их узнал: летели в одном "Боинге" из Бомбея сюда, в Мадрас. Там они узнали меня, и дело дошло до автографов. Пока индусы вяло глазели, разводили руками и цокали языками - у них же к смерти свое отношение - спокойное, реинкарнация выручит, наши люди и за трос тянули, и тела передавали с рук на руки, и уложили несчастных под навесом и принялись делать искусственное дыхание.
И вот мизансцена: на лежаках под навесом делают искусственное дыхание, такое долгое, что уже ясно - не поможет, а чуть выше, на втором этаже, в гостевой фанерной комнатке нам приносят лобстеры - источающие неслыханный аромат, наглые, красные, огромные, и к ним в придачу по молотку, чтобы крошить могучие хитиновые панцири.
Что делать?.. Вооружились молотками и реинкарнировались в бесчувственных обжор.
Но я, собственно, начал эту главу с того, что пообещал читателю нечто, напоминающее детектив. Пока же про два трупа рассказано, но нет ничего про расследование. Правильно. Исправляюсь...
В Бомбее Шаши Капур пригласил нас с Эльером к себе домой. Его гигантская квартира занимала половину самого верхнего этажа в небоскребе, оттуда открывался бесконечный вид на океан. Познакомились с его сыном - Куналом и с дочерью - Санджни. Они только что вернулись из Англии, где их мать, Дженнифер, перенесла тяжелую операцию. В рабочем кабинете Шаши показал мне висящую на стене цветную репродукцию с портрета, мастерски выполненного гуашью: немолодой осанистый человек, умное, выразительное лицо, облачен в нечто индийское.
- Мой отец, - пояснил Шаши, - Притхвирадж Капур. А портрет писал какой-то советский художник, приезжал в Индию в начале пятидесятых, - я был мальчишкой, помню... Очень удачная работа, очень похож. У нас она размножена миллионными тиражами на открытках, марках, в репродукциях. Вот только имени художника не знаю. Мне говорили, что оригинал хранится в каком-то московском музее. Если бы удалось найти автора, я бы заказал ему копию, и она бы была установлена в Национальной галерее Индии. Много лет ищу - не могу найти...
- Попробую вам помочь, - сказал я осторожно, не очень представляя, что придется предпринять.
Не могут же не обнаружиться какие-то концы, - думалось мне, - портрет явно мастерский, позирует - классик индийского театра и кино, огромные тиражи, да и не так уж много художников отправлялись от нас "за три моря" в пятидесятые годы...
- Если что-то выясню, сообщу летом, на Ташкентском фестивале, - пообещал я. А дело было примерно в марте.
Шаши говорил, что если и приедет в Ташкент, то с женой Дженнифер, лишь бы она поправилась. Кстати, его визит мог бы быть и в некотором роде символическим: как раз исполнялось тридцать лет с момента первой встречи индийских кинематографистов с Москвой, которую мы видели в хронике в просмотровом зале у Раджа Капура, когда он прослезился..
Хозяин ушел к гостям, а я еще остался в кабинете, чтобы пристальнее рассмотреть картину и, может быть, прочитать автограф в нижнем углу. Не получилось - почерк неразборчив.
Шаши сказал, что оригинал в каком-то московском музее. Возможно, заблуждается, а, может быть, так и есть. Надо проверить. В Москве сел на телефон. В музее Востока - нет, в Третьяковке - нет, в Пушкинском музее тоже нет. Круг замкнулся. В Москве много и других музеев, но шанс найти такую работу у них вообще равен нулю.
В длинный ряд выстроились вопросы, на которые не находилось ответов. А найдись, - какой получился бы сюжет для "Кинопанорамы"! Может быть, оригинал затаился в частном собрании? Тогда его искать, - что иголку в стоге сена... И вообще он может оказаться не в Москве, как предполагал Шаши, а, скажем, в Ленинграде? И вообще, жив ли автор, ведь столько лет прошло! А если нет, кто хранит его работы?
В Ташкент Шаши Капур не приехал. Значит, Дженнифер не смогла. Да и сказать мне было нечего.
А года через два Лев Рыбак из издательства Союза кинематографистов предложил написать небольшую книжку про "Кинопанораму", что я и сделал с удовольствием. Но еще до выхода книжки историю с поиском автора портрета Притхвираджа Капура я изложил в журнале "Молодая гвардия", а в конце написал: "Может быть, кто-то из читающих эти строки имеет сведения об исчезнувшем оригинале? Тогда, пожалуйста, откликнитесь!".
И, представляете, отклик пришел! Всего один, но совершенно исчерпывающий. Я успел его вставить в книжку, которая была уже набрана. Привожу полностью. Писала А.Спиридонова из города Новокуйбышевска: "Я люблю Шаши Капура так же, как и многих других индийских актеров. Так вот, у меня есть этот портрет. Я его вырезала года два назад из журнала "Огонек" за 1955 год. Написал этот портрет Виктор Семенович Климашин (1912 - 1960 г.г.). Все приметы, которые вы даете, совпадают... Но у меня есть этот портрет еще и открыткой из серии "По Индии", издательство "Советский художник", 1955 год. Все это осталось у меня от дедушки. Посылаю Вам эту открытку и, если это тот портрет, о котором вы говорите, то я буду очень рада, что смогла помочь Вам".
Я взглянул на открытку, Да, это был именно тот портрет...
На следующий день я отправил два письма: одно, благодарственное, А. Спиридоновой в Новокуйбышевск, другое в советское посольство в Дели для передачи Шаши Капуру в Бомбей.
Справка из сегодня. Виктор Климашин - замечательный художник-график, один из лучших русских мастеров акварели и гуаши, фронтовик, вместе с Николаем Жуковым автор легендарного плаката "Отстоим Москву!", был художественным редактором журнала "Огонек". Его работы есть в Третьяковке, в Русском музее, в Центральном музее Вооруженных сил и др. После очередной поездки в Индию заболел и умер в 48 лет.
Так что, Шаши Капур уже не смог бы заказать автору копию портрета своего знаменитого отца. Ведь от кончины художника до нашего разговора в Бомбее минуло почти четверть века.
Расследование можно было считать законченным.
"Кинопанорама" прожила в эфире лет сорок, продемонстрировав тем самым не только свою безусловную профессиональную добротность, но и готовность улавливать перемены, способность оперативно разворачиваться под ветрами, прилетающими то с полей партийной нивы, то из сферы кино, а то и пригибаться просто так, на всякий случай. Осторожность - залог устойчивости.
Когда на Васильевской воцарился Климов и стало понятно, что Орлову предстоит уходить "по собственному желанию", "Кинопанорама" из моей жизни исчезла тут же. Все получилось просто: они перестали звонить, а я не считал нужным докучать напоминаниями. Да и то сказать: шесть лет вместе - хватит...
Но не хочется заканчивать кинопанорамную исповедь на грустной ноте. Завершу все- таки сюжетом, который в "Кинопанораме" был показан, а добывание его обернулось путешествием в поразительную экзотику.
То был третий мой вояж в Мексику. Все были связаны с отбором фильмов то для Московского, то для Ташкентского фестивалей.
Сразу после приземления (дорога заняла больше двадцати часов, день поменялся местом с ночью) устроили летучее совещание: что и когда предстоит сделать? Сначала с представителем "Совэкспортфильма" Алексеем Расторовым составили план работы на все дни, потом к нам присоединились собственный корреспондент Гостелерадио СССР в Мексике Игорь Горанский и кинооператор Юлий Кун. Выяснилось, что единственным днем, свободным от просмотров и деловых встреч, будет воскресенье. Вот в воскресенье и решили поработать для "Кинопанорамы".
...Несколькими машинами мы выехали в южном направлении от Мехико и спустя полтора часа поднимали колесами бурую пыль в городке Тананго дель айре, что в переводе означает "Тананго на ветру". Действительно, солнцем выжженная местность неутомимо продувается здесь ровными сильными ветрами. Украшение горизонта - два полуспящих вулкана, будто два сточенных зуба в гигантском рту. Они разместились рядом, нахлобучив на усеченные конусы снежные венцы. У вулканов оказались простые, наверное, для местного уха и не очень для нашего названия: один - Истаксиуатль, другой - Попокатепетль...
Еще три километра проселка - и взору открылось нечто вроде приземистой каменной крепости: старинное мексиканское поместье, хорошо отреставрированное, приведенное в надлежащий вид. По местному называется асиенда. Стены, амбары, жилые строения, часовня сложены из бурого крупного камня. И - контрастом к любовно ухоженной старине - прилепившаяся обок с проходом в обводной стене внушительных размеров круглая серебряная тарелка антенны для космической связи.
У ворот нас поджидал худощавый человек лет сорока пяти, в парусиновых брюках и холщевой рубашке на выпуск - Висенте Сильвио, хозяин асиенды, которая с этой самой минуты и стала раскрывать нам с его помощью свои тайны.
Тяжелые ворота с чугунными запорами раздвинулись и пропустили нас в глубь поместья. В центральном доме, где мы сразу принялись искать место для съемки, обнаружились длинные залы, погруженные в прохладный полумрак, в котором загадочно проступало их убранство - сплошная старина и экзотика: седла и конская утварь, мастерски выделанная, оружие, орудия труда, произведения искусства чуть ли не периода майя и ацтеков. И тут же призы кино- и теле- фестивалей, шахматные наборы из обсидиана, морские раковины размером с бочонок, искусные модели парусников, древние скульптуры слонов, выполненные из пересохших крашеных дощечек... Словом, это был и музей, экспонаты которого собирались по всей Мексике, и хранилище уникального реквизита для исторических фильмов, коль потребовалось бы придать им неповторимый исторический и национальный колорит.
Пора объяснить, куда же мы, собственно, попали. Для этого надо подробнее сказать о хозяине асиенды, о Сильвио Висенте. Он оказался внуком знаменитого в латино-американском мире Висенте Ломбардо Толедано, известного деятеля мексиканского и международного рабочего движения, бывшего в 1938 году председателем Конфедерации трудящихся Латинской Америки, а в 1945-м - вице-председателем Всемирной федерации профсоюзов, лидером Народной партии Мексики, членом Всемирного Совета Мира. Был он к тому же видным философом и блистательным оратором. Когда в дни религиозных праздников он выступал перед церквами, церкви пустели, - все хотели послушать именно Толедано. Даже святые отцы констатировали: "Когда он говорит, церковь молчит".
Так вот. Наш Висенте Сильвио был верен заветам деда. Он получил философское образование, а целью его жизни стало создание студии для выпуска телевизионных фильмов. Но только таких фильмов, в которых бы звучала идея мексиканской национальной и государственной самостоятельности в пику политической и экономической экспансии северного соседа. Звучала здесь, дома, и во всей Латинской Америке. Человек не очень богатый, он-таки сумел своего добиться. Асиенда, куда мы приехали, - это и есть та самая студия.
Просторные каменые подвалы переоборудованы под съемочные павильоны, внутренности старинной церковки преобразованы в тонстудию с поразительной по чистоте акустикой, есть монтажные, съемочная и звукозаписывающая аппаратура - по самому последнему слову техники. Тут же уютная гостиница, столовая, бар - любой группе, приехавшей работать, есть где поселиться и где питаться. К услугам киношников небольшой автопарк, лошади в конюшне, а вокруг тщательно обработанные поля: урожай с них поступает на стол живущих и снимающих кино в асиенде. Электричество свое, вода тоже. Мобильной телефонной связи тогда не было, поэтому связь с внешним миром осуществлялась по рации. Вот такой здесь был своеобразный "Наутилус", только не в океане, а на суше - причалил к подножию вулканов, вздыбленных над оранжевыми просторами Мексиканского нагорья.
- А сами вы фильмы ставите? - спросил я Висенте.
- Нет, я не режиссер, я продюсирую.
- Мечта сбылась?
- Да, я этого хотел, и счастлив, что это есть. Нам бывает трудновато, средств не хватает, но я оптимист. Мы делаем свое дело, и оно прекратиться не может.
- На какую же территорию вы в состоянии транслировать свои фильмы?
- Там, на вулкане, - он показал на вершину Попокатепетля, - установлен ретранслятор, он принимает наш сигнал и может передать его в любую точку страны. У въезда вы видели антенну - у нас надежная спутниковая связь.
- Но, Висенте, наверное, ваша работа не так уж для вас безопасна. Она может кому-то не нравиться...
- Да, - просто согласился он. - У меня есть охрана, - и добавил: - невооруженная...
Жена Висенте - бывшая актриса. Карьеру оставила, чтобы быть с мужем в его деле. У них четверо детей. Висенте показал их комнаты - на окнах чугунные решетки, а когда дал заглянуть в их с женой спальню, улыбнулся и выхватил из шкафа тяжелую автоматическую винтовку. На охрану, как говорится, надейся, а сам не плошай...
Так жил и работал мексиканец Висенте Сильвио. Что с ним сейчас, да и жив ли, ведь столько лет прошло?.. Тогда он считался зачинателем частного телевидения на латиноамериканском континенте.
Все, что узналось об уникальной асиенде и ее обитателях, никак не могло уложиться на одной страничке "Кинопанорамы". Но узналось все-таки не напрасно, появился соответствующий настрой, когда Юлий свою камеру включил, а спецкор Игорь взял на себя функции звукооператора.
Они снимали, я рассказывал. Потом это было в эфире. Здесь работал Сергей Эйзенштейн, когда снимал свой фильм "Да здравствует Мексика!". Здесь, внутри асиенды, специальной табличкой помечено место, с которого великий Диего Ривера писал одну из своих картин. Сюда наведывался Владимир Маяковский. Сергей Бондарчук снимал на просторах Центральной Мессы "Мексику в огне". Сказал тогда и о том, что по телевидению Мексики в честь 40-летия нашей Победы прошла демонстрация эпопеи Юрия Озерова "Освобождение". Похоже, сказал я, что мексиканцы вообще стали чаще видеть советские фильмы.
- Ты прав,- согласился кинорежиссер Гонсало Мартинес. Он тоже приехал с нами, и мы его снимали. - Недавно в Национальной синематеке прошла ретроспектива советских фильмов. Так, знаешь, зал был переполнен. Смотрели "Мать", "Конец Санкт-Петербурга", "Арсенал", "Землю", "Чапаева", "Ленина в Октябре", "Летят журавли", "Балладу о солдате", целых три фильма Никиты Михалкова: "Раба любви", "Обломов", "Пять вечеров". Передай Никите поздравления - был огромный успех.
И Гонсало Мартинеса, и другого мексиканского режиссера - Серхио Ольховича я пригласил участвовать в "Кинопанораме". Оба прибыли в одной из машин нашей кавалькады. Приехала с ними и красавица-актриса Бланка Герра.
Гонсало, давая интервью, говорил по-русски. В 1968 году он закончил в Москве наш институт кинематографии. Стал с тех пор одним из ведущих киномастеров Мексики. Мы с ним познакомились раньше, когда я второй раз приезжал сюда, потом встречались на фестивалях в Москве и Ташкенте. В этот приезд у него дома хорошо пообсуждали возможности его нового постановочного замысла - о временах майя и испанских конкистадоров, о жестоком Кортесе-завоевателе, Гонсало называл его "черным героем". Этот замысел он разрабатывал с Эдвардом Радзинским, ждал от него сценарий.
Оказалось, что и у Ольховича ближайшая режиссерская работа будет основана на сценарии русского драматурга - Валентина Ежова, нашего сценарного классика, одного из создателей "Баллады о солдате".
Пока общался с режиссерами, Бланка Герра на лужайке перед домом занималась собачкой, голой до неприличия и даже до некоторого отвращения - ни одного волоска на голубой коже. Такие, оказывается, обитают в Мексике собаки. Здесь же, в тени от дерева начали снимать, но ничего не получилось: то и дело истошно кричали павлины, бродящие рядом.
Они так кричали, что для разговора с Бланкой пришлось уйти в прохладу дома и расположиться там на фоне стеклянных витрин с мексиканскими раритетами.
Бланка говорила охотно, подробно, о родителях, о том, что актрисой хотела стать с детства, что учится в университете. Не баловень судьбы, все - трудами: и петь, и танцевать, и играть на музыкальных инструментах.
Советские зрители в то время могли видеть Бланку в трагической роли крестьянки у Бондарчука в "Красных колоколах", и в ленте "Мотель", приобретенной нашим прокатом. А я увидел ее еще в двух фильмах, просмотренных в тот приезд: "Продавец лотерейных билетов" и "Ориноко". В первом она - несчастная жена нищего недотепы, которому выпал большой выигрыш в лотерею, во втором - задорная певица и танцовщица.
В завершение осторожно подъехал к ней с предложением что-нибудь напеть или станцевать прямо здесь, для зрителей "Кинопанорамы". Отказалась: "Без подготовки буду выглядеть глупо..."
Настаивать не стал. Кинозвезды лучше знают, в каких ситуациях как они выглядят.
Камеру выключили, свет убрали, и мы вышли на лужайку к павлинам.
- Меня пригласили в Москву, на фестиваль, - сказала она. - Обязательно подготовлю несколько номеров и вот там покажу...
Потом, будто сползла с вулканов, на асиенду опустилась ночь. Висенте Сильвио один стоял у тяжелых ворот с прощально поднятой рукой. Алексей Расторов подгонял своего восьмицилиндрового металлического зверя, а я сидел рядом и думал о сладостях неожиданных встреч, которые, черт возьми, то и дело дарила мне "Кинопанорама". Если ничего не случится, думал я, и все благополучно проявится, смонтируется, озвучится, не будет забраковано начальством, то и Сильвио, и асиенда, и голые собаки, и вулканы, и красивая Бланка за несколько минут промелькнут на миллионах телеэкранов и совсем скоро всеми забудутся. А я не забуду.
Отражение
В "Советском экране" было интервью с Ириной Купченко. Ее там спрашивали: "Мешает ли вам популярность, когда вас узнают на улице?" "Нет, не мешает, - ответила она, - меня не узнают..." Спокойно ответила, с достойной иронией, как человек, знающий себе истинную цену.
Быть узнаваемым - вожделенная страсть медийных персон. Такое бывало и со мной и, насколько помню, это приятно. Но тут важно не впасть в чрезмерное самоуважение, не потерять чувства юмора. Тебя ведь и не за тебя могут принять, а за другого. Например, за своего знакомого, с которым долго не виделся. Чужой человек может вдруг подойти, пожать руку, даже приобнять и, дипломатично не называя по имени, произнести нечто вроде: "Ну, как ты, ничего? Что поделываешь?"
Частенько со мной здоровались, решив, видимо, что "где-то встречались".
Однажды, правда, "узнаваемость" помогла. В Алма-Ате администратор гостиницы, увидев меня в окошке, ахнула и, не смотря на то, что "свободных номеров нет", оформила переночевать. Она приняла меня за известного политического обозревателя, регулярно выступавшего в передаче "Сегодня в мире". Поправлять не стал - очень спать хотелось.
Но, честно говоря, подобные удачи выпадали редко. В основном - никаких льгот. Не помню, чтобы уступили очеред в парикмахерской, в магазине или, скажем, на почте. Скорее наоборот. В любой очереди присутствовала нервная логика: коли ты такая цаца, то и последним постоишь, мы тоже люди!
Никогда вперед и не рвался. Понимал: стоит расстаться с "Кинопанорамой", и все плюсы в сравнении с остальным человечеством мгновенно испарятся. Так, кстати, и произошло. Правда, не сразу, узнавали еще долго.
Популярность - вещь вообще относительная. До меня "Кинопанораму" года три вел критик из газеты "Правда" Георгий Капралов. И вот, примерно на третьем году уже моего ведения, приезжаю в Сочи на съемки фильма по моему сценарию "Лидер". Получил авторские, сидим большой компанией в ресторане. Мимо проходят две женщины. Слышу, одна другой говорит, показывая на меня: "Смотри-смотри, вон сидит режиссер Капралов!"
Капралов превратился в режиссера, а я в Капралова - вот и вся цена узнаваемости.
Давал интервью, журналист пробросил: вы, мол, самый узнаваемый у нас драматург. В лицо, мол, знают. Возможно, хотел сделать мне комплимент. Того не учел, что я бы охотно променял свою телевизионную узнаваемость на неузнаваемость Шекспира, Лопе де Вега, Розова или Вампилова.
Сейчас телевизионных каналов много и телеведущих на них не счесть. Гораздо больше прежнего женщин. Среди первачей в развлекательном жанре - вы наверное со мной согласитесь, - Иван Ургант, Цекало, Мартиросян, Галкин, классикой остается Масляков. Можно прибавить два-три имени.
Еще есть ведущие "спрашиватели". Они задают вопросы приглашаемым в студию звездам. Дело не простое, но все-таки посильное для сравнительно многих.
Сложнее вести так называемые ток-шоу: тут и спрашивать приходится и от себя уметь сказать нечто важное и интересное. Имена? Пожалуйста: Познер, Прошутинская, Виктор Ерофеев, Архангельский. Называю тех, чьи передачи не пропускаю.
Передач, подобных почившей в бозе "Кинопанораме", сейчас нет. Она была синкретического свойства: в ней присутствовал и репортаж, и вопросы задавались, и от себя, ведущего, произносилось нечто, и серьез присутствовал, и элементы развлекаловки. Если проводить аналогию с печатной продукцией, то ее можно сравнить с журналом, может быть, с журналом "Советский экран", которого тоже теперь нет. И там, и там говорилось о кино, но разговор велся во многих жанрах под одной обложкой.
Почему в новые времена подобных передач на телевидении, как и подобных журналов, не стало? И ничто не намекает на их реинкарнацию? Вопрос для социологов, для исследователей психологии общества. Одно ясно: требуются слишком серьезные усилия для производства такой продукции и не находится энтузиастов. Да и немалых денег это бы потребовало в новых условиях. Да еще и зритель, надо сказать, сильно расслабился, как бы утратил тонус, закормленный сверхдозами развлекательной разлюли-малины.
Из сказанного следует, что для телепередач типа "Кинопанорамы" или ей подобных ("Клуб путешественников", "В мире животных", "Очевидное-невероятное", до сих пор памятны музыкальные передачи Ольги Доброхотовой ) требовались и ведущие особого рода, тоже, если можно так сказать, синкретические. За видимым присутствием в кадре должна была чувствоваться некая человеческая значимость, не говоря уж о профессиональном багаже. Таким был тот же Алексей Каплер. К этому уровню хотелось тянуться... Попробуй представить на его месте, скажем, Ксению Собчак, и не получится. Вот о чем речь...
Для зрителей "Кинопанорамы" ведущий был своего рода их полномочным представителем в мире кино. По нему сверялись впечатления о том или ином фильме, о той или другой актерской работе. Сидящие у экранов ждали, что он, ведущий, задаст приглашенным в студию звездам именно те вопросы, которые они бы задали сами, окажись на его месте.
Свой вопросы и пожелания люди излагали в письмах. Они приходили и на телевидение, и на мое имя в редакцию "Советского экрана". Их было так много, что подсчитать невозможно. У меня сохранилось несколько папок. Не знаю, что с ними делать. Совершенно, как говорится, мертвый груз, а выбросить жалко.
Такая же ситуация с моими "личными" письмами - от мамы, отца, сестры, от друзей и подруг... Как, спрашивается, уничтожить эти послания от любивших тебя, как приговорить к казни бескорыстно подаренные тебе слова безыскусной нежности родных, скрытой надежды любимых? Нежность давно умерла, надежды, оказывается, не оправдались. Но - уничтожить? Ведь те забытые слова - последняя зацепка за время, наивная попытка удержать себя хотя бы в собственной памяти. Так и пылятся среди других бумаг эти выцветшие свидетельства того, что я все-таки был.
Письма от зрителей - конечно, другое, чем, так сказать, "личные". Но и в них осталось напряжение чьего-то ума и чьей-то руки, уже только по одному этому они доказательство того, что и авторы их были, и ты был, коли они к тебе обращались. Не поднимается рука расправиться...
Разные письма лежат в старых папках. И каждое - портрет автора. Это очень интересно.
"Спасибо за "Кинопанораму" от 28 декабря 1984 года. Сколько прекрасного мы увидели и услышали! Спасибо за И.Шварца, за моего любимого, умного, доброго З.Гердта, за Елену Камбурову, за ее прекрасное исполнение романсов и песен. Поздравляю всех участников "Кинопанорамы" с Новым 1985 годом, желаю всем здоровья, счастья, новых творческих успехов!" О.Нетова. г.Грозный.
"Ох, как расточительно расходуем телевизионное время на темы, которые присущи определенной, не так уж и большой группе людей. Но ведь передача идет для всех для нас, большинства, как говорится, рядовых слушателей. Вся эта "кухня" "Кинопанорамы" интересна, повторяю, для определенной группы людей. А такие, как я, а я интересуюсь многими проблемами, как правило, выключают телевизор для экономии электроэнергии... Вся эта раскованность, простота поведения и смех - как-то совсем не трогают..., не задевают душу, потому что это конгломерат..." П.Артемьев. г.Омск.
"К Вам я обращаюсь как к ведущему "Кинопанорамы", которую я люблю и всегда смотрю. Мне нравятся женщины-героини, которых Вы показываете и о которых рассказываете... Вам как мужчине, может быть, трудно меня понять, но поскольку кино является самым доходчивым искусством во всех вопросах, я обращаюсь к Вам... Сколько есть картин об охране природы, животного мира и т.д. Только нет ничего об охране женского достоинства... Сколько есть прекрасных, простых женщин, любяших свою Родину, честно работающих, воспитывающих детей. Пусть нет у них наград, а они живут, выполняют свой долг, работницы и матери, среди тревог и волнений..." Антонина Николаевна Стефанова. г.Орел.
Что бы написала Антонина Николаевна сегодня, насмотревшись на бесстыжести нынешнего телеэкрана с его толпами сексуально взвинченных девиц, иные из которых еще и "в шоколаде", потрошат бутики да эпатируют откровениями про онанизм в джакузи? Впрочем, это вопрос риторический...
Вот как начиналось послание из Тамбова от анонима , скрывшегося за инициалами Л.С.: "Здравствуйте ведущий Орлов! Во время вашей передачи 1.09.1984 г. я заметил некоторые небрежности в костюмах:
- У Владимира Ивашова расстегнут пиджак.
- У Федорова-макетчика - рубашка.
- Пидпалый - режиссер-постановщик - расстегнут пиджак.
Был расстегнут пиджак и у Вячеслава Тихонова...
Кроме того, были расстегнуты пиджаки и у всех троих артистов, когда они, сидя за столом, рассказывали о фильме "Европейская история", а у вас в 22 ч. 34 м. галстук завернулся за пиджак.
Во время рассказа о работе студии "Мосфильм" я заметил, что у героя, которого играл Станислав Садальский, верхняя пуговица была расстегнута, а в конце у Родиона Нахапетова была расстегнута верхняя пуговица куртки..."
Наблюдений такого рода у автора набралось на несколько страниц. А в финале он объяснял: "Вы меня извините, я по профессии военный, поэтому обращаю на это внимание. Когда я учился в военном училище, командиры из числа уже служивших в армии отрезали поначалу нам пуговицы на гимнастерках, если замечали, что расстегнутые. А потом - служба, ну и это стало уже в крови... Конечно, главное - это работа, стремление к знаниям, совершенству, но нельзя забывать мелочи, они, мелочи, могут связать человека по рукам и ногам - я в этом убедился на своем печальном опыте... И если солдат устает после боев, он - отдыхает, если он ранен, то - госпиталь и затем снова бой. Но когда главное становится почему-то ненужным, а на передний план выдвигаются эти мелочи - пуговицы, то теряется смысл продолжения боя".
Показанное на экране, помимо заявок, нередко стимулировало зрителей заинтересоваться новой темой. Стоило, например, рассказать о немом кино, заглянуть в Госфильмофонд, как поднималась волна просьб не только поговорить о первом русском игровом фильме "Понизовая вольница", но и вспомнить о других забытых лентах, о кинозвездах тех давних времен.
Однажды рассказали о "харьковской находке": в Харькове молодой киномеханик Владимир Миславский помогал товарищу ремонтировать старый погреб. И - о, чудо! - обнаружил в земле коробки со старой пленкой. Выяснилось, что он нашел два совершенно неизвестных фильма самого Жоржа Мельеса, которого специалисты считают основоположником французкого кино, а также фильм Гриффита - американского и мирового классика экрана!
Сюжет прошел, и вскоре в "Кинопанораму" поступило письмо от второклассника Миши Б. Мальчик сообщал, что тоже нашел во дворе "обрывок кинопленки, не очень длинный, примерно 3-4 метра", просил прислать корреспондента: не киноклад ли попался на этот раз ему.
Обычно пишут артистам. Я, понятно, не артист, но судьба так распорядилась, что в течение весьма длительного отрезка собственной жизни получал много зрительских и читательских писем. И как ведущий "Кинопанорамы" получал, и как сценарист выходивших время от времени фильмов, и как главный редактор журнала. Эти безыскусные, а порой даже очень "искусные" послания грели душу.
"Здравствуйте, уважаемый Д.К.Орлов! Очень любим смотреть "Кинопанораму", когда вы ведете передачу... Хочется поговорить с вами о кино. Очень любим журнал "Советский экран". И вообще, что бы мы делали без искусства, без наших дорогих артистов? А как больно, что многих уже нет. Когда я была еще молодая, да можно сказать 14 - 15 лет, я думала, что артисты не умирают...Большая к вам просьба: побольше показывайте по телевидению артистов старшего поколения... Очень понравилась передача "Кинопанорамы", когда выступали Мордюкова и Смоктуновский... Вы порядочный человек, и я решила с вами поделиться, что наболело на душе, то и высказала..." (О.И.Репина, Оренбургская область, город Бугуруслан).
Еще письмо:
"Я очень люблю передачу "Кинопанорама" и с большим нетерпением ожидаю каждый новый выпуск. Большое спасибо за нее. Эта передача помогает мне быть в некоторой степени в курсе всего, что происходит в кино не только у нас в стране, но и в мире, а главное, знакомит с процессом создания картин, ее людьми, создателями, тружениками этой отрсли. С этими людьми я знакомлюсь в основном по вашей передаче. Это, пожалуй, самое ценное". (А.Лелюк, Тернополь).
Оригинально высказался однажды юрист З.А. из Баку (он скрылся за инициалами). В феврале 1985 года он сделал мне такой комплимент: "Читая "Литературную газету", узнал, что Вам всего Пятьдесят. Это просто прекрасно, и хотя я выгляжу вроде бы так же, как и Вы, мне, увы, уже более шестидесяти".
Узнать, что в пятьдесят ты выглядишь, как "более, чем на шестьдесят" - сомнительная, конечно, радость, но я понял: человек так спешил поздравить, что слегка запутался в словах. Но не в словах дело, а в чувстве!
В заключение приведу письмо, которое по смятенности произведенного им впечатления напомнило пережитое однажды в Киеве, где оказался все с той же "Кинопанорамой" на Всесоюзном телевизионном фестивале.
У входа в отель меня перехватил молоденький журналист, взять интервью. Пока отвечал на вопросы, рядом топтался еще кто-то с букетиком. Журналист ушел, и этот кто-то букетик вручил мне. И сообщил:
-Есть вам предложение: приятно провести вечер в хорошей компании... Стол, банька, все, что полагается... Вон, приглашают те товарищи...
Вдалеке стояли двое - плотные, щекастые, в строгих костюмах.
- А это кто?
- Директор киевского крематория и заместитель..
Я был с букетом:
- Сразу и возложим?
Так что, не только любовь бывает до гроба, но и телепопулярность...
Гоголевский Поприщин восклицал: : "Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! Спасите меня! Возьмите меня!" Поприщины о себе напоминают.
Это письмо пришло в редакцию "Советского экрана". На обратной стороне конверта было написано: "Желательно без самозабвенных помех - лично в руки Д.К.Орлову..." И далее следовал текст, который здесь основательно сокращен:
"Хеллоу, Господин Д.К.Орлов! Я бы хотела, чтобы мы с Вами, хотя бы в мечтах, полных нежной, холодной иронии, проскакали по морскому теплому берегу на красивых, обаятельных белых скакунах (лошадях).
Господин Орлов! Вы когда-нибудь плакали?????...
Господин Орлов, я хочу, чтобы вы никогда не плакали от того, что Вы не в состоянии видеть мою суперграциозную, наивно робкую, трогательно выразительную, неуловимо пламенную по своей безумной страсти, тщательно изысканную, феноменально нежную, как ароматные белые большие розы, фигуру...
Господин Орлов! Вы бы хотели искупаться со мной в лимонном, теплом ликере, по которому плавали бы живые, беленькие, большие, ароматные розы?
Господин Орлов, я хочу, чтобы я Вам приснилась на царском троне в голом виде с хрустальным фужером в руках, переполненным березовым соком...
...Господин Орлов, ни один человек на Земле, в мире не был так преданно знаком с чувством Любви, как это получилось у меня. ЛЮБОВЬ!.. - выжгла с моего сердца всё лирическое смятение, которое было у меня.
Беспардонный господин Орлов! Я поднимаю тост ЗА СВОЕ кошмарное, принципиальное, жуткое о - ди - но! - че - ство...
В таком состоянии я даже не способна по интуиции сообразить, в какую работу я должна втянуться, чтобы зарабатывать себе на кусок хлеба. Мне 23 года. Сама я супер-современно высокая. Чао!!!!"
Естественно, что имя и адрес своей смятенной корреспондентки не указываю. Дело было без малого тридцать лет назад. Тогда она жила в одном из сел Черновицкой области, что на (в) Украине.
И вот, как любили писать в старинных романах, "прошли годы". Добрых четверть века прошло. Многажды убеждался за это время, что "Кинопанорама" людям запомнилась, как говорится, запала в душу тем, кто видел. То и дело слышал на разных перепутьях: "Кинопанорама"?! Да ни одной не пропускала! (Или - "не пропускал"). И вас помню...".
Однажды завлекли в Телерадиофонд, что на Малой Никитской, и там я подробно рассказывал под камеру про то, как все у нас делалось и как было. Сюда в то время приглашали телеветеранов, чтобы сохранить для истории свидетельства живых очевидцев и участников. Или позвали однажды на ностальгическую телепередачу все про ту же "Кинопанораму", позвали вместе с Георгием Капраловым, который, напомню, года три вел "Кинопанораму" до меня.. Сидели парочкой, излагали, отвечали на вопросы ведущего. Когда-то Жора (я звал его так с незапамятных времен) долго не мог смириться, что его поменяли в одной из самых популярных телепередач в стране сначала на Эльдара Рязанова, а потом еще и на меня. Он упорно предлагал начальству новые идеи с собой в центре, но где-то наверху не проходило...
Но сейчас, собственно, не об этом. Я о том, как "Кинопанорама" настигла меня недавно, спустя только что упомянутые четверть века.
Известный киновед, доктор искусствоведения, бывший многолетний "правдист" Георгий Александрович Капралов скончался на девяностом году жизни. И вот 15 октября 2010 года в 20:00 по государственному каналу "Россия-1" в программе "Вести" пошел сюжет об этом печальном событии. На всю страну, в самое боевое прамтаймовское время. Диктор скорбно сообщил суть, появилась Жорина фотография, потом голос ушел за кадр, продолжая перечислять заслуги усопшего - подробно и продолжительно. А в это время под соответствующий теме комментарий по экрану стал разгуливать я, Даль Орлов, во всей своей несравненной молодой красе. И разгуливал все то время, что было предназначено отнюдь не мне. То в одном, то в другом элегантном костюме от Игмонда, сохраненных в "видеонарезке" из двух давних новогодних "Кинопанорам"!
Под выкрики домашних про, якобы, хорошую примету, я все-таки легкий ужас испытал: не очень приятно раньше времени оказаться в некрологе. Хотя бы и чужом.
И Жора бы расстроился: опять вместо него, показали другого...
Эта история, подсказанная жизнью (а также смертью!), поневоле, оказалась финалом главы про "Кинопанораму" и про мое плотное сотрудничество с Центральным телевидением.
Когда-то давно, на самой заре моих литературных претензий, несколько раз доводилось стать жертвой плагиаторов: гнусные тати выдавали мои тексты за свои. Современные технологии вкупе с победительным раздолбайством позволяют теперь спереть не только тексты, но даже и твой неповторимый облик со всеми потрохами.
VII. "СОВЕТСКИЙ ЭКРАН" - ЖЕРТВА КАТАСТРОФЫ
На самом деле
Вы, может быть, обратили внимание, что рассказывая о том, что было, иногда отвлекаясь на ретроспекции или забегая вперед, я, тем не менее, в основном следовал поступательной хронологии: начал с толстовского и театрального "комплекса", потом перешел к своему кинематографическому периоду. Позади рассказы о "толстом" журнале, о Госкино, о "Кинопанораме". Последняя полностью вписалась по времени в период моей работы главным редактором журнала "Советский экран". И нормальный журнал, и журнал телевизионный в это время существовали для меня параллельно, вполне друг друга дополняя.
В издательском мире не было и нет ничего подобного "Советскому экрану". Наверное, уже и не будет. Он бы и продолжал жить, если бы его жизнь не остановили искусственно. Теперь же, как и Советский Союз, он, похоже, восстановлению не подлежит. В былые времена иностранцы только рты разевали при виде столь удивительного культурного феномена, этого уникального порождения социализма, которое называлось "Советский экран" - по данным ЮНЕСКО это было самое массовое по искусству издание в мире. Как же они завидовали! Их журнальчики про кино в лучшем случае достигали тиража в тысячу экземпляров. У нашего журнала тираж был 2 миллиона экземпляров. И выходил он каждые две недели.
Наверное, не случайно именно с уничтожения "Советского экрана" начал свою деятельность "революционный" секретариат Климова. Журнал был печатным символом советского кинематографа. Все те помои, что были вылиты на систему советской кинематографии в 1986 году, что сегодня смотрится как колченогая репетиция скорого развала советской системы в целом, в полной мере предназначались и "Советскому экрану". На знаменитом V съезде занимались не рформированием на разумной основе, а сведением счетов, удовлетворением комплексов неполноценности, зависти, занимались торопливым захватом власти.
"Творцы" и прочие работники кино второго, а то и третьего эшелона, обиженные на судьбу, вдруг поняли, что пришел их миг безнаказанно реваншироваться, занять посты, которые еще недавно, по определению, были для них недостижимы. Никому и в голову не приходило вспомнить, что предшествующие им мэтры свои посты позанимали в свое время не по знакомству или родственной протекции, а все-таки в полном соответствии с масштабом своих талантов и реальными заслугами в искусстве.
Советская кинематографическая система была до предела идеологизирована, это так. Но, тем не менее, при ней появлялись экранные шедевры, формировались художники с мировыми именами. Она поддерживала высокий уровень профессионализма массового кинематографического потока, не чета нынешнему. И, наконец, в экономическом смысле она была отлажена и эффективна.
Только сейчас, спустя почти четверть века, стало возможно об этом говорить. (Впрочем, насколько это и сейчас не просто, свидетельствует долгий поиск издателя для этой книги...) Так или иначе, но приходит время более трезвых размышлений. Но сколько же за последние годы появилось оголтелых статей, произнесено речей, даже защищено диссертаций, в которых именно энтузиазм развала и разрушения - главный движитель оценок.
Именно в таком духе прокомментировала новейшую кинематографическую историю многотомная энциклопедия (она же - "Кинословарь"), изданная в Санкт-Петербурге. Как справочник конкретных имен и событий она интересна, но как свод оценок и осмыслений, мне кажется, устарела сразу после появления. То, что диктовалось "по горячим следам", иначе видится, когда следы остыли и страсти не столь успешно застилают исторический разум.
Поэтому, переходя к рассказу о своем почти девятилетнем пребывании в "Советском экране", я для начала воспроизведу свою статью, появившуюся в 2003 году в "Независимой газете". Несущественные сокращения, сделанные редакцией в интересах экономии места, здесь я восстановил.
Для харатеристики контекста, в котором существуем, остается только сообщить, что до "Независимой газеты" статья побывала в одном уважаемом еженедельнике, где ее отвергли. Сработал, видимо, террор конъюнктуры, диктующей иное, чем у автора, отношение к итогам V съезда. Публиковать не решились. Слава богу, нашлись независимые люди. Без заместителя главного редактора Виктории Шохиной публикация не состоялась бы. Виктория Львовна, спасибо, оказалась свободной от гипноза тусовочной среды и стереотипных пристрастий.
"НЕ ВЕРЬТЕ, БЫЛО НЕ ТАК
Раньше врали календари, теперь - "Кинословари"
Между съездами
Вспоминающему желательно опередить приход старческой нирваны, а то, чего доброго, без его свидетельских показаний иное нынешнее вранье ляжет в основу грядущих теоретических обобщений и даже диссертаций. О науке тоже надо позаботиться...
Покупаю за 2400 рублей четыре неподъемных тома нового "Кинословаря". На обложке - уточнение: "Новейшая история отечественного кино. 1986-2000". Издана красота в Санкт-Петербурге. Три тома красные, один - синий, как бы особый. По-особенному и называется: "Кино и контекст. 1986 - 1988". Здесь кинематографические дела перемешаны со всем остальным, что тогда происходило.
Прежде всего, я, конечно, заглянул туда, где про журнал "Советский экран", - все-таки без малого девять лет был его главным редактором. И именно в 1986-м, в конце, подал заявление об уходе.
В тот год, напомню, весной, прошел V съезд кинематографистов. СССР еще существовал, но никто не догадывался, что он доживает. О тех событиях со временем еще расскажу подробно и как участник, и как в определенном смысле их "жертва". Пока же - лишь о человеческом аспекте. Точнее, о бесчеловечном. Ведь многое и до сих пор в голове не укладывается. Ну, посудите сами, что такое страшное должен был натворить между IV и V съездами председатель Союза Лев Кулиджанов, если на IV он при тайном голосовании, проруководив к тому моменту уже 16 лет, не получил ни одного голоса против, а на V съезд его вообще не избрали?! Причем голосовали практически те же самые люди. Не избрали и еще двух классиков: Сергея Бондарчука и Станислава Ростоцкого. Теперь их нет, они ушли недавно. Ушли под слезные стенания, в том числе и тех, кто их тогда предал. Зачем отравили им последние годы? Статья в "Коммерсанте" о похоронах Кулиджанова называлась "Самый человечный председатель". Он, понятно, ее уже не увидел.
Съезд действительно ломал старую тоталитарную систему в "важнейшем из искусств". Но ломал через колено, по-большевистски нахраписто. И - скажем прямо - не бескорыстно. Не отрешиться от впечатления, что считающие себя обделенными жизненной удачей, используя момент, с вилами наперевес двинули на состоявшихся и ярких: вы погуляли, теперь нам дайте! Действительно необходимые преобразования в тот момент мало кого занимали. Даже такой незлобивый, мухи не обидевший знаменитый сценарист Анатолий Гребнев вынужден был тогда же признать: "Иногда впечатление, что играется та же старая пьеса, но с другими актерами, второй состав... С той лишь разницей, что раньше получали одни, теперь получат другие".
Под стать оказались лидеры: Элем Климов и Андрей Смирнов. Может быть, потому, что оба вышли из сверхблагополучных высокопоставленных партийно-советских семей, они подсознательно (или сознательно) впали в реформаторский перенапряг, доказывая себе и другим, что они-то вне подозрений, что яблоко вообще падает не с яблони, а с груши.
Жуткое количество фильмов я видал. И до сих пор из самых любимых остается "Белорусский вокзал" Андрея Смирнова. У Элема Климова как режиссера, мне кажется, умозрительность всегда побеждала художническое озарение, но и он, бесспорно, отнюдь не мальчик в своем деле. Почему, можно спросить теперь, при самой благоприятной для них конъюнктуре они так и не поставили после V съезда ни одного фильма? Значит, верно: разрушая - разрушаешься?
И вот среди самых горьких и бессмысленных утрат - гибель журнала "Советский экран".
Однако создателям четырехтомника и в голову не приходит посмотреть на причины его исчезновения с сущностной стороны. Взявшись быть историками, они так и остались в плену недавних истерик. При этом почему-то именно в случае с "Советским экраном" и журналом "Искусство кино" создатели энциклопедии отошли от взятого ими же принципа представлять "контекст" с 1986-го года. В первом случае рассказ повели с 1925-го, во втором - с 1931-го!
Итак, читаем: "Даль Орлов был обречен на отстранение от должности руководителя самого массового киноиздания страны". Это правильно - был обречен. Только отнюдь не потому, что, как тут же утверждается, он за много лет до этого был "главным цензором Госкино". Про цензора здесь - для лихости. Не цензором был Даль Орлов, а главным редактором Госкино СССР, что тоже круто, однако другое. Но если поверить пишущему, то это как раз и означает, что, наплевав на судьбу журнала, пришедшие тогда к власти просто сводили счеты. Причем, конечно, не все, а точно известно, кто. Все-таки придется как-нибудь рассказать историю моих взаимоотношений с Элемом Климовым. А Элема Климова - с покойным лидером Белоруссии Машеровым, погибшем в автокатастрофе в 1980 году. Пока - один штрих. Сегодня режиссер рассказывает неосведомленным, что рьяным сторонником его и Адамовича проекта "Убить Гитлера" ("Иди и смотри") был именно Петр Миронович. Да, был. Поначалу. Пока не познакомился с режиссерским сценарием и не обнаружил, что предлагается фильм не о трагедии Хатыни, как он, Герой Советского Союза, партизан, ее знал, а нечто совсем другое. После его SOS и пришлось мне ехать на "Беларусьфильм" заниматься неожиданно возникшей проблемой. Секретарь Белорусского ЦК по идеологии Кузьмин, тоже бывший партизан, вводя меня в ситуацию, помню, говорил: "Я много раз беседовал с Климовым, знаете, мне показалось - он просто плохо образованный человек". Скажут, а где подтверждающие документы? Отвечу: а разве такое придумаешь?
Своими откровениями, может, и огорчу некоторых, до сих пор живущих мифами и даже набирающими на них свои очки. Но что поделаешь! Мифы уместны в двухтомнике "Мифы народов мира", а не в четырехтомнике нового "Кинословаря", тем более в разделе "Контекст".
Ситуация вообще-то была типовая для времен и народов. Уже можно перестать делать по ее поводу удивленные глаза: тот, кто давал деньги (а давало их государство, то, которое тогда было, - со всеми его преимуществами и недостатками), тот и проверял, правильно ли их тратят. Сегодня подобных "государственных мук" уже нет. Теперь есть другие...
Девушки из ПТУ
Далее миную предлагаемую "Контекстом" череду несуразностей и фактического незнания. Но невозможно пройти мимо этого: "Резкое понижение интеллектуального уровня читателя журнала в 1970-е гг. зафиксировано традиционными анкетами "Советского экрана" - лидерами зрительского опроса обычно были заурядные или официозные картины". И, оказывается, почему? Потому что "адресатом журнала стали девушки из ПТУ, вырезавшие снимки любимых актеров".
Своего презрения к девушкам из ПТУ автор не скрывает. Возможно, мальчики из Физтеха его бы устроили больше. Но досталось девушкам. А заодно и всей так называемой "массовой аудитории", к которой и был обращен "Советский экран" в первую очередь - массовый, его так и называли. Предъявлять ему по этому поводу претензии все равно, что удивляться, почему фигуристка не поднимает штангу, а штангист не бегает марафон.
Сотрудники отдела N50 электронно-клавишных вычислительных машин Главного вычислительного центра ЦСУ СССР в итоги зрительских опросов по каждому кинематографическому году обязательно включали сведения о социальном положении и профессиях читателей "Советского экрана", все это опубликовано! Картина по годам крутится вокруг одних и тех же процентов: "работников культуры и искусства - 4,7%", зато "учащихся школ и техникумов - 24,8%"! К этим "недоучкам" примыкают "студенты вузов", тоже почти столько же - 20,4%. Вместе этих интеллектуальных бомжей, каковыми их видят создатели "Контекста", получается у "Советского экрана" почти половина аудитории. Остальные - рабочие, колхозники, инженеры, служащие, работники сферы обслуживания, научные работники, учителя и педагоги, домохозяйки, пенсионеры, "прочие". Так что, повторюсь, стыдить журнал пэтэушницами не умнее, чем обвинять воду в том, что она мокрая.
Впору бы не брюзжать сегодня "энциклопедистам", а выразить сострадание массовому читателю, что нет у него того журнала. Ведь нынешние - желтые и глянцевые - замена скорбная, да они и не по карману "девушкам из ПТУ".
И - о вкусах читателей. Как говорится, с фактами в руках. О том, что свидетельствовало о "резком понижении интеллектуального уровня читателей", когда журналом руководил Даль Орлов. Автор почему-то не расшифровал свой тезис, а мы давайте возьмем и расшифруем. Лучшими фильмами года в тот период читатели назвали четыре ленты Эльдара Рязанова: "Ирония судьбы, или С легким паром", "Служебный роман", "Вокзал для двоих", "Жестокий романс". Вот ведь в какой контекст угодил Эльдар Александрович! Что с того, что четверть века люди с упоением смотрят это кино, - просто они, глупые, в "Кинословарь" не заглядывали.
В том же почетном читательском списке - изящнейшая лента Ильи Фреза по сценарию Галины Щербаковой "Вам и не снилось" (её тоже регулярно показывают), "Белый Бим Черное Ухо" Станислава Ростоцкого (был в номинации на "Оскар"), "Москва слезам не верит" Владимира Меньшова, "Оскар" получившая.
Оказывается, свой пониженный вкус и стыдный интеллект проявили читатели и когда называли лучшими актерами и актрисами за сыгранные роли Светлану Тома и Андрея Мягкова, Наталью Гундареву и Александра Калягина, Веру Алентову и Николая Еременко, Алису Фрейндлих, Ирину Муравьеву и Александра Михайлова, Людмилу Гурченко и Олега Янковского, Никиту Михалкова, Игоря Костолевского и Елену Сафонову...
Вот так опростоволосились, выставляя свои оценки, любители кино и "Советского экрана" в глазах высоколобых выстраивателей "контекстов".
Как известно, мастерство литературного правщика состоит не только в том, чтобы придать несовершенному тексту удобоваримый вид, но и в том, чтобы не трогать, не менять текст, который хотя и необычен, индивидуален, но внутри самого себя по существу абсолютно грамотен. Такие авторы - сущая радость для редактора: прочитал и - в набор! Все довольны - редактор, автор, читатели.
И вот разводишь руками, обнаружив в новой энциклопедии такой пассаж: "Настоящей бедой для журнала стало "редактирование", т.е. разутюживание под среднестатистическаий язык советской газеты индивидуального авторского стиля..." Ставлю три восклицательных знака!!! И очень прошу редакцию, которая, может быть, осмелится опубликовать мои откровения, не сокращать обширный список имен, который я привожу.
Знаю, так не принято, статья - не телефонный справочник. Но сделаем исключение.
Это - не перечень, это - аргумент. Названы авторы, поневоле не все, которые кто чаще, кто реже публиковали свои тексты в "Советском экране" именно в те годы, о которых твердит "Кинословарь". А кто следил и следит за кинопроцессом, перебирая эти имена, пусть ответит на вопрос: возможно ли было их - таких! -"разутюжить", да и позволили ли бы они это над собой сделать, писали ли "среднестатистическим языком советской газеты" лучшие перья кинокритического цеха? Порядок имен никак не организован, листал подшивку и вспоминал: Вера Шитова, Елена Бауман, Георгий Капралов, Валентина Иванова, Армен Медведев, Яков Варшавский, Андрей Плахов, Нина Игнатьева, Константин Рудницкий, Андрей Зоркий, Мирон Черненко, Александр Трошин, Борис Рунин, Нея Зоркая, Инна Вишневская, Валерий Кичин, Лев Аннинский, Евгений Громов, Ростислав Юренев, Семен Фрейлих, Марк Зак, Георгий Богемский, Виктор Божович, Елена Стишова, Леонид Павлючик, Александр Брагинский, Илья Вайсфельд, Александр Караганов, Станислав Рассадин, Ирина Рубанова, Ан. Вартанов, Майя Туровская, Ан. Макаров, Евгения Тирдатова, Юрий Богомолов, Виктор Демин, Марианна Шатерникова, Кирилл Разлогов, Лев Рошаль, Ольга Кучкина, Владимир Дмитриев, Константин Щербаков, Всеволод Ревич, Эдуард Графов, Михаил Швыдкой, Ярослав Голованов, Валентин Михалкович, Татьяна Иванова... А еще сценаристы: Будимир Метальников, Евгений Габрилович, Михаил Львовский, Валентин Черных, Константин Славин, Александр Володин, Эдуард Володарский, Вадим Трунин, Сулико Жгенти, Эмиль Брагинский, прозаики и поэты - Виктор Шкловский, Булат Окуджава, Роберт Рождественский, Аркадий Ваксберг, Римма Казакова, Еремей Парнов, Даниил Данин, Юнна Мориц, Тимур Зульфикаров, Юлиан Семенов, Кир Булычев, Михаил Матусовский, Борис Васильев, Альберт Лиханов, Ирина Велембовская, драматурги - Виктор Розов, Самуил Алешин, публицист и драматург Генрих Боровик. Упомяну еще и деятелей кино, пишущих самостоятельно и пишущих замечательно: Эльдар Рязанов, Леонид Трауберг, Марк Захаров, Александр Журбин, Марина Голдовская, Алексей Симонов... Не знаю, какая была нужда чохом оскорблять столь достойных и талантливых людей.
Однажды согнувшись под грузом тенденции, уже не выпрямишься.
Даже такие акции "Советского экрана", как публикация обширного очерка к 50-летию Андрея Тарковского - единственная тогда в советской печати по этому поводу - или опять-таки единственная статья на смерть Владимира Высоцкого, специально мною заказанная Эдуарду Володарскому и блестяще им написанная, даже это, оказывается, было сделано лишь для того, "чтобы кое-как поддержать угасающий интерес читателя" к журналу! Ничего себе "кое-как" - в той-то обстановке! Это, во-первых. А во-вторых, интерес к журналу никогда не угасал: как был все годы тираж 1 миллион 700 тыся экземпляров (по данным ЮНЕСКО - самое массовое издание по искусству в мире), так и оставался, даже некоторое время после моего ухода. До того, пока за дело не взялся Виктор Демин...
Отдельная песня - как мне удалось все-таки напечатать статью о Высоцком, побывав у начальства цензурного комитета - Главлита...
Тут вдруг подумалось: а жаль, что иные из нынешних ювеналов не возглавляли в те времена злополучный журнал. Вот они бы со своим могучим задним умом показали, где раки зимуют всем этим отделам ЦК, Зимяниным и Сусловым, вкупе с Ермашами!
Но скажу и о Викторе Демине - очень коротко, потому что это очень грустно. Талантливый критик, любитель и любимец застолий, он из гастролирующей лекторской массовки "по линии" Бюро пропаганды советского киноискусства взлетел на уровень одного из новых секретарей союза. Он выступал чаще и яростнее остальных, и он рвался выше, тем более, что "административный ресурс" был теперь в его руках. И вот, обойдя на вираже соперника - молодого правдиста Андрея Плахова, он и становится, в конце концов, новым главным редактором "Советского экрана". И когда это произошло, очень скоро выяснилось, что приносить в редакцию свои рецензии - это не то же самое, что редакцию возглавлять: работа совсем другая.
Всегда проницательный критик Мирон Черненко, предполагая, что делает комплимент Виктору Петровичу Демину, по существу, вынес ему приговор как главному редактору, когда в том же "Кинословаре" о нем написал: "Он был в самом центре... того, что называется кинопроцессом... Особенно тогда, когда он дождался исполнения главной и казавшейся несбыточной мечты: получил собственный, не подконтрольный никому журнал - "Экран". Страницы которого, кажется, заполнял сам - под собственным именем и под прозрачными псевдонимами...казалось, однако, что новой эпохе его журнал не нужен..."
Думаю, эпоху потревожили напрасно. Не ЭТОТ журнал оказался не нужен, а ТАКОЙ журнал, написанный одним человеком. Гигантский тираж на глазах усыхал и стал даже меньше, чем у "толстого" теоретического собрата "Искусство кино", благополучно существующего до сих пор. Но зато "в духе времени" из названия убрали слово "советский", стал просто "Экран", который Демин зачем-то еще и приватизировал. А ведь сколько было криков в горячем 1986-м: покончить с двойным подчинением "Советского экрана", отнимем у Госкино, пусть будет только наш, пусть принадлежит одному только Союзу кинематографистов... Никто и не вспомнил...
К тому времени реформаторские усилия V съезда оформились во вполне зримые результаты: отечественный кинопрокат рухнул, бросовые американские ленты заполонили экраны тех кинотеатров, которые еще не превратились в мебельные салоны, режиссером мог объявить себя любой, у кого хватало наглости, их продукцию все равно никто не видел - просто кто-то отмывал деньги. Фильмов становилось все меньше, а фестивалей все больше. Там весело "гудели", фотографировались для глянцевых журналов, задарма ели. Всеми забытый "Советский экран" загнулся. Его мощная издательская база, анфилада кабинетов, куча телефонов, транспорт, налаженное распространение - все ушло в распыл. Хотя, казалось, тут бы и зацвесть: свобода слова, цензуры нет, никакое начальство не указывает - твори, выдумывай, пробуй. Пробовать оказалось некому.
Грустной метафорой той кинематографической перестройки смотрится еще не старый грузный человек, рабочий день начинающий с бутылки и тяжело дремлющий потом в редакторском кресле. Цель достигнута, но груз оказался непомерен. Он ушел... Не им поставленное, семь десятилетий просуществовавшее дело кончилось.
Живущие у шоссе.
Такова моя версия изложенных в "Кинословаре" событий. Как участника и свидетеля. Добывая истину, автор статьи о "Советском экране" со мной не встретился, хотя другой на его месте такую бы возможность, наверное, не упустил. Так что подпись под статьей - Олег Ковалов - ничего в памяти не пробудила, кроме "слышал где-то". А где - понял, когда перелистал журнал: так он же у нас регулярно печатался! Ясная заря его творческого восхода именно тогда и занялась, когда, как он утверждает сегодня, все свидетельствовало о "содержательной бессмысленности журнала"... Поистине, век живи - век удивляйся. Да и мазохизм какой-то! Излагал, надо думать, свое сокровенное, жаждал через журнал поделиться с миллионами людей умом, чувствами, наблюдениями и - нес это свое несравненное богатство в редакцию, когда "само существование "Советского экрана" было лишено смысла - журнал стал рабским придатком Госкино".
Сегодня особенно комичен этот испуг девочки, угодившей в мужскую баню и обнаружившей возмутительный придаток, а точно выражаясь, - орган Госкино. Новоявленный сам себе Ювенал делает вид, что сейчас - иначе, что нынче никто не скажет, кто есть чей орган и чьи интересы кто выражает, будь то газета, журнал или телеканал.
Кто спорит, и тот "Советский экран" достоин критики, но все-таки явно не за то, за что его хлещет новый энциклопедист, размахивая плеткой из шопа, торгующего смысловыми имитациями.
Кто мог подумать, что когда Олег Ковалов раскритиковал в журнале фильм Свердловской киностудии "Гармония", а потом пристыдил режиссера Т. Шахвердиева, погубившего хороший сценарий А.Гребнева "Двое в новом доме", то выражал не свою точку зрения, а киноруководства, поскольку - утверждает он в энциклопедии - "из Гнездниковского переулка спускалось мнение". Даю справку: не спускалось! Решение о данных публикациях принималось в редакции, на первом этаже жилого дома по улице Часовая, 5б.
Видимо, Ковалов умышленно способствовал "понижению интеллектуального уровня читателей журнала", когда с его страниц указывал на недостатки фильма, как говорили тогда, "на рабочую тему" - "День свадьбы придется уточнить" (Киностудия им. Горького), а также украинского фильма "Лесная песня. Мавка" и мосфильмовской ленты "Плывут моржи". В последней он даже обнаружил "противоречие между замыслом создателей и объективным звучанием созданной ими образной структуры".
Из сказанного видно, что критик Олег Ковалов в те времена изрядно потрудился на ниве нелицеприятного анализа серых, проходных, слабых фильмов. Кстати, подобные критические материалы были в каждом номере "Советского экрана", из трех-четырех рецензий - одна-две непременно такого рода. Тем более теперь интересно обнаружить такой текст в "Контексте": "Журнал "уходил" от анализа кинопроцесса, не публиковал критических материалов и рецензий на "серые фильмы"...
После повторного знакомства с творчеством раннего Ковалова - после первого, как вы поняли, в памяти ничего не осталось - проснулось любопытство: а кем сейчас-то он стал? Не заглох ли, не сник ли за эти годы столь своеобразный интеллект?
- Ковалов-то? - объяснили мне. -Ну, он муж Любочки Аркус. Это которая "Кинословарь" сделала, там все ее - и составление и "концепция". Она и главный редактор, и литературное редактирование ее...
Муж?! Это многое объясняет... Например, то, почему персональная статья о самом Олеге Ковалове такая пространная и такая восторженная. Из энциклопедии узнаем, что он не только "критик и историк кино", но прежде того - режиссер. Стал им с годами, уже после сорока, и поставил целых четыре неигровых фильма. Пятый, спешит сообщить энциклопедия, соревнуясь в оперативности с газетой, "в производстве". Вот радость так радость!
В ожидании пятого фильма можно прочитать то, что жена посчитала важным сообщить о муже. Читаем, например: "О.К. (Олег Ковалов - Д.О.) полагает, что культура - это и есть пресловутая "жизнь". Точнее, только в формах культуры жизнь уловима и поддается адекватному описанию. В этом смысле О.К. - безусловный эстет, он начинает с того, что отвергает все невыразительное, неоформленное, безъязыкое. Воспроизведению культурного слоя он отдается со страстью и неистовством... Эстетическая дистанция - вот минимальное разрешенное расстояние до любого объекта, любого проявления бытия, которое рискует появиться на пленке. Ближе О.К. не подходит и не разрешает другим"...
Чего он вам не разрешает, "безусловный эстет" Ковалов, вы поняли? Как говаривал в подобных случаях мой давний приятель, напившись: "Чувствуешь, а осознать не можешь..."
Когда-то Софья Андреевна Толстая, уже в старости, прочитав очередное письмо от мужа, неожиданно произнесла: "А все-таки мой муж - хороший писатель". Этот хороший писатель однажды весело заметил в разговоре: "Хорошо иметь умную жену: спросишь, чего не знаешь, она ответит..." Вот так у них было - по-графски скромненько. В другие времена - другие и нравы: муж "со страстью и неистовством: предается "воспроизведению культурного слоя", жена с не меньшей страстью его неистово пропагандирует. Оба при деле, оба на виду.
Семейный контекст - не исторический. Последний строже. Он требует не конъюнктурных домыслов, рожденных террором среды, а фактов. Если "Советский экран" был таким, каким его представил Ковалов, то почему же он погиб, а не расцвел именно после вмешательства в его судьбу перестроечного секретариата и его лидера, прозванного остряками Робеспьером без головы? Разве не ясно? Его погрузили в среду агрессивной некомпетентности, управленческой безответственности и, прямо скажем, безумной личной мстительности. Били по персонам, вымещая собственные комплексы и обиды, а рушили дело.
Смешно отрицать тогдашнюю политическую ангажированность "Советского экрана", она очевидна, она была обязательна и безусловна, как ритуал в церкви. Живущие у шоссе смиряются с постоянным шумом в окнах, но существуют, рожают детей, высаживают помидоры, ходят в парикмахерскую, ждут зарплату. Вот и журнал, как любое уважающее себя издание в те времена ( а такие были!), помимо шума, сверх него, рядом с ним, рассказывая о кино во всех его ипостасях, нес еще - прошу простить за старомодное выражение - культуру в массы. Многие ли сегодня этим занимаются? А ведь как надо!..
И злополучные пэтэушницы, которых невзлюбил Ковалов со всей силой вгиковской фанаберии, вырезали из журнала не только портреты любимых артистов, покрывая себя несмываемым позором в его глазах, а еще, скажем, и сотни две небольших статей под общей рубрикой "Азбука кино, От А до Я": словарь-путеводитель по терминам, понятиям, встречающимся в статьях, рецензиях, беседах о кино. Вырезали, сохраняли. Авторами тех заметок, кстати, не гнушались быть самые авторитетные специалисты в своих областях. А рубрика "Занимательное киноведение", придуманная в редакции? Из этих материалов профессора потом составляли свои книжки. Ни в одном издании не было более развернутого и оперативного блока рецензий на новые фильмы, чем в "Советском экране". А такие разделы как "Портрет мастера", "Знакомьтесь", "Интервью по вашей просьбе", "Беседа в мастерской", "Монолог о профессии", "Вопрос актеру", "Новый сценарий", "Режиссер представляет фильм", а репортажи с киностудий страны, представление новых книг о кино, читательские письма, развернутые рассказы о наших и зарубежных фестивалях и т.д, и т.д. - кому это, как говорится, помешало? Вопрос тем более риторический, что даже киноведы, излагая историю совсем недавних дней, выражают сегодня не горечь от понесенной кинопрессой утраты, а только упоенно предаются пустопорожнему околополитическому ерничанию.
А ведь можно было бы в том же "Контексте" для полноты нравственной картины времени вспомнить еще и о наших полетах в Надым, в только начинающий тогда жить Ямбург, на Камчатку, несколько лет это продолжалось: "Советский экран" шефствовал над газовиками. Они нам горячий прием и вечную мерзлоту под ногами, а мы им Лидию Смирнову, Жанну Прохоренко, Наталью Гундареву, Наталью Фатееву, Валентину Теличкину, Инина и Арканова - не буду длить еще один список, а с ними совсем новые фильмы - когда они еще сюда доберутся!, и - тучи вопросов из зала, записочками и так, устно. Вспомнить можно и "закрытые" просмотры в нашем зале, на Часовой улице - врата учености для жаждущей интеллигенции, и "круглые столы", и даже телепередачи для "Кинопанорамы", что велись прямо из редакции с участием, скажем, Смоктуновского, Евгения Матвеева, Нонны Мордюковой... Это ли все не "Контекст"! Журнал шел сквозь время, и время шло сквозь него.
Вместе с мемуарами множатся у нас новые справочники, энциклопедии, словари, учебники. Открываются архивы, уточняется давняя история. Печально, однако, что вот о "ближней истории" уже умудряемся много наврать. По досадному недомыслию, конечно. "Всякая вообще революция, - заметил Солженицын, - обнажает в народе прорыв скверны, зависти и злости". Но не только подобные "прорывы" складываются в реальную историю.
Сомерсет Моэм в своих мемуарах признавался: "Мне было бы очень досадно умереть, не написав этой книги". А мне - этой статьи".
"Маркес здесь живет?.. А Бунюэль?.."
Работа в "Советском экране" подарила впечатления, некоторые из которых, кроме как чудесными, пожалуй, и не назовешь. Ну, например,...
На пару со Львом Рудницким - директором-распорядителем Московского кинофестиваля, летим в Мексику, отбирать фильмы для показа на предстоящем у нас летом кинопразднике. Поскольку я в Мехико уже бывал, то второй полет туда, или третий - за чудо не посчитаешь. Но на этот раз предстоит встретиться с Габриэлем Гарсиа Маркесом, а также с Луисом Бунюэлем! А это - потрясение. Когда бы самостоятельно выбрался к ним в гости, а тут, пожалуйста, - все заранее организовано, причем за казенный счет. Предстоит передать им официальное приглашение принять участие в нашем фестивале.
Но на этом чудеса не закончились. В Москве нас оформляли в две страны - в Мексику на неделю и на столько же в Аргентину. И вот в Мехико выяснилось, что аргентинские "черные полковники" в согласии с политикой своей мрачной хунты нам визы не дали, а это означало, что весь срок командировки мы должны будем провести в Мексике. Тоже не плохо... Ну, а на стыке двух недель нашего пребывания в экзотических краях открывался, таким образом, заманчивый уик-энд, который надо было чем-то заполнить. Чем?
- Чего желаете? - поинтересовались у нас мексиканцы - "принимающая сторона". - Соответствующие средства предусмотрены. Можно отправить вас на какой-нибудь курорт, хорошо отдохнуть, выбирайте...
- А можно попасть на Юкатан? - спрашиваю робко, сам не веря в то, что это я набрался решимости попросить.
- Очень легко! - мексиканцы, по-моему, даже обрадовались. - Вы второй советский человек на нашей памяти, кто попросился на Юкатан.
- А первый кто?
- Роман Кармен, несколько лет назад.
Почему полуостров Юкатан манил к себе Романа Лазаревича, не знаю, но я в тот момент был уже автором пьесы под названием "Заснеженный Юкатан", которую в свое время не разрешило к постановке Министерство культуры, но которая понравилась кинорежиссеру Борису Дурову, постановщику знаменитых "Пиратов XX века". С его подачи я переделал пьесу в сценарий "Лидер", к постановке которого Боря как раз приступал на киностудии имени М.Горького.
История с "Заснеженным Юкатаном" получилась долгой. Дурову пьеса приглянулась еще тогда, когда никто и предположить не мог, что я "взлечу" в главные редакторы Госкино. А я "взлетел", едва приступив к сценарию. Закончить не успел. Далее последовал, как уже говорилось, запрет писать сценарии пока сижу на должности. Все эти пять с лишним лет Боря снимал другие фильмы, но о нашем замысле помнил.
И в пьесе, и в сценарии мой герой пятнадцатилетний Боря Шестаков фанатично предан своей идее: прочитать не поддающуюся дешифровке древнюю рукопись. Такой талантливый мальчик, почти вундеркинд, погруженный в себя, в призвание, весьма раздражающий своими странностями окружающих.
Дальним прототипом героя и сюжета можно считать реального человека с его историей - знаменитого советского ученого Юрия Кнорозова, еще в молодые годы открывшего принцип, позволивший расшифровать чудом сохранившиеся несколько страничек древних рукописей загадочных мексиканских племен майя. Обитавших, как известно, на Юкатане.
Но и это не все. Ни о майя, ни об их календаре, что совершеннее нашего (при этом они не знали колеса!), ни о таинственных заброшенных городах, обнаруженных в джунглях, а уж тем более о принципах расшифровки их рукописей по принципам, позволяющим, в случае чего, прочитать разумные сигналы из космоса, буде они к нам поступят, - обо всем этом я и слыхом не слыхивал, пока не узнал при обстоятельствах весьма необычных.
О майя и Кнорозове мне рассказал однокурсник Андрюша Зализняк, сам оказавшийся в области сравнительного языкознания реальным гением. Уже после окончания нами университета в молодежном журнале была заметка, что, якобы, он знает 48 языков. При случае у Андрея уточнил: действительно?.. "Не могу сказать точно ...Обычно месяца за три могу освоить новый для себя язык..." Как и Кнорозов в свое время, Зализняк защищал кандидатскую диссертацию, а ему сразу ее засчитали как докторскую. Сейчас он давно уже - настоящий академик, ученый с мировым именем.
Не могу сказать, что мы подружились, но как-то сблизились на военных сборах после четвертого курса. Однажды вместе сачканули с ночного марш-броска: шли в конце колонны и одновременно, предварительно, конечно, сговорившись, нырнули под кусты, чтобы там лежать. А когда отряд пойдет обратно, незаметно снова присоединиться. Пока наши товарищи-гуманитарии в х.б. и сапогах часа четыре крепили где-то в отдалении свою мощь в ночном испытании, я и слушал впервые лекцию Андрея о майя и принципах дешифровки древних рукописей.. В мокрой траве, под черными тяжелыми кустами.
Когда стал приближаться тяжелый сапожный топот, хриплое дыхание и сдавленные матюги утомленных походом товарищей по оружию, я уже был навсегда "ударен" темой. Потом собирал соответствующие книги, их накопилось на целую полку. Написал пьесу, потом сценарий.
О том, что когда-то мне, лично, непосредственно доведется попасть на Юкатан, даже не думалось, настолько оно было не реально. И вот летим на легком самолете в сторону острова Косумель, приземляемся в столице Юкатана Мериде, берем на прокат джип и гоняем под пальмами от храма Солнца к храму Луны, от одной ступенчатой громады до другой, и взлезаем, цепляясь за протянутую для туристов тяжелую цепь, на самый верх, туда, где, оказывается, тебя будет сносить прохладный от высоты ветер.
Ну, не чудо ли?!
И - снова в Мехико. Тихая зеленая улочка на юге города, называется - улица Огня. Топчемся перед глухими воротами. За ними и за мощным забором, выложенным из грубого камня, вилла Маркеса. Его "Сто лет одиночества" только недавно вышли на русском языке, только что всеми нами были прочитаны. Через два года он станет лауреатом Нобелевской премии. Пока не стал. Пока он просто Маркес, в чьи воротами мы звоним.
Хозяин встречает нас во флигеле за главным домом - там его рабочий кабинет. Между строениями - зеленая лужайка-газон. А в помещении светло, просторно, одна стена сплошь из стекла. У другой стены, дальней, закрытой книжными стеллажами, письменный стол. Габриэль Гарсиа Маркес поднимается из-за него навстречу. Рукопожатия, приветствия, рассаживаемся на мягких банкетках вокруг низкого и просторного, как аэродром, журнального стола в центре помещения. Хозяин располагается у торца в кресле с подлокотниками и с высокой, выше головы, спинкой. Черные, коротко подстриженные усы, черные глаза, усталые. Одет в мягкий синий комбинезон. Встретишь на улице, подумаешь - дорожный рабочий.
Никаких приглашений "выпить-закусить" не последовало. Даже вода не была предложена, ничего. Тем не менее, в дальнем углу разглядел крутую горку, уставленную бутылками. В течение следующих полутора часов ее покой так и не был потревожен.
Автор "Ста лет одиночества" и "Осени патриарха" имел право беречь свое время. Сразу приступили к делу. Начали с того, что оповестили Маркеса об официальном приглашении быть гостем XI Московского международного кинофестиваля, который, между прочим, еще и совпадает с празднованием 60-летия советского кино. Вручили ему соответствующую бумагу. Принимая, он даже встал и так, стоя, принялся внимательно ее разглядывать: "Спасибо! Передайте в Москве мою искреннюю благодарность!.."
Он, действительно, был тронут. Он признался, когда с официальной частью было покончено, что поехать в Москву - его давняя мечта. Получал приглашения и раньше, но все не складывались обстоятельства. Он всегда искал возможность путешествовать по свободному графику, как бы импровизируя, ибо, окажись, скажем, в дружеских объятиях только коллег-писателей, то, как ни прекрасен будет круг общения, а все-таки будет ограничен... А хочется встречаться с разными людьми, как можно больше увидеть, хочется получить по возможности полное представление о жизни в СССР. Так что, кинофестиваль - это, наверное, то, что надо. Оказывается, один раз он уже был в нашей стране - в 1957 году на Всемирном фестивале молодежи и студентов. Столько лет прошло! Интересно теперь вспомнить, сравнить, проверить впечатления...
Так что, уверил Маркес, обязательно прилетит. Даже дату назвал - 13 августа, рейсом из Вьетнама, где он месяц пробудет с женой и двумя сыновьями. "Мы всегда путешествуем вместе. Вам это не будет обременительно? Нет? Отлично!.. Знаю, что мои книги у вас хорошо расходятся, встречусь с коллегами, с читателями. Мечтаю, кстати, побывать в Ленинграде..."
Я спрашиваю его об отношениях с кино. Известно, что в свое время Габриэль Гарсиа Маркес закончил в Риме сценарные курсы при Экспериментальном кинематографическом центре.
Он задумался, потом улыбнулся:
- У меня с кино брак долгий, да все какой-то неудачный... И вместе мы быть не можем и отдельно тоже. Кажется, куда как спокойнее просто писать книги и не думать о кино, где каждый шаг стоит неимоверных трудов. Но я люблю кино! Каждый раз все заканчивается тем, что я оказываюсь в числе создателей очередного фильма. Иначе не получается. Для писателя экран - незаменимое средство общения с людьми. Да и в самом процессе кинематографической работы есть нечто меня покоряющее. Когда ты автор художественной прозы, то здесь практически все принадлежит тебе, только тебе подвластно. Когда же ты писатель в кино, то с удовольствием ощущаешь себя хоть и важной, и незаменимой, но только частью большого механизма.
Сколько им создано фильмов, он ответить затруднился. Сложно припомнить все названия, связанные с его, как он сказал, "подпольной" работой, когда приходилось писать сценарии для коммерческих фильмов, переделывать и переписывать за других авторов. Для него это был один из путей обеспечивать себя средствами к существованию, авторство свое в подобного рода лентах ("Я всегда боялся их смотреть и не смотрел!") он не обозначал. Официально им подписаны только сценарии мексиканских фильмов "Золотой петух" - по рассказу Х.Рудольфо, "Время умереть" режиссера Артуро Рибштейна, "Предчувствие" режиссера Луиса Аркоиса и только что законченная лента, которую он еще не видел, - "Год чумы" сценарий которого создан по мотивам дневника Даниэля Дефо, а поставил фильм Филиппе Казальс. На днях, кстати, сказал он, вернулся со съемок фильма "Вдова Монтьель", который ставит чилиец Мигель Литтин, а главную роль играет Джеральдина Чаплин. Сценарий по моему рассказу Литтин делал сам и вот пригласил посмотреть, что получается. Мы потом с ним славно поработали - за 24 часа все переписали...
Мысленным взором, как говорят в таких случаях, я уже видел полосу "Советского экрана" с репортажем об этой встрече. Автограф Маркеса был бы на ней не лишним. И вот мэтр склоняется над журнальным столом и фломастером пишет на чистом листе: "Двум миллионам моих друзей - читателям "Советского экрана" самый сердечный привет и цветок, который я нарисовал для них. Габриэль. 1979".
...Вышли на зеленую лужайку, прощаемся. Корреспондент АПН В. Травкин, который нам переводил, теперь нас фотографирует.
Маркес терпеливо позирует, чуть расставив ноги и слегка выпятив грудь, коренастый, широкоплечий. Тут я и выражаю, довольно, надо сказать, пышно свой восторг от самого факта нашей с ним встречи. А он в ответ произносит фразу, которая так мне запомнилась - в ней то ли ирония, то ли серьезная эзотерика: "У вас мистический склад ума..."
Потом он интересуется, много ли будет в Москве протокольных встреч, какими костюмами запасаться - для него это всегда проблема. Успокаиваем: в случае чего что-нибудь официальное можно подобрать на "Мосфильме". Он смеется. По очереди показывает на каждого из нас пальцем:
- Встретимся обязательно в Москве!..
В Москве, куда он приехал, как и собирался, с женой и сыновьями, я направил ему два номера журнала со своей публикацией, с его фотографией и автографом с цветочком. Новой встречи искать не стал. Все было сказано на улице Огня.
И вот другой адрес в том же Мехико, и снова мы стоим у ворот, точнее у железной калитки рядом с задраенными воротами. Наш звонок явно услышан, потому что из глубины невидимого двора раздается суматошный собачий лай. И почти сразу калитку распахивает средних лет женщина, она улыбается, жестами приглашает войти и произносит с акцентом, но различимо по-русски: "Я вас люблю!"
Наверное, это все, что она по-русски знает, но этого вполне достаточно, чтобы мы могли оценить радушие хозяйки.
А Бунюэль стоял в прихожей, на верхней площадке короткой лестницы и всем своим худым, если не сказать изможденным, старым обликом воплощал гостеприимство. Он был в просторной рубашке, ниспадавшей с острых плеч, улыбался во весь большой рот, огромные глаза казались еще больше за толстыми очками, и еще глаз невольно задерживался на невероятно больших его ушах - словно две ладони врастопыр были приставлены к лысому черепу.
- Что будем пить? - сразу спросил он. - Водку, виски, текилу? Текилу? Тогда сюда!.. - И он показал в сторону ближней комнаты, как будто для других напитков в доме предназначались другие помещения.
- Говорите громче, он плохо слышит, - подсказала хозяйка.
Комната, в которой мы устроились, была невелика, в три узких окна с подобранными жалюзи. За окнами - кусочек сада. В простенке повешен темный картон с изображением женского профиля, на стене за нашей спиной - взятая в раму большая карта Парижа. В жаркой Мексике, глядя на нее, он, наверное, путешествует по ней, вспоминая молодость...
Едва хозяин присел на узенький диванчик у стола, как тут же к нему примчалась и расположилась рядом толстая на тонких беспородных ножках собачка. Нам пояснили, что кличут ее Тристана. Собственно, могло ли быть иначе в доме создателя "Тристаны"!
Пока выясняли, на каком языке будем говорить - французском, английском, испанском, хозяйка расставляла бокалы, орешки в вазочках, картофельные хлопья, лимонные ломтики в блюдцах. Выбрали испанский, благо Ветров из АПН его знал и мог переводить.
Все это происходило, напомню, весной 1979 года. Тогда отмечалось 60-летие советской кинематографии, и предполагалось , что Бунюэль в числе одиннадцати крупнейших кинематографистов мира будет награжден памятным призом "за вклад". Для этого было желательным его присутствие на Московском международном фестивале, когда бы вручение и состоялось.
Выслушав нас, автор "Назарина", "Андалусского пса", "Виридианы", "Млечного пути", "Скромного обаяния буржуазии", той же "Тристаны", мягко, мне даже показалось, чуть застенчиво улыбнулся:
- Но у вас же никогда не шел ни один мой фильм, - заметил он. И это была сущая правда. Фарсовый, гротескный, ироничный, порой натуралистичный, всегда все договаривающий до конца, Бунюэль как-то не вписывался в умиротворяющую тональность массового советского проката. Наверняка специалисты объяснят причины наших с ним расхождений и лучше, но факт оставался фактом - как выдающего мастера мирового экрана его признавали, а показывать не спешили.
Бунюэль не стал усугублять неловкую ситуацию: ясно же было, что никто из здесь присутствующих к непоказу в Стране Советов его лент никакого отношения не имеет, наоборот, пришли с добром: приглашают погостить, да еще и награду прочат.
- Спасибо за добрые слова, - говорил он, подливая себе текилу в узкую рюмку. - Мне всегда Россия была интересна. Были друзья среди русских: Эйзенштейн, Юткевич. Еще в тридцатые познакомились, вместе работали. Юткевичу передайте, пожалуйста, привет... Были даже проекты моей постановки в России. Андре Жид, Арагон подталкивали. Так ничего и не получилось. Сейчас я слишком стар. Уже лет пять как отошел от кино вообще.
- Но кино от вас не отошло.
- Да, но я отошел. Если бы мог, сжег бы все 32 своих фильма.
Он произнес это просто, без аффектации, между рюмками. Как было отнестись к сказанному? Самоиспепеляющая требовательность? Горечь от не- достигнутого? Просто настроение момента? Возможно, до конца выстраданное осознание того, что сделанное так и не соотнеслось с высказанным когда-то собственным кредо: "Я всегда говорю только о том, что близко моему сердцу... От кино я требую, чтобы оно было свидетелем всего значительного, что реально происходит на планете"...
-В феврале будущего года мне исполнится восемьдесят, - продолжал Бунюэль, - давно никуда не выезжаю. Вы говорите про август? - Он откинулся на спинку дивана, сделал округлое движение руками, будто собираясь взлететь и перевел взгляд за окно. Там сквозь зелень прошел человек со стремянкой. - Если в Россию ехать, то когда снег, морозы, зима!.. Нет-нет! - Он прихлопнул колени ладонями. - Боюсь такого долгого путешествия, пневмонию можно схватить. Хотя в конце-то концов мне все равно, где умереть, покинуть этот ужасный мир и отправиться к Богу. - Тут он лукаво прищурился. - Про Бога я - просто так, я атеист. - И он повторил слова, где-то уже у него встречавшиеся: - Бог меня не интересует, меня интересуют только люди...
Он точный ровесник своего века - родился в 1900-м. А через четыре года после нашей встречи его не станет. Двадцати четырех лет он эмигрировал из монархической Испании во Францию, где началась его кинематографическая биография. Потом были США, с 1946 года жил в Мексике. Множество призов и наград на самых престижных фестивалях и форумах - "Оскар", Канны, Венеция - классик. И вот: "отошел от кино", "готов сжечь все свои фильмы". И вместе с тем, этот аккуратно опорожняющий рюмочки, поглаживающий прильнувшую к нему собаку немолодой человек с огромными ушами совершенно не производит впечатления человека чем-то подавленного или разочарованного. Он даже строит планы, иронизирует над собственной персоной, намечает пути передвижений. Ему явно симпатичен этот неожиданный привет из Москвы, в которой он никогда не был, и, чем черт не шутит, куда можно теперь взять и завалиться. А если не самому, то, может быть, послать представителя? Например, сценариста, с которым сделал шесть фильмов, француза Жана-Клода Карьера? Или друга - режиссера Ауру? Он женат на Жеральдине Чаплин... А, может быть, жену послать?! - Он смеется. - Она дальше семидесяти километров от Мехико уже лет сорок не выезжала... Не знаю... Вот Жеральдина через пару недель приедет, посоветуемся...
Я протягиваю Бунюэлю блокнот, и он вписывает в него свой домашний адрес. По нему, собственно, все мы сейчас и находимся. "Пишите!.." - предлагает он.
Надо же такому случиться, что некоторое время спустя упомянутый Жан-Клод Карьер окажется моим соавтором на фильме "Трудно быть Богом" в постановке немца Питера Флайшмана. А незадолго до этого Жан-Клод со слов Бунюэля напишет и издаст его биографию. Когда будем работать в Париже, Жан-Клод подарит мне экземпляр с теплой дарственной надписью. Я приеду в Москву, и в книжку Бунюэля вклею блокнотный листок с адресом, написанным его рукой. На память. Так и храню...
Пора прощаться... По узкой дорожке идем к калитке. Впереди Бунюэль. "Ах, если бы я был моложе! - вдруг восклицает он и добавляет, ни дать, ни взять, в духе "трех сестер": - Москва!.. Москва!..
Он сам отодвигает защелку и распахивает калитку, обмениваемся рукопожатиями. Мы уходим, а они, два старых человек, все еще продолжают стоять в открытом проеме. "Я вас люблю!" - с удовольствием посылает нам вслед старая женщина и снизу вверх смотрит на Бунюэля.
Тост Ирины Купченко
Два пишем, три в уме - сочинялось и публиковалось одно, а за кадром оставалось другое, то, что на самом деле поразило и не забылось, что запомнилось навсегда.
Перечитываю свои заметки о 31-м Международном кинофестивале в Западном Берлине. Они были опубликованы в "Советском экране" в мае 1981 года. Сейчас меня можно четвертовать, не вспомню некий бельгийский фильм "Просторная земля Алексиса Дроевена" или финский "Баллада о запрете", эти и другие, бывшие в конкурсной программе. Даже получивший Золотого медведя фильм испанца Карлоса Сауры "Быстро, быстро!.." или награжденный Серебряным медведем индийский "Анатомия голода" Мринала Сена, ни тот, ни другой, не взялся бы пересказать мало-мальски связно. Не помню, хотя в собственных заметках о содержании этих лент было сказано.
Забылось и не вернешь. Запомнилось другое.
В конце последнего фестивального дня, сразу после пресс-конференции, на которой объявили итоги конкурса, с толпой журналистов выхожу на вечереющую Брайтшайдплатц. Сейчас появится Ира Купченко, надо немного подождать. Ее миссия члена жюри выполнена, теперь с ней можно общаться, не рискуя вызвать неудовольствие маленькой расторопной старушки с большими грустными глазами и волевой челюстью. Распорядитель-организатор, она строго следила, чтобы члены жюри не вступали в контакты с людьми из внешнего мира: не дай бог, окажут влияние на мнение этого самого члена при оценке фестивальных лент. Раза два она засекала нас вместе с Ириной и потом, один на один, ставила ей на вид. Ира, рассказывала, посмеиваясь.
Теперь все позади, вижу ту бдительную злыдню - вон она - торопится, вижу в последний раз, почти помолодевшую без груза ответственности на испытанных плечах - мелькнула в толпе и исчезла.
Чем ближе ночь, тем светлее на площади. Западный Берлин, эта, как считалось прежде, витрина западного мира, включает сотни и тысячи своих витрин, полных сказочных на наш советский взгляд товаров, врубает яркие неоновые вывески, световые табло над крышами и улицами, устланными брусчаткой. Брусчатка, кажется, тоже не дремлет, она активно поблескивает отраженными бликами. Другой мир, совсем не тот, к которому мы привыкли. Но за неделю мы и к этому немного пригляделись.
Темным контрастом окружающему сиянию громоздится в центре площади покореженный в последнюю страшную войну костел, воздвигнутый когда-то в честь кайзера Вильгельма. Сверху донизу он будто изгрызен гигантским драконом. А вплотную к нему, контрастируя с порушенной снарядами и бомбами готикой, прилепилась отовсюду прямолинейная башня нового собора. Руины - для памяти, собор - для покаяний...
Там ударили в колокола. Бархатный перезвон накрыл площадь.
Отбросив неоновый блик, распахнулась стеклянная дверь фестивального "Зоопаласта", и появилась Ира, или, как здесь величали ее газеты, Ирина Петровна Купченко. А с нею и все жюри вышло в полном составе. Им пришла пора прощаться. Корректные поцелуи, поклоны, рукопожатия. Понятно, что минувшие дни их основательно сплотили, сразу не разбежишься. Вижу, что председатель жюри, элегантный и стройный, голова седая испанец Антонио Изаси прячет за спиной гвоздичку. А ведь наверняка приготовил для Ирины, - только успеваю подумать, как в ту же минуту именно это и происходит - он в полупоклоне вручает ей язычок пламени на тонкой зеленой ножке. Она, высокая, ладная, в вязаной шапочке, в облегающей дубленке, благодарит на уверенном английском.
Идем с Ириной вдоль площади. В отеле нас ждет третий член делегации - знаменитый режиссер Александр Григорьевич Зархи. Через час будет торжественное закрытие фестиваля, потом традиционный банкет, и там он выйдет на сцену, чтобы получить "Серебряного медведя"...
В поездке, особенно в зарубежной, люди раскрываются быстро. Вот и в данном случае никто не сумел утаить, кто он есть на самом деле.
Купченко меня поразила. Должен признаться, что красивые и умные женщины всегда производят на меня сильное впечатление. В отличие, скажем, от дур, которые даже сексуально не зажигают. В данном случае состоялось именно сильное впечатление.
Чтобы при таком актерском даровании, показанном в "Дворянском гнезде" Кончаловского, "Странной женщине" Райзмана, "Двое" Никиты Михалкова, да и во многих других лентах, так явно являли себя еще и ум, и юмор, и складная точная речь, и поистине покоряющая женственность - не может быть! Не бывает. А вот, оказывается, есть. И ты можешь ежедневно, а в основном ежевечерне с этим явлением общаться, утром вместе позавтракать в кафе при отеле - завтрак входит в оплату, а вечером она сама приходит в твой номер, где уже сидят Зархи и мудрый, все повидавший в жизни постоянный представитель Совэкспортфильма в той и другой Германии обаятельнейший В.Ярославцев. Для него Берлинский фестиваль - особенно страдное время, он все время с нами или где-то рядом, заботится, чтобы все было хорошо и чего-нибудь не случилось. Пьет наравне.
Ежевечерние посиделки в моем номере - и отрада души, треп, и подведение итогов трудового дня.
Во второй, кажется, день, когда Ярославцев уже у меня сидел, по маленькой было пропущено, а Зархи еще не появился, пришедшая с заседания жюри Ирина сообщила, что жюри, отсмотрев картину Зархи "Двадцать дней из жизни Достоевского", признало ее не представляющей никакого интереса и единогласно постановило снять ленту с дальнейших обсуждений. Это означало, что золотые и серебряные медведи скорее сбегут в лес, чем попадут к Александру Григорьевичу Зархи.
Но Ирина не смирилась. Она включила на полную мощность свое обаяние и стала "давить". И зарубежные коллеги дрогнули. Ладно, сказали они, можно дать "Достоевскому" шанс, надо только придумать соответствующую мотивировку для награды, сформулировать, так сказать, "за что". Тогда, мол, к обсуждению, так и быть, можно будет вернуться.
Значит, надо придумать формулировку. Желательно несколько, для выбора. А кто это сделает? Спец по сочинению текстов в нашей делегации, естественно, - ваш покорный слуга. Но я совершенно не обязан это делать!
Я приехал как специальный корреспондент журнала "Советский экран", мое дело создать очерк-репортаж о Берлинском фестивале для ближайшего номера. Я уже и так перестарался: снял телесюжет с Ириной Купченко для "Кинопанорамы" - куда больше!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги