Ревизор: возвращение в СССР #27

Глава 3

Святославль.

Иван с самого утра выехал в Брянск.

Накануне, обсуждая с Шанцевым вдвоём операцию по снятию денег Вагановича в сберкассах Брянска, они решили, что ему надо ехать в милицейской форме и с пистолетом. Мало ли какой преступный элемент заметит, какую большую сумму он снимает. За милиционером точно не решится идти, чтобы подстеречь и ограбить.

С начальником городской милиции Рыковым Шанцев сам договорился, чтобы тот оформил Ивану командировку в Брянск на целый день. И сегодня с раннего утра Герман Либкинд на «Волге» Шанцева повёз Ивана в Брянск по старой дружбе, отпросившись с работы по просьбе бывшего начальника. Там они ездили по сберкассам. Иван каждый раз велел тормозить на соседней улице от нужной сберкассы, чтобы водитель не видел, куда именно он уходит. В городе он разбирался хорошо, месяц жил тут после армии у тети, когда дембельнулся. Герману было все равно — где ему велели остановиться, там он его и ждал, читая потихоньку прихваченный с собой томик Майн Рида.

Деньги Иван укладывал в своей милицейской сумке-планшете так, чтобы в глаза не бросалось, что там что-то прибавляется после посещения каждой сберкассы. Очереди, конечно, жрали время. Ну и для полноты ощущений на милиционера люди посматривали очень удивленно, когда он озвучивал суммы, которые надо снять… Иван хмыкнул, представив, какие истории будут ходить теперь по городу о достатке советских милиционеров. Глядишь, много пацанов ломанется в милицию за большими деньгами после его пробега по кассам. Ну что сказать, вскоре будут разочарованы… Престижа и уважения со стороны граждан по горло, а с деньгами похуже будет. Особенно если ты не полковник…

Остались только две сберкассы в Святославле, но дома можно уже в любой день деньги снять.

На мгновение поколебавшись, решил зайти к тете. Внезапно совесть замучила, что тогда столько прожил, фактически, за ее счет. Может, десятку один раз сунул, вот и все. Хорошая тетка, ни разу ничего не сказала. Тем более, виноват… Она же одинокая…

Нина Ивановна была дома, уже год как на пенсию вышла, и очень племяннику обрадовалась. Ощущая себя необычно, человеком, которого сколько надо будет ждать личная машина с шофером, Иван не стал спешить. И чайку с теткой попил, и на все вопросы о жизни ответил, и сто рублей оставил, когда уходил. Конечно, тетя не хотела брать, совала их ему обратно, но он просто оставил деньги на холодильнике, обнял ее и сказал:

— Спасибо тебе, тетя, за доброту твою! Больше надолго пропадать не буду! И ждем очень в гости! Приедешь на эти выходные, а? Мы все будем очень рады!

Тетя аж всплакнула, растрогавшись, а Иван уходил со стесненным сердцем. Вот же он сволочь, добра не помнящая. Все переживал, что денег нет… лучше бы заехал хоть пару раз к тетке, помог ей с чем-нибудь за эти годы… Руки же на месте, а у тети и дверцы у шкафов криво висят, и диван продавленный. Там работы на несколько часов всего… Дверцы поправить, диван разобрать, починить да снова собрать…

До Святославля домчались с ветерком. Отпустив Германа, Иван посидел, пока не стемнело, дома, а потом пошел к первому секретарю домой.

— Вот, — выложил Иван все деньги перед Шанцевым. — Осталось пять тысяч у нас снять.

— Ну, ты их себе и возьмёшь, — решил Александр Викторович, отсчитывая из привезенных Иваном денег двенадцать с половиной тысяч. — Держи… Пересчитай!

Иван пересчитал на автомате, даже не понимая, что это его собственные деньги. Только сотку вернул, сказал, что уже брал из общей суммы. Также, абсолютно равнодушно, он пересчитывал деньги в сберкассах Брянска.

— Ты же только смотри, осторожно, — настороженно приглядывался к нему Шанцев, — деньги-то сразу все не трать…

— Само собой, Александр Викторович, — уверенно ответил Иван. — Жена беременна, на ребенка пригодятся.

— Ну, хорошо…

После Камволки поехал в стол заказов, отоварил сразу талон. Вернувшись домой, заглянул к детям, там Ирине Леонидовне помогал Загит, они отправили меня ужинать, мол, тут мы сами справимся. Потрепал малышню по головкам, они радостно задёргали ножками, как будто бежали ко мне. Такие смешные…

Поужинал и сел в кабинете заканчивать оформление пьесы. Хочется уже ее доделать, и потом только на премьеру прийти уже. Интересно, нужно ли будет выходить на сцену и раскланиваться перед зрителями перед представлением? Или безопаснее сначала посмотреть реакцию зрителей, чтобы сбежать потихоньку в случае, если она им не понравится? Нет, вряд ли, конечно, гнилыми помидорами закидают, но все же…

К приходу Галии всё закончил и даже отнёс на восьмой этаж артистам записку в дверь, с просьбой заглянуть ко мне.

Мама уже отпустила Ирину Леонидовну, и они вдвоём с Галиёй начали готовить детей к купанию. Старался быть на подхвате, чтобы мама не таскала близнецов, но разве за ней уследишь…

Вскоре к нам спустился Ахмад. По его виду сразу стало понятно, что мама ему уже сказала. Он вошёл с гордо поднятой головой и с порога нам всем громко объявил, что его жене поднимать тяжёлое нельзя!

Смущённая мама кинулась было к нему, чтобы он замолчал, но я поймал её, обнял, прижал к себе, и стал укачивать из стороны в сторону, стараясь успокоить…

— Поздравляю, — протянул я одну руку Ахмаду.

— А что такое? — подошёл к нам Загит.

С трудом скрывающий счастливую улыбку, Ахмад небрежным движением показал на себе рукой большой живот.

У Загита глаза округлились от удивления и вырвался нечленораздельный возглас удивления. Его хватило только на то, чтобы молча обнять будущего папашу. Мама прятала лицо у меня на груди. До Галии, наконец, тоже дошло, она завизжала «Ура-аа!» и напугала детей. Они дружно разревелись, и мама бросилась их успокаивать. Естественно, дети тут же оказались на руках у Галии и мамы.

На хмурый взгляд Ахмада мама дерзко отмахнулась, и они с Загитом ушли на лестницу курить.

— Мам, Ахмад дело говорит, тебе в самом деле нельзя тяжёлое таскать… — предпринял и я попытку ее образумить, но какое там… Старшее поколение твердо знает, что яйца курицу не учат… А мне что, не пускать теперь ее к нам домой, что ли, чтобы детей на руки не хватала?

Мать, конечно, сильно психовала. Ну да, можно только представить, что ей еще предстоит услышать от сотрудников системы медицины. И в двадцать первом веке они особо не стесняются свое личное мнение высказать о родах в таком возрасте, даже если его и не спрашивают, а уж сейчас… Повезло хоть, что в Москве все же будет полегче, представляю, что маме пришлось бы выслушать по этому поводу в провинциальном Святославле…

Поговорил с ней, постарался передать свою абсолютную уверенность, что детей лишних не бывает. Пообещал ей тоже помощницу нанять после родов. Отказалась, конечно, но вроде немного успокоилась…

А вскоре к нам ворвалась Анна Аркадьевна и бросилась обнимать и поздравлять маму. Загит успел к ней сбегать и сообщить радостную новость.

Остаток вечера провели опять большой компанией. Алироевы, сообщив нам эту новость и убедившись в нашей положительной реакции, успокоились и просто наслаждались моментом. Их радость передавалась нам и это было очень приятно.

Часов в одиннадцать постучался Яков Данченко, и я передал с ним Боянову дополненный текст пьесы. Фух, прямо гора с плеч…

Святославль.

Иван принёс домой двенадцать с половиной тысяч рублей, и сел на кухне, спрятав планшет с кучей денег на верхней полке шкафа под свитером. Жена накрыла ему поужинать, но у него всё валилось из рук, есть не хотелось.

Никогда у него не было особых ценностей, не было и тайника. Мать прятала где-то золотые коронки умершего отца, его обручальное кольцо, но он даже не интересовался, где именно.

А своего золота у жены и матери было немного, они, практически, всё его носили на себе. Если копили на что-то, прятали деньги в кармане его свадебного пиджака.

Вот почему женщины считают, что в мужском пиджаке хранить деньги надёжнее? — вспомнил он заначку жены Вагановича в его пиджаке…

Иван огляделся вокруг. Надо куда-то спрятать деньги, но куда? Найти можно везде, было бы достаточно времени. Кому, как не ему это лучше всех знать?

Забыв про ужин, он прошёлся по дому в поисках укромного местечка, но забраковал все. После своих долгих поисков, он тут же моментально осознавал, насколько легко будет эти деньги найти.

Вот, не было печали, черти накачали! — мысленно выругался он, начиная впервые немного сочувствовать проблемам Вагановича с безопасным хранением денежных средств. — Куда не положу, теперь буду думать, как там деньги лежат? Не вломился ли кто в квартиру, пока мы на работе, и не нашёл ли их? Да и другие мысли стали мучить. Насколько надежно, вообще, хранить бумажные деньги в деревянном доме? А вдруг пожар?

В четверг ездил на швейку за результатами их расчётов. Они мне подготовили целую таблицу, сколько надо на каждую швейную машинку ткани в разрезе ассортимента в расчёте на квартал работы и в следующем столбце из расчёта на четырнадцать машинок.

— А почему расход ткани на наволочки получается меньше, чем на те же простыни и пелёнки? — поинтересовался я.

— Так с ними возни больше, тот же отрез ткани дольше обрабатывается, поэтому и расход меньше, — ответила замдиректора. — А у вас получилось ткань найти?

— Получилось. Ткань будет, — кивнул я. — Первую партию мы целиком приобретём официально и нашьём из неё излишков, с которыми выйдем на УШИ Мосгорисполкома, объясним, что это накопилось за всё время работы. А дальше будем разбивать общее количество на официальный выпуск и дополнительный. А в какой пропорции, я вам позднее скажу.

— А машины новые? — напомнил Чернов. — Мы подготовили заявку на четырнадцать штук…

— Вы их заказывайте, как вы всегда это делаете, — ответил я. — И подсветите мне, когда надо будет вашу заявку подтолкнуть в Управлении.

— А если я впрок закажу ещё штук пять? — уточнил главный инженер. — А то подменных машин совсем не осталось…

— Хоть десять! Заказывайте всё, что вам надо, — кивнул я. — Только оставьте для меня копию заявки.

При связях Захарова все, что нужно государственному предприятию, будет поставлено ему достаточно быстро. В Москве всегда было все, при любой власти… Но не для всех.

До лекции от общества «Знание» оставалось ещё больше четырёх часов. Решил поехать в университет, засветиться на занятиях и пообедать заодно.

Приехал к концу второй пары и устроился в столовой в ожидании перерыва. За соседним столом сидели две девчонки из группы Маши Шадриной, мы на её дне рождения познакомились. Они кивнули мне, и с озабоченным видом продолжили обсуждение какого-то жизненно важного вопроса, не обращая больше на меня внимания.

— Ты пойми, парни все разные, это нормально, — втолковывала одна другой. — Одни решительные, другие нет, им совет нужен. Одни доверяют друзьям, другие родителям. А мамы и папы у всех разные, особенно у наших парней! Есть же такие, как скажут, так и будет!

— Ну, да, — с тоской в голосе согласилась вторая девчонка. — У Игоря отец такой пост занимает…

— Вот именно, — ответила ей подружка. — И что ему делать, если отец сказал — сначала диплом?

Это же они пересказывают то, что я сам как-то для Маши придумывал, чтобы она не психовала из-за того, что Витька ей предложение не делает, — еле сдерживая улыбку, понял я. Так и хотелось напеть: «Ну, а девушки? А девушки потом!»

Вторая пара закончилась. В столовую повалили студенты. Увидев наших ребят, замахал им рукой. Вскоре вокруг нас было занято нашими три столика. Маша Шадрина пришла и подсела к своим, Витя тут же перебрался к ним. Вскоре появился Мартин и, минуя раздачу, сразу ринулся ко мне.

— Ираклий сказал, что это ты нам организовал ещё одну бригаду, — начал он. — Спасибо!

— Да подожди ещё благодарить, — улыбнулся я. — Сейчас работники ваши попробуют на вкус хлеб стройотрядовца и начнут разбегаться, кто куда. Работа-то тяжёлая!

— Что я, не знаю? В ГДР тоже есть стройотряды! Потому и брали людей с запасом, — усмехнулся он и пошёл к раздаче, где его свои тут же вперёд пропустили.

Тут в столовую вошёл Гусев и, увидев нас, тоже сразу направился в нашу сторону.

Сходу подрулил ко мне, поздоровался, я уж думал, сейчас опять начнёт просить лекцию перед факультетом прочитать, уже приготовился отбрёхиваться лекцией от общества «Знание». А то еще что придумал для меня… Энергичный мужик, с богатой фантазией, чем других занять. Боюсь я его. А он к Маше повернулся.

— Маш, собирай сегодня своих. После занятий заседание «Комсомольского прожектора», — велел он ей. Маша кивнула, и он отошёл от нас. Фух, пронесло!

Вскоре за соседними столами разместились немцы, Маша Мартину сразу о заседании сказала и попросила Быстровой передать. А Сёма Давыдов и сам всё слышал.

— Чем вы сейчас занимаетесь? — поинтересовался я у Маши. — Новыми объектами или по нашим старым ходите?

— И так, и так, — ответила та. — Да мы всего два раза ходили, в январе сессия была и каникулы… В том году ходили один раз на обувную фабрику, помнишь? А второй раз на НИИ одно пожаловались жители соседних домов, что они свою огороженную территорию закрыли, а людям теперь обходить много приходится.

— Серьёзно? И что, правда много надо обходить?

— Ты знаешь, оказалось, что да. Там железная дорога рядом, через неё переход дощатый. На той стороне и метро, и школа, и поликлиника. Местность там неровная. Справа обходить этот НИИ, вроде, и недалеко, но выходишь на холм, его срезали, когда железную дорогу строили, получился крутой склон, по нему не спуститься. Особенно зимой, вообще без шансов. А в другую сторону быстрым шагом десять минут мы шли. Но там дороги нет. Тропа. Корни деревьев, ямы, лужи… Там не проехать, например, с коляской. А в обход по дороге тридцать пять минут… В одну сторону, — добавила Маша.

— И какой вы вынесли вердикт? — заинтересовался я.

— Что надо открывать территорию НИИ, — ответила она. — Людей жалко. Дети почти час в школу идут в одну сторону.

— Ты же сказала тридцать пять минут.

— Это плюс тридцать пять, когда НИИ свою территорию закрыл.

— А, понял-понял, — кивнул я. — А не знаешь, открыли они проход?

— Не знаю, — отрицательно мотнула головой.

Ну, что? И людям помогу, и хорошая тема для фельетона, особенно если НИИ не имеет никакой секретности. Попросил Машу припомнить адрес и решил съездить туда проверить. Они с Семёном сумели вспомнить, как они туда добирались и название НИИ. Найду…

Отсидел третью пару и поехал на лекцию. Ионов, в этот раз, отправил меня на «Фабрику художественной галантереи» недалеко от метро Пролетарская. Небольшое компактное трёхэтажное здание, фасадом выходящее прямо на улицу.

— Не так давно был с лекцией на фабрике чемоданов и сумок, она, вроде, тоже галантерейной называлась, — поделился я с заместителем директора Овчинниковым Ильёй Андреевичем, немолодым, но спортивным мужчиной среднего роста.

— Не, мы мелочи всякие делаем, ремни, заколки, ключницы, подарочные книжные обложки… Всякую ерунду, короче, — рассмеялся он.

— У вас такая тема лекции обширная «Советская медицина — успехи и достижения», — заметил я. — На что вам нужно, чтобы я больше внимание обратил?

— Советская медицина… Просил же про алкоголизм, — ответил он.

— У вас проблемы с этим? — с сочувствием спросил я. — Нарушают режим работники?

— У меня с начала года восемнадцать сигналов из вытрезвителей! Восемнадцать! — с неподдельным негодованием в голосе констатировал он. — Мы уже не знаем, что нам делать? На собраниях в коллективах разбираем, за повторный залёт выговор объявляем. Что еще придумать? Из очереди на квартиру вышибать начинать? Чтобы хоть этого боялись? Профорг предложила объявить на фабрике борьбу с пьянством…

— И решили начать с лекции о вреде алкоголизма? — рассмеялся я. — Вам кабинет нарколога на предприятии надо открывать. Пусть не каждый день будет приём, но если вы хотите что-то изменить к лучшему, добивайтесь. У вас люди несколько раз за полтора месяца уже умудрились побывать в вытрезвителе. Им мои лекции как мёртвому припарка.

— Свой нарколог в фабричной санчасти? — задумался он. — Меня не засмеют?

— Чего же тут смешного? — удивился я.

Проблема начальства этой фабрики мне была понятна, но у меня тоже есть своё начальство, поэтому быстренько, минут за десять, выдал лекцию на основную тему, а потом, как и попросил Овчинников, перешёл конкретно на вред алкоголизма.

— Признание проблемы — это уже пятьдесят процентов успеха, — убеждал я народ в зале. — Но признать, что какая-то там бутылка водки сильнее тебя, могут немногие. На это тоже надо мужество. И если вы хотите вырваться из этой гонки по кругу, не отказывайтесь от профессиональной помощи. Вы же не стесняетесь ходить к стоматологу или к венерологу… Так почему нарколог вызывает у вас такой ужас? Стыдно признать, что пол-литровая бутылка сильнее вас? Да, сильнее, и не только вас. И нечего это скрывать. Признайтесь в этом хотя бы сами себе. Не хотите лечится официально, договаривайтесь с врачами, чтобы вас лечили, но на учёт не ставили. А что делать? Спиваться?

Много говорил, но отклика на лицах не увидел. А даже наоборот. Вместо вопросов меня завалили обвинениями.

— Мы не алкоголики!

— Если мы отметили после работы аванс и получку, что же, нас теперь в вытрезвитель забирать⁈

— Что мы, виноваты, что они у метро двадцать пятого числа план делают за целый месяц⁈

— Стоп, стоп, стоп? Кто они? — поднял я руки ладонями вверх. — И какой план?

— Менты!!! — со злобой в голосе ответило несколько человек.

— Как это? — ошарашенно обвёл я глазами собравшихся. — Что, всех подряд хватают? Даже трезвых?

— Нет, трезвых не хватают, — ответили тут же мне, — Но чуть-чуть выпивших — запросто!

— Ну, дела, — нашёл я глазами Овчинникова на первом ряду.

— Вы сейчас наговорите! — вскочил он с места и развернулся к залу. — Милиция их чуть выпивших в вытрезвитель забирает! Почему меня не разу не забрали⁈ — раздался хохот. — Я что, ни разу слегка выпивший на метро не ездил? Не сочиняйте! Залетели, так признайтесь! А то начинается! Я не я, хата не моя!..

— А вы после аванса сами попробуйте у нас к метро в лёгком подпитии подойти! — крикнули ему из зала.

— Не! Он в шляпе ходит! — крикнул кто-то. — Сразу видно, начальник. Его не станут хватать!

Насколько я помню, вытрезвители были на хозрасчёте и должны были сами себя окупать. Там же за каждое посещение квитанцию рублей на двадцать выписывали, если не больше. А когда алкашей собрали мало, план горит и премии под угрозой… Не удивлюсь, если, и правда, метут всех подряд со взором горящим… Почему бы и нет?

— Всё чудесатей и чудесатей, — задумчиво проговорил я. — И кого здесь так хватали?

Не то, чтобы поднялся, прям, лес рук, но человек пятнадцать руки подняли. Овчинников удивлённо оглядывался то на своих людей, то на меня.

А что я мог им сказать? Или пообещать? Что проверю, и если подтвердится, пойду войной против местных ментов?

— Знаете, что? А езжайте-ка вы в дни аванса домой через другую станцию метро, — посоветовал им я.

— Что ж мы, совсем тупые? Так и делаем, — рассмеялись в зале. — И не только в дни аванса, а всегда, как выпьем.

— Вообще, ситуация неоднозначная, — сказал я подошедшей к нам с Овчинниковым профоргу. — Выговор ладно, а вылететь из очереди на квартиру из-за пары рюмок водки?..

Профорг тут была непростая. Дружинина Екатерина Андреевна, стройная женщина, выше среднего роста, слегка за сорок с прямой осанкой и очень тонкими губами. Она мне сразу не понравилась, так высокомерно на нас с Овчинниковым смотрела. Как будто мы тоже в вытрезвитель попадали.

— Вы им верите? — состроила она брезгливую гримасу.

— Ну а сами подумайте, какой им смысл врать? — спросил я.

— Из-за денег, — уверенно ответила она. — Тринадцатую с непогашенным выговором за пьянку не получить.

Овчинников бессильно развёл руками, когда я на него взглянул.

— Даже не знаю, что вам на это сказать, — честно ответил я.

Он пошёл меня провожать и всю дорогу оправдывался. Что это не новость, что рабочие часто так объясняют свои залёты. Мы прошли через большой цех, занимавший целый этаж. Там распускали на ремни приличные куски натуральной кожи.

— Что это тут у вас? — притормозил я у раскройных машин.

Овчинников охотно стал рассказывать и показывать. На мужские ремни кожа шла толстая, солидная, а на женские ремешки гораздо тоньше. Цвета были разнообразные, белые, черные, синие, голубые, бежевые. В основном матовые, но попалась и одна лаковая!

— Ого! А где вы берёте такие кожи? — немедленно спросил я его.