Родник холодный

Глава 20

Доктор Валдис почувствовал себя гораздо лучше после долгого отдыха на стоянке в течение половины дня и целой ночи. Несмотря на то, что ночь прошла для него тревожно, сон был не глубоким, приходилось несколько раз просыпаться от лесных шорохов, нащупывать лежащий рядом «Макаров», все же десять часов сна набранных пусть и урывками, сделали свое дело и Валдис чувствовал в себе прилив новых сил утром.

Хорошее настроение испортило обилие муравьев, которых он обнаружил на месте своего вчерашнего ужина. Муравьи копошились повсюду: в открытой банке рыбных консервов, на буханке черного хлеба, в миске с остатками макарон, в котелке, в котором он варил макароны, на ложке, повсюду вокруг костровища и даже в его теннисных кроссовках.

Доктор Валдис победил муравьев и стал собираться.

Бекас и Валентина решили залечь в засаду на подходе к броду с двух сторон. Предварительно договорились об условных сигналах. Одни длинный крик совы — внимание! Два коротких означали, что тот из них к кому доктор окажется ближе пойдет на захват, а второму надо не мешкая спешить на помощь, когда услышит крик «Захват!». Крик означал, что контакт уже есть, и бежать только тогда, чтобы не получить от доктора пулю навстречу.

— Как ты будешь это делать? — спросила Валентина.

— Сзади, по затылку прикладом! Как еще? — ответил Бекас, делая вид, что вопрос со стороны Валентины был риторический.

— Сзади — это хорошо. Но можно и так.

Она зашла Бекасу за спину и стала комментировать свои действия:

— Сзади продеваешь свою правую руку под его подбородок. Вот так. Правой же рукой захватываешь свое плечо. Левую свою руку ему на затылок. Вот так. Резко садишься на землю вместе с ним, — сказала она и они оба оказались на земле, — Падаешь так чтобы одна твоя нога была вдоль земли. Вот так. Поворачиваешь его на эту свою ногу. Накрываешь второй ногой. Вот так. Ноги закидываешь на уровне груди, чтобы заблокировать руки. Потом, удерживая его руки тянешь свои ноги в область его паха и одновременно тянешь руку, которая поперек шеи.

Бекас почувствовал, как у него стало темнеть в глазах. Валентина отпустила захват, откатилась по земле в строну. Бекас провел ладонью по своей шее.

— Круто! — сказал он.

— Десять, двадцать, тридцать секунд и кровь перестает поступать в мозг, через сонную артерию. Он теряет сознание, — сказала она, поднимаясь на ноги и отряхивая с себя налипшую листву.

— Круто, круто! — повторил Бекас, так же вставая — Век живи — век учись! Сложно только очень. Я прикладом по затылку. Тоже работает. Тут у нас, что попроще — то и работает.

— Ну, прикладом, так прикладом, — согласилась Валентина.

Они залегли в засаду. Потянулись долгие часы ожидания.

Старый ворон уже два дня сопровождал стаю волков, охотившуюся возле реки. Мест пригодных для водопоя было много, и стая никак не могла застать у берега хоть какой-то добычи. В первый день ворон кружил над ними низко, чтобы они его заметили. Когда ворон убедится в том, что матерая волчица — главная в стае, повела волков вслед за ним, он направился к тому месту у воды, где уже дважды видел косулю с одногодком косулёнком. Старый ворон делал так уже много раз, за свою долгую жизнь. Когда волки зарежут косуль, все что останется от волков, будет его законной добычей, и матерая волчица знала повадки ворона, поняла, куда ворон зовет её стаю.

Два дня волки кружили у этого места на берегу, учуяв звериные следы. Два дня к водопою никто не пришел. На день второй, уже в сумерках, к водопою пришел медведь. Он дал понять грозным рычанием и фырканьем о том, что знает — волки рядом. Для большей внушительности, он ободрал кору на березе, цепляя ее так высоко куда мог дотянуться. Волки ушли, с ними покинул речной берег и старый ворон. Он решил что удачи в этом месте уже не будет.

Волчица повела стаю к броду, но не дойдя до него, она и другие волки учуяли запах людей. От этих людей пахло порохом и оружейной смазкой. Волчица развернула стаю и повела ее от этого места как можно дальше, уходя в сторону от реки. Старый ворон не полетел за ними, он остался у брода, в ветвях столетнего дуба. Скорого будет дождь, и он решил переждать его здесь.

Валдис вышел к ручью, через который было перекинуто бревно. Кто-то идущий этой тропой раньше — годы назад, ловко срубил росшую у берега осину высокую, толстую; опрокинул ее поперек ручья. Осторожно переступая по бревну, стараясь на наступать на торчащие обрубки сучков, он начал переходить ручей. В самом конце бревна, он спрыгнул с него на землю. Высоты от бревна до земли было совсем ничего — даже не пол метра, но под дополнительной тяжестью более двадцати килограмм, его голеностоп подвернулся, никак не зафиксированный в теннисных кроссовках. Валдис почувствовал боль.

Поначалу не придав случившемуся большого значения, он прошел с десяток шагов, на протяжении которых боль нарастала. Пришлось остановиться, разгрузиться, снять обувь и осмотреть свою ногу. Доктор с первого взгляда диагностировал у себя растяжение связки, осмотрев свою распухающую в голеностопе ногу. Случившиеся стало последней каплей переполнившей его чашу терпения и самообладания. Сидя на земле, он с остервенением вырвал пучки травы руками, закричал, не столько от боли, сколько от отчаяния: «А-а-а-а-а-а-а!»

Придя в себя, через какое-то время он достал из рюкзака свою большую аптечку, в которой было много всего, и зафиксировал голеностоп, туго перевязав его бинтом. Встал, попробовал пройти. Стало чуть легче. Новая неприятность — перевязанная нога уже не влезала в кроссовок. Ему пришлось расшнуровать кроссовок и кое-как втиснуть в него ногу. Попробовал сделать шаги. Кроссовок на ноге при ходьбе не держался. Пришлось прибинтовать к ступне и его. Сделал себе укол обезболивающего.

Поднялся, взвалил на спину рюкзак и понял, что такой вес ему уже нести на себе невозможно. Снял рюкзак, выложил из него всё, что посчитал возможным оставить. Рюкзак стал значительно легче.

Еще через несколько шагов рюкзак пришлось снять опять и отправиться, осторожно ступая на больную ногу в сторону молодого клена, от которого можно было отломать рогатину, и при помощи ножа соорудить себе подобие костыля с опорой подмышкой.

Валдис справился с рогатиной, выровняв её по нужной высоте. Решил отдохнуть, в ожидании действия обезболивающего. Карта показывала через несколько километров реку, которую нужно было переходить вброд. Это в сложившейся ситуации беспокоило Валдиса. Через пол часа он поднялся и пошёл опираясь на рогатину.

Старый ворон, ожидавший дождя в ветвях векового дуба, увидел внизу проходящего человека. Человек шел плохо, как ходит раненный зверь. Старый ворон решил последовать за ним.

Бекас услышал один протяжный крик совы. Это был сигнал на внимание. Он сильнее прижался к земле, одновременно нащупав под ногами почву для резкого старта, стал всматриваться в ту сторону, где находилась Валентина.

Вдруг, метрах в тридцати, качнулся кустарник прямо там, где была Валентина. Потом ещё раз. Второго двойного крика совы он не дождался. Он увидел, как затрясся подлесок, услышав хруст ломающихся веток и крик: «Захват!» Кинулся в ту сторону!

Когда Бекас подбежал, он увидел, как Валентина душит доктора захватом сзади — всё так, как она показывала ему! Доктор хрипел, лицо его налилось багровым цветом, он пытался найти опору ногами! На мгновение Бекас растерялся, в раздумье — дать ли прикладом СВД в лицо или дело уже сделано.

— Ноги! Держи ему ноги! — крикнула Валентина.

Бекас схватил доктора за ноги. Через несколько секунд доктор Валдис потерял сознание.

— Как твоё настоящее имя?

— Я ничего отвечать не буду!

— Повторяю вопрос — как твое настоящее имя? На какую разведку ты работаешь?

— Я ничего здесь отвечать не буду!

— На какую иностранную разведку ты работаешь? Кто должен был принять эту ртуть?

— Я ничего здесь отвечать не буду!

— Кто должен был принять эту ртуть?

— Я буду отвечать только в Москве, на Лубянке! Здесь я вам ничего не скажу!

— Кто должен был принять эту ртуть? Место? Время?

— Я буду отвечать только в Москве!

Бекас стоял рядом, смотрел сверху вниз, пока Валентина вела допрос связанного доктора, сидя перед ним на корточках. Бекас тронул Валентину за плечо и посмотрел ей в глаза. Если что-то она и могла прочитать в его глазах то только это: «Ни на какую Лубянку я его тащить на своем горбу не буду…»

Валентина не произнесла ничего, что было бы похоже на: «…именем Советской Власти…» Она развернула доктора Валдиса от себя, приставила к его затылку «Браунинг».

Потом Валдиса уже не было, и он не мог видеть того как его мозги бурого цвета, с вкраплениями сгустков красного, растеклись по белой березе, по дереву так широко распространенному в лесах средней полосы России.

«Загнанных лошадей пристреливают», — вспомнил Бекас название фильма, который смотрел в детстве.

С неба начал накрапывать дождь.

В обратный путь они отправились по сухому, не через болота.

Мотоцикл «Урал» цвета катафалка катил по разбитой дороге в направлении на Москву. Поплутал, покружил «Урал» по лесной и болотной глуши, по дорогам ведущим никуда. Метнулся от одного бездонного края глуши до другого. Теперь выбрался на прямой маршрут, проходивший мимо того места откуда этот маршрут и начался — мимо бывшего совхоза «Путь вперед». Двое на мотоцикле сами ли выбирали эти дороги или всё шло у них само собой — по накатанной. Быть может кто-то другой выбирал для них эти дороги? Ангелы ли? Черти ли? Кто знает…

Небо нависало над ними, суровое, не доброе, затянутое свинцовой тяжестью грозовых туч. Было видно, как вдалеке у самого края горизонта полощет с неба дождём, как вспыхивает молниями гроза над лесом Восьмой Аномальной Зоны.

В совхозе они решили остановиться, передохнуть, разделить ртуть и расстаться. Валентине в одну сторону, Бекасу в другую.

Ленка-Дурочка сначала услышала мотоцикл, обернулась, увидела и стала скакать на одной ножке.

— Ура! Красная Москва! Ура! — захлопала она в ладоши.

Старый алабай Пират, лежавший, по обыкновению у входа в коровник даже не поднялся, только посмотрел в сторону.

Валентина заглушила двигатель, сняла шлем, опустила очки авиатора себе на шею. Копна волос цвета льна рассыпалась по её плечам.

— Егорыч, а, Егорыч! Гостей принимаешь?! — крикнул Бекас, вылезая из мотоколяски.

Ленка-Дурочка забежала в дверь коровника — позвать протодьякона.

Все вместе пили чай на кухне. Красное знамя в углу. Георгий Победоносец на стене. Егорыч говорил о погоде и кормах для коров. Ленка-Дурочка в какой-то момент спохватилась, убежала. Вернулась вся благоухая духами. Принесла и красную коробочку, протянула её Бекасу, чтобы тот понюхал.

— У-у-у-у! — сказал Бекас, — Ну-у-у, что ты! Обалдеть!

Ленка-Дурочка села за стол напротив Валентины и Бекаса и смотрела то на неё то на него.

Когда разговор Егорыча о кормах и погоде стал иссякать, Бекас спросил:

— А что, весы-то у тебя есть в хозяйстве? Нам бы отмерить кой чего.

— А как же! Имеются.

Валентина поднялась, вышла. Егорыч сказал Бекасу:

— Серьёзная женщина, однако.

— И не представляешь на сколько, — согласился Бекас.

Валентина вернулась с канистрой в которой была ртуть. Десять литров.

— Ну, что пойдем, покажу, где весы у меня, — сказал Егорыч.

— Так, что уже гонишь, хозяин, что ль? Хорошо же сидели.

— Да Бог с тобой, Бекас! Гость в дом — Бог в дом! Отдохните с дороги, сколько вам надо. Хотите — до утра оставайтесь! А то вон гляди и дождём накроет.

— Да это я шутейно. Пойдём, покажешь.

Ртуть отмеряли на весах, где протодьякон разливал на литры свое молоко.

— Это вот она какая, зараза, значит? — спросил Егорыч, когда из канистры во флягу полилась ртуть, — Гляди-ка — светится, стерва — так и манит.

Вернулись за стол и ещё говорили о том о сём. Бекас предложил ещё по чашечке, по последней — на ход ноги, извинился за то, что ему надо «отлить» и вышел.

Когда Бекас вернулся, то застал разговор Егорыча и Валентины.

— …человеку не нужны внешние ориентиры и авторитеты, в понимании верных этических норм. Человек сам может полагаться в этом поиске на себя, на свой разум, — говорила Валентина.

— Так-то оно так, — говорил Егорыч, подливая чая Валентине, — Разум, вот, говоришь… Разум — что ж… Куда без него? Да сказано было: «осуетились в умствованиях своих и омрачилось немысленное их сердце». Много ли разумом своим мы постигаем? Одну суету сует и прочую суету постигаем. К главному, через сердце приходим. Ты не серчай на меня, на старика за слова мои. Мягче сердцем быть надо всем нам. Слушаю вот тебя — жёсткое оно у тебя, словно каменное. Не хорошо так. Прости уж за слова мои такие.

— Потом мягче станем. Сейчас время не то, — ответила Валентина, — А простить, как у вас говорят — Бог простит. Так говорят?

— Так, так. Всепрощающий наш Господь, прощает в той мере нам, как и мы прощаем другим.

— Чайку подлей, хозяин, — Бекас присоединился к столу.

— Это можно, — Егорыч взялся за чайник.

Ленка-Дурочка решила, что для такого случая духов «Красная Москва» мало и сбегала за подаренным гребнем. Вернулась торжественно. Провела пару раз себе по волосам, какое-то время ещё посидела за столом и вдруг озаренная идеей выбежала во двор и там стала чесать, лежавшего на прежнем месте алабая. Пират от удовольствия закрыл глаза.

Настало время прощаться.

Бекас выгрузил из коляски свой рюкзак и сразу полез в него. На место рюкзака отправилась канистра из под масла, из которой Бекасу отлили его честную десятину.

Бекас достал из рюкзака орден «Красной звезды», значок танкового училища, фотографию и еще какие-то бумаги, оставшиеся от Сени, которые так и не прочитал. Протянул всё Валентине.

— Там на фото написано — Сокольники. Я подумал, что может можно в Москве разыскать родственников.

Валентина взяла переданное в свои руки. Посмотрела на фото, повернула его на тыльную сторону.

— Кто это?

— Товарища в рейде потерял. Танкиста.

— Может быть сам в Москве их разыщешь? — она протянула все обратно Бекасу, вопросительно заглядывая ему в глаза.

— На трамваи в Москве посмотреть?

— И на трамваи тоже.

— Не-е-е…, где родился — там и пригодился.

Валентина постояла молча ещё какое-то время и убрала всё в задний багажник мотоколяски. Потом протянула Бекасу сжатый кулак.

— Дай на удачу! — сказала она.

Бекас коснулся её кулака.

— Ну, не держи зла, если что, — сказал Бекас, — Как ты тогда сказала? Вся ртуть в конечном итоге оказывается в Москве. Так кажется?

— Так должно быть, по идее, — пожала она плечами.

Она села на мотоцикл, завела его.

«Дык — дык-дык-дык», — заурчал на холостых оборотах «Урал».

Она надела очки авиатора, хотела уже надеть и шлем, но вдруг слезла с мотоцикла, сняла очки, подошла к Бекасу и поцеловала его в губы и вернулась обратно.

Села на мотоцикл, надела шлем, повернула руль, и «Урал» вырулил на грунтовку. Ленка-Дурочка помахала вслед рукой.

Под ногами Бекаса лежал его большой рюкзак на сто литров, СВД и автомат «Калашникова» — АК47.

Лёша сваливал к родственникам в Тулу. Одет он был по гражданке, на плече у него была такая-же гражданская спортивная сумка. Второй день он не мог поймать попутки в нужном ему направлении и материл про себя проезжавший мимо транспорт. Когда за спиной он услышал звук приближающегося мотоцикла, надежда вновь посетила его, он протянул руку, голосуя у обочины. Мотоцикл с рыком прокатил мимо. Лёша узнал ту самую бабу, которую видел у Одноглазого Чили в тот день, когда Чили обнулили. Он проматерился еще разок на то, что и фарту и удачи достаётся такими вот барыгам конченным, как эта чертова бабёнка, а ему, Лёше, остается только пыль глотать по дороге.