Рожденные в СССР. Прорыв

Глава 22 Подмосковье. Засекреченная база ГРУ. 29 июня 1973 года

Завтра последний день июня 1973 года. С ума сойти! Он меньше месяца в далеком прошлом, но столько всего успело за эти дни произойти! Временами у Семена возникало ощущение, что он находится внутри приключенческого романа или некоего реалити-шоу. Хотя куда уж тут реальней! Во сне не жрут водку и не рыгают, и с похмелья башка не болит. Оторвались они разок с господами офицерами. Тело новое, к алкоголю еще непривычное. Так что лучше спорт. Вот здесь он пока отстает от хорошо подготовленных ГРУшников. Так что нынче каждый день начинается с разминки, пробежки и гимнастических упражнений.

К тому же на днях их перевезли в другое месторасположение. Ракитин даже не представлял, что в Подмосковье существуют такие глухие леса. Тишина, сосны, на ветках птички поют, понизу в травке шебаршат какие-то мелкие зверьки. Как там в знаменитом фильме — «Лепота-то какая!»

Так что бегать и гулять вне работы можно сколько угодно, чем Семен регулярно и пользовался. Охрана, видимо, занималась общим периметром и особо внутри него не докучала. Да и куда он денется с подводной лодки? Зато во время прогулок в голову приходили разные умные мысли. Поэтому в кармане брюк всегда лежал небольшой блокнот и ручка. Шариковая. Это подарок генерала Толоконникова, который как-то заметил, что человек из будущего пишет обычным карандашом. Узнав, в чем проблема, он тут-же достал из папки свою импортную ручку.

Деловым, кстати, мужиком этот самый генерал оказался. Ракитин еще раз понял, что не ошибся, поставив на ГРУ. Нет, в плане могущественности они уступали КГБ. Но чем больше контора, тем больше бюрократии и общего бардака. А основной состав разведчиков как раз работал в воинских частях и «поле». Административная площадка была относительно компактной. И существовал еще такой знаковый нюанс — в разведку отбирали самых, самых лучших и умных. Что это такое обычный армейский генерал Ракитин был в курсе.

Пришлось как-то ему в конце девяностых писать серию статей о коррупции в Эрефной армии. До печати дело так и не дошло. Его перед выпуском вызвал к себе редактор и попросил, хорошенько так попросил отдать ему все материалы и больше не лезть в это гнилое гнездо. Вот оно как обернулось! Они не боялись писать и расследовать дела с бандитами, ментами и прокурорами. Чиновники и депутаты — это отдельный разговор. Там можно было хватать за жопу буквально любого. Но российский генералитет, вышедший, кстати, из советского, оказался опасней всего. Самый беспредельный по жестокости.

И Ракитин тогда без лишних вопросов согласился. Хотя обычно по такому поводу всегда торговался с редактором. Больно уж бледно выглядел Капитон. Да и война закончилась совсем недавно абсолютно тупейшим поражением. Многие офицеры, получившие в Чечне реальный боевой опыт, были с течением времени выгнаны или вытеснены из рядов Вооруженных сил.

Генералам не нужны талантливые конкуренты. И они всегда готовятся к прошедшей войне.

Так что поначалу и к Толоконникову Ракитин отнесся с некоторым скепсисом. К счастью, тот не получил дальнейшего обоснования. Сотрудничали они в деловом темпе, было много четких вопросов, конкретики и минимум риторики. Пришлось даже поработать с опытным особистом, который жесточайшим образом вытягивал из попаданца, казалось бы, напрочь забытые мелочи. Семен поначалу к подобному допросу отнесся негативно, но затем понял, что у майора все поставлено по науке.

Это в «поле» разведка «колет» врага предельно жестко с применением любых подручных средств. Ибо некогда. Но с серьезными людьми такой пыточный метод чреват получением недостоверной информации. Так называемая «химия» также не гарантирует правды. Потому что надо знать, какие конкретные вопросы задавать допрашиваемому. И опять же — появление этого майора означало, что к Ракитину начали относиться серьезно.

— Нет, товарищ генерал, вы не правы, — Семен сознательно применял сейчас это официозное обращение, а Толоконников в ответ кипятился. ГРУшник продвигал более доверительные отношения, то есть «стелил мягко». — Возвращение к сталинским методам работы устарело лет на тридцать.

Генерал быстро прикинул, что Сталин умер на десять лет позже обозначенного срока и нахмурился:

— Будь, добр, поясни, пожалуйста.

Вежливостью также можно «опускать» ниже плинтуса. Смотря, какой тон выбрать.

— Банально. Потому что тезис об усилении классовой борьбы уже не работал. Репрессии тридцатых — суть внутриполитические разборки власть имущих в СССР. И потому они не остановились внутри провластных кланов, а вышли наружу, начиная сметать всех. Спокойно! Я знаю о том времени не из газет. Вы же в курсе, товарищ генерал, что органы еще в конце двадцатых годов интересовались каким образом партийное золото попадает в Германию и кому потом достаются активы Интернационала? И откуда взялась такая ненависть немцев к евреям? Ведь не на пустом месте? Кто давал микрозаймы и затем выбивал долги из немецких работяг? Гитлер успешно данную проблему использовал в своей пропаганде и приходе к власти.

Толоконников налился багрянцем.

— Товарищ Ракитин, это попахивает махровым антисемитизмом! Не боитесь ответить перед партией?

Семен широко улыбнулся, он заметил генеральскую игру словами.

— Ну что поделать, не люблю я евреев. Да и не обязан. Они мне кто? А если серьезно, то фактов из истории не выкинешь. Как и безнаказанность репрессивных органов, в какой-то момент вышедших из-под контроля. И без её понимания сложно осмыслить начало того трагического процесса, который затем задел уже широкие массы советских людей. Сколько их пострадало от неумения властей владеть чрезвычайно острым инструментом. Так что те методы уже устарели к началу Великой Отечественной. Не зря Берия стал менять их, но не успел закончить свою работу.

Толоконников мрачно обронил:

— Вот поэтому в те дела лучше не лезть. Никита и так дров наломал, что до сих пор не расхлебали. Ты просто молод…в смысле родился позже, не видел того, что в годы после смерти Сталина творилось. Не хватало нам еще все по новой проходить!

Сидевший тут же за столом полковник Стаханов негромко заметил:

— Но он прав, Лев Сергеевич. Проблемы в Интернационале существовали. Не зря товарища Троцкого из Союза турнули.

— А потом по кумполу топориком.

— Ледорубом, — автоматически поправил Семена преподаватель Академии.

— Какая в жопу разница! — захохотал истерически Ракитин.

Потом ему пришлось долго рассказывать ГРУшникам сюжеты двух культовых фильмов его поколения. В конце Семен стукнул себя по лбу. — Так у меня на ноуте в отдельной папке куча фильмов. И Брат один и второй там есть. И про войну что-то новое было. Вы сами офигеете, когда увидите. Хм, даже про космос есть. Правда, «Звездные войны» вам точно не нужны. Черт, я же уже не спасу Юру!

Семен погрустнел, а ГРУшники переглянулись между собой и дружно сплюнули.

— Тяжело с тобой, Ракитин. Отдам сегодня распоряжение в первую очередь переснять ваше кино.

Заметив недоуменное лицо попаданца, Стаханов пояснил:

— Ты не помнишь, кто у нас в стране первый любитель кинематографа?

— Ах да, — Ракитин снова стукнул себя по лбу, — через кино проще воздействовать эмоционально! Надо Ильичу первой «Брестскую крепость» показать. Один из немногих стоящих фильмов о войне. Потому что белорусы контролировали. Кстати, вам также полезно его проглядеть. И коньяк прихватите, сцены там больно реалистичные. Как в документальном кино.

— Схватывает на лету, — одобрительно кивнул генерал-полковнику. — Сегодня же и посмотрим.

Затем Семен поменялся в лице:

— А вы когда собрались все докладывать Генсеку?

Толоконников разом посерьезнел:

— Пока мы вводим в имеющийся материал отобранных нами лиц.

— Это кто? Говорите, иначе сотрудничества не будет.

— Ты вымогатель, а не сотрудник! — заместитель начальника ГРУ вздохнул и пододвинул человеку из будущего тонкую папку. — Мы как раз хотели с тобой обсудить следующие кандидатуры.

Ракитин открыл обычную канцелярскую картонную папку, внимательно прочитал лежащие там два листа и задумался. В это время дверь неслышно открылась и появилась голова Рашида. Получив разрешение, старший лейтенант принес на подносе чайный набор. Все трое любили чай в любых его проявлениях. Разве что Ракитин по утрам просил крепкий кофе и был очень удивлен его качеству. Прямо с латиноамериканских плантаций его, что ли сюда привозят?

Семен взял мятный пряник и неспешно выпил чашку горячего напитка.

— Кандидаты хорошие. Даже удивительно, учитывая, с кем имею дело.

Толоконников чуть не поперхнулся, давно отвык от такого изощренного издевательства над собственной персоной. Все-таки погоны генерала создают некую ауру в отношениях между ним и подчиненными. Стаханов лишь ехидно улыбался. Он, наоборот, довольно близко сошелся с пришельцем и его юмор ему нравился. Человек даже после смерти и перемещения не унывает! Значит, цельный характер у него.

— Слушай, Ракитин, тебя никогда не били на твоей журналисткой работе?

— Да нет, пытались, но у меня кулаки стальные. А вообще, стреляли из автомата, ранили, суки, тогда сына.

Стаханов упредил своего бывшего начальника:

— Извините, Лев Сергеевич, забыл вам об этом рассказать.

— Что еще я не знаю? — генералу стало неудобно. Он понял, что коснулся какой-то семейной трагедии. — Это случилось на войне?

— Нет, бандитские разборки. Меня заказали припугнуть, но братва перестаралась. Обычное дело в те времена. Можно было пойти за хлебушком и оказаться в центре гангстерской перестрелки. Сколько людей тогда сгинуло ни за грош. Да и парни тысячами гибли тупо за бабло.

ГРУшник помрачнел:

— Надо бы подробней об этих годах у тебя почитать. И дать ознакомиться этим товарищам. Значит, возражений нет?

Ракитин помотал головой. Ему импонировал тот факт, что с ним разговаривают не для проформы. А серьезно советуются и спрашивают мнение.

— Если по составу ЦэКа определились, то, может, обсудим кандидатуры из других ведомств?

— По армии у нас уже имеется контакт. Твои рекомендации подтвердились, Огарков дал согласие. Бьет копытом и рвется сюда. Он любит все новое и необычное.

— Его бы вместо Гречко поставить. Тот полностью завалил работу с ведомством.

Генерал снова вздохнул, до чего же наглый ему «попаданец» попался.

— Ты сейчас, кстати, о целом маршале рассуждаешь!

— Но я же вам сразу объяснил, что пиетета перед военными у меня не существует. В Грозном весь вышел.

ГРУшники переглянулись. Крыть им было нечем. В такой жопе им обоим бывать не приходилось. Хотя Стаханов в конце сороковых побегал в Карпатах за бандеровцами под командованием легендарного капитана Бойко. Местные горцы с почтением рассказывали о бесстрашном офицере НКВД, чуть ли не в одиночку гонявшего бандитов из схронов. За плечами Толоконникова также имелось несколько «острых акций», но это все не то. Городской бой — вот настоящий ад любой войны.

— Считай, что твои возражения приняты.

— Кроме Косыгина кто-то будет из правительства?

— Так Мазуров уже есть!

— Хорошо. Тихонова оттуда также надо гнать. Вы даже не представляете, сколько там развелось болванов.

Толоконников вздохнул. Какой резкий парень!

— Посмотрим. Ты пойми, Семен, это если и будет, то коллективным указом сверху. В СССР с кондачка такие решения не принимаются. Сначала заинтересованные лица изучат документы с твоего ЭВМ, затем уже примут рекомендации. Кстати, ты ничего не вспомнил больше по катастрофам?

— Завтра займусь. У техников будет час отдыха, покопаюсь в ноутбуке.

— У тебя разве нет там порядка?

Ракитин причесал начинающие отрастать вихры и смущенно ответил:

— Все руки не доходили поставить хороший каталогизатор. Но зато благодаря этому в мусоре я нашел много чего интересного. Еще покопаюсь позже в кэше, может, чего выужу.

Стаханов посмотрел на Толоконникова:

— На днях должны подъехать люди из НИИ. Они займутся переносом информации.

— Что-то я сомневаюсь, что у них получится решить проблемы интерфейса.

— Семен, ты бы по-русски, что ли говорил. Временами мы тебя не понимаем.

Ракитин ехидно глянул на офицеров:

— А я думал, в ГРУ английский в обязательном порядке учат.

Стаханов не выдержал и захохотал, а Толоконников покачал головой:

— Ты в такой манере и с Брежневым собрался шутковать?

— А что? Он вроде мужик компанейский.

— Допрыгаешься.

— Я уже допрыгался, товарищ генерал. Помер и в вашем мире оказался. Чем меня еще можно испугать?

ГРУшники снова переглянулись. Ну и фрукт им достался! Спаситель СССР!

Но на самом деле Толоконникову Ракитин понравился с самого начала. Человек в первый же день после переноса из будущего развернул бурную деятельность. Не каждый подготовленный агент сможет так обдуманно действовать в чужой обстановке. Да, для человека двадцать первого века она была в большей части незнакома. Одно дело изучать документы об эпохе, совсем другое — столкнуться с ней воочию. И если Семен не растерялся, а начал целенаправленно идти к цели, то значит, у него самые серьезные намерения.

Только поэтому заместитель одной из лучших спецслужб мира поставил на посланца из будущего. Ведь на кону его Родина! Он сам должен действовать без оглядки и бесстрашно. Хватит того позора из будущего, где сильнейшая армия мира ничего не сделала. Осталась стоять в сторонке, как будто её это не касалось. Нет, сейчас этого точно не будет. Во всяком случае, Ивашутин после изучения информации настроен предельно серьезно. И чем больше знакомится с «горячими» материалами из будущего, тем решительней выглядит.

Генерал еще не знал, чем их этот пришелец «порадует», но ему уже становилось страшно. Как можно докатиться до жизни такой? Хотя зачем себя обманывать. Уже сейчас порой даже невооруженным взглядом замечается такое! Страна уже гниет, как и гниет аппарат ею управляющий. И куда, спрашивается, смотрит партия и всесильный КГБ. Кстати, о нем.

— Должен предупредить всех, что наши шевеления привлекли внимание смежников.

— Нам необходимо тревожиться чего-то конкретного? — тут же поинтересовался Стаханов. За ним была общая координация работы с Объектом. Пришлось даже взять в Академии отпуск по семейным обстоятельствам.

— Пока не знаю. Ситуация, сам понимаешь, непростая. Так что ушки на макушке следует держать постоянно.

— По легенде здесь профилакторий.

— Конторщики и сами в легенды умеют.

— Я бы отнесся к этому серьезней, — снова вмешался Ракитин. — Они не могут не заметить шевеления в ЦК и правительстве. Наверняка у них там поставлена прослушка и есть свои доверенные люди.

— Политический сыск у нас запрещен.

— Лев Сергеевич, когда это их останавливало? Я считаю, что надо действовать жестче и на упреждение. Раз сыск запрещен, то следует о всех незаконных нюансах работы КГБ докладывать высшим исполнительным лицам. И затем макать конторских в говно прилюдно. Пока они будут разбираться с тем, откуда ветер дует, идти дальше.

Толоконников посмотрел на попаданца серьезно:

— Что ты, Семен, имеешь в виду?

— Разработку товарища Андропова. Сегодня вечером вам переснимут ряд интереснейших материалов. Я не могу ручаться за их достоверность. Они попали ко мне случайно. Но факт предательства части руководства КГБ имеется. И с этим надо что-то решать. Контора сгнила. Вернее, в этом времени начала гнить. Десятки тысяч сотрудников занимаются ерундой. Ищут диссидентов, слушают вражеские «Голоса» и содержат сексотов во всех сферах деятельности Союза. А толку от этого пшик. Одно изображение бурной работы. А сколько провалов на внешнем фронте! И почитайте, как Андропов толкал Брежнева на вмешательство в Афганистане. Мы с какого-то перепуга целую общевойсковую армию ввели для помощи местным троцкистам.

Стаханов поддакнул:

— С этим полностью согласен. Прочитав твои файлы о будущих предателях, я провел негласное расследование по своим каналам. И честно, мне не очень понятен критерий выбора на службу именно этих людей с изначальной гнильцой внутри. Или руководство КГБ слепо или их специально пропихивали в органы.

— Как позже Горбачева пропихнули.

— Ну, с этим деятелем мы еще разберемся, — нахмурился Толоконников. — Есть у меня связи в республиканской прокуратуре. Он далеко не уйдет.

Ракитин задумался:

— Я бы еще серьезно проверил различные учреждения. Например, рассадник либерализма и будущих предателей институт США и Канады Академии Наук. Ведь тогда вопросом занимался лично Андропов, только-только пришедший в 1967-м на пост главы КГБ. И как институт комплектуется кадрами! Добро пожаловать в советскую действительность конца шестидесятых. Английский на нормальном уровне изучается только в столичных спецшколах, где учатся дети понятно чьи. Доступ к любой неотцензуренной информации из-за занавеса, даже прессе и книгам — это привилегия. Возможность загранкомандировок в страны-за-занавесом — привилегия втройне. Шанс привезти «оттуда» вещи, которые невозможно купить в СССР от джинсов-жвачки-сигарет до музыкальных пластинок — нечто, что делает тебя едва ли не полубогом в кругу друзей-знакомых, — Семен наклонился к собеседникам — Внимание, вопрос: кого больше окажется в таком институте — идейных разведчиков-исследователей, мотивированных на то, чтобы давать руководству страны наиболее точную информацию о «болевых точках» противника, или детей-племянников советской элиты, пристраиваемых к точке доступа к остродефицитным и сверхпрестижным «ништякам»? Ответ более чем очевиден. Как вам такой подбор кадров? Именно они и станут идейными вдохновителями будущих разрушителей СССР. И подумайте сами, может для того этот институт, в сущности, и создавался?

ГРУшники внимательно выслушали человека из будущего, смурнея прямо на глазах. Ворох накопившегося за многие годы дерьма, вываленного разом на неподготовленных слушателей. Затянувшееся молчание первым нарушил генерал.

— Все это надо обязательно показать инициативной группе из ЦэКа. Ситуация тяжелее, чем мы думали. Похоже, что нашему обществу требуются большие перемены.

— Мы это уже проходили. Так что лучше не торопиться. А сначала сесть и хорошенько подумать, что нам требуется и куда идти. И уже потом проводить перестройку.

— Семь раз отмерь?

«Брестскую крепость» смотрели с перерывами. Техникам, снимающим с экрана ноутбука на хорошую кинопленку, требовалось время на смену бобин, а ГРУшникам на перекуры. Генерал давно не курил, но сейчас попросил у технарей папироску. Они стояли у выхода, а за военными наблюдал со стороны один наглый попаданец.

— Семен, у вас так там снимали? С кровью и кишками?

— Есть фильмы и похуже. Называются ужастиками. Бессмысленная хрень, чтобы попугать обывателя. Но здесь все по делу. Даже оружие подобрано правильно, и обстановка воссоздана. И особист показан не бессердечной сволочью, а грамотным специалистом.

Стаханов попросил у Ахмеда сигарету для одной затяжки и выдохнул:

— Но впечатление, как будто документальное кино смотришь. И актеры словно бы живут в кадре. Хорошая картина, надо её Брежневу в первую очередь показать.

Толоконников посмотрел на старого товарища и согласился:

— Обязательно. И секретарям из ЦэКа. И еще кое-кому. Надо спросить технарей, когда копии будут готовы.

Семен ехидно усмехнулся:

— Ну это цветочки! Пойдем смотреть «Брата». Коньяк привезли? Он вам сегодня пригодится. И если посчитаете, что краски в фильме сгущены, то я скажу — было еще хлеще. Этой мой город, и я жил в нем!