Рождественский пирог

Глава первая

Поверьте мне, тот, кому не приходилось ездить в переполненном вагоне с мастурбирующей обезьянкой, не знает истинного значения слова «неловкость». И хотя Джики был скрыт от посторонних глаз в плетеной кошачьей корзинке, все равно сквозь редкие прутики дверцы было отлично видно, как он предается своему любимому, если не сказать единственному, занятию.

Пожилые дамы и дети с ласковым воркованием заглядывали в корзинку, но, сообразив, чем он там развлекается, поспешно отворачивались, кто брезгливо, а кто хихикая — все зависело от возраста и характера. После этого я в сто пятидесятый раз выслушивала, как жестоко, а то и вовсе противозаконно держать таких животных в неволе. У меня уже просто не осталось сил объяснять, что я везу Джики в обезьяний питомник, и потому я лишь согласно кивала в ответ, кидая на Джики злобные взгляды и мысленно приказывая ему прекратить наконец позорить меня.

Вчера вечером, пока я готовила себе ужин, Джики, устроившийся у меня на плечах, словно живой меховой воротник, экзотичность которого наверняка одобрила бы только Анна Винтур[1], украл со стола анчоус и выплюнул его со стрекотом, полным негодования и отвращения. Я рассмеялась и подумала, что мне будет не хватать сорванца, хоть он и прожил у меня всего неделю. Это был красивый зверек, черный, с пушистым хвостом и с белыми бровками, которые придавали его мордочке выражение постоянного удивления.

В том, что обезьянка оказалась у меня, и в том, что именно мне предстояло доставить ее в питомник, был повинен мой шеф и близкий друг Дэйви.

За неделю до Рождества Дэйви настоял, чтобы мы вместе поужинали в его клубе. Он ни за что не назвал бы эту вылазку «корпоративной вечеринкой» или еще каким-нибудь вульгарным словом, но, по сути, так оно и было. Дэйви — владелец небольшого антикварного магазинчика. Поначалу это была обычная книжная лавка, где заодно продавались дорогие блокноты ручной работы из Флоренции и ручки «Монблан». Но потом Дэйви увлекся предметами искусства из Таиланда, Китая, Японии и резными деревянными фигурками из Индонезии. И постепенно магазин приобрел черты своего хозяина — эксцентричность, безалаберность и очарование.

Торговля, особенно в последнее время, шла неплохо, но никаких сверхприбылей магазин, разумеется, не приносил. И, как я бестактно заметила, спрос на наши товары, вероятно, был обусловлен предпраздничной лихорадкой, а вовсе не внезапно проснувшейся у лондонцев тягой к экзотическому искусству.

— Ну спасибо, Поппи, — съязвил Дэйви. — У тебя просто талант поднимать настроение.

Я в ответ пробурчала, что вполне могу и ошибаться, после чего он предложил поужинать вместе. Итак, мы отправились в Сохо; мне, как всегда, не терпелось взглянуть на жизнь Дэйви вне стен магазина.

Я работала у него уже три года, и мы с самого начала стали добрыми друзьями, несмотря на то что между начальником и подчиненным трения, как правило, неизбежны. Дэйви высокий и привлекательный, с покладистым характером и хорошим чувством юмора. Гей, естественно. Похоже, все мужчины, которые сочетают в себе эти качества, — геи. Раз или два в неделю мы ужинали у кого-нибудь из нас, и, как правило, все заканчивалось тем, что мы напивались и хохотали до колик в животе.

Когда я пришла устраиваться к нему на работу, мы сразу друг другу понравились, хотя нас и разделяет социальная пропасть. Дэйви учился в престижном Итоне (но обожает преуменьшать свои академические достижения), а я с грехом пополам окончила обычный колледж в Суффолке.

Живет Дэйви в Челси, в квартире, принадлежащей его сумасшедшему семейству, которое свило фамильное гнездо где-то в Корнуолле. Он много и охотно рассказывал о своих родственниках, и чем больше я о них узнавала, тем более странными они мне казались. Я не стеснялась выспрашивать подробности и только дивилась их чудачествам. Последняя новость, которую мы тогда обсуждали, касалась мудреного завещания, составленного его родителями. Завещание они написали во время путешествия по Нилу, когда в очередной раз наведались в Египет, чтобы прикупить диковинных штуковин для своей коллекции. Подробности завещания мне неизвестны, но Дэйви сильно переживает по поводу этого документа…

Витрины в Сохо празднично сияли в холодном вечернем сумраке. Куда ни глянь, повсюду фонарики и мишура.

— Декорации для невзыскательных масс, — осуждающе фыркнул Дэйви. — Жуткая пошлость.

Я рассмеялась, потому что знала — он просто поддерживает свою репутацию. Ничего иного Дэйви сказать и не мог.

Лондонские улицы были полны народу. Люди с напряженными и взволнованными лицами предавались предпраздничной лихорадке. Охотясь за подарками, они перебегали из магазина в магазин, съежившись от холода, сгорбившись под тяжестью сумок, не выпуская из рук кредиток. А на кредитках в самый неподходящий момент кончались деньги, и разъяренные кассирши кромсали их в клочки.

Как ни странно, раньше мне не доводилось бывать в клубе Дэйви, и я, сраженная внезапной догадкой, нервно схватила Дэйви за рукав кашемирового пальто:

— Стой, Дэйви. Слушай, а этот твой клуб, в нем случайно не практикуется мужской стриптиз или что-то в этом роде?

— Ну что ты выдумываешь! Тут же не Бангкок какой-нибудь! — расхохотался он. — Нет, ничего подобного там нет. Это просто клуб, где люди едят и пьют. Никаких ужасов. Пошли, все будет нормально.

Мне бы его уверенность. У меня, куда бы я ни пошла, никогда и ничего не бывает нормально, не вписываюсь я в окружающую действительность. Или слишком стара, или слишком молода, слишком тоща, слишком жирна, не того пола, не того класса. В чем тут загвоздка? Если бы я родилась лет двести назад в богатом семействе, с родовым поместьем где-нибудь в окрестностях Бата, вот тогда бы у меня в жизни все шло как надо. Я бы ничем не отличалась от остальной публики и как все принимала бы целебные ванны и разъезжала в экипажах. А вот современная жизнь меня почему-то беспрестанно сбивает с толку.

Я не замужем и не разведена, шансы на замужество в моем возрасте нулевые, толпы эксцентричных друзей или интересных родственников вокруг меня не тусуются. Из родных у меня есть только родители — обычная, не слишком спортивная и не помешанная на чтении пара из Ипсвича. Они удочерили меня в младенчестве, честно рассказали мне об этом в раннем детстве, и отчего-то у меня так и не возникло с ними душевной близости. Конечно, в юности я втайне надеялась, что мои настоящие родители — бродячие цыгане или наследники династии Романовых, но, повзрослев, выкинула из головы всю эту чепуху. Ну или почти выкинула. Я поняла, что моя мать, скорее всего, была перепуганной юной девушкой, не знавшей, что делать с ребенком, а потому отдавшей меня на удочерение.

Я успела поработать в разных местах, и нигде от меня не требовалось ни особых талантов, ни глубоких познаний, да и платили всюду соответственно — очень мало. Зато у меня имелось одно преимущество: я не страдала гастритами от постоянного страха перед грядущим сокращением штатов и не мучилась бессонницей перед церемонией вручения «Оскара». Боже, какая скучная у меня жизнь, подумала я, и, надо сказать, мысль эта посетила меня далеко не впервые.

Мои размышления прервал Дэйви:

— Поппи, дорогая, не переживай ты так.

И он весело потянул меня за собой.

Я поняла, что какое-то время стою столбом, погруженная в свои мысли. Говорят, это началось у меня еще в детстве: я могла задуматься и как вкопанная встать посреди улицы. Именно так, грезя о чем-то своем, я благополучно отбыла срок заключения в тюрьме под названием средняя школа.

Дэйви пропихнул меня во вращающуюся дверь, и я с облегчением обнаружила, что заведение совсем нестрашное, хотя и не шибко уютное. Неуютность сводилась к тому, что все посетители были красивы и уверены в себе. Впрочем, и причин для того, чтобы бежать куда глаза глядят, тоже не было. Дэйви тут явно хорошо знали, с ним то и дело здоровались. Он подтолкнул меня к пустому столику и вскоре уже наливал белое вино в мой бокал, попутно изучая меню.

— А почему это считается клубом? — спросила я.

Мне же невдомек, что у богатого населения Лондона принято платить членские взносы, прежде чем заказать себе еду с выпивкой. А, ну и конечно, знаменитости должны ходить только в те места, где собираются другие знаменитости. Хотя, как я не преминула заметить Дэйви, единственной знаменитостью тут была модель, известная своими фотографиями топлес на страницах мужского журнала. Сейчас модель, распластавшись на барной стойке, громко выкрикивала чье-то имя.

Кажется, ее звали Бабагануш (псевдоним, видимо, к тому же что-то у этого слова есть общее с баклажанами, но, возможно, я ошибаюсь), и она была совершенно пьяна. Вокруг нее собралось несколько человек, все дружно уговаривали кого-то слезть с потолка. «Джики!» — выкрикивала модель и размахивала бананом. Собрание возбуждалось все больше.

— Ха-ха-ха, да это же обезьяна!

— Боже, вы посмотрите, что она там вытворяет…

Вытянув шею, я увидела, что на самой верхотуре бара сидит маленькая обезьянка. Бармен, забравшись на стойку, медленно тянулся вверх, издавая писклявые возгласы, вероятно надеясь таким образом убедить животное, что он тоже обезьяна, только большая. Обезьянка с интересом наблюдала за ужимками бармена. Потом внезапно спрыгнула ему на голову, оттуда на лампу, по дороге успев выхватить банан из рук красотки. Все вокруг загалдели.

— Черт, да она как метеор!

— Ой, смотрите, что он делает! Ужас…

— Дайте еще бананчик.

— Ой, какой хорошенький.

— Может и разозлиться, между прочим. Все-таки это дикое животное.

— Это же милая обезьянка, а не свирепый тигр.

— Я только хочу сказать, что дикое животное, оно и есть дикое. Это ведь не собачка.

— Я вчера свою забыла в метро.

— Кого, собачку?

— Почему собачку? Сумочку. Мне послышалось, вы сказали «сумочка».

— Где вы ее купили?

— В «Диксонс».

— Там торгуют обезьянами?

Я с изумлением вертела головой. Все эти красавцы и красавицы словно с ума посходили, некоторые выдвигали совершенно абсурдные идеи. Я оглянулась на Дэйви: не ввяжется ли он в эту сюрреалистическую перепалку? Но ему, похоже, и так было весело, так что я снова переключилась на обезьянку. Зверушка с довольным видом взирала на устроенный переполох.

Дэйви вдруг наклонился ко мне поближе, явно собираясь что-то сказать. Вообще-то этого момента я ждала и даже заготовила ответ. Дэйви уже не раз приглашал меня провести Рождество в кругу его семьи, в их фамильном замке «Аббатство». Приглашение следовало каждый год, и каждый год я отказывалась. Мне нравилось слушать веселые истории про странных родственников, но встретиться с членами этой семейки в реальной жизни… Нет, мой личный измеритель страха заклинивало от одной мысли об этом.

Я как раз приводила свои обычные неубедительные аргументы, когда услышала громкий возглас одобрения и почувствовала, как на мои плечи приземлилось что-то горячее и пушистое. От неожиданности я вскочила, опрокинув стул, но обезьянка и не подумала оставить меня в покое, напротив, вцепилась покрепче.

— Ой, гляньте, он нашел себе подружку…

— А почему он ко мне не прыгнул?

— Ты не больно смахиваешь на мартышку, детка.

Я одарила наглеца гневным взглядом, но проку от этого было чуть, поскольку лицо мое едва ли не полностью закрывали мохнатые лапы. Я попыталась вытащить из своих волос пальцы, до жути похожие на человеческие, и почувствовала, как часто бьется маленькое сердечко. Обезьянка истошно завизжала от испуга. Красотка по имени Бабагануш опустилась передо мной на колени и простерла руки.

— Он называйся Джики, его мне давай хороший подруг, и я обещай отвози его в… как это называй? Обезьяний дворец в деревне. Но я очень занят, я не мочь, совсем не мочь. Смотри, он тебя люби! Ты его забирай, да?

Я обернулась к Дэйви, но он только широко улыбнулся. Красавица наклонилась, открыв взору Дэйви щедрый кусок загорелого бюста, но быстро поняла, что его этим не проймешь. Тогда она решила излить на меня все свое дружелюбие. Бабагануш долго трясла волосами, размахивала руками и умоляла помочь ей. Я лепетала что-то протестующее, но она не слушала. Закончилось все, разумеется, слезами. Подобные сцены всегда вызывали у меня судороги смущения, так что очень скоро я стала хозяйкой обезьяны.

Не буду вдаваться в унизительные подробности ужина в модном заведении с обезьяной, сидящей у меня на плечах и предающейся всяким мерзостям. Не буду также приводить и неуместные комментарии Дэйви по этому поводу. Самое невинное замечание было таким:

— Боже мой, Поппи, знаешь, на тебе сейчас словно модная шляпка, правда, не могу сказать, что она тебе очень идет.

Я долго умоляла его помочь, и он наконец смилостивился, забрал у Бабагануш кошачью корзину, в которую мы и запихали Джики, не обращая внимания на его протестующий визг. Когда все немного улеглось, Дэйви снова вернулся к своему рождественскому предложению.

— Поппи, душечка, — ласково уговаривал он, — я знаю, что ты мне сейчас скажешь. Ты собиралась приготовить что-нибудь вкусненькое и посмотреть по телевизору хорошую киношку, так? Но, милая, это будет совсем невеселое Рождество. Тебе необходимо чаще выбираться из дому, начать жить активно, понимаешь? К тому же обезьяний питомник всего в получасе езды от нашего «Аббатства», так что это судьба! — Он внимательно на меня посмотрел и добавил вполголоса: — И кто знает, что там может случиться…

— Что?

— Ничего. Просто я хочу, чтобы ты поехала со мной.

Поерзав в кресле, я вынуждена была признать, что мои планы на Рождество и правда не отличались грандиозностью, но именно этого я и хотела, именно так я привыкла встречать праздники, и почему бы Дэйви самому не отвезти Джики.

— Потому что завтра я уматываю в своем шикарном двухместном авто и оставляю вас с Троллем (такое жутковатое прозвище Дэйви дал нашей временной помощнице) во главе моей империи, пока я буду вместе с родителями развешивать гирлянды, протирать стаканы и заниматься прочими приготовлениями к рождественским игрищам.

— К чему?!

— Ну, это одна из наших старых семейных традиций, — величественно взмахнул он рукой, подразумевая, что у всякой семьи есть свои собственные обычаи и это, мол, долго объяснять.

Предложение звучало заманчиво, но стоит ли его принимать? Не только родители Дэйви были «весьма эксцентричны», как он сам выражался (из уст человека, которого даже с большой натяжкой нельзя причислить к нормальным людям, это звучало очень смешно), в «Аббатство» собирались приехать еще его чокнутая сестрица и парижский братец со своей американской подружкой. Прибавьте к этому нескольких друзей семейства, тоже, скорее всего, абсолютно сумасшедших.

— Дэйви, ты приглашаешь меня из жалости? — в упор спросила я.

Его голубые глаза округлились от удивления.

— Господи, конечно нет! Слушай, Поппи, ты сама-то понимаешь, что с тобой чертовски приятно? — Потеребив манжету, он честно добавил: — По крайней мере, когда ты не дергаешься по поводу всякой ерунды. И меня действительно беспокоит, что ты никуда не ходишь и ни с кем не общаешься.

Я вздохнула. Он прав. Не знаю, как и когда моя жизнь стала такой унылой. Просто однажды я оглянулась и увидела, что меня окружает. Не то чтобы все плохо, но и не замечательно. Крошечная квартирка в Лондоне, работа с мизерной зарплатой, друзей почти нет, мужчин тем более, в гардеробе — одно старье. Боже правый. Пожалуй, мне пора взять себя в руки. Пора действовать. Проблема только в том, что для того чтобы действовать, нужно… действовать. А мне намного приятнее мечтать. Хорошая книжка, хороший фильм, Дэйви, с которым можно поболтать на работе. А что еще? Я вздохнула. С такими размышлениями далеко не уедешь. И вот у меня появился шанс провести Рождество с чокнутыми богачами, в доме, где все возможно. Ну же, соглашайся, понукала я себя.

— И потом, — заметил Дэйви, — ты ведь мой близкий друг, понимаешь? И мне бы хотелось познакомить тебя с моими родными.

Я даже немного смутилась: не в правилах Дэйви разбрасываться комплиментами. Какой он все-таки милый, недаром одинокими темными ночами я размышляла, как сложились бы наши отношения, не будь Дэйви геем.

— К тому же ты должна отвезти Джики в его новый дом, — продолжал он, доставая карманные часы.

Просто удивительно, почему у Дэйви нет постоянного партнера. Мы часто обсуждали эту тему на работе за чаем (который пили, конечно же, из старинного костяного фарфора), но так и не нашли убедительного объяснения. Возможно, проблема заключалась в том, что Дэйви ужасно старомоден. Он получил хорошее образование, у него стабильный доход, и образ жизни он ведет довольно аристократический. Лишь однажды, по его собственному признанию, он позволил себе немножко «пораспутничать» — во время поездки в Таиланд.

— Но если ты можешь позволить себе это за границей, то почему не можешь здесь? — с недоумением спросила тогда я.

Он возвел глаза к потолку:

— Поппи, в том-то и дело, что, когда ты за границей, все это не считается, неужели ты не знаешь?

В ответ я резонно заметила, что мое пребывание за границей сводится к двум турпоездкам на Средиземное море, которые обернулись полным кошмаром. В первый раз я схлопотала жуткий солнечный ожог, а во второй не менее жутко отравилась креветками.

Дэйви побарабанил пальцами по столу и снова предложил мне поехать с ним, великодушно добавив:

— Я даже оплачу тебе билет на поезд.

Придется, желчно подумала я, при моей-то зарплате. Как и большинство богатых людей, в чем-то Дэйви был неприлично скуповат, а в чем-то — чрезвычайно щедр. Однажды я попросила его сходить в магазин и купить чай в пакетиках. Он вернулся до глубины души потрясенный их дороговизной, но потом, не задумываясь, потратил пятьдесят фунтов на букет цветов.

— Ну же, Поппи. Тебе там понравится, обещаю. Я прослежу, чтобы тебя не поселили в комнату с привидениями, и потом, честно говоря, мне грустно думать, что ты проведешь Рождество одна. Итак, что скажешь?

Увидев испуг на моем лице, он рассмеялся:

— Насчет комнаты с привидениями я пошутил. В «Аббатстве», к сожалению, нет привидений, если, конечно, не считать мою сестрицу.

Я рассеянно погладила Джики сквозь прутья корзинки. Он тут же схватил меня за палец своей черной ручонкой и стал тереться об него головой. Чего я боюсь? Ну, если не считать перспективы знакомства с семьей Дэйви, то ничего. Но от одного этого у меня перехватывало горло от ужаса. Я до смерти боялась знакомиться с людьми. Все эти пустые разговоры при первой встрече… И не то чтобы я чересчур застенчива или в нежном детском возрасте со мной приключилось нечто кошмарное…

Думаю, таких, как я, на свете не так уж мало. Несколько столетий назад меня бы причислили к приходским святошам — старым девам, что проводят время дома, занимаясь садоводством, или в церковном приходе, готовя бесплатные обеды для бедняков.

Конечно, в наше время в обществе нет места таким странным и эксцентричным существам, как незамужние женщины. Безусловно, это простительно, если ты живешь только ради работы или если ты убежденная лесбиянка. Но гетеросексуальная, в меру привлекательная женщина, добровольно отказывающаяся от постоянных отношений с мужчиной, обречена стать жертвой гнусных сплетен. Что с ней? Может, в молодости кто-то разбил ей сердце? Или у нее тайный роман с женатым мужиком? Может, она не совсем нормальная? Подружившись с Дэйви, мы создали клуб «нормальных, хоть и неженатых людей» и восстали против общественного мнения, воспринимавшего нам подобных как ошибку природы.

— Поппи…

— Ой, извини, я опять задумалась. Как по-твоему, люди не считают меня монашкой или отшельницей?

— Что?

— Неважно. Забудь. А то ты на весь вечер заведешь шарманку.

— Слушай, мне вот что в голову пришло. Я тебя там сведу с каким-нибудь симпатичным корнуоллским рыбаком. Да не смотри ты так, знаешь ведь, что шучу. Так, давай-ка расплатимся и поймаем тебе такси.

Я стала было возражать, что такси мне не по карману, но Дэйви настоял, что заплатит сам, так как в автобусе Джики наверняка замерзнет до смерти.

По дороге домой мы остановились у нашего магазина, и Дэйви принес шикарный иллюстрированный справочник по обезьянам Латинской Америки, потом мы затормозили у ярко освещенного лотка зеленщика с сотнями сваленных у тротуара уцененных елок, и Дэйви купил для Джики виноград и бананы. Он даже помог мне подняться по лестнице и на прощанье чмокнул в щечку.

— Поппи, не переживай. Тебе будет весело. Увидимся завтра в магазине, — прокричал он, сбегая по ступеням к ожидавшему его такси.

В ответ я крикнула «спасибо за ужин» и захлопнула дверь. Потом наклонилась, чтобы выпустить Джики из клетки, — он тут же забрался мне на плечи и запустил лапы в мою шевелюру. Наверное, вшей ищет, подумала я, искренне понадеявшись, что ничего подобного он там не найдет.

В тот поздний вечер я забралась в кровать с кружкой какао, плиткой шоколада, куском лимонного кекса и обезьяной, которая упорно пыталась оккупировать мою подушку. Я слегка сбрызнула Джики духами, и он стал пахнуть намного приятнее. Конечно, обезьян вряд ли принято поливать духами, но если уж мне предстоит делить с ней постель, хотелось, чтобы она не столь сильно отдавала… обезьяной. Я пролистала справочник в надежде отыскать описание Джики. То, что там было написано, меня слегка озадачило. Как оказалось, обезьяны считаются весьма агрессивными животными и запросто могут проявить свой гнусный нрав. Я нервно покосилась на Джики. Свернувшись калачиком на моем животе, он мирно спал. Вид у него был совсем не опасный, а, наоборот, очень трогательный.

Я просмотрела все фотографии, но так и не поняла, к какому же виду он относится. Может, Джики помесь? У обезьян ведь бывают помеси? Меня вопрос о помесях всегда ставил в тупик, я ни в жизнь не смогла бы сказать, чем отличаются осел, ишак и мул. Ну, вроде, если скрестить одного с другим, то получится третий, но размножаться он не сможет. Хм, в этом что-то есть. Не иначе как Всевышнему тоже присуще чувство юмора, и он иногда придумывает такие вот шутки от скуки.

Джики широко зевнул и довольно заурчал. Еще я прочитала, что обезьяны — животные общественные и им необходимо найти свое место в социальной иерархии племени. Что они питаются насекомыми и растениями и вообще ведут очень здоровый образ жизни. Я снова взглянула на Джики. Бог его знает, что он любит, придется поверить на слово специалистам.

Последние несколько предпраздничных дней пролетели, как один, и у нас с Троллем не было времени потворствовать капризам Джики. Я прятала его в корзинке в подсобке магазина, надеясь, что он будет прилично себя вести. Разумеется, надеялась я напрасно. Совершенно напрасно.

Дэйви оказался верен своему слову и оставил мне не только билет на поезд, но еще и целый ворох купюр с запиской, чтобы я купила себе вечернее платье (но только не в лавке на Оксфорд-стрит) и привела в порядок прическу (тот же комментарий).

Вот тут меня охватила паника. Какое конкретно вечернее платье? Что конкретно сделать с прической? И почему я не могу зайти в магазин и парикмахерскую на Оксфорд-стрит? Ну ладно, ладно. Ответ на этот вопрос я, в общем, знала, но легче мне от этого не становилось.

В конце концов я набралась храбрости и решила спросить совета у Джесси. Ее дорогой и изысканный цветочный салон расположен рядом с магазином Дэйви. Джесси — высокая и угловатая дама с прямыми каштановыми волосами. Я слегка робела в ее присутствии, но понимала, что если тебе необходим совет в области моды, то нужно обратиться к достаточно стильному человеку, а уж Джесси была стильнее некуда.

В ее салоне царила суета и, как обычно, витали божественные ароматы. Я изложила ей свою проблему, пока она проворно скручивала модерновый рождественский венок из беленых прутьев и серовато-зеленого мха. У Джесси загорелись глаза, и она спросила, сколько денег оставил мне Дэйви. Когда я назвала сумму, она одобрительно присвистнула.

— Какой он все-таки душка. За эти деньги мы быстро сделаем из тебя конфетку — и глазом моргнуть не успеешь.

Конфетку? Конфетку? Я понятия не имела, что бы это могло значить, но слово мне не понравилось. К тому же я очень надеялась, что мы не потратим все оставленные Дэйви деньги на мою трансформацию.

Джесси метнулась к зазвонившему телефону, бросив мне:

— Не волнуйся, заскочу в пять. Попроси Тролля закрыть лавку, и мы двинем по магазинам.

Я угрюмо кивнула и вдруг поймала в зеркале свое отражение. На меня смотрела маленькая шатенка с нервным лицом. Я глубоко вздохнула и постаралась набраться уверенности перед походом по магазинам. Потом снова взглянула в зеркало и поняла, что можно не стараться. Ну разве что чашка горячего чая с Троллем и половинка банана в компании Джики прибавят мне хоть чуточку храбрости.