Рождественский пирог

Глава седьмая

Несколько секунд мне отчаянно хотелось провалиться сквозь землю, но Эдвард и Джокаста повели себя очень деликатно. Дэйви же от смеха буквально согнулся пополам, так что ему даже пришлось присесть на краешек постели, дабы ослабевшей рукой утереть слезы.

— Честное слово, Поппи, подозреваю, ты специально поджидала моего возвращения из церкви. Я прибыл, преисполненный святости, еще не успев отойти от возвышенной беседы с епископом. Хорошо хоть мы его святейшество не привели с собой! Так и вижу статью в приходской газете…

Я еще глубже зарылась головой в подушки и услышала голос Джокасты:

— Ну-ка, Дэйви, довольно! Бедняжке и так плохо. Пошел бы ты лучше с Эдвардом вниз и принес нам всем чего-нибудь выпить. Ступайте.

Послышались удаляющиеся шаги. Через мгновение к постели приблизилась Джокаста. Алекс подвинулся, давая ей место. Я искоса взглянула на нее и с радостью убедилась, что выглядит Джокаста в точности так, как я ее себе и представляла. Мне сразу стало легче. Знаете, бывает, до знакомства с человеком уже имеешь о нем представление, а потом при личной встрече разочаровываешься. Так вот, это совсем не тот случай.

Джокаста была высокой, седовласой, с ярко-синими, широко расставленными глазами на загорелом обветренном лице. Одета она была, мягко говоря, неординарно: штаны из овечьей шкуры, переплетенные кожаными ремнями, и подобие камзола, опять же из овчины, а в ушах покачивались длинные этнические серьги. Да, наряд, конечно, странноватый, но на ней он почему-то выглядел стильно.

— Так, Поппи, дайте-ка я взгляну. Я раньше работала медсестрой, так что вы в надежных руках…

— Мам! Ты никогда в жизни не работала медсестрой! — возмутился Алекс.

— Да, сынок, ты прав. Однако я сочла, что это успокоит Поппи, а ты все испортил. Что же делать? Может, попросить Тома вытащить стекло? Он прекрасно лечит овец, когда те начинают хромать, — задумчиво сказала Джокаста. — Хотя это, конечно, не совсем одно и то же.

— Пожалуйста, не надо, — взмолилась я. — Я не вынесу такого позора — мне и так ужасно стыдно. Алекс, попробуй ты еще раз. Тяни сильнее!

— Подождите, пока принесут бренди. Нам всем нужно хлебнуть для храбрости, — порекомендовала Джокаста. — И знаете, Поппи, я все равно очень рада с вами познакомиться. Дэйви столько о вас рассказывал, хорошо, что вы приехали.

Я хихикнула, но тут же скорчилась от боли. Какая Джокаста милая и до чего же смешно врет.

— Мне очень, очень неловко, простите, — начала я, но величественный жест унизанной кольцами руки прервал мои слова.

— Ой! А кто это в корзинке — обезьяна?! — восторженно воскликнула Джокаста.

Пришлось рассказать о том, как Джики оказался у меня, и о том, что Дэйви должен отвезти нас в питомник, хотя Алекс уже слышал эту историю.

Джокаста присела на корточки перед корзинкой, что-то приговаривая вполголоса и поглаживая Джики сквозь прутья.

— Как же я вам завидую! Нам с Эдвардом на свадьбу подарили беличью обезьянку, есть такая порода — саймири, но моя мама заставила нас отказаться от подарка. Она сказала, что эти зверьки любят вытворять всякие непристойности, сидя на полке.

— И не только на полке, — многозначительно добавила я.

Она рассмеялась, потом прикрикнула, чтобы ее муж и сын поторопились подняться к нам с бокалами:

— Мы с Поппи тут фактически умираем от шока, не говоря уже о потере крови и зависти к обезьяньему роду! — Она повернулась к Алексу: — И что они там так долго?

Послышались шаги, и появились Дэйви с Эдвардом. Они несли поднос с запотевшей бутылкой шампанского и высокими бокалами.

Эдвард был точной копией Дэйви, только лет на сорок постарше. Одет безупречно, волосы светлые. Голос у него был сиплый, его явно смущала вся эта история.

— Придержите-ка коней, — объявил он. — Вступает кавалерия. Мы решили, что не грех распечатать бутылочку «Вдовы», на дворе Рождество как-никак.

Он поставил поднос на столик рядом с кроватью, старательно избегая смотреть на мой зад.

— Сокровище ты мое. Как всегда все предусмотрел, — с обожанием сказала Джокаста.

После некоторой возни шампанское откупорили и разлили по бокалам. Дэйви начал расспрашивать Алекса о Париже, в то время как Джокаста с Эдвардом перемывали косточки епископу. («Но, милый, я уверена, что зубы у него вставные».)

Можете считать меня занудой, но мне было неловко. Похоже, все очень быстро освоились с моим постыдным положением, и мне пришлось жалостливо застонать, дабы привлечь внимание к своему несчастью.

— Алекс, пожалуйста, попробуй еще раз. Мне правда очень-очень больно.

Стентоны, устыдившись, что стоят у одра страдалицы и как ни в чем не бывало попивают шампанское, засуетились.

Решено было, что Алекс изо всех сил потянет застрявшее стекло, а Джокаста постарается остановить поток крови. Алекс собрался было с духом, еще разок приложившись к шампанскому, как Джокаста сказала:

— Подождите-ка. Поппи, сожми покрепче зубы, а если не поможет — а не поможет точно, — матерись что есть мочи. И забудь всю эту ерунду про правильное дыхание. Я пробовала во время родов — толку никакого. Ничего нет лучше грязного словца от души, сильного обезболивающего и толпы любящих родственников. Так, готова?

Я кивнула, и Алекс занял исходную позицию.

Когда Алекс победоносно вскинул пинцет с осколком, грянули аплодисменты, потом Джокаста промокнула рану чем-то едким, шмякнула сверху кусок ваты и прилепила пластырь. Мне удалось воздержаться от грязной ругани, хотя боль была нещадная. А уж с каким облегчением я наконец одернула свою ночную рубашку, и описать невозможно. Я закуталась в шаль и попробовала сесть, но едва снова не заорала от боли.

— Джокаста, кажется, у тебя была специальная надувная подушка, надо бы найти ее для Поппи, — предложил Эдвард.

— Да, была где-то. Знаешь, Алекс, когда я тебя родила, у меня случился ужасный геморрой. Интересно, где подушка? — Джокаста поставила бокал с явным намерением тотчас обыскать все «Аббатство».

Я поймала взгляд Дэйви и беззвучно попросила его прекратить эти разговоры.

— Думаю, нам стоит удалиться и оставить пациентку наедине с ее пострадавшим чувством собственного достоинства.

Я благодарно улыбнулась ему, и вскоре все уже желали друг другу веселого Рождества и спокойной ночи. Эдвард поднял пустую бутылку из-под шампанского и виновато заметил:

— Мы совсем забыли про Табиту!

— Но ты же знаешь, она все равно не пьет, — ответила Джокаста, наклоняясь ко мне, чтобы поцеловать на прощанье. — Дорогая, а сейчас выпей снотворного, иначе ты промучаешься всю ночь. Если что-то будет нужно, позови меня, хорошо?

Я еще раз поблагодарила и послушно проглотила предложенную таблетку.

Дэйви наклонился поцеловать меня и прошептал:

— Потрясающая прическа. Просто обалдеть. Ты точно хочешь остаться одна?

Я уверила его, что так лучше всего, и они с Алексом направились к дверям.

На пороге Алекс с улыбкой обернулся:

— Спокойной ночи, Поппи. Приятно было познакомиться, уж поверь! Спи спокойно.

Опять все сорвалось, мрачно подумала я. Джокаста в коридоре что-то говорила про столбняк: якобы мне нужно пить побольше красного вина, потому что в нем полно железа.

Их милая глупая болтовня стихла, с шумом захлопали двери, заурчали древние водопроводные трубы, и «Аббатство» погрузилось в сон.

Я поворочалась в постели, пытаясь устроиться поудобнее. Надо бы выпустить Джики из корзины, чтобы он хоть немного меня согрел, но двигаться было больно и лень. Вскоре мне показалось, что у меня жар, но, протянув руку к старой батарее, я ощутила тепло. Очень по-стентоновски — включить отопление в час ночи.

Проснулась я всего один раз, как мне показалось, от негромкого хлопка. Может, дверь скрипнула просто от сквозняка, а может, Алекс приходил ко мне на свидание, но услышал, как я храплю, и передумал. Черт. Джики возбужденно верещал в своей корзине, так что вполне возможно, кто-то и заходил. Я выпустила его из корзины, и он тут же запрыгнул ко мне на кровать. Уже сквозь дрему до меня донесся странный звук, вроде бы из сада. Шуршание. Как будто кто-то копал яму.

Солнце уже вовсю светило сквозь ветхие портьеры, когда я открыла глаза. Некоторое время я лежала неподвижно, вспоминая, где нахожусь и что произошло накануне вечером. А произошло столько всего… Но это было вчера, а сегодня — Рождество. И хотя рождественское утро давно уже не приводило меня в трепет, на душе все равно было радостно, как в детстве, когда у изголовья кровати обнаружишь носок, набитый подарками. Я села и зевнула. Господи, да у кровати и впрямь висел носок! Дело рук Дэйви, несомненно. Я хрюкнула от восторга и схватила носок. Он был полон всяческих девичьих радостей. Лак для ногтей, карамельки, шоколадные медальки, пара пушистых перчаток безумного розового цвета, орешки, китайские палочки, набор накладных ногтей и, конечно же, мандарин.

— Не мужчина, а просто подарок судьбы, — сказала я Джики, отдавая ему мандарин.

Я вылезла из постели и отдернула шторы. Из окна открывался вид на двор перед «Аббатством», длинная дорога убегала под откос. Вдоль нее теснились голые деревья, а за ними виднелась лужайка, усеянная клочками кустарника и многочисленными скульптурами. Присмотревшись к одной из них, я заметила, что это надгробие, на его верхушке примостился каменный дракон и вокруг — поросшая мхом стена. Боже. Я-то думала, что могилы должны быть на какой-нибудь освященной земле, но, возможно, в Корнуолле свои порядки на этот счет.

Я бы не удивилась, узнав, что Стентоны хоронят членов своего семейства прямо там, где они падают замертво. Возле надгробия виднелась кучка свежей земли, так что, видимо, кто-то и в самом деле копался тут ночью.

Я осторожно потрогала рану. Она до сих пор саднила. Интересно, а можно ли мне принять ванну? Я посмотрела на часы. Когда прилично спуститься вниз? С одной стороны, мне не хотелось, чтобы все подумали, будто я слоняюсь по столовой в ожидании завтрака, но выглядеть соней, возможно, еще хуже.

Знаете, когда гостишь у чужих людей, ни за что не догадаешься, как себя нужно вести: то, что нормально и вполне естественно для тебя, им может показаться абсурдным и чудовищным. Просишь, например, на завтрак овсянку или рыбу, а они на тебя косятся неодобрительно и чинно похрустывают галетами, запивая их лимонным соком. Может, найти комнату Дэйви? Или не стоит? Обычно у меня туго с ориентацией на местности, а уж в «Аббатстве» я и подавно заблужусь. Я снова выглянула в окно. Небо было бледно-голубым, а на траве все еще сверкал иней.

Я умылась и раздумывала, что бы мне такое надеть — теплое, стильное, праздничное и одновременно сексуальное, — как в дверь постучали.

— Входите! С Рождеством! — пропела я, запахиваясь в шаль. Исполнять на бис вчерашний номер с оголенной плотью я не собиралась.

В комнату вошел Дэйви в роскошном халате. Я сообщила, что в этом одеянии он похож на Шерлока Холмса. Ужасно довольный, Дэйви согласился, что «тряпица и впрямь недурна».

— Я спозаранку на ногах и неплохо потрудился, так что заслуживаю небольшого поощрения.

Я с сомнением посмотрела на него. Потрудился? Над чем?

Он с удовольствием оглядел свое отражение в зеркале, потом обозрел бардак, царящий на моей кровати.

— А, значит, ты уже нашла носок, хорошо. Мне подарили набор отверток. Совершенно неуместный подарок, на мой взгляд.

— А разве мой подарок — не твоих рук дело? Я была уверена, что это ты его принес, и как раз собиралась поблагодарить тебя, что вернул мне детское ощущение праздника. Конфетки и мандарин. Сказка.

— Нет-нет, это не я. Подарки появляются каждый год, и каждый год мы пытаемся выяснить, кто же их приносит. В детстве мы пытались всю ночь не спать, чтобы застукать Эдварда, но у нас так ничего и не вышло. Он очень хитер — себе тоже всегда кладет носок, а потом с удивлением вопрошает, кто же это его балует. Но это наверняка он, потому что Джокаста ни в жизнь добровольно не проснется раньше десяти. Она даже опоздала на свадьбу Табиты, потому что церемония началась около одиннадцати…

— Твоя сестра замужем? — От удивления у меня округлились глаза.

— Была. Так, скажи-ка мне, что ты собираешься надеть? Я намерен остаться в своем великолепном халате, весь день пить портвейн и играть на рояле милое ретро. — Он любовно провел рукой по мягкому бархату.

Я призналась, что всю одежду подбирала Джесси. Однако меня больше интересовали подробности свадьбы Табиты, но Дэйви отвечал уклончиво.

— Ну, это было очень давно. По-моему, они были женаты всего месяца три. Он наш дальний родственник. Два сапога пара — оба со странностями. Бедняжка. Она и так-то всегда не в духе, а тут еще эта ужасная фамилия, от которой она не может отделаться. Ее муж католик, и поэтому не дает ей развод. Какое уж тут веселье. — Он замолк, разбирая ворох одежды на моей кровати. Потом начал развешивать вещи в гардеробе и наткнулся на мое вечернее платье. — О, идеально подойдет для рождественских игрищ. Боюсь, что даже я не смогу устоять, увидев тебя в этом платье. А теперь поторапливайся, пора завтракать.

— А что за родственник? И какая у него фамилия? И что за рождественские игрища? И что ты имел в виду, когда сказал, что можешь не устоять? И над чем ты все утро трудился? — вопила я ему вслед.

— Да так, ничего особенного… Увидимся на кухне. Тебе чай или кофе? Фамилия О’Трахоу, так что сама понимаешь… — И он исчез в коридоре.

Я прыснула. О’Трахоу! Неудивительно, что бедняжка в депрессии. Я тщательно оделась, уделив своему белью больше внимания, чем обычно. Ведь сегодня должно все получиться, да? Или я переоценивала свое обаяние? Боже, а что, если я ему уже разонравилась? Или американская подружка приворотила его обратно? Может, нам с Алексом удастся улизнуть и… Прекрати, приказала я себе. Прекрати! От постоянных размышлений у меня порой случаются мигрени, а сегодня мне это совсем ни к чему. Давай, расслабься, веселись и не считай цыплят раньше времени, что бы ни означала эта поговорка.

Засунув Джики в корзинку, я отправилась в поход до кухни, по дороге несколько раз вломилась не в ту дверь и наконец обнаружила Дэйви, с изумлением разглядывающего какую-то записку.

— Одесса оставила рецепт приготовления гуся. Так сложно, ничего не понимаю. Неужели на самом деле нужно посыпать гуся содой?

Я подошла к нему и заглянула через плечо.

— Солью, дурень! Хотя пишет она действительно не очень разборчиво.

— Думаю, это потому, что ей повезло и она никогда в жизни не ходила в школу. — В кухню вошел Эдвард с картонной коробкой в руках. — С Рождеством вас! Завтрак у меня в коробке. Пойдемте в расписную комнату. Джокаста спустится через несколько минут. Алекс отправился выкапывать вереск. Наверное, надо все-таки разбудить Табиту. Или дать ей выспаться, как думаешь, Дэйви?

Мы послушно последовали за ним, и я шепотом спросила Дэйви:

— А зачем Алекс выкапывает вереск?

— На удачу. В этот день каждому дают веточку вереска, ну, давали раньше. А потом Джокаста сказала, что нельзя обрезать ветки, поэтому теперь мы его выкапываем и сажаем в горшочки. В принципе, это то же самое. Знаешь, орудовать лопатой — такой труд, — пожаловался Дэйви, открывая передо мной дверь.

У меня не осталось времени поразмыслить, что же такое копал Дэйви, потому что при первом взгляде на расписную гостиную перехватило дыхание. Комната была маленькая, в масштабах «Аббатства» конечно, и вся расписана сценами из Библии. На одной стене был изображен Иоанн Креститель в пустыне, на второй — Самсон с Далилой, а две оставшиеся стены занимали расступившиеся воды Красного моря. Подняв глаза, я обнаружила на потолке Адама (очень похожего на Эдварда) и Еву. Краски были такими яркими, что казались почти зловещими и оставляли совершенно незабываемое впечатление. В этой комнате можно было легко заработать клаустрофобию, но все равно она была прекрасна.

— Это Джокаста расписала? — спросила я, глядя на племя Израилево, марширующее по дну Красного моря со своими козами, ослами, овцами и кем-то, подозрительно напоминающим гориллу. Моисей в руках держал бутылку пива. Все это очень воодушевляло.

— Да, это я, так что ни единого дурного слова, — предупредила Джокаста, возникнув за нашими спинами.

— Но это же восхитительно! — запротестовала я. — По-моему, просто великолепно. Вы талант.

Джокаста чмокнула меня в макушку и пожелала всем счастливого Рождества. Я была счастлива. Мне нравилось чувствовать себя членом этой удивительной семьи.

Посреди комнаты уже был накрыт большой круглый стол. Дэйви зажег свечи, а Эдвард разлил по бокалам белое вино.

Да, пьют тут нешуточно. Конечно, на дворе Рождество и все такое, но вино на завтрак? Как бы половчее попросить стаканчик сока, так, чтобы меня не сочли занудой?

В гостиную ворвался Алекс, размахивая небольшим горшком с вереском, который он шлепнул в центр стола. Алекс был весь в грязи и пытался согреть озябшие руки.

— С Рождеством всех! На улице собачий холод. Думаю, даже снег вот-вот сыпанет… — Он обошел вокруг стола и поцеловал всех, включая меня, отчего я, разумеется, тут же покраснела. А Дэйви, разумеется, это заметил.

— Грязь надо счищать, когда она высохнет, зачем нам вода и мыло, — хмыкнул он, разглядывая свой безупречный маникюр.

Алекс пропустил этот выпад мимо ушей.

— Поппи, как спалось? И как твоя… хм… рана?

И он расплылся в улыбке.

— Не хамите, юноша! — Эдвард метнул на Алекса грозный взгляд.

Сердце у меня забилось чаще, но я постаралась ответить как можно спокойнее:

— Спасибо, хорошо. И в общем чувствую я себя неплохо, хотя… она… побаливает.

Алекс рассмеялся и побежал за подушками.

— Он такой внимательный, — любовно заметила Джокаста. — Это у него от тебя, милый, — и она послала Эдварду воздушный поцелуй.

Эдвард ответил невнятным бурчанием, стараясь не показать своего удовольствия.

— Ерунда, просто Алекс пытается сразить Поппи своими манерами, хотя с женским полом он обычно не очень цацкается, — сказал Дэйви, принюхиваясь к вину. — М-м-м, восхитительно. То самое, шестьдесят седьмого года? Отличный был год. Папа, ты нас балуешь.

Вернулся Алекс с двумя подушками, и я попыталась устроиться поудобнее. Сидеть все еще было трудно: приходилось довольствоваться одной ягодицей, а это, как легко догадаться, дело непростое.

Эдвард принялся развязывать на небольшом столике коробку с завтраком:

— Так, почти готово. Дэйви, тарелку! Да, и еще мне нужна кожаная перчатка. Кажется, я оставил ее в кабинете. Давай, мальчик мой, поторапливайся!

Я нервно поглядывала на картонную коробку. Зачем это ему понадобилась кожаная перчатка? Там что, кто-то кусается?

Дэйви улыбнулся и вышел. Вернулся он с большим старым, потрескавшимся блюдом. На нем был написан семейный девиз и нарисован спящий дракон. Когда он передал блюдо отцу, все зааплодировали.

— С Рождеством, дорогие мои!

— Семейное блюдо Стентонов пережило еще один год!

— А вот теперь и в самом деле наступило Рождество, правда? — крикнула Джокаста.

Я вопросительно посмотрела на Дэйви, он передал отцу перчатку.

— Устрицы, — пояснил мой шеф.

Господи!

Эдвард открыл коробку с серыми раковинами, переложенными льдом.

— Наисвежайшие! Я думаю, Поппи, ты, как наша гостья, должна получить первую, в знак того, что мы рады видеть тебя в «Аббатстве» и благодарны, что ты посетила нас.

Какой ужас!

Скажу так. Устрицы не зря считаются дорогим деликатесом. Они наверняка вкусные. Но дело в том, что, к своему стыду, я ни разу в жизни их не пробовала. А кроме того, с виду устрицы мне вовсе не кажутся аппетитными. Совсем наоборот — противными. Эдвард надел кожаную перчатку, протянул мне первую устрицу, и все взгляды приклеились ко мне. Наверное, я могла бы сказать, что у меня на моллюсков аллергия, или еще что-нибудь придумать, но я уже и так доставила им немало хлопот. К тому же все так радовались, что я решила умереть, но проглотить эту дрянь.

Так, Поппи, просто проглоти, и все. Не раздумывай. Неужели так трудно, уговаривала я себя, пытаясь разжать зубы.

Я робко ухватила устричную раковину кончиками пальцев и поднесла ее ко рту. Устрица пахла морем. Старательно отводя взгляд и не давая себе времени опомниться, я быстро опрокинула содержимое раковины в рот.

Язык обожгло солью. По консистенции это было что-то плотное и скользкое, но вкус, хм, вкус был такой, как будто у меня во рту разлили море. Я сглотнула и быстренько схватилась за бокал с вином. Вот, так-то лучше. Может, они и впрямь не такие уж противные? Новые ощущения и впечатления буквально сыпались на меня, как из рога изобилия, от переизбытка эмоций даже немного закружилась голова.

Все переключились с меня на устриц. Я попробовала еще одну, полив ее уксусом (так намного вкуснее, поверьте мне), и, совершенно счастливая, стала слушать, как вокруг делятся впечатлениями от подарков в носках.

— У меня такая красивая новая соболья кисточка, именно такую мне хотелось! — восторженно сообщила Джокаста.

— А у меня игрушечный «мерседес», черт возьми. Ну разве не издевательство — ведь сколько раз говорил, как мне хочется иметь настоящий, — буркнул Эдвард, разливая вино.

— Да брось, пап, мы же все знаем, что это ты подарки принес! Мог бы положить себе то, что на самом деле хотел получить, — сказал Дэйви, нежно улыбаясь отцу.

— Нет-нет. Это совершенно точно не я. — Эдвард оглядел нас.

Все застонали.

— Эдвард, ты всегда так говоришь! Но нас не проведешь… — Алекс с удовольствием проглотил устрицу.

— Нет, не я, — продолжал отпираться Эдвард.

— Конечно нет! — хором завопили Джокаста, Алекс и Дэйви, подражая удивленному тону Эдварда.

Все дружно рассмеялись, и тут пахнуло холодом. В дверях стояла Табита, местное привидение.

Джокаста с Эдвардом вскочили и поздравили ее с Рождеством, а Дэйви налил вина. Но Табита попросила стакан воды и содрогнулась при виде устриц.

— Бедные существа, — жалостливо сказала она. — Не понимаю, как вы можете… это так жестоко…

Все семейство терпеливо улыбнулось, и я поняла, что подобные фразы тут звучат часто.

Присев, Табита вскрикнула:

— Господи, что творит это животное?!

Бедняжка указывала пальцем на Джики.

Я даже не стала оборачиваться — и так знала, чем он там развлекается.