Рождественский пирог

Глава двадцать четвертая

На ужин все накинулись так, словно три дня не ели. Глядя, как Табита расправляется с огромной порцией мяса с картошкой, я глазам своим не верила. Эдвард, кажется, простил Джокасту, и все опять пошло на лад.

Когда был съеден последний кусочек десерта и выпит весь кофе, разговор вернулся в уже привычное русло — всех заботила судьба Табиты и ее потомства.

— Как бы мне хотелось, чтобы вы все оставили меня в покое, — вздохнула Табита, теребя прядь волос. — Если я решу сама воспитывать детей и отдать все свои деньги на нужды семинара, это никого не касается. Вы даже не представляете, какой вред наносите своей карме, вмешиваясь в чужие дела! Вы же обрекаете себя на бесконечную череду реинкарнаций. К тому же вы все равно не сможете мне помешать, — жестко добавила она.

— Ну, это мы еще посмотрим, — проворчал Эдвард.

Джокаста встала и швырнула на пол салфетку, словно вызывая дочь на дуэль.

— Вот что я вам скажу. С меня хватит! Я отправляюсь спать. Увидимся завтра на похоронах в четверть двенадцатого. Думаю, у Алекса с Дэйви будет достаточно времени, чтобы выкопать могилу. — Она сурово оглядела всех и вышла из комнаты, посоветовав Эдварду следовать за ней и захватить из зала ее вязанье.

Эдвард вздохнул и пожелал всем спокойной ночи.

Дэйви, Алекс, Табита и я остались сидеть за столом. Я откашлялась и робко спросила:

— Табита, а чего ты хочешь на самом деле?

Она улыбнулась, но Дэйви опередил ее:

— Ради бога, не отвечай! Я уже слышать об этом не могу, сколько можно талдычить одно и то же. Пойду-ка я к себе, почитаю и согрею постель. Думаю, нам всем пора бай-бай.

Он встал, похлопал Табиту по плечу и поцеловал меня в макушку. Потом кинул косой взгляд на Алекса и пробормотал:

— Это надо же такое придумать! Сжульничал в финале гонок по крыше. Спокойной ночи тебе, братец, если совесть позволит тебе спокойно спать.

Табита ушла вместе с ним, и мы с Алексом остались одни.

— Господи, — выдохнул Алекс. — Я, конечно, очень люблю своих родных, но они и мертвого доведут до белого каления!

Это запросто.

— Странно, правда? — продолжал он. — Нам ничто не мешает — ни больная обезьяна, ни осколок стекла в заднице, ни даже сумасшедшая Клавдия. Только ты и я. Пора в постель?

Предложение меня обрадовало и смутило одновременно. Конечно, неловко вот так запросто прыгнуть к Алексу в постель. Но спать в китайской комнате нельзя, а другого ночлега мне никто не предложил. Так что выбора у меня не оставалось.

Алекс рассмеялся:

— Не волнуйся, все свято убеждены, что сегодня ты спишь в моей комнате. Предупреждаю, я люблю спать на левой половине. И еще я люблю, чтобы мне на ночь читали сказки.

Он встал и протянул мне руку. Я бросила взгляд на стол, заваленный грязной посудой. Будет ужасным свинством оставить это безобразие Одессе. Но именно так все и поступили.

— Брось. Если тебя так мучает совесть, можем завести будильник и завтра с утра все перемыть. Хотя должен предупредить, что вряд ли завтра утром у тебя будут силы. — Алекс плотоядно прищурился, и я рассмеялась.

Наверху Алекс зажег свечи, чтобы я «не заметила пятна на стенах». Комната мне очень понравилась, и, если честно, мне было не до пятен. Секунд пять я стеснялась и мялась, не решаясь раздеться. Алекс же молниеносно скинул свою одежду и прыгнул в постель, вскрикнув от соприкосновения с ледяными простынями. Он вел себя так естественно, что и мое смущение улетучилось.

Не стану вдаваться в подробности той ночи. Замечу лишь, все было просто классно.

Хотя оказалось, что спать с Алексом ужасно неудобно. Возможно, потому, что я не привыкла делить с кем-то постель. Алекс спал по диагонали, все время норовя положить руку мне на лицо. А еще он храпел, скрипел зубами, бормотал и вообще вел себя как буйнопомешанный.

Но я бы ни за что на свете не променяла ночь с ним на спокойный сон.

Когда сквозь портьеры просочились первые лучи, я попыталась высвободиться из его рук. Но он только крепче меня обнял и захрапел громче. Немного поерзав, я все-таки выскользнула. В ту же секунду Алекс открыл глаза, испуганно привстал, потом рухнул обратно и мечтательно улыбнулся.

— Я решил, что это сон, но Поппи Хезелтон и впрямь лежит в моей постели. Фантастика, честное слово. Доброе утро. Как спалось?

— Доброе утро, — деловито ответила я, — спалось ужасно, черт возьми. Ты храпишь, как медведь, и скрежещешь зубами, как волк! Я уж не говорю о бормотании, стонах и, ой, Алекс, перестань! Перестань, кому сказано…

Понятно, что из постели мы вылезли не скоро. А когда все-таки вылезли, Алекс напоминал сытого кота, умявшего банку сметаны. Выходя из ванной, он даже насвистывал.

— И чего ты улыбаешься? — спросил он, натягивая носки.

— Потому что у тебя такой самодовольный вид.

Он хохотнул.

— А что бы ты чувствовала на моем месте, а? Женщина моей мечты у меня в постели. Надеюсь, я показал себя во всей красе?

— Во всей. Но незачем говорить об этом так, будто ты сдал экзамен. В этом деле вообще-то участвуют два человека…

— Хм… Ладно, ты особо не расслабляйся. Я же обещал овладеть тобой на кладбище. Так что помни! — пригрозил Алекс.

— Ну уж это вряд ли. По крайней мере, не в такую погоду, — рассмеялась я.

Мы все еще перешучивались, спускаясь по лестнице. Дэйви нас опередил — он уже успел прибрать расписную гостиную и загрузил грязную посуду в машину.

— Ну, нечего и спрашивать, как вам спалось, — прищурился Дэйви. — Постарайтесь не источать любовь, или что там из вас сочится в такую рань.

Я показала ему язык, он только усмехнулся.

— Чаю? Или не очень юные любовники жаждут отметить событие шампанским?

— Чай будет в самый раз, — ответила я.

Ну вот, кажется, я смогла пережить встречу с представителем семейства Стентонов после ночи, официально проведенной с Алексом. Хотя Дэйви, пожалуй, не в счет. Это ведь он заставил меня сюда приехать и приказал весело проводить время. Вот я и стараюсь. Возможно, он вовсе не имел в виду интрижку с его братом, но так уж вышло.

Несмотря на предстоящие похороны, настроение у меня было самое безмятежное. Мы неспешно выпили чаю, а потом Дэйви и Алекс отправились за лопатами, чтобы выкопать могилу для Джики. Я мыла чашки и вытаскивала из машины чистую посуду, когда на кухню вошла Одесса.

— Доброе утро, Поппи. Так, так, так. Вижу, ты заполучила своего миленького. Молодец. Ладно, пока мы одни, расскажу-ка тебе, что будет дальше…

— Знаю, — перебила я. — Похороны в одиннадцать. Дэйви собирается играть какую-то странную песенку. Ты слышала когда-нибудь «Танец желтой обезьяны»? Мне все равно на ум ничего про обезьян не пришло, только очень милая детская песня про мартышку, но…

— Ох, дурочка ты. Болтаешь совсем как Джокаста. Я говорю о будущем.

— А что такое? — насторожилась я.

Одесса сурово смотрела на меня.

— Уже и дураку понятно, что такое. Вопрос только в том, как ты к этому относишься.

— К чему отношусь?

Выслушав Одессу, я опустилась на стул и принялась нервно перебирать стеклянные виноградины в стоявшей на столе вазе.

— Ну, так что? — спросила Одесса.

— Мне нужно подумать. — Я встала и медленно вышла из кухни.

На втором этаже ко мне подскочила Джокаста, возбужденная и радостная. Должно быть, так на нее подействовали похороны. Я уже ничему не удивлялась.

— Поппи, скорее! А где мальчики? Впрочем, неважно, иди скорее сюда…

Она схватила меня за руку и потащила за собой. Задыхаясь от восторга, Джокаста принялась рассказывать о каком-то своем необыкновенном открытии. Я слушала вполуха, все еще размышляя над странными словами Одессы.

— …Вот я и говорю Эдварду. Если человеку приснился такой сон, это что-нибудь да значит. Конечно, Фрейд, этот ужасный старикашка, считал, будто все на свете сводится к сексу, но ведь сны бывают разные, не так ли?

Она втолкнула меня в разрушенную китайскую комнату и ткнула пальцем в потолок. В проеме, оседлав сломанную балку, копошился Эдвард.

— Эдвард, пожалуйста, осторожнее! — крикнула я.

— Не волнуйся, дорогая. Я совершенно не боюсь высоты. Отойди-ка, я сброшу кое-что.

Я оглянулась на Джокасту, та едва не подпрыгивала от возбуждения.

И тут на нас посыпались монеты. Дождь монет. Я подобрала одну. Монетка почернела от времени, я потерла ее.

— О, серебряный пенни Вильяма Завоевателя. Ой, смотри, четырехпенсовик времен нашествия римлян, а тут — ой, сколько соверенов!

Джокаста проворно собирала монеты.

— Как я теперь понимаю эту женщину, хм… забыла имя. Ты не помнишь? Ну, ее еще соблазнил Зевс, обратившись золотым дождем. Эдвард, много там еще? Надеюсь, целые залежи!

Она позвала Табиту и Одессу, крикнув им, чтобы принесли корзинку, чтобы было куда положить клад. Вскоре мы все дружно ползали по полу, а Эдвард все сбрасывал и сбрасывал новые порции.

— Думаешь, они очень ценные? — с сомнением спросила Табита, протирая римскую монету.

С крыши донесся голос Эдварда:

— Придется порыться в каталогах, но уже сейчас могу сказать, что добыча у нас славная!

На пороге показались Алекс и Дэйви.

— Мы были в саду и увидели Эдварда на крыше. Что тут… — начал было Алекс.

— Ой, дорогие мои, какая радость! Мне приснилось, что в стропилах спрятаны сокровища. Я и попросила Эдварда хорошенько посмотреть там. И только поглядите, что мы нашли! Настоящий клад! Он тут, наверное, несколько веков лежал…

Дэйви внимательно изучил одну из монет, потом начал рыться в корзине, то и дело восклицая:

— Вот это находка!

Честно говоря, меня в те минуты занимали вовсе не сокровища, а мой недавний разговор с Одессой. Она заметила мои растерянные взгляды и кивнула на дверь. Стентоны были так увлечены кладом, что не обратили внимания на наше исчезновение.

Все дороги в «Аббатстве» вели на кухню — там мы и оказались. Одесса явно ждала от меня ответа, но я не могла сама принять решение. Выдержав паузу, она откашлялась и потребовала:

— Так что?

Я промямлила нечто неопределенное и притворилась, будто целиком поглощена завариванием чая. Стуча чашками и блюдцами, я напряженно размышляла. Признаюсь наконец: Одесса предложила мне (честно говоря, попросту приказала) навсегда остаться в «Аббатстве», чтобы одним махом решить все проблемы. Итак, следуя ее логике, я должна поселиться здесь с Алексом и присматривать за Табитой, а заодно и воспитывать ее детей, так что Табита может себе валить куда ей вздумается.

В принципе, в этом имелось рациональное зерно, но бурлившие в моей душе чувства заглушали робкий голос здравого смысла. А что, если Алекс испугается подобной перспективы? Или Джокасте с Эдвардом такой план не понравится? Я уж не говорю о Дэйви… И вообще, не уверена, что мне так уж хочется стать почетной няней семейства Стентонов. Предложение Одессы вызвало во мне и восторг, и возмущение одновременно. Нянька ведь требуется не только Табите и ее детям — Джокаста тоже нуждалась в круглосуточном присмотре. Да, я успела привязаться и полюбить эту сумасшедшую семейку, но превращаться в бесплатную сиделку…

— Ну? — спросила мою спину Одесса.

Я повернулась и посмотрела Одессе прямо в глаза:

— Я думаю, это не очень удачная идея…

— Какая именно?

Алекс так неслышно вошел, что я вздрогнула.

— Ой… да так… Чаю хочешь?

— Нет, я хочу знать, о чем вы говорили.

И Одесса все ему выложила. Отвернувшись, чтобы не видеть его реакции, я стиснула в руках кружку.

Когда Одесса замолчала, Алекс так и взорвался от раздражения:

— Что?! Она тебе что, бесплатная сиделка?! Она не останется ради того, чтобы воспитывать детей Табиты! Что за бредовая идея?!

Похоже, пронесло. Наши точки зрения явно совпали.

— Если Поппи тут останется, то только в качестве моей жены, да и то…

Кого?

Сзади послышался какой-то птичий клекот, я обернулась. Одесса зажимала руками рот, безуспешно пытаясь сдержать смех. Поймав мой взгляд, она дала себе волю и оглушительно захохотала. Я во все глаза пялилась на нее: так она все подстроила! Она вынудила Алекса сделать мне предложение, хотя, конечно, он пока ничего и не предложил.

Я перевела взгляд на Алекса, который все еще возмущенно метался по кухне, понося Одессу почем зря. А та уже рыдала от смеха.

— Одесса, ты — самая коварная женщина во всем Корнуолле, а возможно, и во всей Англии! — заявил Алекс, останавливаясь перед ней. — Тебе повезло, что я люблю тебя и эту девушку. Итак, Поппи, отвечай, выйдешь ты за меня замуж или нет? Учти, у нас есть свидетель, так что назад пути не будет.

И разумеется, именно в этот момент в кухню с гомоном ворвались остальные члены семейства, волоча корзинку с кладом.

Алекс упал передо мной на колени и жестом попросил родственников закрыть рот. Мигом проникнувшись романтичностью ситуации, они с умильными лицами окружили нас и начали наперебой давать советы:

— Дорогой, ты непременно должен надеть ей кольцо…

— Не слушай мать, сын мой. Давай, вперед! Спрашивай и только посмей мне получить отказ…

— Официальный брак так портит карму. Вы бы лучше устроили церемонию верности у костра на пляже…

— Ой, Поппи, представляешь, если мы породнимся? Напоминаю, я желаю быть посаженым отцом…

— Дорогой, вот, возьми мое кольцо…

Внезапно в хор Стентонов ворвались детские голоса. Я подняла глаза и увидела Тоби, Еву и Димелзу с Томом.

— Мы пришли на похороны, — скорбно пояснил Том, осуждающе глядя на наши веселые лица. — Мы думали, все будут плакать.

Мы уверили его, что похороны — самая печальная вещь на свете, а Джокаста накинулась с сюсюканьями на Бьянку Поппи.

— Поговорим об этом позже, — шепнул мне Алекс и подмигнул.

Я кивнула и вместе со всеми вышла на улицу. Мы быстро выстроились в траурную процессию и двинулись на кладбище домашних животных. Джокаста сновала между нами с охапкой черного тряпья, накидывая на кого шаль, на кого шарф. Мне досталась жуткая кружевная мантилья. Дэйви сказал, что я похожа на припанкованную Мадонну.

Зато гроб, украшенный лозой и пальмовыми листьями, был великолепен. Он напоминал о родине Джики. Ах, как бы мне самой сейчас не помешал родной уголок. А также время на раздумья. Алекса явно огорчило, что я не подпрыгнула от восторга и не согласилась немедленно выйти за него замуж, но столько всего случилось, к тому же я не очень верила в серьезность его предложения. Слишком уж поспешно все произошло. Да и знакомы мы без году неделя. Я даже не была уверена в том, что это не очередная шутка Алекса. В общем, я пребывала в полной растерянности, и мне требовалось одиночество, чтобы разобраться со своими чувствами и мыслями.

Дэйви наигрывал на скрипке регтайм, уверив нас, что это и есть «Танец желтой обезьяны», Алекс добровольно взял на себя труд гробоносца. Джокаста, видимо, выбрала роль близкого родственника усопшего, возглавив процессию. Хм, а что же я? Ведь если я выйду замуж за Алекса, то наверняка стану такой же сумасшедшей, как и они.

Могилка оказалась крохотной, но в такую погоду, наверное, и ее вырыть было нелегко. Эдвард зачитал прощальные слова из книги в кожаном переплете и скорбно внес имя Джики и дату его смерти в список усопших любимцев рода Стентонов. Тоби с Евой положили на могилку кривоватый венок из плюща, а Джокаста сунула мне бутон пуансетии, дабы я пристроила его сверху. Мы все слегка, но искренне всплакнули, после чего мне значительно полегчало, и мы поспешили в «Аббатство». Я заметила, что Одесса, немного отстав, положила на могилку несколько прутиков и развернула их каким-то особенным образом.

Дэйви перебрался за рояль и продолжил играть мелодии, в названиях которых упоминались обезьяны (таких, как ни странно, оказалось немало), а Джокаста с детьми сочинила грустный стишок на смерть Джики. Эдвард разлил всем виски, но я категорически отказалась.

— На поминках принято пить, — строго сказал Дэйви.

— Но я ненавижу виски! — взмолилась я.

Улучив момент, я улизнула наверх, намереваясь отыскать укромный уголок и все хорошенько обдумать.

Устроившись в старом шезлонге в самом темном углу библиотеки, я уставилась перед собой невидящим взглядом. Что же делать? Всерьез ли говорил Алекс? Конечно, втайне я мечтала и даже надеялась на такой поворот событий, но ведь на самом деле все произошло исключительно благодаря жульничеству Одессы. А что, если Алекс сам не знает, чего хочет?

Додумалась я только до одного: принять решение здесь я не смогу. Только дома. Только в одиночестве. Пора мне покинуть «Аббатство».