Роковые обстоятельства

Полгода спустя ЭПИЛОГ

…И когда окончательно затих страшный грохот и скрежет, разнесшийся по всей округе, на мгновение наступила зловещая тишина, тотчас же прервавшаяся криками, стонами и звериным воем насмерть перепуганных людей, спешивших выбраться наружу из покореженных вагонов. Катастрофа произошла в довольно безлюдном месте на перегоне между станциями Борки и Тарановка. Картина крушения пятнадцати вагонов царского поезда, на котором Александр III совершал путешествие по южным окраинам своей империи, выглядела поистине апокалиптической: оба паровоза, украшенных дубовыми гирляндами и трехцветными флажками, глубоко врезались в землю, и, наклонившись набок, застыли на высокой насыпи, по одну сторону которой расстилались бескрайние поля, а по другую виднелись отдельные деревни и плескалось небольшое озеро.

Сразу за паровозами виднелись сцены ужасного разрушения — искореженные остовы вагонов с торчащими вкривь и вкось колесами и вырванными дверьми, разбитые шпалы, погнутые рельсы и повсюду — куски дерева и материи, осколки зеркал и посуды, поломанная мебель, вывалившаяся наружу сквозь разломанные стенки вагонов и масса всевозможных предметов, назначение которых определить было невозможно. Весь этот мусор густо усыпал обе стороны откоса.

За грудой изувеченных вагонов начиналась череда тех, что сошли с рельсов, но не упали. Они располагались в самых невероятных положениях — вагон на вагоне, как бык на корове, вагон вошедший в другой как в пенал, а некоторые просто упирались в землю под острым углом и зияли продольными и поперечными выбоинами.

На одной стороне откоса, сильно накренившись, застыл «детский вагон» с выбитыми поперечными стенками, в котором захлебывалась испуганным плачем малолетняя великая княжна Ольга Александровна; на другой стороне валялись жалкие остатки зеленого вагона министра путей сообщения Посьета, дрожащего от страха старика в форменном вицмундире, который, чудом уцелев, забился в угол бывшего кабинета и никак не мог придти в себя.

И повсюду, среди свежеокровавленных обломков крушения, валялись тела — сплющенные, раздавленные, искореженные… Еще страшнее выглядели их отдельные части вроде голов, рук, ног. Макара Александровича Гурского особенно потряс вид вырванного с мясом большого куска верхней мужской челюсти с густым черным усом.

Из-за поломки кареты следователь успел вскочить в царский поезд в самый последний момент, когда тяжелый, перегруженный состав, влекомый сразу двумя паровозами, уже отходил от станции Тарановка. Первым делом Гурский представился генерал-адъютанту Черевину — начальнику личной императорской охраны — и объяснил причину своего внезапного появления.

Получив разрешение на проведение следственных действий, Макар Александрович в сопровождении проводника направился в купе банкира Дворжецкого. Разумеется, царский поезд не предполагал наличия в нем иных лиц, кроме членов императорской фамилии, их приближенных и необходимого сопровождения, однако тщеславное желание одних находиться поближе к верховной власти вместе с неистребимой российской продажностью и разгильдяйством других привели к тому, что некоторые посторонние особы с помощью знакомств или денег сумели добиться для себя отдельного купе, в результате чего состав оказался явно перегружен.

Банкир ехал в своем купе один и, хотя до этого они с Гурским никогда не встречались, отнесся к появлению следователя весьма враждебно. Впрочем, Макара Александровича это не смутило, поскольку он и сам испытывал к Дворжецкому подобные чувства. Взаимная антипатия позволяла не тратить время на церемонии.

— Кто вы такой? — сухо поинтересовался банкир, когда провожавший следователя проводник исчез, и они остались наедине.

Коротко представившись, Гурский опустился на диван напротив.

— Чему обязан?

— Вы обвиняетесь в изнасиловании девицы Надежды Павловны Симоновой. Данное преступление было совершено вами первого марта сего года в ее гримуборной на втором этаже Пассажа. Могу предъявить вам показания вашего кучера, доставившего вас в тот день к Пассажу, или одного из служащих, случайно видевшего, как вы покидали здание. После совершенного вами надругательства несчастная девица на следующее же утро застрелилась из отцовского револьвера на паперти Исаакиевского собора.

— Что за чушь? — картинно возмутился банкир. — Не насиловал я никакой несчастной девицы!

— Но вы не отрицаете своего знакомства с мадемуазель Симоновой?

— Конечно, нет. Все их семейство было на званом ужине в моем особняке, чего ж тут отрицать?

— Хорошо, а как насчет сделки, которую вы заключили с господином Симоновым? Суть ее состояла в предоставлении вам права лишить девственности одну из его дочерей за сумму в сорок тысяч рублей?

На этот раз Дворжецкий не стал с ходу ничего отрицать, а внимательно посмотрел на следователя. Макар Александрович спокойно выдержал этот взгляд, после чего спросил:

— Мне повторить?

— Не стоит… Какие у вас доказательства?

Гурский ждал этого вопроса. Он раскрыл служебный портфель и стал неторопливо вынимать из него бумагу за бумагой.

— Во-первых, у меня имеется собственноручно написанные заявления Симонова Павла Константиновича и его старшей дочери Екатерины Павловны Водопьяновой, в девичестве Симоновой, в которых они подробнейшим образом рассказывают о вашем предложении. Вам предъявить эти заявления?

Банкир отрицательно мотнул головой, после чего злобно приподнял левую бровь и пожевал губами. Гурский понял его мысль и не без злорадства заметил:

— Да-с, господин Дворжецкий, людская жадность как правило порождает и людскую подлость. Вы не заплатили вторую половину оговоренной суммы, поэтому отец и дочь Симоновы готовы свидетельствовать против вас.

— Свидетельствовать в чем? — медленно выговорил Дворжецкий. — Даже если я признаю наличие подобной сделки, то как вы докажете, что мадемуазель Симонова вступила со мной в половую связь против своего желания, а не из-за полученных денег?

— Вот как? — почти обрадованно воскликнул следователь. — Значит, вы признаете наличие этой половой связи?

— Все это пустое, — нетерпеливо мотнул головой Дворжецкий, — а я вас спрашивал о другом…

— И я не премину удовлетворить ваше вполне законное любопытство. Во-первых, в деле имеется записка, написанная вам господином Симоновым, в которой он уведомляет вас о расторжении сделки касающейся его младшей дочери и обещает вернуть аванс. Да-с! — заторопился Гурский, заметив нетерпеливое движение банкира. — Я прекрасно знаю, что вы ее не получили, но девица-то была предупреждена своими родственниками об отмене сговора, и, стало быть, вряд ли собиралась вступать с вами в отношения известного рода. Однако именно потому, что записка не дошла по назначению, вы стали действовать согласно предварительной договоренности и явились в Пассаж после окончания спектакля, чтобы увезти Надежду Павловну. Она отказалась, и тогда вы взяли ее силой, поскольку привыкли всегда и везде получать желаемое и не терпели отказов.

— Да с чего вы взяли, что силой? — начал багроветь банкир. — Что-с, у вас есть показания свидетелей? Кто-то видел это или слышал крики о помощи? В конце концов она же могла сопротивляться и кричать!

— Думаю, что так и было, хотя в ее тогдашнем состоянии это было довольно затруднительно, — немного сбавив наступательный тон, заявил Макар Александрович. — Согласно психологической экспертизе, проведенной с помощью двух известных актрис, среди которых была и госпожа Ермолова, о воздействии сценического дебюта на нервную систему обе артистки заявили о полном изнеможении и крайней степени усталости, охватившей их после окончания спектакля. И обе добавили, что такое потрясение запоминается на всю жизнь едва ли не сильнее всех прочих впечатлений.

— Например, по поводу лишения девственности, — насмешливо заметил Дворжецкий. — И эти бабские бредни вы называете экспертизой, господин следователь?

Макар Александрович прекрасно понимал всю субъективность и недоказательность подобных свидетельств, поэтому не стал упорствовать

— Да, я признаю, что с научной точки зрения это нельзя назвать экспертизой, однако подобные свидетельства сумеют убедить суд присяжных — уж можете мне поверить! Равно как и факт самоубийства мадемуазель Симоновой, случившийся утром следующего дня! С чего бы ей кончать жизнь, если она отдалась вам добровольно, а? Еще вопрос — с какой стати вы пытались дать взятку следствию в размере трех тысяч рублей? Кстати, подкуп должностного лица — это второе из предъявляемых вам обвинений.

— Откуда вы это взяли? Ну, про взятку… — насупился Дворжецкий.

— Заявленьице имеется! Этого вашего… как бы это получше выразиться… подручного — Георгия Владимировича Даниляна.

— И он предал? — заскрежетал зубами банкир. — Вот скотина!

— А что ему оставалось делать, если я видел его в лицо да еще устроил ему очную ставку с мальчишкой-посыльным, который принес мне деньги? Ваши грехи на себя брать? — поинтересовался Гурский, убирая бумаги обратно в портфель и демонстративно щелкая замком.

— Уфф!

Услышав этот шумный выдох, Макар Александрович с любопытством посмотрел на своего визави.

— Чего вы добиваетесь? — после недолгой паузы осведомился Дворжецкий. — Денег хотите? Или справедливости жаждете? Так не будет вам никакой справедливости, господин следователь, — распаляясь, все громче говорил он, — плевать я хотел на все ваши заявления и доказательства. Мои адвокаты разобьют их в пух и прах! А теперь убирайтесь из моего купе!

Следователь пожал плечами, встал и протянул было руку за портфелем, который лежал на диване, как тот самым непостижимым образом начал от него ускользать, все быстрее сползая к окну. Гурский не успел удивиться странному поведению портфеля, как вдруг почувствовал, что и сам начинает терять равновесие. А затем последовал страшный грохот и внезапно наступившая темнота…

Очнувшись после кратковременной потери сознания и кое-как выбравшись из искореженного вагона, Макар Александрович обнаружил себя перепачканным в крови Дворжецкого. Банкир был раздавлен как лягушка рухнувшей на него тяжелой перегородкой. При виде подобного зрелища следователь ошеломленно покачал головой:

— Раскаяния не было, зато возмездие постигло!

— Проходите, проходите, владыко Амвросий, рад вас видеть, — прибывший на место крушения в составе комиссии министерства путей сообщения Аристарх Данилович Водопьянов приветливо шел навстречу священнику в темной шелковой рясе, поверх которой висела драгоценная панагия[14]. Невысокого роста, плотный и цветущий владыка Амвросий имел две отличительные особенности — маленькие, хитрые, блестящие глазки и холеные пухлые руки, непрерывно перебирающие дорогие четки.

Встреча происходила в вагоне одного из многочисленных служебных поездов, с обеих сторон окруживших место катастрофы. Прежде всего к месту крушения подъехал вагон судебного следователя и жандармского управления железной дороги, в салоне которого производились допросы, затем к ним присоединился вагон прокурорского надзора. По другую сторону стояли вагоны, в которых прибыли правительственный инспектор, управляющий дорогой, а также эксперты, инженеры, начальники путей и прочие служащие железнодорожного ведомства. В других вагонах находились столовая, кухня, почтовое и телеграфное сообщение, а также кузница, домкрат и прочие машины, необходимые для разбора завалов и восстановления путей. Еще в двух вагонах квартировали офицеры Шипкинского полка, на который была возложена охрана места крушения. Вдоль этих вагонов, под насыпью, прямо в поле были поставлены бараки для рабочих и палатки для войск, образовавшие небольшой городок.

Днем здесь царило большое оживление, сопровождавшееся непрерывным грохотом ремонтных работ, но и с наступлением темноты жизнь продолжалась — светились окна многочисленных вагонов, лился электрический свет фонарей да пылали бивуачные огни.

Склонившись перед архиепископом, в чьей епархии произошло крушение, Водопьянов сделал вид, что целует ему руку, а Амвросий, улыбаясь, мелко перекрестил его склоненную голову. Затем чиновник предложил садиться.

— А я к вам с превеликой просьбой, — заговорил священник, устраиваясь в кресле.

— Слушаю вас, владыка.

— Задумал я объявить подписку среди духовенства своей епархии на сооружение серебряного колокола с изображением нашей августейшей фамилии, божьим чудом спасшейся при этом ужасном крушении. По моему замыслу, колокол этот должен быть повешен на сооруженной поблизости часовенке, чтобы ежедневно и во веки веков звонить в час катастрофы и напоминать об этом событии всем проезжающим мимо сего места поездам. Что скажете и к кому посоветуете в первую очередь обратиться?

— Прекрасный замысел, владыка, — горячо откликнулся Водопьянов. — Как это по-христиански — увековечивать места счастливого спасения государей или, напротив, места их трагической гибели! Вы, наверное, слышали, что в Петербурге уже объявили подписку на строительство храма, который будет воздвигнут на Екатерининском канале, на месте ужасной гибели императора Александра. Обещаю вам, что я лично доложу о вашем замечательном предложении товарищу министра путей сообщения.

— Я рад, что нашел в вас понимание, — счастливо улыбнулся архиепископ Амвросий, давно мечтавший сделаться митрополитом.

Водопьянов прекрасно понимал причину его усердия по «увековечению места», а потому тонко улыбнулся в ответ. Амвросий заметил его улыбку и заговорил снова:

— Есть у меня и еще один вопрос, о котором бы хотелось поговорить с вами по душам.

— Пожалуйста, владыка.

— Для начала, позвольте осведомиться — сколько вам лет?

— Сорок два.

— И, несмотря на свой ум и несомненные дарования, вы пока еще не добились высоких степеней по службе?

— Увы!

— В таком случае, вот вам самый доброжелательный совет — постригитесь!

— Что? — изумился Аристарх Данилович.

— Да-да, постригитесь, это я вам серьезно говорю, — продолжал настаивать архиепископ. — Вы не особенно продвинулись по службе, поскольку мирские дела, надо полагать, не имеют для вас особо притягательной силы. Однако с вашими талантами и энергией вы могли бы далеко продвинуться в духовном ведомстве! Дайте мне вас постричь, и через полгода вы — иеромонах, через год — архимандрит, а через три — епископ! Даю вам слово, что сумею провести вас в епископы!

Водопьянов был так потрясен нарисованной ему перспективой, что чуть было не ответил согласием, спохватившись в самый последний момент:

— Увы, владыка, но я женат!

— Печально слышать, — разом поник архиепископ. — Что ж, в таком случае позвольте откланяться.

— «…Самую удивительную картину представлял собой «вагон-столовая», который был укреплен на тележках. При крушении он соскочил с тележек и плашмя упал на землю, в то время, как сами тележки покатились назад и, взгромоздясь одна на другую, образовали целую пирамиду. Поперечные стенки вагона насмерть придавили двух камер-лакеев, а боковые продольные стенки рухнули под напором тяжелой крыши, которая неминуемо погребла бы под собой всех членов царской фамилии, если бы в то время, когда один конец крыши опускался, другой не встретил бы на своем пути пирамиду тележек и не уперся бы в нее. Не дойдя до земли совсем немного, этот конец образовал с полом треугольное отверстие, из которого вышли находившиеся там члены императорской семьи. Сам государь, уцелевший благодаря Божьему промыслу на счастье своим подданным, проявил удивительное самообладание и тотчас же принялся заботиться о раненых…»

На этом месте Григорий Воробьев прервал чтение «Санкт-Петербургских ведомостей», печатавших предварительный отчет следственной комиссии, и выразительно посмотрел на приятеля. Денис в задумчивости сидел за столом посреди совершенно пустой комнаты, в углу которой стояли два собранных в дорогу саквояжа.

— Я слушаю, слушаю, — встрепенулся он. — А что там говорится о причинах? Террористы?

— Следствие не закончено, но предварительные данные говорят о чисто технических причинах, — и «любомудр Гришка» снова зашуршал газетой. — «Во-первых, в нарушение всех правил о поездах высочайших особ, императорский состав был длиннее положенного, поскольку состоял из четырнадцати восьмиколесных и одного шестиколесного вагона, то есть имел шестьдесят четыре оси, хотя по правилам зимнего времени допускается лишь сорок восемь. Таким образом, один только состав без паровозов приобрел вес около тридцати тысяч пудов, превосходя длину и тяжесть обыкновенного пассажирского поезда в два раза и соответствуя товарному поезду в двадцать восемь груженых вагонов, имеющему право двигаться со скоростью не более двадцати верст в час. При ведении состава двойной паровозной тягой максимальная скорость не должна превышать сорока верст в час, в то время как на перегоне Тарановка — Борки она превысила шестьдесят!» Нет, Дениска, ты только представь — разогнаться до такой скорости, да еще на том участке железнодорожного полотна, который в свое время укладывали второпях настолько негодными шпалами, что уже через два года их пришлось менять. Но, похоже, и новые шпалы оказались гнилыми! Кто-то здорово погрел на этом руки, а?

— Значит, все дело в скорости?

— Вероятно… Вот, слушай: «Причиною крушения необходимо признать сход с рельсов первого паровоза или его тендера вследствие расшития пути, произведенного боковыми качаниями первого паровоза, развившимися до размеров, опасных для движения. Развитие таких качаний должно быть приписано значительной скорости, не соответствующей…» ну и так далее, о чем я уже читал. А ведь обо всех этих нарушениях докладывали министру путей сообщения Посьету, но этот выживший из ума старикашка палец о палец не ударил. Так что наше неистребимое российское разгильдяйство опаснее любых террористов!

— А сколько человек погибло?

— Сразу — двадцать два, сорок один — получили ранения. Из них шестеро позднее скончались. Тут, кстати, и списки приводятся…

— «Ладно, давай еще выпьем, — махнул рукой Денис и потянулся за прямоугольной формы штофом, сиротливо возвышавшимся на столе в окружении двух стаканов.

— Погоди, погоди…

— Что там еще?

— Не может быть! Нет, ну посмотри сам! — и Григорий, одним прыжком подскочив к приятелю, сунул ему под нос газету. — Вот, видишь, в списке погибших есть и помощник машиниста… Однако!

Денис сразу увидел в газетной колонке знакомую фамилию «Ливнев П. А.» и заволновался. Приятели растерянно уставились друг на друга.

— Так вот почему он пропал полгода назад, — еле выговорил изумленный «любомудр».

— И ты еще говоришь, что террористы в крушении не виноваты!

— Думаешь, это он так разогнал паровоз? — спросил Воробьев.

— А почему бы и нет? Даром что ли он целых три года проучился в институте инженеров путей сообщения? Да и потом, помнишь, я тебе рассказывал, в какую компанию он меня привел сразу после апрельской казни.

— Ну и дела! — сокрушенно покачал головой Григорий. — И чего его в политику потянуло, обалдуя! Пил бы водку да ходил бы в бордели — и по одному только складу своего характера жил бы вполне счастливо! Кстати, обратил ли ты внимание на то, что в списке погибших значится и еще одна знакомая тебе фамилия — Дворжецкий?

— Серьезно? — Денис переспросил это равнодушным тоном, поскольку тот яростный порыв, заставивший его полгода назад броситься на банкира с ножом, давно угас, уступив место иным чувствам. Незабвенная несчастная любовь, общее разочарование в жизни, вкупе с внезапно полученным наследством от умершей в Ораниенбауме тетки заставили его круто изменить свою жизнь. Он решил уехать из России и продолжить свое образование за границей, а Гришка Воробьев оказался единственным другом, с которым ему захотелось встретиться перед отъездом.

Приятели грустно чокнулись и молча выпили. Невесело улыбнувшись, «любомудр» с грустью в голосе спросил:

— Значит, бросаешь меня, брат?

— Да не тебя, — почувствовав упрек, вздохнул Денис, — а эту злополучную державу, в которой вечно случаются какие-нибудь роковые обстоятельства…