Мощный удар и почти сразу звон разбитого стекла где-то на улице… Ясно, налётчики, сиганули в окно. Вопрос – все ли?
Пётр схватился за ручку дверцы палаты с номером три, хотел открыть, но я ему не дал этого сделать, оттолкнув плечом в сторону и, надо сказать, вовремя: в филёнке появились сразу три дыры: с той стороны палили без зазрения совести.
Мы опасались открывать ответный огонь: внутри оставались раненные, вдруг кто-то из них уцелел…
Дверь открывалась на себя. Я знаком показал Петру приготовиться, сам упал на спину и из позиции лёжа саданул обоими ногами по створке. Она сорвалась с петель и упала.
Пётр выскочил из укрытия и несколько раз выстрелил на свет, прикрывая меня, а я почти акробатическим прыжком вскочил на ноги, почти сразу присел и поддержал его залпом из нагана.
Тело налётчика свалилось на пол с глухим стуком. Я огляделся: если не считать людей в кроватях, больше в палате не было никого. Подельник или подельники выскочили в окно, жаль, спросить не у кого, все до единого пациенты были убиты выстрелами практически в упор.
И почти сразу послышалось конское ржание, мимо госпиталя пронеслась пресловутая чёрная пролетка. Я не ошибся – именно её я видел у здания угрозыска. Вот только деревья опять помешали мне разглядеть, кто ей правит.
– Вот сволочь! – выругался я и склонился над налётчиком.
Не надо быть врачом, чтобы констатировать его смерть. Мы с Петром буквально нашпиговали бандита свинцом.
Я обшарил его карманы: документов при трупе не оказалось. Единственной находкой стала обычная марлевая повязка, какие обычно носят медики.
Признаюсь, меня этот факт несколько смутил – нам предлагали только халаты, про маски речи не шло.
– А где Лёва? – удивлённо произнёс Пётр, поигрывая револьвером.
– В смысле? – все кровати в палате оказались заняты, однако часть пациентов была с ног до головы в бинтах, так что я решил, что один из них и есть наш товарищ.
– Я говорю – Лёва где? Его тут нет, – повторил напарник.
– Уверен?
– Что я друга с которым не один пуд соли съел – не узнаю?! – удивился Пётр. – Говорю тебе – нет тут его.
– Странно. А это точно третья палата?
Я склонился над выбитой дверью. На ней красовалась цифра три.
– Ничего не понимаю, – задумчиво почесал я тёплым стволом нагана лоб.
Поскольку стрельба стихла, коридор быстро наполнился взбудораженными людьми: от медсестёр, санитарочек и ходячих пациентов.
– Граждане, попрошу разойтись! – вскинул руку Пётр. – Уголовный розыск.
Он поманил пальцем здоровенного мужика в белом.
– Ты кем будешь?
– Сидоров я, здешний санитар при морге.
– Даю тебе важное задание, товарищ Сидоров: стой у дверей и никого сюда не впускай.
Сквозь набившуюся толпу протиснулся маленький худенький мужчина с бородкой и усами, на его шее висел стетоскоп. Мужчина решительно направился в палату. Бугай Сидоров почему-то не стал ему преграждать путь.
– Дядя, ты куда? – остановил худощавого мужчину напарник.
– Какой ещё дядя?! – возмутился тот. – Я главрач больницы! И это моя обязанность быть в курсе всего, что здесь произошло.
– Простите, – смутился Пётр. – Только боюсь, вам тут делать нечего, все пациенты и преступник, который в них стрелял, мертвы.
Убедившись, что напарник говорит правду, главрач опустил голову и направился к выходу.
– Вы правы, медицина здесь бесполезна.
– Простите, – окликнул его я.
Главрач обернулся.
– Слушаю вас?
– Не подскажете, где лежит больной Петросян? Нам в приёмном покое сказали, что в третьей палате, но его тут не оказалось?
– В приёмном покое ошиблись. Я велел перевести Петросяна в седьмую палату, – строго произнёс врач.
Я облегчённо выдохнул. Хоть что-то хорошее за сегодня!
– Побудь здесь, – попросил меня Пётр, – я пока к Лёву схожу, поговорю с ним что и как.
– Конечно.
Вместе с дюжим санитаром нам удалось восстановить в коридоре подобие порядка, а чтобы в палату как можно меньше заглядывали, я повесил над входом простыню, она служила чем-то вроде полога.
Соседство с кучей покойников (не считая налётчика, тут лежали тела ещё шестерых ни в чём неповинных людей), вещь не из самых приятных, но работа есть работа.
Я сел на один из прикроватных табуретов и принялся ждать.
«Занавеска» раздвинулась, вошёл Пётр.
– Ну как он? – сразу спросил я.
– Слабенький очень. Не говорит, а шепчет. Но, думаю, дело на лад пойдёт. Выдюжит наш Лёва.
– О нападении что сказал?
– Ничего толком. Вышел из дома на работу. Примерно через квартал его кто-то нагнал и ударил ножом.
– А нападавшего он видел?
– Видеть-то видел, только говорит, что прежде с ним никогда не сталкивался, совсем незнакомый тип.
– Надо бы ему этого показать, – кивнул я в сторону мёртвого налётчика. – Ну и фотографию пулемётчика – вдруг кто-то из них?
– Покажем, – согласился Пётр.
Через полчаса в больницу нагрянул Художников. Он с удивлением выслушал наш рассказ:
– Это что получается – бандиты специально приехали сюда, чтобы добить Петросяна?!
– Похоже, что так. В приёмном покое они спрашивали именно его. Повезло, что мы приехали почти сразу. Ну и вдвойне повезло, что Лёва лежал в другой палате, – произнёс я.
– Ты сказал, что в кармане налётчика нашёл белую марлевую повязку, – вдруг сказал Художников.
– Да, а что? Это ж больница…
– А то, что у пулемётчика тоже нашли такую же. И, заметь, не в больнице.
– И что это нам даёт?
– Пока ничего, – задумчиво произнёс Художников.
– Чёрные маски, – внезапно оживился Пётр.
– Какие ещё чёрные маски? – не понял я.
– Банда такая. Мы её в прошлом году разгромили. Они на дело шли в чёрных масках. В народе их так и прозвали – весь Ростов из-за них на ушах стоял. Мы три месяца за ними гонялись, пока всех не перебили.
Я уже понял, что ростовские сыскари особенно на эту тему не заморачиваются, предпочитая истреблять бандитов, а не арестовывать. Зная любовь советской власти к постоянным помилованиям, я прекрасно понимал коллег. Очень обидно встречать на улице какого-нибудь головореза, который вместо законных десяти-пятнадцати лет вдруг оказывается на свободе и с чистой совестью после пары лет отсидки.
– Хочешь сказать, у банды появились подражатели – белые маски? – догадался я.
– Ага.
– А почему они их с нами не надевали?
– Ну тут не совсем дело, скорее чистой воды убийство, – предположил Пётр.
– Может быть… – протянул я.
Подражательство – не такое уж редкое явление в криминальном мире.
– А ты слышал о таких белых масках прежде?
– Нет, но, боюсь, скоро услышим, – спрогнозировал напарник. – Мужики видать совсем бедовые, страх потеряли.
Я сплюнул три раза через левое плечо.
– Слушай мою команду, – напрягся Художников. – О белых и прочих масках посторонним ни-ни! Не хватало ещё город взбаламутить!
– Слушаюсь, товарищ начальник, – деловито кивнул Пётр.
– Подвигов у вас на сегодня предостаточно, так что как покончите с формальностями, отправляйтесь домой. Нечего вам до завтра на службе делать.
Формальности, как это обычно бывает, заняли у нас кучу времени. К тому же мы не только давали показания следователю, я ещё и побегал поискал тех, кто мог видеть подельников налётчика.
Фраза «врёт как очевидец» раскрылась на все сто: кто-то утверждал, что бандитов было двое, кто-то насчитал трёх, были такие, что клялись и крестились пяткой. Будто на госпиталь напала целая банда с максимами и гранатами.
Больше всего пользы оказалось от медсестры с приёмного покоя. Её показания выглядели самыми заслуживающими внимания. Она сообщила, что бандитов было трое и хорошо запомнила одного из них, того, кто расспрашивал про Левона, остальных она не разглядела, поскольку они стояли за его спиной.
– Высокий молодой мужчина, лицо холёное, я бы сказала офицерское, светлое, нос… аристократический такой нос, под носом тоненькие чёрные усики. Волосы на голове густые и тоже тёмные, стрижка короткая. И да… я заметила, что при разговоре он часто моргает.
– Нервный тик? – спросил я.
– Скорее всего.
Левону показали подстреленного налётчика, но наш раненный сотрудник его не опознал. И высокого «аристократа» он тоже не знал.
– Тот, что меня пырнул, был… ну такой, обычный крестьянин: борода длинная и спутанная, лицо серое, нос картошкой. Ростом чуть ниже меня, такой крепкий, чувствуется, что силёнка в жилах есть, – сообщил Левон.
Если это всё была одна банда, в неё входило как минимум пятеро. И никого ока что не могли опознать.
– Походу залётные, – предположил Пётр.
– Если залётные, с какой стати они нас громить начали и на Левона напали? – резонно ввернул я. – Мы ведь им дорогу не переходили.
– Как знать, как ведать… – развёл руками напарник.
Покончив с рабочими моментами, отправились домой. По пути зашли в нэпманский магазин, купили хлеба и консервов. На готовку нормальной пищи уже не оставалось ни времени, ни сил.
После еды оба затяжелели, у обоих перестали ворочаться языки. Пётр не выдержал первым и отправился на боковую. Я же, чтобы успокоить нервы и привести мысли в порядок, взял лежавший у него на полке журнал – это оказалась дореволюционная «Нива» и принялся читать.
Когда понял, что всё – клюю носом, погасил керосиновую лампу и забрался на кровать. Стоило только коснуться головой подушки, как меня вырубило.
Во сне я вернулся в прежнюю жизнь, к дочери Дашке. Я гулял с ней по парку, кормил лебедей, катался на колесе обозрения или, как говорила Даша, «оборзения», ел мороженное и пиццу в кафе.
Нам было легко и весело, как прежде.
Было жаль возвращаться из мира снов в реальность.
Проснулся я от страшной рези в глазах, было невозможно дышать, а по комнате плыл дым.
Сразу стало ясно, что произошло.
– Петя, вставай! Горим! – заорал я.