Ростов-папа

Глава 18

Вот и амбар, посеревший от времени, доски в нескольких местах выбиты, просто удивительно, что народ не разобрал его на дрова.

Заглянул внутрь и сразу по спине пробежал неприятный холодок.

– Плохое место, – подтвердил Климов. – Наши его сторонятся.

– А что такое?

– Во время гражданской красновцы в этом амбаре насмерть пятерых подпольщиков нагайками запороли. Тела прямо тут кинули и три дня хоронять запретили. Звери, – добавил он.

– А теперь у вас ещё один зверь появился.

– Это Башкатов что ли? – хмыкнул Климов, которого я уже стал по-простому звать Сан Санычем.

Я кивнул, но милиционер недоверчиво покачал головой:

– Думаю, ошибочка произошла насчёт него. Я спорить не буду – мужик он так себе, ненадёжный, но и на зверя, каким ты его расписал, не смахивает.

– А это мы с тобой сегодня и проверим. Там поглядим, кто из нас прав.

Климову явно не хотелось ночевать сегодня не дома, однако перечить мне, городскому начальству, он не мог.

Расположиться решили в отгороженном участке, куда ссыпали зерно, так я впервые узнал первоначальное значение слова «закрома». Метровой высоты стенка служила хорошим укрытием от посторонних глаз.

Тут всё пропахло мышиным помётом и гнилыми досками, к этому запаху добавился аромат прелого сена, мы натаскали целую кипу в закрома, чтобы было удобней лежать. Для согрева милиционер взял из дома два колючих зипуна.

С грехом пополам устроились, проковыряли дырочки для наблюдения и принялись ждать, коротая время за разговорами.

Стемнело быстро и неожиданно, как это бывает на юге. Постепенно глаза привыкли к сначала вечерней, а потом и ночной черноте.

– Чу! – вдруг напрягся Климов. – Кажись, едут.

Я затаил дыхание и стал вслушиваться. Милиционер не ошибся: к амбару подкатила подвода, тихо заржала лошадь, а потом раздались голоса: мужские и женские.

Заскрипели ворота амбара, подул ледяной ветер снаружи, появилось несколько фигур.

– Здеся заночуем, – проговорил вкрадчивый голос, наверняка принадлежавший Башкатову. – Вы не переживайте, как токма рассветёт, сразу в путь двинемся. Домчу до супруга вашего с ветерком.

– Поскорей бы, – произнесла женщина и тут же скомандовала:

– Дуня, Аникушка, а ну слезайте с телеги и бегите сюда, греться.

Я прильнул к «глазку» и стал рассматривать приехавших. Башкатов и впрямь оказался неказистым хромым мужичком, глядя на такого не подумаешь, какая от него исходит опасность. Вместе с ним в амбар вошла крестьянского вида женщина, а с ней детишки, те самые Дуня и Аникушка.

– Озябли? – по-доброму засмеялся Башкатов, глядя на ребят. – Ничего, сейчас я костерок излажу, водички в котелке согреем. У меня и заварка с собой припасена, так что чайком побалуемся, а ежли хозяюшка захочет, так можно чего и покрепче сыскать.

– Ой, спасибо, покрепче не надо, а вот от чая не откажемся.

– Была бы честь предложена. Ну да ладно – мне больше достанется, – мерзко захихикал он.

Башкатов сноровисто развёл костёр, поставил на него котелок со снегом, когда вода закипела, немного поколдовал над ней и стал разливать напиток. Сам почему-то чай пить не стал, а приложился к солдатской фляжке.

– Ну вот и согрелся, – довольно протянул Башкатов.

Где-то через полчаса женщина и дети зазевались.

– Устали мы, – оправдываясь, произнесла она. – Спать хочется – мочи нет.

– А ты ложись, голубушка, спи спокойно. И детишки твои пусть укладываются. Вон, видите, соломка лежит: пусть себе подстелют.

– А вы?

– А мне что сдеется? – удивился он. – Посижу немного, за огнём пригляжу, а как прогорит, тоже спать лягу. Утро вечера мудреней.

– Ваша правда.

Женщина уложила сына и дочку, сама легла возле них и быстро заснула.

Мы с Климовым затаились как мыши, стараясь не шевелиться. Было ясно, что сейчас начнётся главное.

Послышался треск рвущейся бумаги. Башкатов распрямился во весь невысокий рост, про таких говорят – метр с кепкой, подошёл к своим пассажирам.

Склонившись над женщиной, потрогал её за плечо.

– Эй, вы как – спите?

Та что-то еле слышно пробормотала.

– Ну, спите-спите, – ласково сказал Башкатов и положил на голову женщине листок бумаги.

Такой же манёвр он произвёл с детьми, сходил назад к костру и вернулся со странным предметом в руках. Отсюда мне не было видно, что это такое, но тут к бабке не ходи, стопудово – орудие убийства.

– Отварчику моего вы попили, теперь пришёл черёд отведать микстурки, – произнёс Башкатов и замахнулся.

Мой выстрел произвёл на него неизгладимое впечатление. Он ойкнул, выбросил предмет и опустился на карачки, обхватив уши.

Убивать его я не собирался, нарочно палил вверх.

Мы с Климовым перелезли через ограду.

– Сан Саныч, посмотри, что это за хреновина у него была, – попросил я, не сводя револьвера с преступника.

– Сейчас проверю.

Климов поднял орудие убийства, повертел перед глазами.

– Вроде как портянка, а внутри голыш.

– Что, гражданин Башкатов, будем сознаваться?

Он убрал руки и посмотрел на мен безумным взором.

– Ты кто?

– Барабашка.

– Кто?!

– Уголовный розыск.

В чём-чём, а в наглости ему было не занимать. Он внезапно усмехнулся.

– И чего тебе надо, уголовный розыск?

– Тебя, сволочь такую!

Больше всего на свете мне хотелось врезать ему по голове и потом долго и методично пинать ногами, но я пока не мог позволить себе такую роскошь. Мы могли не знать о всех жертвах Башкатова, к тому же не удивлюсь, если у него есть помощник. Но, Господи, каких трудов мне стоило преодолеть это желание!

– Чем ты их напоил? – указал я на женщину с детишками.

Если яд, даже не знаю, что и делать, промывать желудок, пожалуй, уже поздно.

– Добавил чуток сонной травки и всех делов.

– Если они не проснутся, я из тебя котлету сделаю! – сквозь зубы прорычал я.

До Башкатова дошло, что я говорю ему правду, да и как не могло дойти: меня аж трясло от злости.

– Ничего с ними не будет! Проснутся к утру, – взвизгнул он, отворачиваясь от моего взгляда.

– Какой же ты урод, Башкатов! – с ненавистью произнёс Климов и сплюнул. – И как такого как ты земля носит!

Долго раскалывать злодея не пришлось, да и будучи далеко неглупым, он понял, что попался на горячем, смысла изворачиваться нет и потому стал говорить.

В принципе о многом мы уже подозревали, но ещё не догадывались, о каких масштабах идёт речь.

Убивал Башкатов далеко не первый год. Приезжал на вокзал к прибытию поезда, выбирал потенциальную жертву, втирался в доверие, отвозил якобы на ночёвку, опаивал снотворным, а потом безжалостно убивал. Оружия при себе он никогда не носил, осторожничал. Придумал следующее: заворачивал в мешок или портянку булыжник, стягивал верёвкой, получалось что-то наподобие кистеня. Этим кистенём ударял жертву по голове. Так как большинство убийств происходило в темноте, чтобы не промахнуться и лишить человека жизни с одного удара, клал тем на голову листы бумаги.

Свой кистень он почему-то называл «микстурой».

– Вот и этих собрался угостить микстуркой, да вы помешали, – вздыхал он.

– Кто тебе помогал? Были ли у тебя сообщники?

– А на кой ляд они мне?! Я и сам неплохо справляюсь.

Как я уже говорил, Башкатов оказался неплохим психологом, мог выпытать у своих жертв подробные детали о семье и даже адрес. Убив главу семейства преспокойно писал от его имени письмо родным и сообщал, что якобы хорошо устроился, ждёт всех к себе. Потом встречал жён и детей на вокзале и убивал без всяких зазрений совести.

– И тебе ни разу не было их жалко? – потрясённо спросил Климов.

Сельского милиционера аж трясло от откровений Башкатова.

– А чего их жалеть? Меня никто не жалел, и я не собираюсь. Да и жить-то надо на что-то!

– Но ведь дети… – простонал Климов.

– Эка невидаль – дети! – фыркнул убийца. – Да я может нашей советской власти помогаю!

– Чего? – ошалело замигали мы.

– Да того: вы ж не знаете кого мне микстурой приходилось охаживать – там ить столько белогвардейской сволочи да приплода ихнего! Вон, ейный мужик, – Башкатов показал на всё ещё мирно спящую женщину, которая пока не представляла от чего мы спасли её и детишек, – он у Врангеля воевал, кровушку красноармейскую лил, а я, можно сказать, справедливость восстановил!

– Тебя может ещё и наградить нужно? – поинтересовался я.

– Так если ж власть советская во всём разберётся, кто знает, может и до награды дойдёт!

– Ну ты и сука! – вырвалось у меня.

– Слышь, Георгий, а давай мы его тут пристрелим, а? – попросил Сан Саныч.

– Ох, ты б знал, как мне этого хочется! – признался я. – Одно удерживает: надо всю правду от этого гада узнать и зафиксировать для потомков. Пусть знают, какую нечисть мы выкорчёвываем!

Утром женщина проснулась, а вслед за ней открыли глазки и малолетние Дуня с Аникушкой. При виде нас они страшно перепугались, а я даже перекрестился от счастья. Башкатов всё-таки напоил их не отравой, а снотворным.

Климов отвёз их к себе, где передал на попечение супруги. Башкатова мы связали и заперли в сарае милиционера.

– У меня дверь крепкая, не сбежит! – заверил Сан Саныч.

Вместе мы отправились обыскивать дом Башкатова, где нас ждала страшная находка.

– Что это? – удивлённо спросил Климов, листая старую замусоленную тетрадь.

– А ну, покажи.

Оказывается, мы нашли «гросбух» маньяка, в котором тот скрупулёзно вёл учёт убитых им людей, тщательно фиксируя кого «угостил микстурой» и что потом взял с тела. Не гнушался порой даже обычного исподнего, застирывал его и продавал в городе.

Чем дольше я читал, тем сильнее во мне росла ненависть к этому подонку.

К глубокому сожалению, в списках нашёлся и Виктор Яковлев, отец Оксаны Викторовны Хмарук. По всему выходило, что она осталась единственной из всей семьи.

– Слышь, Жор, а давай выпьем чуток? – предложил Климов.

– Нельзя, – покачал головой я. – Не имеем права расслабляться раньше времени. Вот доставим урода в тюрьму, а там… Там, может, и напьюсь.