Русская красавица

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

В отличие от Ольги, Надя всегда сильно волновалась в ответственные моменты. Вот и сейчас сердечко ее колотилось, как у девочки перед первым свиданием. Она невольно замедлила шаг, остановилась в коридоре якобы для того, чтобы поправить прическу, а когда услышала за дверью раскаты хохота, и вовсе хотела повернуть назад.

— Смелее, — подбадривал Оболенский. — Представь, что все это тебе снится.

— Боже, — вздохнула Надя. — С каким облегчением я проснусь.

Быстро, чтобы не растерять остатки храбрости, она постучала и открыла дверь.

Навстречу ей поднялся Юрик. Надя еще раз глубоко вздохнула, стараясь унять биение сердца, и выпалила:

— Привет! А вот и я.

Юрик покосился на Оболенского, потом посмотрел на нее и улыбнулся. У него была приятная улыбка, которая делала его довольно бледное лицо очень привлекательным и нежным. Он сделал шаг назад, широким жестом приглашая Надю и Вадима Владимировича располагаться и чувствовать себя как дома.

— Антонов ждет вас в своем кабинете, — сказал он Оболенскому. — Это следующая дверь по коридору.

— Понятно.

Вадим Владимирович похлопал Надю по плечу, чуть заметно подмигнул, мол, не дрейфь, и вышел. Надя осталась одна. Чувствовала она себя прескверно. В комнате, кроме Юрика, находились еще грузный мужчина с пышными усами, что делало его похожим на бобра, и крашеная блондинка, довольно симпатичная, однако мрачное выражение лица портило все впечатление.

Надя улыбнулась, надеясь, что ей удалось скрыть свою нервозность, но почувствовала, как на верхней губе появляются капельки пота, а это случалось всегда, когда она волновалась. Она выругалась про себя.

— Меня зовут Евгений У гол ев, — представился Усатый. — Но все почему-то называют меня Уголь. — Я возглавляю рекламную работу. А это Даша. — Он кивнул на крашеную блондинку с такой небрежностью, что лицо ее стало чернее тучи. — В казино мы должны были работать с ней, но шеф все переиграл.

— Хорошие игры! — выдавила из себя блондинка.

— Я, пожалуй, пойду, — попятилась к дверям Надя. — Не хочу никому мешать.

— Что вы, что вы! Ни в коем случае! — толстяк даже вскочил с кресла. — Шеф оказался прав, и я это вижу. А на Дашу не обращайте внимания.] Она малость перебрала, — толстяк с усмешкой указал на журнальный столик, приспособленный для коктейлей. — Кстати, здесь жарко. Хотите выпить?

— Благодарю.

— Благодарю — да?

— Благодарю — нет.

— А я вот начала пить с восьми часов утра, — объявила Даша.

Она встала с кушетки, потянулась, было, к столику, но чуть не упала на ковер. В последний момент Евгений Уголь подхватил ее под руки и осторожно усадил на место.

— Если человек без хребта, ему не следует лезть из кожи вон, — сказал он, заговорщицки подмигивая Наде. — Так что сами видите: если вы уйдете, съемкам — конец. Я не дровосек, чтобы тратить силы на дрова.

Надя натянуто улыбнулась, стремясь показать, что хорошо поняла и по достоинству оценила шутку.

— Как я поняла, работать придется в казино, — промолвила она, стараясь переключить собравшихся на деловой лад. — Может, Даша все-таки больше соответствует образу?

Теперь уже Евгений Уголь всем своим видом показывал, что тоже понимает шутки.

— Совершенно исключено, — сказал он. — Нам как раз нужна именно такая модель, как вы. Девушка-Удача, Девушка-Судьба, Девушка-Надежда…

— Что?

— Образ, — пояснил толстяк. — Красивая ложь, которая выдает себя за чистую монету. То есть правду. Имидж, который вы понесете на себе, как крылья. Народу нужен не только хлеб. Народу нужны и зрелища. Так что зрелище — это тоже своего рода хлеб. Но отношение к зрелищам — двоякое, как к сену.

— Почему? — удивилась Надя.

— Для лошадей и влюбленных сено пахнет по-разному, — изрек Евгений Уголь.

«А он забавен», — подумала Надя.

— Вы высокая, — то ли спросил, то ли отметил толстяк. — Метр семьдесят?

— Метр семьдесят два.

— Меня сбили с толку ваши каблуки. Снимите пожалуйста, туфли.

— Потом он тебя еще что-нибудь попросит снять, — со злым ехидством вставила Даша. — Он такой… шустрый.

— Не пили сук, на котором сидишь, моя лапочка, — парировал Евгений. — Если, конечно, тебя не собираются на нем повесить.

Надя сняла туфли и стала посреди комнаты, держа их в руках. Толстяк уселся рядом с Юриком и начал оценивающе изучать ее фигуру.

— Вы принесли с собой купальник? — спросил он.

Девушка кивнула. Купальник относился к ее штатной экипировке в студии Бойко, поэтому она повсюду носила его с собой.

— Наденьте его, — приказал толстяк.

— Он не будет возражать, крошка, если ты покажешься и без купальника, — громко сказала Даша.

Надя почувствовала, что краснеет, и беспомощно взглянула на Юрика. Тот успокаивающе улыбнулся и провел ее в соседнюю комнату.

— Здесь вы можете переодеться, — сказал он и закрыл за ней дверь.

Надя быстро переоделась, задержавшись лишь на миг, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Она еще раз порадовалась своему золотистому загару. Девушка достала из сумочки бумажную салфетку и промокнула влагу на верхней губе. Затем еще раз критически себя оглядела, послала себе воздушный поцелуй и вернулась в просмотровую комнату.

Все повернулись к ней, как только она открыла дверь. На какой-то момент она почувствовала смущение, затем своей плывущей походкой танцовщицы прошла на середину комнаты и медленно повернулась кругом.

— У нее хорошая, стройная фигура, — сказал Евгений Уголь.

— По-моему, груди маловаты, — хихикнула Даша. — Насколько я помню, ты лично поклонник больших.

Толстяк не обратил никакого внимания на реплику блондинки. Та оскорбилась, зло расхохоталась.

— Кончай паясничать, — приказал Евгений. — Если хочешь крови, то превратись в клопа. Подымайся, тебе давно уже пора баиньки. — Он посмотрел на Надю: — Все прекрасно. Встречаемся через…

— Через четыре часа, — вставил Юрик. — Нужно попробовать несколько вариантов.

— Через два часа, — толстяк неожиданно перешел на «ты». — Юрик «сделает» тебе лицо, а платье подберешь сама. Костюмерная… Юрик тебе покажет. Или Измайлова. Она вот-вот должна подойти.

Евгений потащил Дашу к выходу, но в дверях остановился.

— Поедете в казино без меня, — сказал он. — Я, собственно, там и не нужен. Пусть Измайлова всем заправляет. Встретимся после съемок на пресс-конференции. Ты, Надя, поброди в казино от стола к столу, привыкни к обстановке… Поиграй, что ли. Потом поднимитесь в отдельный зал и сделаете эти чертовы снимки. Массовку я организовал, с администрацией все обговорено… Да тихо ты!.. — прикрикнул он на Дашу. — Я тебе покусаюсь!

— А говорил, что нравится, — плаксиво напомнила она.

— Нравится, не нравится — спи, моя красавица!..

— Хочу в казино!

— Ха! В казино! Тебе только в постельку — и без разговоров.

— Хорошо. В постельку так в постельку. Но чтобы было как тогда, с шампанским и наручниками… Помнишь?

— Е-мое…

— А потом в казино!

Дверь за ними закрылась. Надя и Юрик посмотрели друг на друга.

— Вот за это я и не люблю женщин, — сообщил Юрик.

— Я тоже, — сказала Надя. — Именно за это.

В казино было многолюдно, прохладно и совсем не так чопорно, как представлялось Наде.

Все карточные столики были заняты. Вокруг седовласого мужчины в роговых очках толпились зрители. Похоже, ему везло: перед ним лежала гора фишек. Шептали, что он выиграл уже около двух тысяч.

— Карты — это не для тебя, — сразу же, при входе, заявил Вадим.

Он повел ее к рулетке, и теперь Надя сидела у расчерченного стола и пристально следила, как вращается колесо, — входила в роль. Рядом сидела дама в бриллиантовом колье. Она поднимала ставки спокойно, в глазах хладнокровный расчет, а в руках — раскрытый блокнотик, в который она время от времени что-то записывала.

— Играет систему «мартингейл», — шепнул из-за спины Вадим.

— Что это за система?

— Глупость, как и любая другая система беспроигрышной игры.

— Неужели никакой системы нет?

— Есть одна… Красть фишки со стола, когда не видит крупье.

По совету Вадима Надя решила не ставить на номера. Оболенский сказал, что сумма чисел на рулетке равна шестистам шестидесяти шести. Дьявольское, мол, число. Есть о чем призадуматься… Поэтому Надя начала играть на простые шансы, однако, как и любой новичок, тут же придумала систему.

Она ставила на красное-черное сначала жетон в пять долларов. Если проигрывала, ставила уже «десятку». Потом «двадцатку». Туда же следовало «двадцать пять». Предельной суммой было «тридцать пять». Если она выигрывала, то возвращала проигрыш и даже оставляла «десятку» в плюсе. Надя очень удивилась бы, если бы узнала, что система эта уже была придумана задолго до нее и называлась «игра по возрастающей». До сих пор красное и черное чередовалось в нерегулярной последовательности, но Надя упорно ставила на красное.

Наконец колесо остановилось. Шарик запал в красную лунку с цифрой «шестнадцать». К ее жетону придвинулся еще один.

— Ой, получилось!

— Наконец-то, — проворчал Вадим Владимирович. — Продолжай в том же духе. Считай, что ты научилась играть. Для этого тебе понадобилось пятнадцать минут. Теперь тебе осталась ерунда: научиться выигрывать. Правда, на это может уйти немного больше времени — лет десять-двадцать.

Надя забрала выигрыш и вновь поставила на красное. Крупье выпустил шарик, и тот, поскакав по колесу, замер на красной пятерке. По-детски рассудив, что бог троицу любит, Надя вновь поставила на красное и опять выиграла.

— Может, хватит? — прошептала она на ухо Вадиму. — Давай перейдем за карточные столы. Я. хочу посмотреть, как ты играешь.

— Не сейчас, — покачал головой Оболенский. — Видишь седого мужчину за покерным столом? Ну, в роговых очках.

— Да.

— Подозрительный тип. Ему везет до невозможности.

— Ну и что?

— Хм… А теперь посмотри на камеры. Они все направлены на его стол. Его потрясающее везение вызвало сомнения у владельцев. Или фортуна улыбается ему, как никому, или он шулер. Но тогда почему его пустили за стол?!

Надя понимающе кивнула. Она вспомнила рассказы Вадима о порядках в такого рода заведениях. Владельцы клубов и казино знали, кто из профессиональных российских игроков особенно поднаторел в играх, требующих ловкости и сноровки, — таких, как триктрак, баккара или покер. Их имена, фотографии и манера игры хранились в специальных картотеках. Никаких дел с такими игроками в казино предпочитали не иметь. Идеальными клиентами для игорных домов были азартные новые русские, солидные иностранцы и популярные актеры. Седовласый мужчина по внешнему виду не походил ни на тех, ни на других, ни на третьих.

— Продолжай играть в рулетку, — сказал Вадим. — Сегодня твой вечер. У тебя еще есть… — он посмотрел на часы, — пятьдесят пять минут и куча фишек.

Надя кивнула и поставила на черное. «Хватит с меня красного, — подумала она. — Буду чередовать цвет по интуиции».

Видимо, интуиция у нее была развита прекрасно. За полчаса, ставя на цвет, четность, дюжины, половины и удваивая ставки при проигрыше, она выиграла чуть меньше ста пятидесяти долларов.

Шарик вел себя очень покладисто. Он менял цвета с завидной регулярностью и не застревал более трех раз на дюжинах и половинах. Перед Надей высилась горка фишек, и она продолжала их ставить на стол, но всегда после того, как запущен волчок и брошен шарик. Так советовал ей Вадим.

Еще перед игрой он рассказывал о прелестях азартных игр и между прочим упомянул, что крупье с «набитой рукой» может выбрасывать любой сектор по желанию. Дело это, мол, непростое, но возможное. Новичок никогда не определит, что его начали «пробрасывать». Для него, например, цифры 5, 17, 20, 32 — случайный набор. Только профессионал знает, что они расположены в одном секторе. И крупье может реагировать на игру везучего новичка, бросая шарик мимо его сектора. Сам Оболенский не был профессионалом, но рассказывал Наде, что среди его друзей есть игроки, которые по движению руки крупье во время заброса шарика могут определить выигрышный сектор.

— Черное!

Опять выигрыш! Верно говорят, что новичкам везет. Надя почувствовала себя легко и уверенно. Будто неведомая сила подхватила ее и понесла на своих волнах от выигрыша к выигрышу. Девушка ставила не раздумывая, словно заранее знала, какой цвет сейчас выпадет, и, выиграв, даже не удивлялась. Стопка ее жетонов стремительно росла.

В разгар ее везения к столу протолкались Евгений Уголь со своей блондинкой. Видимо, Даша все-таки уговорила его отправиться в казино. Платье на ней было просто сногсшибательное: открытые плечи, волнующий разрез на бедре — черная, мерцающая, как звездное небо, ткань, скрепленная на спине тонкой тесемкой. Она была навеселе, и Евгению приходилось время от времени одергивать ее от всяческих сумасбродств.

— Отличный вечер для игры, — кивнул толстяк Наде. — Я вот все же решил посмотреть, как с тобой будут работать. Где Измайлова?

— Наверху. Занимается освещением, разбирается с массовкой.

— Ясненько, ясненько… Вижу, игра у тебя идет! Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

— Да… Пока все в порядке.

— Привет, милочка, — Даша помахала Наде рукой. — И как тебя, такую нежную душу, занесло в это гнездо порока?! — она перевела нахальный взгляд на Оболенского. — А-а… Тебя папочка привел.

Евгений Уголь поперхнулся. Лицо его стало пунцовым. Он схватил Дашу за руку и потащил к другому краю стола.

— Вот дура, — разозлилась Надя.

— Молодо-зелено — буркнул Оболенский. — Играй, не обращай внимания!

Надя повернулась к столу, а Вадим продолжал смотреть на Дашу. Та играла на номера.

«Сколько этой блондиночке? — подумал Оболенский. — Лет двадцать. Совсем еще юная, чувствующая себя неповторимой, сугубо индивидуальной. А на самом деле все они такие одинаковые. Радуется этой своей юности… И безнадежной глупости.

Понимание придет позже. А сейчас она даже не задумывается, не видит себя — летает в облаках. И только потом, когда опустится на землю, хлестнет ее стыд за себя теперешнюю, деловито-бестолковую, мнящую себя ослепительной, единственной и самой умной… А может, этого никогда и не случится. Одно у нее достоинство: долгие-долгие годы впереди. О, счастливая пора юности!..

А хотел бы я сам вернуться в свои двадцать лет? Нет, наверняка нет. А прожить сверх отпущенного срока еще двадцать лет? Да, хотел бы. Очень. Потому что человек и создан для того, чтобы жить — жить и оценивать мир. Никакая философия, никакая идея о бесконечной цепи смертей и перерождений не заменит мне меня теперешнего. Все общеизвестные философии созданы для дураков. Я сам выдумаю для себя любую философию и встану в ее центре. Потому что я умею думать и созидать. Я и есть Бог. А эта глупышка думает чужими мыслями, бросается чужими фразами… «Тебя папочка привел». Надо же! В каком фильме она это услышала? Дети есть дети. Они бессмысленно тратят время на драки и прелюбодейство, а если и ищут истину, то находят ее, отмывая старую ложь. Дети построили новый дом, который стал надгробным памятником их глупости и нежеланию вернуться к былым знаниям. И вот они бродят по пустым залам, не видя и не слыша друг друга, — с фишками в руках, с гулкой пустотой в душе, со штампами вместо разума. Нет, они так никогда и не повзрослеют.

Проклятые времена. Отброшены за ненадобностью все заслуги прошлого, истинные и ложные, и осталась только суета. А в суете даже слово не напишешь. Обязательно будет грамматическая ошибка. И скорое будущее — безжалостное, холодное будущее склепа… Мать твою, как хочется жить!»

Оболенский очнулся от раздумий, осмотрелся вокруг. И совершенно неожиданно для себя заметил за соседним столом знакомое лицо. «Чингачгук, — услужливо подсказала память. — Иван Моховчук».

— Нет, не он… Просто кто-то на него чертовски похож.