Русская красавица

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Здесь, в просторном холле, отделанном гранитными плитами, царила особая тишина. Пол был натерт до зеркального блеска, широкая лестница поднималась наверх, и ковровая дорожка на ступенях заглушала звук шагов.

«Что может быть странного в тишине? — подумал Бойко. — Тишина есть отсутствие звуков. А разве может отсутствие чего-либо казаться странным? Конечно, может. Например, странный недостаток финансовых средств. А тишина действительно странная — полная, глухая, более жуткая, чем тишина пустой квартиры… В квартире тикают часы, настырно гудит муха, где-то наверху ссорятся соседи… Там тишина живет. Звуки просто прячутся. А здесь они вымерли или убежали прочь из этих стен, за ограду. Опасная, беспокойная, мучительная тишина. Тишина кладбища. Вот сейчас из-под ступеней донесется стон и скрежет зубовный. Это покойники. Вот они заворочаются в тесноте своих склепов, попробуют приподнять крышки гробов иссохшими руками, и эти тщетные усилия наполнят гранитный холл шорохами смерти и разложения.

Как страшно, — усмехнулся Владимир Семенович. — Просто кровь леденеет в жилах и волосы становятся дыбом! А я все поднимаюсь по ступенькам, и конца этой дурацкой лестнице не видно. Иду и иду… Все вижу, все слышу. Чу, заскрипели крышки гробов, застучали кости, медленно, нить за нитью, спадает со скелетов ткань саванов…»

Лестница вывела в коридор со множеством дверей. Бойко постучался в ближайшую.

За столом сидела маленькая сухая старушка в солнцезащитных «велосипедах». Она была одета во все черное, даже кольцо на пальце было сделано из какого-то темного металла. А лицо и руки, наоборот, казались неестественно бледными, выцветшими, словно женщина никогда не выходила на солнце, а сидела здесь, за столом, с самого своего рождения.

— Мои соболезнования, молодой человек, — прокаркала старуха. — Но только не думайте, что жизнь кончена и ничего хорошего впереди не будет. Будет. У вас все еще впереди. Я знаю. Всякого навидалась. Работа такая. Вы садитесь, садитесь… В ногах, чай, правды-то нет.

Бойко присел на стул, огляделся. Выложенные белым кафелем стены, тяжелый сейф, по всей стене — деревянные полки, заставленные какими-то металлическими коробочками, пузырьками и бутылочками. А на подоконнике высился пластмассовый горшок с цветущим кактусом.

— Такие дела… — Старушка достала из ящика стола отложенное вязанье и продолжила нанизывать петли на спицы. — Все ходят, ходят… Те лежат, а эти ходят. Мертвые доставляют много суеты живым. А лечились бы как следует, в баньку бы ходили — и не пришлось бы родственников гонять без толку. Да… А что у вас случилось?

— Я хотел кое-что узнать.

— Все хотят все узнать, — вздохнула старуха. — И не спрашивают себя: надо ли? Вот потому и случаются неприятности. А еще нечистую силу поминают все время. Я внуку своему говорю: ты перестань, юродивый, чертыхаться! Этими «черт побери» ты его так доймешь, что он и приберет тебя раньше времени. Мне, например, уже э-э… много лет, и слава богу, а почему? Потому что никогда лишнего не болтаю. Я тут по совместительству сторожу. Да… Такие дела… Так кем, говорите, приходился вам усопший?

Бойко понял, что зашел не в тот кабинет. Он уже поднялся со стула, чтобы выйти, но старушка вдруг не по годам резво выбежала из-за стола и уселась рядом с ним.

— У вас со зрением как? — шепотом спросила она. — Я вас как врач спрашиваю.

— Все в порядке. Тьфу, тьфу, тьфу…

— Я так и думала. Хотя глазами не все увидишь! А кое-что лучше человеку и вовсе не видеть. Иной раз такое померещится… А надо сплюнуть через левое плечо, как вы сейчас, и мимо пройти, словно и не видел ничего, и не слышал. Бог-то один, наверху, а нечисть всякая — рядом. Так и шныряет под ногами, попутать норовит. Я здесь давно работаю — всякого навидалась. Да.

Было очевидно, что старуха села на любимого конька. Она уже не говорила — вещала. Речь ее все меньше походила на карканье, а каждый эпитет, каждая интонация была преисполнена глубины и значимости. И сама старуха преобразилась: глаза загорелись, профиль заострился и даже рост как будто увеличился.

— Значит, вы тоже видите, в каком мире нам приходится жить? Кругом упыри, ей-ей! Раньше молитвой спасалась, а теперь… — старуха горестно махнула рукой. — Да и кому молиться-то? Вы знаете, что такое Бог?

— Ну… Нет.

— Это ваша мечта. А какая мечта может быть у простого человека? Побольше еды и побольше денег. Вот и получается, что Бог — это много колбасы и много денег, чтобы эту колбасу купить. И не морочьте мне голову: я знаю, о чем говорю.

Старушка с обиженным видом отвернулась и уставилась на кактус. Она была похожа на старую ворону — сидела, нахохлившись, спрятавшись за темные линзы очков, маленькая, скомканная, озлобленная.

«Еще одна проповедница, — подумал Бойко. — Страна пророков, которым нет места в стране… Она чем-то похожа на Оболенского. Птичий клюв, ершистые перья… Тоже считает, что дорвалась до сыра, и, чтобы его защитить, сидит в одиночестве на самом высоком дереве. С такой высоты все внизу кажутся лисами, которые так и норовят отобрать посланное Богом лакомство.

— Они прячутся среди людей, чтобы творить злые дела, — сказала старуха. — В этом суть нечистой силы. Похожи на человека, но не имеют с человеком ничего общего. Это адские создания, которые надевают личину человека, как модница надевает новое платье. Внешне — никаких различий, но опытный глаз сразу их отличит. Я вот не раз их замечала. Повсюду. Такие дела…

Она посмотрела из-за очков на посетителя, заметила его насмешку и вспыхнула — налилась багровым румянцем, казалось, закипела от безмолвного негодования. Потом уселась за стол и спросила деловито и официально:

— Так что у вас случилось, гражданин? Зачем вы ко мне пришли?

— Мне нужна информация о ритуальных услугах. — Бойко достал из кармана ручку и блокнот. — Не могли бы вы описать мне порядок церемонии?

— А-а, церемония… Это дальше по коридору и налево предпоследняя дверь. На дверях табличка «Заместитель директора Герасимов Дмитрий Степановин». — Старушка вновь принялась за вязанье, поправила съехавшие на кончик носа очки. — А мне показалось, что вы образованный человек. Такой с виду приличный… Значит, и вы из этих…

— Из каких «из этих»?

— Ступай, ступай… Ко всем чертям, прости, господи. Я ведь не слепая. Насквозь тебя вижу. Такие дела…

Дмитрий Степанович оказался на редкость полным человеком, румянцем и сложением похожим на колобка из известной сказки. Когда Бойко зашел в его кабинет, Герасимов сидел за столом, подперев подбородок кулаками, и смотрел на потолок. Создавалось впечатление, что он составляет детальный план ухода от дедушки и от бабушки.

Колобок встретил Владимира Семеновича ленивым, слегка утомленным взглядом. Однако, когда он заметил в руках посетителя блокнот, в его карих глазах мелькнула искра интереса.

— Герасимов? — осведомился Бойко. — Дмитрий Степанович?

— Он самый, — кивнул Колобок. — Вы заходите, заходите. Располагайтесь поудобнее. Имейте в виду, что наша работа — это помогать клиентам в их безутешном горе.

— Вы очень любезны.

— Скорбь клиента — наша важнейшая забота. Мы всегда рядом, стараемся поддержать, утешить и главное — готовы взять на себя заботу обо всех мелочах. Я лично осуществляю полный контроль над ритуалом. Никаких задержек и накладок. Фирма гарантирует подготовить похороны точно в указанный срок с полным ассортиментом заказанных услуг. Почему вы не записываете? В вашей работе нельзя полагаться на память. Память, как женщина, может подвести в самый ответственный момент.

— Я вижу, вы не очень-то любите женщин…

— Я имею дело не с женщинами. И не с мужчинами. Усопшие — отдельная категория, не имеющая пола и возраста.

Дмитрий Степанович легко поднялся из-за стола и раскрыл дверцы настенного шкафчика. В глазах у Бойко запестрело от ярких наклеек на бутылках.

— Хотите что-нибудь выпить? — спросил Герасимов. — Не стесняйтесь. Спиртное помогает раскрепостить фантазию, выйти за рамки жесткой конструкции.

— Спасибо, нет. Я не хочу выходить за рамки. Боюсь заблудиться.

— Хм… Ценю ваш юмор! Однако вы отличаетесь от вашей братии. Но все равно я рад, что вы заинтересовались именно нашей фирмой. Реклама — двигатель прогресса, а наша работа, как никакая другая, дает ощущение близости к людям. Я бы даже сказал, что это не совсем работа — это искусство, древнее искусство, полное значимости и величия. Вы знаете, сколько тысячелетий насчитывают похоронные ритуалы?

— Надеюсь, вы не будете читать мне лекцию по истории? — осторожно спросил Бойко.

— А вам это неинтересно?

— В данный момент меня не интересуют исторические корни возникновения морга.

— Морг!.. — фыркнул Дмитрий Степанович. — Какое безобразное слово, не отражающее сути нашей фирмы! Сухое, бездушное слово! Я предпочитаю называть наше заведение храмом — Храмом Последнего Прощания. И это более точное название должно быть отражено в вашей рекламной статье.

— Почему вы решили, что я собираюсь писать о вас рекламную статью?

— А вы разве не журналист?

— Нет. Я пришел по делу.

— Хм… Простите. Меня ввел в заблуждение ваш блокнот, — искорка воодушевления в глазах Колобка погасла. — Итак, кем вам приходится усопший или усопшая? Какие услуги вы хотите заказать? Говорите не стесняясь. Важна каждая мелочь. Знайте, что мы выполняем любые пожелания. И скажу без ложной скромности, родственники всегда очень довольны.

— Меня интересует ритуал.

— Если хотите, я могу показать вам, как у нас все устроено, а затем вы познакомитесь с прейскурантом и выберете категорию. Надеюсь, это не праздный интерес?

— Далеко не праздный. Думаю, вы не пожалеете, что уделили мне время.

— Даже так?

В глазах Герасимова вновь появилось воодушевление. Он пробежался цепким взглядом по дорогому костюму посетителя, отметил обувь, «паркер» с золотым пером…

— Тогда пойдемте…

Дмитрий Степанович выскочил из-за стола и распахнул перед Бойко двери.

— Прошу… Кстати, вы обратили внимание на интерьер? Нет, не сюда. Вон в ту дверь… Да. Мы заботимся о том, чтобы обстановка в нашем заведении была теплой, дружеской, можно сказать, даже интимной. Директор считает, что клиенты должны чувствовать себя как дома. Теперь вниз… Осторожно, лампочка перегорела… Черт! Нужно сказать Васильевичу, чтобы заменил… А теперь сюда…

Дмитрий Степанович вел Бойко по винтовой лестнице вниз. Ступени были сделаны из красного мрамора. Скрытые светильники озаряли ступени вспышками багрового света, похожими на огни преисподней. Спуск на нижние этажи напоминал сошествие в ад, где не существовало времени.

Действительно, казалось, что время остановило свой стремительный бег перед ликом Вечности. Время притихло, как напроказивший ребенок, и боязливо, на цыпочках, двигалось вслед за Бойко, так же удивленно, как он, разглядывая развешанные по стенам фотографии траурных скульптур, гранитных плит и обелисков, букетов и венков, увитых черными лентами.

— …Почему-то принято думать, что ритуал последнего прощания должен нагонять на людей тоску. Мы категорически с этим не согласны! — бубнил за спиной Герасимов. — Смерть — это своего рода праздник, торжественная пауза перехода близкого человека в иной мир, как вы понимаете, лучший. Надеюсь, вы со мной согласны?

Бойко неопределенно кивнул. Он почти не слушал разглагольствования Колобка — ему надоела философия гробовой доски и вечности. Несмотря на все уверения Герасимова, он чувствовал себя неуютно. Ему вообще не нравились подобные места, и потому он злился на Надю, из-за которой был вынужден все-таки сюда прийти. Ватная тишина и бесконечная болтовня Колобка наводили на Владимира Семеновича уныние и вызывали множество вопросов, на которые ни он, ни тем более Герасимов не могли ответить.

Откуда идет человек? Куда он уходит? Едва появился из темноты материнского лона, и вот — снова уходит во мрак. Время, отпущенное ему, слишком коротко — всего несколько десятков лет. Но даже этот короткий отрезок отравлен страхом, сомнением и отчаянием перед неумолимо приближающейся темнотой. Все в конце концов приходят сюда, в Дом Последнего Прощания. Здесь путь заканчивается. Света Родина, Иван Моховчук, Надежда… И сам Бойко когда-нибудь тоже… Проклятые мысли! Проклятая жизнь!..

Бойко встряхнул головой, отгоняя мысли, как рой надоедливых мух, и ускорил спуск вниз. Но вдруг возле одной из фотографий замер, остановился так резко, что заместитель директора чуть не налетел на него.

Черный гранитный памятник с золотыми буквами. Родилась… Умерла… Траурная лента на венке. А рядом с памятником стояла Надя, обнаженная, только что из ванны, и густые, тяжелые капли крови стекали из перерезанных вен на запястьях, оставляя за собой черные дорожки. Смотрела Надя спокойно и равнодушно, и только из ожоговых пятен на лице что-то сочилось.

Проклятье! Знала, что придет он сюда, не сможет не прийти, ослепленный предстоящей аферой, и высматривала его, и качала головой, словно журила за то, что он с ней сделал:

Бойко зажмурился, а когда открыл глаза, никакой Нади на фотографии уже не было, а росла в изголовье могилы белая березка.

Померещилось, привиделось… Просто наваждение какое-то. Ему захотелось как можно быстрее покончить с делами и покинуть эти стены, выйти навстречу солнцу, и тогда белая тень останется за спиной. Права оказалась та ведьма-сторожиха: призраки так и снуют под ногами.

— Здесь у нас различные помещения, — в голосе Колобка звучала гордость. — Вы обратили внимание, что мы в основном используем натуральные материалы? Психологи говорят, что это придает солидность. Здесь у нас, собственно, и происходит ритуал. А вот там туалеты. Это очень удобно, особенно для женщин. Последнее прощание с близким человеком очень часто сказывается на деятельности некоторых внутренних систем… Надеюсь, вы меня правильно понимаете?..

— Конечно, конечно… — кивнул Бойко. — Я вас правильно понимаю, не беспокойтесь.

Зал был погружен в полумрак. Окон не было, помещение освещалось боковыми светильниками в виде факелов. Посреди зала высился пьедестал, на который во время церемонии водружался гроб. Перед ним ровными рядами выстроились стулья для скорбящих.

— После прощания гроб с телом грузят на специальную машину, и процессия отъезжает к кладбищу. Все детали — место, могилу, священника — мы берем на себя. По желанию клиента фирма может произвести кремацию. У нас есть прекрасная печь, оснащенная экраном, через который можно вести наблюдение за процессом. Урна с прахом в соответствующей обстановке вручается ближайшему родственнику. Хотите взглянуть на модели траурных урн?

— Нет. Полагаюсь на ваш вкус.

— Весьма польщен… А вон там у нас двери в служебные помещения. Не знаю, стоит ли нам туда заходить… Знаете, многим людям становится дурно при виде покойников. Как бы это сказать… Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?..

— Еще бы! — кивнул Бойко. — Мне все ясно. Пожалуй, меня все устраивает. Давайте перейдем к делу. Возможно, оно покажется вам необычным.

— Мы привыкли к причудам клиентов. Наверное, вы хотите похоронить вместе с дорогим человеком его вещи: телевизор, магнитофон, музыкальный центр, сотовый телефон?

— Нет.

— Может быть, особая конструкция гроба? Есть модели, оснащенные вентиляторами и освещением. Вот каталог. Или хотите взглянуть на прейскурант?

— Мое пожелание несколько иного рода… И мы обойдемся без прейскуранта — только вы и я, только я и вы. Я доступно излагаю?

Колобок понял намек и тут же заверил Бойко, что тот излагает вполне доступно: без прейскуранта так без прейскуранта.

— Завтра я и мой друг — видный бизнесмен — будем прощаться с м-м… усопшей. Все должно быть по высшему разряду: лучший гроб, венки, цветы. Но без излишеств — строго, солидно, торжественно.

— Понятно.

— После церемонии прощания вы должны четко и неукоснительно следовать моим инструкциям, какими бы необычными они вам ни показались. Инструкции просты и состоят всего из четырех пунктов.

— Внимательно слушаю.

— Первое: во время церемонии вы незаметно погрузите в машину не гроб с покойницей, а его точный дубликат. Естественно, пустой. После погрузки грузчики и водитель должны уйти — отказ от их дальнейших услуг оплачивается отдельно. Я сам поведу машину, а после похорон пригоню ее обратно. Залогом остается мой «Мерседес».

Колобок недовольно наморщил лоб, хотел возразить, но, видно, решил выслушать до конца.

— Второй пункт, — невозмутимо продолжал Бойко. — После нашего отъезда вы лично должны сжечь в кремационной печи гроб с телом усопшей. Урну с прахом вручите лично мне. Это возможно сделать?

— Вполне. Хотя я не совсем понимаю смысл инструкции, но, похоже, никакого криминала здесь нет. Правда, кремацией заведует специальный работник, но я его заменю.

— Отлично. Третий пункт: церемония на кладбище отменяется. Вы же сами понимаете, что глупо хоронить пустой гроб.

— Понимаю. Все это странно, но… Вероятно, ваш друг — видный бизнесмен — не хочет присутствовать ни при кремации, ни при похоронах. Но зачем вам пустой гроб?

— Сувенир, — холодно сказал Бойко. — Еще какие-нибудь вопросы будут?

Эта фраза вовсе не была приглашением задавать вопросы, скорее наоборот. И Колобок это понял. В конце концов, какое ему дело до сумасбродства клиентов?!

— Вопросов нет.

— Тогда переходим к четвертому пункту. А четвертый пункт требует соблюдения тайны. Никто, кроме нас с вами, не должен знать об инструкциях. Я не хочу, чтобы злые языки трепали мое имя или имя моего друга. Плата за вашу тактичность составляет половину суммы.

— А сколько составляет вся сумма?

Бойко достал из внутреннего кармана пиджака тугую пачку стодолларовых купюр и протянул ее Колобку. Тот ошалело принял банкноты, удивленно присвистнул.

— Все будет по высшему разряду, — хрипло сказал он. — Согласно инструкциям. Можете не беспокоиться.