Русская война 1854. Книга третья

Глава 10

Чего я ждал от Ростова в 19 веке? Крупной деревни? Наверно, да… Вместо этого с первыми лучами рассвета я увидел настоящий муравейник. Сотни барок и прочих каботажных судов толпились возле причалов. Какие-то спешили вниз по течению к Азову, где стояли морские суда, сидящие слишком глубоко, чтобы подобраться ближе к берегу. Тут ведь всегда было мелко, а еще и ветер, фактически сдувающий воду обратно в Азовское море. Кажется, ну что с того будет? А по факту — вон даже мели проступили.

Наши двигатели мерно работали, направляя дирижабль к берегу. Там как раз заметили летающее чудо-юдо и засуетились. Одни принялись разбегаться, другие задрали головы, пытаясь понять, что же это такое, а кто-то приказал построить солдат и дать залп в нашу сторону. Даже Андреевский флаг под гондолой не остановил… Хорошо, что я продолжал следить за высотой, и добить до нас хоть из ружья, хоть из винтовки не было никакой возможности.

— Что-то Новосильский задерживается, — я высматривал эскадру Федора Михайловича, но ее все не было.

— А вот же он! — Лесовский, проспав положенные ему шесть часов, бодро вскочил на ноги и тут же заметил потерю.

Как оказалось, ветер ночью снес эскадру Новосильского на север, и теперь она заходила не со стороны Ейска, а со стороны Таганрога. Три военных корабля, пять грузовых наших и еще те, что мы взяли у турок. А ведь удачно получилось: с ними мы теперь на всю зиму вперед сможем грузов привезти. Я потянулся и принялся ждать, пока адмирал доберется до города и объяснит народу политику партии. В смысле, что по нам стрелять нельзя. С другой стороны, пусть лучше стреляют, чем, как в Керчи, прячут головы, позволяя ровнять свои укрепления с землей. Ничего, Павел Степанович еще наведет у них порядок.

— Ваше благородие, — молчавший все это время Митька не выдержал. — А как тут нужду можно справить?

— Малую? — тут же с интересом спросил Лесовский и тоже повернулся ко мне.

Все понятно. До этого мы либо периодически приземлялись, либо стояла ночь, и пописать с высоты было даже весело. А вот как сейчас, при всем честном народе…

— Стесняетесь? — спросил я, и все пассажиры «Севастополя» дружно закивали. А ведь до этого терпели, ждали, кто первым сдастся. Что ж, сейчас будем учить их сравнительному анализу. — Посмотрите вниз…

Я подошел к краю гондолы и отодвинул фанерную стенку — внутрь тут же ворвались потоки ветра, пробирая до костей. До этого-то было относительно тепло благодаря котлу, а тут весь жар разом выдуло наружу.

— Что видите? — спросил я, когда Митька и Прокопьев первыми подошли поближе.

— Корабли, — выдохнул казак.

— И город, с людьми. Вон базар, там наверняка под сотню женщин будет, — мичман был настроен более пессимистично.

— А теперь посмотрите еще раз. Вы видите людей? Нет — даже фигуры целиком теряются на таком расстоянии. Так вот и они ничего увидеть не смогут… А стесняетесь, просто откройте дверь с другой стороны. И ширмы тут по бокам тоже не просто так висят, — я отгородил угол, в очередной раз подумав о том, что очевидные нам вещи порой совсем не очевидны для других.

Все члены команды по очереди начали отходить в угол, а я продолжал наблюдать за жизнью города под нами. Вот показался ползущий откуда-то с верховьев Дона огромный корабль. Я даже глаза протер — издалека вылитый океанский лайнер. Такой же огромный и широкий, перегораживающий половину реки.

— Ты знаешь, что это? — позвал я Лесовского.

Лейтенант сначала напрягся, потом разглядел, что именно меня заинтересовало, и улыбнулся.

— Это беляна. Их тут редко собирают, обычно они если и ходят, то по Волге, с севера и на юг…

Так я и узнал про эти необычные суда. Их строили из леса прямо там, где его добывали, и рассчитаны такие корабли были только на один поход. Сто метров в длину, двадцать пять в ширину — они набирались из несмоленых бревен, чтобы те потом проще было пустить в дело. Высота борта — метров пять, и все это забито деревом, а как доходили до края, бревна клали с вылетом в стороны метра по три, чтобы еще больше влезло. Вот такая махина и получалась.

— А беляна, потому что дерево необработанное и за один проход не успевает потемнеть? — уточнил я.

— Не знаю, — удивился Лесовский. — Но похоже на правду.

И мы уже вдвоем продолжили следить за гигантом-лесовозом и другими кораблями… Не знаю, о чем думал лейтенант, а у меня вот крутились мысли о том, что канал между Волгой и Доном — это в свое время было не просто красивое название, а то, что соединило лесной север страны и степной юг. Сколько в итоге грузов прошло туда-обратно, сколько пищи это дало экономике страны.

Моря стали тем, что помогло Британии соединить свою империю, а нашу соединили реки. Сейчас, когда я видел столько речных кораблей, это становилось очевидно. Раньше не понимал, почему Николай I не спешил с железными дорогами, и вот ответ. Реки были дешевле: в освоении, в использовании, и там уже столько всего было сделано. И если вспомнить обоснование для железных дорог, когда в обществе обсуждали, нужны они или нет, то их рассматривали не как отдельную сеть, а как дополнение к уже существующей речной системе.

Я ведь даже в этом времени читал статьи некоего Щеглова, где тот предлагал строить первую дорогу не до Москвы, а до Твери. Не для имиджа и красоты, а чтобы соединить столицу с бассейном Волги… В этот момент один из пароходов издал протяжный гудок и выпустил огромное белое облако. Белое — значит, не только с углем, но и с водяным паром.

— Лейтенант, — я посмотрел на Лесовского. — А ты знаешь, когда первый пароход для рек построили?

— Стимбот «Елизавета» построили на заводе Чарльза Берда в 1815 году, — словно на экзамене выпалил Лесовский.

— Завод Берда? Значит, не у нас строили?

— Почему не у нас? — даже обиделся Лесовский. — До сих пор завод Берда на Гутуевском острове стоит — это одно из лучших литейно-механических предприятий. Сам Карл Николаевич уже умер, но его сын вполне успешно продолжил дело, и не удивлюсь, если хотя бы у одного из местных пароходов стоит его двигатель. Правда… — лейтенант задумался. — Я слышал, что завод хотел выкупить Дмитрий Егорович Бернадаки, он начал с фабрики в Нижнем Новгороде и теперь подбирается к столице.

Я чуть не вздрогнул, как это иногда бывает, когда слова разбивают плотину воспоминаний. Про того же Берда я не слышал в будущем, а вот Бернадаки — это Сормовский завод, первые железные суда и первая мартеновская печь. А ведь сейчас получается, что я со своими паровыми машинами влез на рынок этих господ. Так что, возможно, скоро придется увидеться.

— А если вы про военные пароходы, — продолжал тем временем Лесовский, — то Адмиралтейские Ижорские заводы выпустили «Скорый» в 1818-м. Он, конечно, речной был, но про морские тогда вообще никто и подумать не мог.

Мы оба замолчали. Лейтенант принялся следить за шлюпкой, на которой к берегу отправился Новосильский — наводить мосты и порядок. Я же размышлял о том, что, как оказалось, совсем не знаю этого времени. Взять отставание в пароходах, которое нам приписывал каждый второй историк. Так у нас их сотни. Есть заводы, есть компетенции — нужна была только отмашка перевести дело на военные рельсы, и все… Но не дали. Свернули — и речную программу, и собственное производство, загоняя себя с каждым годом во все больший тупик.

Интересно, а французы сейчас понимают, что они попали в ту же зависимость, только на десяток-другой лет опережают нас в ней?

Я думал погулять по старому Ростову, но не удалось. Как только Новосильский передал в город приказы Меншикова и великих князей, все вокруг закипело. Казалось бы, в воде не может поместиться больше судов, а они вылезли, чтобы помогать с подвозом грузов до нашей флотилии. Никаких кранов — из-за особенности фарватера приходилось все делать вручную, но работа кипела.

Мне тоже было чем заняться. Нам выделили пару складов на окраине, я показал, как построить причальные мачты, где именно снести, а где нарастить стены. И «Севастополь» получилось посадить на техобслуживание. Местные мальчишки после этого толпами окружили нашу стоянку. Уважительно держались на расстоянии, но стоило хоть о чем-то попросить, как готовы были передраться, чтобы помочь. Да что там мальчишки! Уважаемые городские жители, солдаты и офицеры — все по возможности старались прогуляться рядом, косясь на новинку имперской армии.

Я даже табличку приказал вбить.

Боевая станция «Севастополь», серия «Кит», модель 0021

Высота полета — 500 саженей, дальность полета — 1000 верст, грузоподъемность — совершенно секретно

Дальность поражения противника — совершенно секретно

Ребячество, но… Даже если информация уйдет к врагу, то я тут настолько соврал, что пользы никакой не будет. А людям интересно. После появления таблички гуляющих мимо господ стало еще больше. Они обсуждали написанное, особенно пункты про «совершенно секретно». Как оказалось, такой формулировки еще не применяли, и даже она вызывала оживленные дискуссии.

Впрочем, больше всего любили обсуждать наши тайные орудия. Так, одна дородная дама рассказывала, как в день прилета видела, что с «Севастополя» упали какие-то небольшие снаряды. Скорее всего, новомодные мины, о которых говорят в столице. Я сначала не понял, о чем она, а потом, как увидел красного словно рак Митьку, все стало на свои места. Минер…

Как бы там ни было, через три дня загрузка эскадры Новосильского была закончена — удивительно, но всего десятком кораблей мы разгребли весь завал, что накопился после осенней распутицы. Я уже готовился к старту, когда к границе нашей территории подошел одинокий молодой человек. Вытянутое лицо, хищный орлиный нос, на вид лет тридцать, не больше. Мундир? Инженера. Чин? Прапорщик.

— Добрый день, меня зовут Василий Фомич… Петрушевский! — молодой человек явно волновался. — Я служу на Невских береговых батареях, и мы с вами переписывались. Григорий Дмитриевич?

Он вытянулся, ожидая моего ответа, а я уже вспомнил, кто это меня нашел. Выпускник Михайловского артиллерийского училища, тот, кто вместе с Зининым занимался работами по нитроглицерину.

— Это я. Значит, Василий Фомич Петрушевский, очень приятно, — я еще раз оглядел молодого человека. — Если честно, не ожидал встретить вас в Ростове…

— А я тоже не ожидал, что тут окажусь! Но когда мы с Николаем Николаевичем Зининым получили ваше письмо, где вы рассказывали о способе стабилизации нитроглицерина и его свойствах так, словно видели своими глазами… А еще до нас дошли слухи о ваших успехах в отражении иностранного вторжения. Правда… — Петрушевский задрал голову. — Я не ожидал, что они окажутся настолько велики.

В общем, услышав про мое участие в отражение бомбардировки Севастополя, молодой человек решил, что такой офицер не станет писать глупости. Выбил себе отпуск и отправился в Крым. Дороги задержали путешествие, и в итоге Петрушевский потерял всякую надежду встретить меня в этом году. И тут до него добрались слухи про летающую станцию в Ростове. Он развернулся, чтобы успеть до нашего отлета, и ведь чуть не опоздал.

Все-таки хорошая оказалась идея с табличкой.

— Что ж, будем считать, удача на нашей стороне, — я махнул рукой в сторону «Севастополя». — Вам нужны мои идеи, мне нужны ваши умения, и нам всем нужен новый более мощный порох! Добро пожаловать на борт, дальше в Крым вы отправитесь вместе с нами.

— У меня есть груз. Я взял с собой кое-какие запасы, чтобы в случае чего нам было проще приступить к опытам, — Петрушевский сглотнул, а его взгляд все никак не мог оторваться от громады дирижабля.

— У вас есть полчаса, чтобы передать его на корабли. Только не забудьте дать инструкции по транспортировке, если они нужны. И жду вас тут!

Так в команде моих инженеров стало на одного больше. В полете Петрушевский рассказывал о своей жизни. Он успел поработать на Охтинском пороховом, Ижорском, Олонецком чугунолитейном, в Санкт-Петербургском арсенале — я слушал и с каждым словом все больше понимал, какое же сокровище смог заполучить. Его опыт перекрывал почти все вопросы, которые мне нужно было решить в ближайшем времени.

В училище Петрушевский занимался математикой у Остроградского, физикой у Ленца и химией у Гесса — какие фамилии. После начала войны и перевода на Невские батареи познакомился с Зининым. И как оказалось, помимо нитроглицерина молодой инженер уже работал над самооткатными орудиями и… Барабанная дробь! Он предложил использовать вышибные трубки в снарядах. Фактически — ударный взрыватель. Мне точно был нужен этот человек.

Полет прошел в интересных беседах, которые не прервал ни один вражеский корабль. Они словно держались на расстоянии, и в итоге на исходе второго дня пути мы довели наш груз до Севастополя. Почти двадцать тысяч тонн продуктов, пороха, снарядов, теплой одежды и угля для отопления. Теперь, что бы ни случилось дальше, город точно не будет голодать и мерзнуть, а новый этап войны мы встретим во всеоружии.

Отправив Новосильского отчитываться о походе, а Петрушевского обживать новую квартиру и готовиться к первому рабочему дню, я сам вместо отдыха заглянул в мастерские. Еще во время полета стало заметно, что после заморозков дороги стали свободнее, еще и мы их разгрузили — в общем, часть важных грузов в итоге смогла добраться до города. И я приметил, что множество новых тюков и коробок появилось и на территории ЛИСа.

— Как дела? — я поприветствовал Достоевского и Леера, которые продолжали жить на работе.

— Ракеты приехали, — порадовал меня Генрих Антонович. — Пятьсот малых на 2,5 дюйма и две сотни больших на 4,5.

— А еще мы котел улучшили, — не остался в стороне Михаил Михайлович. — Мы подумали, а чего вода из него просто так уходит, добавили змеевик, и теперь она собирается в отдельный бак внизу, а оттуда снова подается в котел. По идее, если доработать систему, то вода почти не будет тратиться, и можно будет ее меньше возить, ведь так?

Достоевский с надеждой посмотрел на меня, и я кивнул. Действительно — появилась нужда уменьшить вес паровой машины для летающих судов, и вот пара инженеров взяли и придумали конденсатор. А ведь это прямой путь к рекуперации.

— А что, если нам и воздух зря не тратить? — осенило меня.

— Что вы имеете в виду? — сразу подобрались оба инженера.

— Горячий воздух выходит из трубы и теряется почем зря, а что, если мы будем подогревать им входящий воздух?

— Нет, — тут же покачал головой Леер. — Тут же смысл, что цилиндр ходит на разнице горячего и холодного воздуха. Не будет одного, не будет и движения.

— Подожди! — остановил его Достоевский. — Мы же не в цилиндрах будем его греть, а перед котлом! Так потери температуры станут гораздо меньше. Будем тратить меньше угля, прыгать значения меньше станут. Ваше благородие, разрешите попробовать?

— Разрешаю, — кивнул я. — Но сначала — вы мне все рассказали, что хотели?

— Нет, — Леер почесал под глазом. Генрих Антонович был явно расстроен, что его напарник первым ухватил суть моей идеи. — Еще мы пытались создать паровую турбину. Помните, вы рисовали нам схему с роторами и статорами? Не получилось. Вроде бы начало раскручиваться, но потом сталь в хвосте поплыла от температуры, и все разлетелось на куски. Хорошо, что мы за броней Руднева прятались.

Ну вот, как и ожидалось, с новыми двигателями пока все было сложно. Но… Если у меня появился специалист по металлам, то теперь-то мы точно справимся.

— А вы слышали об Анри Бессемере? — задал я неожиданный вопрос. Или не очень неожиданный.

— Он в 1839-м придумал прессовать графит. Мы как раз его машинку нашли на складе, чтобы делать нити для лампочек, — выдал Достоевский.

— А еще он придумал стекло на валах раскатывать и потом резать, но идея оказалась не очень удачной, — добавил Леер, а я только вытаращил глаза. В наше-то время стекло как раз так и делали.

— Что-то еще? — на всякий случай я повторил вопрос.

— Точно! Центробежный насос! — вскинулся Генрих Антонович. — Я же читал в журнале про это его изобретение. Его можно сделать меньше насоса Вортингтона, и нам как раз подойдет.

— Кажется, он еще работал над идеей литья пушечных стволов… Но про такие вещи обычно не пишут, — добавил Михаил Михайлович.

И оба инженера уставились на меня, ожидая, кто же назвал правильный ответ. Вот только его, похоже, еще не было, причем не только у них, но и у самого Анри Бессемера. Что ж, тем лучше. В таком деле даже год преимущества может дать очень много. А бессемеровскую сталь мы сможем получить гораздо быстрее, чем если решим развернуть полноценные мартеновские печи.

— Я говорил о его идее выплавлять сталь из чугуна за счет реакции насыщения ее кислородом. Так что турбину придется все же собрать, — я улыбнулся. — Сначала для нашего конвертера. А как получим нормальную сталь, так и для нового двигателя. Так что придется хорошо поработать.

— Есть хорошо поработать!