Русская война 1854. Книга третья

Глава 25

Стою, рулю, готовлюсь погружаться в дебри изобретений середины 19 века. Интересно, найдется ли среди них хоть что-то, способное меня удивить.

— В Англии выделили деньги на продолжение работы Коссю… — Михаил увидел непонимание в моем взгляде и пояснил. — В 1842 году британец Филиппс сконструировал геликоптер с паровым двигателем. Всего лишь модель весом 20 фунтов, но она летала.

Девять килограммов, я перевел для себя. Маленький… Михаил тем временем даже изобразил рисунок с почти настоящим вертолетом. Только винт почему-то располагался под острым углом к горизонту — возможно, чтобы двигать машину вперед. А вместо двигателя были просто загнутые трубки с паром, который, судя по задумке, должен был вырываться наружу и раскручивать четыре лопасти этого малыша.

— И что Коссю? Он делает такую же машину, только большую? — уточнил я.

— Добавил еще два небольших винта по бокам для устойчивости, — кивнул Михаил. — Он и раньше пытался, но до вашего появления не мог найти спонсоров. Зато теперь желающих вложить денег в небесные компании в Англии хоть отбавляй[29].

— Что думаете, Григорий Дмитриевич? — Николай тоже включился в разговор. — Насколько перспективна эта машина? И не стоит ли и нам заняться чем-то похожим?

— Перспективна — да, — кивнул я, погруженный в свои мысли. — Но не в текущем виде, и я бы лично замахнулся на вертолет не раньше чем через пару лет. А то и еще позже, потому что пусть мы станем делать меньше летающих аппаратов, но они будут лучшими в мире!

— Вертолет? Хм, хорошее слово, русское, — оценил Николай.

— Ладно, оставим Коссю, — махнул рукой Михаил. — А что вы думаете про аэроплан Хенсона, про него-то вы точно слышали?

На самом деле не слышал, но упоминание читать доводилось. Вильям Хенсон подал патент на летную машину с паровым двигателем еще в 1843 году и даже собрал несколько образцов. Что выделяло их среди других, так это размеры. Когда я увидел рисунок, то просто пожал плечами — какой-то птичий аэроплан, но потом вгляделся в цифры, осознал, сколько он занимает места и сколько весит, и чуть не поперхнулся чаем.

Общая горизонтальная площадь 424 квадратных метра, вес — тонна и еще триста кило сверху. Учитывая, как мы в «Ласточках» боролись за каждый килограмм, подобная расточительность казалась странной. Из плюсов этой машины — Хенсон сделал довольно современный для своего времени котел. Еще не паротрубный, как у нас, но он уже разделил его на множество похожих на перевернутые капли секций.

— Насколько я помню, — заговорил я, — его аппарат взлетал только после разбега с горки, держался в воздухе, но не мог выровняться по горизонтали и закручивался в штопор.

— Именно, — Михаил рубанул рукой. — Так было, но сейчас Хенсон убедил нескольких дельцов, что его проблемы можно решить, добавив мощности двигателю.

Я невольно кивнул. Действительно, если бы его паровая машина была мощнее, то, возможно, смогла бы вытянуть полет. Но сколько мощности нужно будет добавить? Сколько веса убрать? И сумеет ли Хенсон найти этот компромисс?

— Ну, и еще одно имя, которое вы все наверняка слышали. Стрингфеллоу. Изначально он работал с Хенсоном, но после личного приглашения лорда Адмиралтейства переключился на летающие шары. Вернее, на паровые машины к ним. Сами шары, как считают на острове, можно просто скопировать с тех, что используем мы, а вот в двигателях нас можно и должно обгонять.

— И что известно о двигателях Стрингфеллоу? — я напрягся. Все-таки я не специалист, и если местные гении поймут, куда двигаться, то ведь действительно могут оставить позади.

— Известны данные его тестовой модели, — порадовал меня Михаил. — Выдает одну лошадиную силу и при этом весит вместе с котлом 6 килограммов.

Я тут же сравнил с тем, что есть у нас. Вес больше, 122 килограмма, но так это и не образец, а рабочая модель. Плюс у нас не только котел и паровая машина, сюда же входят еще и конденсатор с рекуператором. Вместе с лучшей сталью, которую мы получали в конвертере Петрушевского, все вместе это давало нам почти 50 лошадиных сил.

— У него 6 килограммов на лошадиную силу, и неизвестно, удастся ли сохранить это соотношение при росте модели. У нас 2 с хвостиком! Почти в три раза мощнее, — я озвучил разницу, невольно думая о скорости прогресса.

Еще ведь совсем недавно ученые мужи считали, что меньше 10 килограммов на лошадиную силу не может быть в принципе. И вот уже в разных странах самые разные люди легко рвут эти представления на части. Ладно я… Но ведь и другие не отстают, стоило им только осознать, что это возможно.

— А что во Франции? — Николай напомнил, что у нас не один противник.

— Белльвиль совершенствует котлы и тоже перешел к идее использования множества небольших трубок. Братья Диетц переключились с локомотивов на облегченные паровые двигатели, — Михаил на мгновение задумался и продолжил. — Мне кажется, что во Франции этот процесс идет более системно. Есть те, кто работают только над двигателями, а есть те, кто готовы воспользоваться их трудами. Например, лейтенант флота Феликс дю Тампль недавно взял патент на «аппарат для воздушного передвижения посредством воспроизводства полета птиц».

Я посмотрел на еще один рисунок и понял две очень важные вещи. Первая: Европа пока старается не столько догнать нас, сколько сразу перегнать, не веря до конца, что мы идем по самому правильному пути. И этим можно будет воспользоваться… И вторая важная мысль — спасибо Джорджу Кейли с его книгами про полеты птиц. Став вдохновителем сотен изобретателей, он в то же время направил их идеи немного не в ту сторону. И вот уже который инженер вместо того, чтобы попытаться понять сам принцип полета и рассчитать его модель, просто берет и пытается перерисовать какую-то птицу из своего двора.

— Что-то еще? — я посмотрел на Михаила.

— Большинство работ для военных засекречено, — напомнил тот. — Но из интересного… Вот вы, Григорий Дмитриевич, посчитали, что ваша машина требует два килограмма на одну лошадиную силу, а французский математик Ландюр написал недавно статью, где уверял, что мы легко сможем выйти на один килограмм. А если воспользоваться высокими давлениями, то и того больше.

На меня бросили быстрый взгляд.

— Справедливо, — я согласился с выводами француза. — Вот только повышение давления должно идти вместе с повышением качества стали. А заодно и способов ее соединения. Того, что есть сейчас, решительно недостаточно. И если те же французы или англичане в погоне за мощностью попытаются шагнуть за десять атмосфер, то мне их будет даже жаль. Совсем немного, но…

— Кстати, в Англии недавно использовали серебряную пайку для соединения стенок котла, — Михаил попытался натолкнуть меня на какую-то мысль.

И ведь натолкнул! Пайка, сварка — похоже на рифму. А что мешает нам эту самую сварку освоить? Паровая машина — есть, генератор — почти есть, но довести его до ума не так уж сложно. Дальше — для сварки мне будет нужно напряжение повыше. То, чего хватило для лампочки, будет недостаточно для стали. И тогда… Трансформатор — я вспомнил то, с чего и началось мое попадание в это время.

Ни разу не собирал и не разбирал его, но ведь принцип известен даже школьнику… После разговоров с Якоби знания об электричестве начали пробуждаться в памяти. А трансформаторы строятся на простейшей электромагнитной индукции, которую открыл еще Фарадей. Подаем напряжение на первичную обмотку, формируем магнитный поток и на второй обмотке снимаем. И чем больше или меньше витков со второй стороны будет, тем выше или ниже будет напряжение. Просто же?

Возможно, я что-то не учел, но теперь хотя бы точно будет с чего начать. И со сваркой, и с электролизом. Идея получения алюминия в достаточном количестве давно сидела в голове. И ведь в реальной истории с этим справятся всего через шесть лет, так неужели я после прорывов в небе не смогу сделать и этот маленький шажок?

Смогу! Точно смогу!

— А вы понимаете, что уже проиграли? — неожиданно в разговор ворвался тихий голос Стервы. И ведь показалось же, что после выздоровления брата характер у нее стал получше, но нет. Некоторые вещи не меняются.

— Почему? — я первым справился с удивлением.

— Разве не очевидно? — Стерва говорила, даже не поднявшись со своего места. — Тебе же только что рассказали. В других странах над подчинением неба работают десятки инженеров, сотни людей, в это вложены сотни тысяч фунтов и франков. Так какие шансы у тебя, одиночки, с ними справиться?

— Пока справлялся.

— Везение! Ты — один. Пока тебе улыбается удача и, кажется, что все хорошо. Но стоит тебе хоть один раз ошибиться, и все! Ты падешь, и некому будет догонять наших врагов. У них же: ошибся один, и уже сотни готовы впиться ему в глотку, чтобы занять его место.

— А мне казалось, что вы верите в бога, Юлия Вильгельмовна, — вместо меня неожиданно ответил Обухов. Все это время, слушая про воздушные корабли, он молчал, но как дело коснулось изобретений в целом, не выдержал.

— При чем тут бог? — Стерва с трудом сдержалась. В некоторых вопросах просто нельзя позволять себе лишнее.

— Люди равны только для тех, кто смотрит на них как на скот, — неожиданно грубо ответил Павел Матвеевич. — На самом же деле все мы разные. В каждом горит огонь уникальной души, единственное в своей неповторимости отражение бога, и как после этого можно рассчитывать, что любой случайный ученый легко продолжит дело другого? Как он может оказаться лучше, так же он может быть и хуже.

— Будет хуже, заменят, — Стерва не сдавалась. — И давайте забудем про ученых мужей. Как вы сами сказали, мы уникальны, так какова вероятность, что в итоге победит разум одной уникальной души, а не сотен, что будут ей противостоять?

— На все воля божья, — Обухов ответил с немного грустной улыбкой. Словно ему самому уже пришлось столкнуться с этой волей и принять ее.

— И это весь ваш ответ? — Стерва фыркнула, уже посчитав себя победительницей.

— Я хотел сказать, что пусть с их стороны будут сотни душ, с нашей стороны будут тысячи.

— Что вы имеете в виду? А то я что-то не вижу других покорителей неба, кроме капитана Щербачева. И ведь что характерно, Григорий Дмитриевич за свои секреты готов глотку перегрызть. Вон, даже великому князю Константину вызов бросил, лишь бы не выпускать их из своих рук.

У меня даже горло свело от обиды. Не ожидал такого взгляда на попытку украсть дело всей моей местной жизни. А вот Обухов ни капли не смутился.

— А вы не знали, что двигатели капитана уже сейчас может купить любой?

— Те, что остались после кровавой атаки на Мемель? — Стерва сказала это так, что было непонятно, одобряет она мой рейд или осуждает.

— Они. И те, что продолжают каждый день выпускаться Волковским заводом, — добавил Обухов. — Шестьдесят рублей, и любой сможет получить двигатель, чтобы не на бумаге, не в теории воплотить свои идеи, а сразу превратить их во что-то реальное. Вот что такое настоящее единство народа и науки.

— Шестьдесят рублей — две годовые зарплаты обычного мужика. Треть оклада того же капитана. Кто сможет позволить себе такую покупку? Элита империи? А будет ли у ее представителей время и желание заниматься вашей наукой? Поверьте, у них и так все хорошо.

— Не стоит недооценивать элиты империи, — сухо вмешался в разговор Николай. — Не скажу, что это интересно мне самому, но половина выпускников Царскосельского лицея этого года уже стоит в очереди, чтобы попробовать проверить остроту своего разума. Что уж говорить про военные или инженерные училища. Там студенты собираются в группы по десять, двадцать человек и покупают двигатели вскладчину, чтобы уже вместе работать над тем, как его использовать.

Я только рот приоткрыл, слушая этот разговор. Нет, я мечтал, что мои паровые двигатели в свободной продаже станут популярны, но почему-то представлял, что они заинтересуют в основном обычных людей. Недооценил дворян и, как сказала Стерва, элиту империи — а они пока совсем еще не аморфная, ничего не желающая масса начала 20-го века. Нет, они молоды, сильны, горят желанием изменить этот мир!

— Деньги не остановили и простых людей, — снова заговорил Обухов. — Браун Томпсон по примеру того, как капитан поступил в Севастополе, подготовил группу торговых представителей. И те уже заключили договоры с двумя сельскими общинами рядом со столицей.

— Выжали из бедняков остатки денег!

— Они получили все бесплатно. Вернее, будут расплачиваться с прибыли, что получат с дополнительно освоенных земель. Размеры которых, естественно, были оговорены заранее. Как и свойства землекопных машин, которые Волковский завод изготовит под эти двигатели.

Я продолжал молчать. Невероятно, столько мечтал, что смогу помочь не одному лишь Севастополю, но и кому-то еще. И вот мои изобретения начали менять жизнь страны, а я ведь чуть это не пропустил. Просто не поверил, что Томпсон успеет так быстро развернуться, но, кажется, недооценил американца… Надеюсь, и на юге те машины, что мы довезли до Ростова и начали предлагать местным, тоже начнут расходиться. Там-то свободной земли побольше, чем на севере, будет!

Тимофей успел послужить на самой «Императрице Марии», когда после тяжелого ранения его снова списали на берег. В мирную жизнь, о которой он успел почти забыть за эти долгие тринадцать лет… И тяжелые бумажные билеты с ликом императора, лежащие в кармане, не сильно облегчали жизнь. На старость их не хватит, а кому в родной деревне он будет нужен без половины пальцев на правой руке?

Но неожиданно его нашли. Вытащили из питейной избы, привели в себя, заставили переодеться в чистое… А потом приказчик самого Волохова предложил Тимофею новую службу. Стать частью заводов ЛИСа, причем потерянные пальцы совсем не должны были в этом мешать, и бывший моряк ухватился за эту возможность.

Целую неделю его водили по заводу, показывая и объясняя, как делают паровые машины и двигатели. Это утром, а по вечерам Тимофей вместе с двумя десятками таких же ветеранов слушал специальные лекции, которые, по слухам, придумал сам капитан Щербачев. На них рассказывали, зачем могут понадобиться эти моторы. Хочешь небольшой летающий шар для развлечений — вот схема, расчеты материалов и план установки. Можешь сделать сам, если хватит рук, можешь заказать. Не нужен шар, а хочешь машину, чтобы пахать целину — тогда будет нужно сразу несколько двигателей. И тоже схемы и расчеты всех материалов.

Сначала Тимофей думал, что мирные машины ему будут неинтересны, но… Когда специальный человек показывал картины с сотнями верст вспаханной земли, когда он сам изучал схемы, когда своими глазами увидел, как стальной гигант с четырьмя трубами тащит плуг, внутри разлилось какое-то непонятное спокойствие. А ведь для машины-то его отсутствующие пальцы — это тоже не проблема.

Тем же вечером Тимофей решился, подошел к управляющему и спросил, может ли он стать не тем, кто будет показывать эти машины другим, а…

— Можно мне получить свою? — выпалил это и замер, понимая, что сейчас что-то важное, живущее в глубине самой его души, может быть разрушено и растоптано.

— Ты уже седьмой, — неожиданно с улыбкой ответил управляющий. — Я не верил, господин Волохов тоже не верил, но капитан Щербачев сразу сказал, что некоторые сами захотят вернуться на землю. Таких не удерживать, а помогать им.

— То есть можно?

— Есть два варианта, — управляющий вытащил отдельный документ. — Получишь двигатель и схемы на общих основаниях, вернешься к себе и будешь пытаться построить старую жизнь. Или же… Это, кстати, предложил именно капитан.

— Что он предложил? — Тимофей и раньше слышал о капитане Щербачеве только хорошее. Это старшие чины порой болтали всякое, а вот нижние сразу поняли, что Григорий Дмитриевич порой суров и удержу не знает, но, если может, всегда о них заботится.

— Скоро. Чуть севернее Крыма, в Таврической губернии, капитан хочет строить завод. Большой. И для тысяч рабочих, которые там будут трудиться, понадобится хлеб, много хлеба. Поэтому всем, кто поедет туда его растить, дадут землю. За счет завода.

— Сколько? Десятин[30] шесть наверно? — Тимофей вспомнил слухи, которые порой ходили. В них говорилось, что в случае освобождения помещичьим крестьянам дадут как раз шесть десятин, государственным — двенадцать. Уже лучше, но все равно хотелось больше.

— Для одиночки изначально нарежем сто десятин, для семейного или кто вокруг себя артель соберет — тому и тысячу можно, и больше. Капитан сказал просто. Что сумеешь обработать, то твоим и будет.

— Но разве может быть столько земли у одного человека? — Тимофей растерянно потер голову. Подобные цифры просто не укладывались у него в голове.

— Ты же был на обучении, видел механические машины. Представь, что у тебя такая будет! Ты ей обычный участок за неделю вспашешь, а что дальше? Сидеть без дела хочешь?

— Нет, конечно!

— Вот тогда и работай! А кто будет справляться десять лет, получит ту землю, что обрабатывает, в дар.

— Навсегда?

— Конечно.

— А ну как я после этого продам ее и уйду?

— Свою землю продашь? — ехидно уточнил управляющий, и Тимофей понял, что покраснел. Взрослый мужик уже, а не сдержался.

— А продам! — злобно ответил он. — И выращивать ничего для завода не буду. Что тогда, заберете у меня подарок?

— А как забрать то, что уже не наше? — управляющий пожал плечами. Было видно, что это не первый его такой разговор, и он уже даже успел привыкнуть к тому, как бывшие крестьяне реагируют на подобные беседы. — Захочешь кому-то еще продавать хлеб — продавай. Вози хоть в столицу. Но мы-то, если что, будем ближе и с ценой обижать не станем. Это капитан отдельно всегда проговаривал, чтобы люди, которые станут на нас работать, нам помогать, не зависели от завода, а стали с ним партнерами. Чтобы никто никому приказывать не мог, а только договариваться. И тогда каждый будет стараться, зная, что делает общее дело.

— Ну, это он мечтает. Все-таки молод еще капитан, — Тимофей солидно поправил бороду.

— Это точно, молод, мечтает еще… — управляющий словно повторял чьи-то чужие слова. — Но ведь добился уже чего-то. Так что… Будешь брать землю, Тимофей Никанорович, или попробуешь сам по себе?

— Буду! — бывший моряк грохнул шапкой о землю. — Как есть, буду! И передавай капитану, что на меня он уж точно может положиться. Я его на «Императрице Марии» не подвел и на земле тоже все сделаю как должно.