Русская война 1854. Книга третья

Глава 24

Слушаю, как урчит живот. Красивые трели выводит, кажется, у меня талант. Или это разговоры о минах пробудили во мне тягу к прекрасному? Просто удивил меня Якоби, в хорошем смысле слова удивил! Хотя и у каждой хорошей новости нашлось второе дно.

Например, контактный взрыватель. Да, мина реагировала на касание вражеского корабля, но как? Ориентируясь на отклонение от вертикали при этом самом касании. Как это делали? Взрыватель просто плавал в поплавке! Надежно? Не очень. Дальше привязка мин к батареям. На первый взгляд, это было очень удобно. Начался шторм, и взрыватели могут сработать просто так — отключаем. Появились враги — включаем. Нужно пройти своим кораблям — снова отключаем. В то же время — слишком сложно и невозможно использовать в наступлении.

Кстати, еще одна проблема. С одной стороны, Якоби уже десять лет изучает мины, проведены сотни испытаний, рассчитаны способы и тактики постановки и применения… С другой стороны — все это исключительно в теории. И первая же настоящая война показала, сколько всего важного сейчас не учтено.

— Борис Семенович, я теперь буду задавать вопросы, а вы постарайтесь не обижаться, а просто отвечать, — попросил я.

Мой собеседник нахмурился, но кивнул.

— Тогда первый. Вы же изучали, как выгорает порох после подрыва в снаряде? Нет ли такого, что из-за подачи искры в одном-единственном месте это происходит не полностью? И взрывная волна набирает не полную возможную силу?

— Это так, — Якоби как будто расслабился. — Мы действительно заметили эту слабость мин, но она легко решается уменьшением порохового заряда. И тут тройная польза. Экономия пороха, который нужен всем. Возможность не потопить, а только повредить вражеский корабль, чтобы потом его захватить. Ну и, наконец, то, о чем вы говорили — эффективное выгорание заряда.

— А какой был заряд до этого улучшения? — уточнил я, стараясь сохранять спокойствие.

— Сто двадцать килограммов.

— А сейчас?

— Пятнадцать. И мы рассматриваем вариант мины на четыре килограмма для мелководья, где будут ходить небольшие суда.

— Какого черта, Борис Семенович! — я не сдержался.

— Григорий Дмитриевич! — Якоби вспыхнул и сжал кулаки. Даже мягкий инженер в николаевской России был готов постоять за свою честь, пусть ее и нарушили просто словом.

— Был резок и неправ, — я извинился. — Но и вы меня поймите, Борис Семенович. Сколько мин сейчас стоит в Финском заливе?

— Первая линия из 105 моих мин стоит на большом Кронштадтском рейде и запитана из форта Павел. Вторая линия из 60 мин с уменьшенным зарядом поставлена между фортами Петр I и Кроншлот, оттуда питание выведено к Купеческой гавани. То есть к форту Меншикова. Обе линии в зоне досягаемости артиллерии бастионов, так что малые суда противника не смогут проложить путь вражескому флоту.

Не зря Борис Семенович прописывал тактику для нового оружия. Вроде бы мелочь, но не учел бы ее, и умный враг смог бы разом лишить нас всего преимущества.

— … и еще 92 мины Нобеля на левом фланге от форта Павел, — Якоби тем временем закончил выдавать мне секретную схему обороны города. И ведь не объяснишь ему, что в этом не так. — Так в чем дело, Григорий Дмитриевич?

Инженер пристально смотрел мне в глаза.

— Итого вы поставили 165 ваших мин и 444 мины господина Нобеля, — начал я. — Огромное количество металла, труда, знаний…

— И они остановили врага!

— Адмирал Непир остановился, испугавшись, это так, — я поправил Якоби. — Вот только какие были реальные потери от мин?

— Два корабля были повреждены!

— Больше десятка взрывов, и оба корабля смогли вернуться в строй! Деревянных корабля!

— А есть другие? И как будто десять выстрелов из пушек смогли бы нанести больше повреждений?

— Так мины — это не пушечные ядра. Мины — это не оружие повреждения врага. Мина должна уничтожать. Попался, и все, ты труп! Учитывая, как близко к ней может оказаться вражеский корабль, учитывая, что у нас нет ограничения по объему заряда, так почему сразу не делать ее больше⁈

— Это… Возможно, это имеет смысл, — Якоби проявил свойственную 19 веку разумность и умение слышать чужие аргументы. — Жалко, что балтийские адмиралы не сказали мне того же на учениях или во время консультаций.

— Они просто слишком давно не сражались. В отличие от тех, с кем я работаю на Черном море.

— Что ж, спасибо за совет, я попробую продвинуть его перед царем и Константином Николаевичем… — Якоби бросил взгляд на меня и невольно покачал головой.

— Ради дела можете не упоминать о моем участии в этой идее, — я сразу понял, в чем проблема подачи плана за моей подписью на имя нынешнего морского министра. — А если ничего не выйдет, то просто приезжайте к нам. Или… Я хотя бы сам вам пришлю свои записи по итогам первых минных постановок на юге.

— У Константинополя? — Якоби бросил на меня быстрый взгляд.

— Вы забыли? Это была шутка.

— Что-то я в этом сомневаюсь. Григорий Дмитриевич… Рассказывайте, что вы придумали, и попробуем это сделать вместе. Я же правильно понял, вы ради этого задержались? Так давайте без недомолвок.

— Давайте без недомолвок, — согласился я. — Так что нам мешает разбросать ваши мины перед выходом из Босфора?

— Глубина, — ответ Якоби оказался неожиданным.

— Там слишком глубоко?

— Нет, мы не знаем глубину. Значит, не можем рассчитать длину минрепа для правильной постановки. Если канат окажется слишком длинным, то мина будет плавать на поверхности, и ее легко заметят и уберут. Слишком коротким — и ни один корабль ее не заденет. В том же Финском заливе мы сначала замеряли глубину и только потом ставили мины. Поверьте, и я, и Нобель уже годами бьемся над этой проблемой — тут нет простого решения.

— Второй груз, — я вспомнил классический способ, которым многие пользовались до появления датчиков глубины.

— Что?

— Как идет постановка в обычной ситуации? Мы сначала сбрасываем мину с якорем, якорь идет на дно, разматывается трос, длину которого мы заранее рассчитали, и мина опускается на нужную глубину. А если выставить длину троса с запасом и навесить дополнительное грузило, которое упадет на дно раньше якоря и, перестав тянуть его, заблокирует разматывающуюся лебедку?

— То есть, выставив заранее расстояние между якорем и грузилом, мы получим такое же расстояние между миной и поверхностью. И не важно, какая глубина! Как просто… — в голосе Якоби было столько искреннего восторга, что я не стал спрашивать, как именно мы будем снимать показания с грузила и блокировать лебедку. Раз сказали просто, значит просто.

— Итак, проблему с глубиной мы решили, что-то еще?

— Скорее всего, у вас на месте будет не так много времени, так что в идеале нужно продумать вопрос безопасной постановки. Сейчас мы просто не замыкаем цепь на батарее, так что нет заряда — нет проблемы. Но при удаленной постановке питание должно будет идти от гальванического элемента, его не отключить и…

— Если есть замыкатель, сделаем прерыватель. Сахар и соль не проводят электрический ток, ведь так?

— Точно! — Якоби опять сразу все понял. — То есть, поставив такой прерыватель, мы сделаем мину безопасной на суше. А в воде сахар и соль растают, и все, мина встанет наизготовку. Ну вы даете, Григорий Дмитриевич. Не знаю, как у вас голова работает, но умеете вы увидеть в сложной проблеме простое решение. Тогда… Медные пороховые камеры вы сделать сможете, деревянные корпуса в морском городе тоже не проблема. Взрыватели я вам выдам. Останется что? Сделать лебедку с прерывателем, но с такой мелочью вы точно справитесь.

— Если честно, как раз тут мне бы пригодилась ваша помощь, — признался я. Конечно, хотелось бы остаться всезнающим в глазах Бориса Семеновича, но, в конце концов, я не электрик. Тем более с элементной базой 19 века.

К моему удивлению, Якоби от моего признания не расстроился. Наоборот, как будто даже расцвел и споро собрал простенький контур, где нижняя его часть замыкалась специальной рессорой. Пока груз ее оттягивал вниз, цепь работала, позволяя крутиться лебедке. Когда во время теста груз коснулся дна, рессора тут же поднялась. Прерыватель сработал, и лебедка заблокировалась.

Действительно, ничего сложного.

— Ловко вы, — я поблагодарил Якоби. — Вот что значит опыт.

— Тот же прерыватель, что вы предложили, — просиял Борис Семенович. — Раньше точно начал бы городить что-то сложное, а с ним — раз, и все словно само собой получилось.

— Раз мы стали опытнее, — я вернулся к тому, с чего мы начинали, — что насчет выгорания заряда? Если делать его больше и не ограничивать, а, наоборот, стараться получить максимальную силу взрыва, есть идеи, как этого добиться?

— Есть вариант, — Якоби невольно поморщился. — В мине Давыдова используются капсюли, расположенные по периметру заряда. Если их одновременно поджечь гальваническим методом, то порох сгорит лучше.

Так я узнал, что подводными взрывами занимались не только Якоби с Нобелем, а еще с десяток инженеров и просто офицеров по всей России. Так, у Свеаборга были выставлены гальванические мины конструкции штабс-капитана Сергеева, у Ревеля — капитана Зацепина, у Динамюнде — капитана Патрика, на Дунае и Буге — донные фугасы поручика Борескова. Неудивительно тогда, что в этом оружии мы оказались на какое-то время впереди всей планеты.

— Кстати, активировать капсюли можно ведь и с помощью магнетизма, — продолжил Якоби. — Помните, вы рассказывали про передачу волн? У меня пока не получилось, но должно, я чувствую… И тогда передатчик на берегу, приемник в мине и…

— Надо будет учесть защиту от природных магнитных волн, чтобы мина не сработала случайно, — я даже перебил Бориса Семеновича, чтобы он точно не забыл про эту опасность. Он, конечно, и сам про что-то такое писал, когда изучал сложности прокладки кабеля под землей, но в таком деле лучше перебдеть.

— Точно, — глаза Якоби загорелись. — Для сохранения и передачи сигнала по воздуху можно будет не с нуля начинать, а использовать все старые наработки. И ведь так увлекся, что чуть из головы не вылетело.

— И как, есть какие-то старые идеи, что смогут нам помочь? А то вариант с капсюлями выглядит неплохо, но надежно ли? И если честно, меня смущает креновый замыкатель. Если ставить мины без присмотра, не хотелось бы потерять их в первый же шторм.

— Гремучая ртуть и серная кислота в стеклянной колбе, которая сломается при ударе, — предложил Якоби.

— Надежно?

— Тряска в шторм может инициировать взрыв. Время реакции не такое быстрое, поэтому в свое время и отказались от этого способа. И еще минус: мы получим подрыв пороха из одной точки.

— А если не ртуть и сера? — в голове мелькнуло что-то знакомое. — Допустим, возьмем ту же стеклянную колбу, которая сломается при ударе о вражеский корабль, но там будет электролит. Безопасный сам по себе раствор серной кислоты, процентов тридцать, не больше.

— А под ним сухая гальваническая батарея, замкнутая на электрозапал! Или на несколько запалов! Да на что угодно! Григорий Дмитриевич, это нужно срочно попробовать! — Якоби засуетился. — Сахарный прерыватель, спуск с грузилом и новый контактный взрыватель!

— Мы забыли еще кое-что, — напомнил я.

— И что же? — Борис Семенович наморщил лоб. — Если вы про герметичность, то мы уже нашли решение. На короткий срок хватает смолы с салом — и не надо морщиться, это действительно работает — а на длинный мы готовим двойные корпуса из меди.

— Пожалуй, корпуса для мин пока подойдут и те, что есть, — я на мгновение задумался. — Но вот то, что нужно обязательно решить, это вопрос безопасности. Мину ведь может сорвать с якоря, над ней может пройти не военный корабль. Если мы используем такое страшное оружие, то должны взять на себя ответственность и за подобные происшествия. Да и, в конце концов, война закончится! И надо будет проследить, чтобы даже случайная мина не натворила дел.

Это я вспомнил, что где-то с Первой Мировой в минах начали ставить приборы затопления. Для безопасности гражданских, для быстрого возвращения к мирному судоходству, а еще… Чтобы невовремя всплывшая мина не выдала все остальные.

Борис Семенович проводил своего гостя, только когда рассвет уже начал подкрашивать небо. Долго они просидели, причем не меньше, чем над военными улучшениями, они работали над прибором затопления. Даже придумали начало схемы. Еще один сахарный замыкатель, который включится под водой и откроет шлюзы, опуская мину на дно, где она уже никому не повредит просто так. Вот только как понять, что время пришло?

Щербачев предлагал отслеживать давление при возможном подъеме мины чем-то вроде высотомера, который стоит на его летательных аппаратах. Как только сорвавшаяся мина оказывается близко к поверхности, контакт замыкается, и схема срабатывает. Идея хорошая, для нее хватило бы даже небольшой батареи, но… Как создать настолько чуткий прибор, чтобы он смог реагировать на изменения всего в пару метров?

Вот здесь они уже ничего не смогли. Щербачев ушел отсыпаться перед вылетом обратно в Севастополь, а Якоби сел за дневник, стараясь записать каждую из мыслей и идей, что они сегодня обсуждали. Часа два сидел, прежде чем закончил, а потом вытащил еще один лист бумаги и начал писать письмо Алексею Федоровичу. Начальник третьего отделения канцелярии как раз попросил поделиться своими мыслями насчет талантов капитана, и теперь Якоби было что написать.

Пусть жандармы знают, что не только они пекутся об обычных людях, но и русские офицеры с инженерами тоже о них не забывают. Якоби знал, что поступает правильно… А вот чего он не знал, так это того, что уже через день его письмо прочитает сам царь.

— Топить свои мины, чтобы простые люди не пострадали? — Николай довольно посмотрел на стоящего рядом Орлова. — Не зря мы все-таки дали шанс этому капитану. Не зря! Есть в нем умение думать о будущем.

Обратно мы летели с гораздо меньшим комфортом, чем сюда. Еще бы… Добавились грузы: вдоль стенок стояли ящики с подарками от Якоби и кучей редких элементов и реагентов, закупленных Лесовским. А еще у нас появились новые пассажиры. Помимо великих князей, Стервы и моей команды с нами летели Обухов и капитан Иванов, убедивший меня взять его с собой на Черное море. Не знаю, будут ли с южными штормами перспективы для применения «Волков», но… Будем проверять на месте. Для настоящего успеха нужна ведь не только тяжелая техника, но и легкая.

— На этот раз вы взяли меньше угля, капитан, — первым тишину после начала полета нарушил Михаил.

Кроме той встречи на совете после Мемеля мы больше не пересекались, с Николаем не виделись и вовсе. Я осмотрел братьев: на вид оба казались бодрыми и отдохнувшими, значит, с Александрой Федоровной все оказалось в порядке.

— Мы летим в село Александровка на реку Кальмиус, там есть несколько небольших угольных шахт, сможем загрузить все, что потратим. А сейчас благодаря этому смогли взять на борт пару лишних ящиков оборудования, — я улыбнулся во все тридцать два зуба.

— Остановка по пути? Мог бы и предупредить, — вроде бы беззаботно бросил Михаил, но по тону я почувствовал, что опять сделал что-то не то. Кажется, при перевозке великих князей не я, а они должны определять маршрут.

— Чисто теоретически мы и до Севастополя дотянем. А в будущий Стальный слетаем отдельно, — скрепя сердце предложил я.

— Не нужно, — отказался Николай. — Ты же не для себя, а для дела летишь. Мы подождем.

— Кстати, а что за дело? — подобрался Михаил. — И что за Стальный? Не помню такого поселения.

Я ему и рассказал о найденном в тех местах угле, который по качеству не уступал лучшему английскому. Про железные руды, которых рядом тоже достаточно, и о желании построить над всем этим город, который сможет дать стране то, что и нужно для промышленной революции. Те самые уголь и сталь. Почти как было в моей истории. Хотя там все, конечно, прошло очень и очень извилистым путем.

1779 год — первое упоминание Александровки, поселения на берегу реки Кальмиус. 1820-й — первый найденный уголь и первые небольшие шахты, которые я и упомянул, прося у царя это место. 1869 год — правительство заключает с местным главой дворянства князем Кочубеем договор о постройке завода для производства рельсов. И вот первый поворот судьбы: князь ничего не делает сам, а через три года продает концессию на тот самый завод британцу Джону Юзу.

И тот — здесь нужно отдать человеку должное за его упорство — сам организует акционерное общество, собирает деньги и строит завод. А потом вокруг него постепенно появляется и поселение, которое так и назвали Юзовка. С годами стране нужно все больше угля и стали, и Юзовка растет. В 1917-м страну сотрясает революция, и в 1924-м город превращается в Сталино. Неважно, царь у нас или партия, но уголь и сталь все равно нужны.

Как Сталино город прошел Вторую Мировую войну, но после Сталина пришел Хрущев. Началось развенчание культа личности, и в ноябре 1961-го город переименовали в Донецк, которым он и остался вплоть до моего исчезновения в том странном взрыве… Я тряхнул головой и, постаравшись отрешиться от видений из будущего, продолжил рассказывать, что именно мы с Обуховым планируем тут сделать.

— Уголь и сталь, — задумчиво кивнул Николай. — Они нужны империи. Но много ли вы добудете?

— Много, — я не сомневался. — Угля тут на десяток жизней хватит, железа — тоже. Для стали мы поставим новые печи, которые смогут за раз выплавлять ее десятки тонн. А чтобы возить в другие концы России, дорогу железную построим. До Ростова. А дальше уже по Волге все и сами развезут куда надо.

— Ну и планы, — Михаил улыбнулся, но смотрел он при этом на меня очень серьезно. — Кстати, у меня для тебя подарок.

— У нас, — неожиданно добавил Николай. Кажется, раньше он бы предпочел промолчать.

— У нас, — согласился Михаил. — Когда началась вся эта суета после атаки на Мемель, в Петербург потянулись сотни нежданных гостей и тысячи писем. Все хотели знать, а что мы планируем делать дальше, выспрашивали о «Волках», о тебе…

— Я не знал.

— Значит, граф Орлов хорошо поработал, чтобы до тебя никто не сумел добраться, — Михаил важно кивнул. — Так вот все эти люди не только расспрашивали, но еще и невольно выдавали то, что происходит у них самих. Что видели, что только слышали, что читали в какой-то срочной телеграмме.

— И в чем же подарок? — напомнил я.

— В слухах, — Михаил прищурился. — В слухах, какие летающие машины сейчас строят в каждой из великих держав. Интересно?

Я лишь кивнул. Еще бы мне было не интересно — ведь почти наверняка со всем, о чем мне сейчас расскажут, я уже скоро столкнусь в небе над Крымом.