Русская война 1854. Книга третья

Глава 23

После Томпсона ко мне пришел Обухов. Сам Обухов! Вернее, пока не «сам», а «какой-то»…

У Павла Матвеевича возникли проблемы с переводом между предприятиями, так я просто предложил ему вместо этого принять мои будущие железный и угольный заводы на Донбассе. Месторождения там уже разведаны, царь разрешение дал, и мне просто требовался человек, который смог бы воплотить мои планы в жизнь. И Павел Матвеевич был тем, кто сумел бы сделать это лучше любого другого. Не просто построить заводы, не просто наладить производство стали и угля в нужном количестве, но и начать превращать их во что-то большее.

Пушки, которые смогут выдержать больший заряд пороха даже с нарезами! Броня для поездов, машин и кораблей! Паровые машины, которые пойдут не только заводам и армии, а всей стране! Я сначала рассказывал Обухову ближайшие планы, а потом просто стал мечтать вслух. И Павел Матвеевич почему-то даже не подумал меня останавливать. Слушал, где-то поддакивал, где-то спорил…

— Тогда идите оформляйте на себя будущие заводы, мою долю впишите полученным разрешением царя и технологиями, — я не стал долго думать и предложил Обухову стать настоящим партнером. По нему было видно, что он горит делом, я знаю, что у него должно получиться, а раз так, то пусть у человека будет больше свободы.

Павел Матвеевич опешил. Такого предложения, когда шел к модному капитану без особой надежды, он точно не ожидал. А я тоже замер с открытым ртом. Потому что случайно посмотрел на свой стол, и любовного письма от невесты великого князя там больше не было. Мелькнула мысль, что это Томсон так ловко меня обманул, но нет. Я вспомнил, что, когда уходил его провожать, знакомый конверт еще лежал на столе. А когда вернулся с Обуховым, его уже не было.

Получается, пока я выходил всего на несколько минут, кто-то залез в кабинет и утащил его. Кажется, я начинаю понимать американца: что-то воздух в столице какой-то душный.

— И как там наш юный капитан? — царь уже который день пребывал в хорошем расположении духа.

— Переманил к себе управляющего с Юговского металлургического, — ответил Орлов, продолжая при этом думать о чем-то своем. — Еще передал остатки завода на новом Волковском полигоне американскому инженеру, и тот оказался на удивление шустрым. Успел через Клейнмихеля вывести поле и ближайшие строения из военного министерства и оформить на него акционерное общество. Князь Долгоруков официально остался очень недоволен, но на деле отнесся к такому исходу с пониманием.

— Это почему же? — Николаю всегда было интересно слушать, как начальник третьего отделения пытается описать ход мыслей других высших чиновников. Иногда получалось довольно метко, иногда — полная чушь[26].

— Решил, будто это наказание ему за то, что против вашей воли поддержал Константина.

— А я был против? — Николай улыбнулся.

— Вы в итоге приняли сторону капитана Щербачева, — напомнил Орлов. — Поэтому его мысли не безосновательны. Или же… Князь всегда предпочитал вести себя осторожно, так что, оказавшись в тот день на проигравшей стороне, он решил не вступать в новый конфликт.

— Вот эта версия мне кажется более реальной, — согласился Николай.

— Ваше величество, а почему вы поддержали капитана? — все-таки не выдержал Орлов. — Я понимаю, что он полезен, но… Вы поставили его выше сына — это раз, и он не сдержал слова — это два. Скажу прямо, это удивило не только меня, но и многих при дворе.

— Удивило? — Николай бросил взгляд на графа. — Вас многое удивляет в моих решениях, но обычно вы не спрашиваете. Что изменилось, Алексей Федорович?

Царь всегда обращался к своим подданным подчеркнуто на «вы», и граф не был исключением.

— Это стало личным делом… — ответил Орлов. — Раньше я не обращал внимание на некоторые намеки в письмах Анны, но когда увидел капитана, то все встало на свои места.

— Девичья влюбленность?

— Кажется, даже больше, — Орлов только рукой махнул. — И я пока не могу понять, как к этому относиться. С одной стороны, капитан выглядит очень перспективным. С другой, а можно ли будет на него положиться?

— Поэтому вас так расстроило не сдержанное им слово? — Николай то ли спросил, то ли кивнул сам себе. — Я сначала тоже был в ярости, а потом… Вспомнил, что передо мной еще совсем молодой человек. Так вышло, что благодаря ему я смог выучить один очень важный урок, и вот решил, что и для него эта ситуация будет не менее хорошим уроком. Усвоит его — мы все поймем, что он может расти и с ним возможно иметь дело. Нет — что ж, яростному псу, который может покусать что вора, что хозяина, тоже можно найти применение.

— Я понял, — Орлов благодарно кивнул и собрался было уходить.

— Вы ведь спрашивали изначально еще про Константина, — остановил его Николай. — Уже не интересно?

— Я решил, что это уже личное.

— И тем не менее, вам стоит знать, — царь кивнул каким-то своим мыслям. — Константин очень умен, это не вызывает сомнения. Он умеет вести за собой, морское ведомство стоит за него горой. Он умеет видеть таланты, как с Путиловым, и исправлять ошибки, как с теми канонерками, что он делает за свой счет. При всем при этом он остается ребенком: верит в свою непогрешимость, в то, что мир обязательно подстроится под его желания. Очень жаль, что я так долго не уделял должное время этим чертам его характера, но…

— Вы считаете, что противостояние с капитаном сделает великого князя сильнее?

— Да, Григорий Дмитриевич как никто другой научился тыкать Константина в его слабости и ошибки. И именно в противостоянии с ним мой сын может осознать пагубность и нерабочую суть тех идей, которые они с друзьями с таким энтузиазмом обсуждают. Да, надеюсь, это поможет им обоим… Кстати, — царь встрепенулся. — Что с новостями из Европы? Письма, послания были? А то уже почти два дня прошло, а все делают вид, словно ничего и не происходило.

— Стесняются-с, — пошутил Орлов.

Фридрих Вильгельм IV был королем Пруссии уже 14 лет. Он начинал с мечты о чем-то великом, но все его правление в итоге превратилось в бесконечную борьбу за удерживание того немногого, что досталось ему от предков. Если бы не Наполеон, который втоптал в землю гордость и экономику Пруссии, насколько сейчас было бы легче, но… Приходилось жить с тем, что имелось. Возможно, у кого-то другого получилось бы справиться лучше.

Фридрих посмотрел на своего брата Вильгельма[27]. Реакционер, абсолютист, именно он выступил за жесткое подавление Берлинского бунта 1848 года. Фридрих тогда удалил брата из столицы, но позже использовал для попытки установить контакты с Россией. Увы, даже опытному дипломату Вильгельму не удалось уговорить Николая плюнуть на старика Нессельроде и отвернуться от дряхлой Австрии к молодой набирающей силу Пруссии. Тем не менее, Фридрих продолжал ценить таланты брата и часто опирался на его мнение при оценке реакции европейских держав на то или иное событие.

— Как расследование? — Вильгельм первый задал вопрос. Оно и понятно: пока он собирал информацию из других стран, по официальным и неофициальным каналам, ему просто некогда было узнать, что же случилось на самом деле.

— Расследование не понадобилось, — ответил Фридрих. — В момент нападения в небе Мемеля оказался «Дельфин» Лейнборгера, и наш инженер сумел во всех деталях рассмотреть, что же именно произошло.

— Это хорошо, а то по деревням гуляют слухи о дьявольских волках, что ворвались на нашу землю, воспользовавшись ревом адской бури. Я, конечно, понимаю, что это просто сплетни, но истории с каждым разом обрастают все большими деталями. А каждый рассказчик готов поклясться своей бессмертной душой, будто все видел собственными глазами. И порой начинаешь сомневаться, а кому тут, вообще, верить.

— Увы, это оказались не адские твари, а русские, — ответил Фридрих.

— Увы?

— Именно. Мало нам нарезных пушек, паровых кораблей и летающих шаров, в которые нужно вкладывать сотни тысяч кельнских марок. Так теперь еще новая напасть, и выдержит ли это наш бюджет?

— Так что случилось?

— Они привели семнадцать шлюпов с бомбическими пушками, перебрались через Куршскую косу…

— Волоком?

— Нет, своим ходом. Какая-то новая хитрая машина, мы уже ищем наших изобретателей, которые работали бы над чем-то подобным. Так вот русские проехали по земле, как по морю… Возможно, так же они добрались до Мемеля по льду от самого Санкт-Петербурга. До Мемеля, который до этого ни разу не смогли взять со стороны моря!

— Опасно. Получается, теперь нельзя полагаться на привычную схему укреплений. Морские крупные калибры на суше, на поле боя, в любом месте…

— Кажется, все не так плохо, — поморщился Фридрих. — Вряд ли русские смогут игнорировать проблему веса орудий и делать подобные суда любого размера. Но даже такие небольшие эскадры…

— Я слышал, они называют их стаей. Волчьей стаей, — подсказал Вильгельм. Теперь он уже мог ориентироваться, каким слухам стоит верить, а каким нет.

— Очень подходящее название, — кивнул Фридрих. — Так вот эта стая появилась так неожиданно, что наблюдатели не успели среагировать. А потом офицеры уже разглядели андреевский флаг и не стали отдавать приказ открывать огонь. У англичан с французами та же ситуация. Хоть мы и не разрешили им спускать команды, и почти все были на кораблях, они просто не успели ничего предпринять. Семнадцать бомбических ядер почти в упор — и целый линкор отправился на дно. Потом еще один. Жалко, что мне не удалось увидеть это своими глазами.

— Насчет увидеть своими глазами — еще не все потеряно, — добавил загадочности Вильгельм.

— Что ты имеешь в виду?

— Начну сначала, — Вильгельм, несмотря на нетерпение брата, не собирался спешить. — Как известно, французская пресса пишет только то, что им прикажет Тюильри. Английская изображает свободу слова, но всегда напечатает любой пасквиль, за который им заплатят, а Букингемский дворец никогда не забывает платить по этим счетам. Поэтому совсем не удивительно, что как только телеграф донес до Англии и Франции новости о столь обидном поражении, там устроили новый 53 год. Как тогда Россию обвиняли чуть ли не в резне всех жителей Дунайских княжеств, так и сейчас. В паре статей казаки даже успели сойти на берег и изнасиловать несколько почтенных дам[28], которые, естественно, первым делом побежали на телеграф, чтобы поделиться этой историей.

— Перебор, конечно, но… Русских газет в Европе никто не читает, так что пройдет пара лет, и над этим уже не станут смеяться, а будут обсуждать с серьезными лицами. Разве что какой-то дерзкий офицер, вроде того капитана из Крыма, мог бы дать честное интервью, но кто же возьмется его напечатать.

— О, брат, — Вильгельм наслаждался ситуацией. — На этот раз русские пошли куда дальше одного интервью. Они взяли с собой фотографа! И горящие английские и французские корабли теперь навечно запечатлены на серебряную пластину, так что ты еще обязательно все увидишь своими глазами. Вот только и это еще не все! Не знаю, какой светлой голове в 3-м отделении канцелярии пришла эта идея, но они передали снимки студентам-художникам. Чтобы те увеличили изображение и восстановили смазанные детали. Естественно, потом все забрали, но это же студенты…

— Сохранили черновики и все восстановили?

— Именно! И теперь по Петербургу ходят уже десятки таких картин. И еще сотни заказаны всевозможными посредниками из Европы и Америки. Не знаю, смогут ли что-то придумать англичане с французами, но уже скоро их позор станет достоянием всего мира. И никакие статьи это не изменят.

— Действительно светлая голова все это придумала, — согласился Фридрих. — Уже известно, кто это?

— Тот самый капитан Щербачев из Крыма, которого ты как раз вспоминал.

— Талантливый офицер, однако, боюсь, мне придется запросить у Николая его ареста. Не хочется, но иначе нас просто не поймут. Ты бы знал, сколько ко мне зашло людей за эти дни, требуя разобраться с наглым нападением и предательством союзнического долга со стороны России.

— Наверно, все почитатели английского посольства были?

— Именно. И главное, ни один не вспомнил, как уже год пытается внушить мне мысль, что тот же союзнический долг на самом деле ничего не значит. Никакой логики.

— Только интересы, — кивнул Вильгельм. — И они у нас сейчас точно не сходятся. Кстати, Николай на этот раз не стал переть напролом, как с Турцией, и проявил гибкость. Это еще не стало достоянием общественности, но этот капитан напал на порт не как солдат русской армии, а как свободный капер.

— То есть мы можем осудить его, но этим и ограничиться.

— А неофициально можно даже больше, — осторожно добавил Вильгельм. — Ты сказал, что все эти новинки требуют денег. Но в то же время они требуют стали, угля и рабочих рук. Именно это мы бы и могли предложить императору Николаю, если тот поделится с нами технологиями. Начать можно понемногу: запустить производство на территории русских, потом открыть офис в Берлине, а после и целый завод… И даже если не договоримся, то у нас уже появятся рабочие и инженеры, которые будут знать, что и как нужно делать.

— Пойдет ли на такое Николай? — Фридрих задумался. — Нет… Только если как член Священного союза, который в полной мере вспомнит про свой долг… Но это испортит наши отношения с Англией и Францией.

— Мы оба знаем, как они торгуются с Веной. Наполеон III смеет даже прямо угрожать Францу-Иосифу, обещая вторжение в Ломбардию и Венецию. Словно бандит с большой дороги, пришедший в мирный город и пытающийся навести свои порядки… И что-то мне подсказывает, что даже если Вена сейчас уступит, то ее владения в Италии это все равно не спасет. Такое время, когда уже данное слово совсем ничего не стоит… Кажется, сейчас только русский царь продолжает держаться обычая выполнять не только букву, но и суть соглашений, словно последний рыцарь Европы. Какой бы ни была цена, он делает все, что обещал, до самого конца. Так почему бы тогда, если именно сейчас наша помощь будет на самом деле важна, ее не оказать? Он ведь запомнит это! И в отличие от Франца-Иосифа не забудет! И если Австрия лишится поддержки Петербурга, а мы ее получим, то можно будет замахнуться даже не на малый Германский союз, а на большой.

— Мечты! — отмахнулся Фридрих. — А ты учел наших промышленников и торговцев? Если пойти против Англии, то нас тоже включат в блокаду. И все те потоки серебра, что Россия сейчас вынуждена проводить через нас, разом пересохнут. Меня сожрут!

— Ты — король Пруссии! А насчет торговли — Россия уже показала, что может ответить Англии на море. Вместе мы сможем выстоять и стать только сильнее.

— Сомневаюсь, — Фридрих на мгновение увлекся мыслями брата, но остановил себя. — Не будем спешить, но и… Я буду не против, если ты съездишь в Санкт-Петербург, передашь Николаю наше мнение о его каперах и… Остальные твои предложения.

С письмом так ничего и не решил. Опрос слуг ничего не дал, те видели разве что каких-то двух незнакомых девушек, выходящих из дома. Но кто это мог быть, ни один из опрошенных не имел ни малейшего представления. Еще меня посетила мысль встретиться с Цецилией и поговорить, но… Кто бы знал, где ее искать. А расспрашивать я не стал, чтобы не наводить на ненужные подозрения раньше времени. Очень хотелось забыть о письме и сделать вид, что ничего не было, но… Ведь не сработает.

Кажется, мне не оставалось ничего другого, как поговорить с Михаилом и все ему рассказать. Возможно, после этого мы не сможем быть друзьями, но хотя бы и врагами не станем. Уже прок. Завтра, как мне передали, мы вылетаем обратно, так что тогда во всем и разберемся. А пока я спешил потратить последние часы в столице с максимальной пользой. Доделал бумаги для Путилова и Константина, подписал кучу документов с Обуховым и Томпсоном, заглянул еще раз к гостеприимному Якоби.

— Я к вам за минами! — заявил я с порога.

— Так уже отправили их в Крым. В первый же день, как великие князья передали сообщение Александра Сергеевича, тут же погрузили все, что было на складах, и отправили. Или вы, Григорий Дмитриевич, хотите с собой на «Севастополе» что-то взять?

— Грузоподъемность много не даст прихватить, — признался я, — а мало — не имеет смысла. Но я тут подумал, а зачем нам целые мины? Корпуса мы сами сделаем, пороха в Крым сейчас тоже достаточно привезли. Поэтому я хотел попросить вас поделиться схемой и взрывателями. Они-то как раз займут не так много места, и уже в конце недели, уверен, мы сможем поставить мины если не по всему побережью, то хотя бы у Константинополя.

— Где? — Якоби аж поперхнулся.

— Шучу, — я улыбнулся. — У Севастополя поставим. Хотя, если честно, есть у турок перед нами за Керчь должок, так что…

— Да я понял, что шутите, — Якоби тоже улыбнулся. — Понятно же, что у Константинополя их просто не выгрузить. Да и питание не подать.

Я сначала не понял. А потом как понял!

И ведь вроде бы столько уже о минах говорили, но я почему-то представлял себе что-то времен Первой Мировой войны. Грозные черные шары с похожими на толстые иголки контактными взрывателями. Ну, пусть другой формы. Их вываливают с кормы миноносцы, и они месяцами могут ждать свою добычу. А тут, оказывается, все гораздо проще. Есть мина, которая сидит под водой, от нее идет провод к батарее, и, когда враг близко, его замыкают, ставя на боевое дежурство. Хорошо, что хоть взрывают потом не вручную — в 1852 году Якоби довел до ума контактный замыкатель, и теперь достаточно касания вражеского корабля.

Но все же…

Так я действительно Босфор и Дарданеллы не заминирую. Нет, я и не собирался, но сам факт, что это невозможно, почему-то расстраивает.

Я посмотрел в окно. Солнце стояло еще высоко, целый день и вся ночь впереди. Может, и успеем сейчас с Борисом Семеновичем что-то улучшить. Якоби почувствовал мой изучающий взгляд и невольно вздрогнул.