Русский

8

Высшее воздушно-десантное командное училище, Рязань, Россия

С воздуха все выглядело таким опрятным и чистеньким, словно игрушечная модель. Скопление невысоких зданий с ярко-красными крышами окружали безупречно подстриженные газоны, между ними тянулись серые асфальтовые дорожки. Здесь царствовали порядок и логика, каждое движение было подчинено уставу, тщательно обдумано и отработано. Однако настоящее обучение проходило в восточной части комплекса, за небольшой рощей. Среди огромного поля, покрытого красно-бурой грязью, стояли двенадцать палаток защитного цвета. Глядя вниз из окна вертолета, Дима почувствовал, что возвращается в прошлое, что воспоминания стремительно увлекают его в бездонные черные глубины.

Тридцать лет назад он стоял там, внизу, не веря в то, что смог выбраться живым. И пообещал себе, что никогда сюда не вернется. До того момента, когда сорок восемь часов назад Палев показал ему фотографии, он не нарушал этого обещания. «Да, жизнь полна неожиданностей, — усмехнулся он про себя. — Ты думаешь, что управляешь ею, но у судьбы всегда находится для тебя неприятный сюрприз. Я считал, что стал свободным, — размышлял он, — но неужели все это была только иллюзия?»

Он до сих пор помнил вкус этой земли, который даже сейчас стоял у него во рту. Дима, казалось, чувствовал, как грязь засыхает на его обнаженном, истерзанном теле. Здесь существовало поверье, будто почва имеет красный оттенок не из-за примесей железа, а от крови, пролитой курсантами.

Спецназовцев обучали по особой системе. Возьмите пустой бочонок и погрузите его в воду, затем отпустите. Чем глубже он опустится, тем быстрее выскочит из воды и выше поднимется. В спецназе не существовало такого понятия, как «слишком глубоко». Каждый курсант погружался в бездну нечеловеческой усталости и унижений. Главным было научиться выполнять приказ, контролировать себя и беречь силы, когда ты уже почти сломался. Выработать выносливость, превышающую возможности человеческого организма. В спецназ принимали только лучших. И многие из новичков недотягивали до конца обучения. Одаренные новобранцы с отличным послужным списком ломались, бросали все. Некоторые накладывали на себя руки. Некоторые стреляли в инструкторов. Дима едва не стал одним из этих последних.

Отряд занимал одну большую палатку. На верхних койках спали «деды» девятнадцати лет от роду, которые сумели выжить здесь в течение года; на нижних — «салаги», которым предстояло протянуть еще шесть месяцев. По ночам новобранцев избивали ремнями и палками. Если они выражали недовольство, их били и утром, затем заставляли спать голыми в грязи. «Салаги» были рабами «дедов», чистили им оружие и сапоги. «Деды» устраивали поединки, во время которых сидели на спинах «салаг». Все это учило управлять эмоциями — сдерживаться, контролировать себя, командовать другими.

Новичка встречало — точнее, преграждало ему путь — небольшое белое полотенце, расстеленное у входа в палатку. Что следовало сделать? Подобрать его? Не обращать внимания? Обычно парни, повинуясь инстинкту, перешагивали через полотенце, чтобы его не запачкать. Это означало нанести обиду обитателям палатки и подвергнуться избиению. Дима вспомнил напряженную тишину, замершие в ожидании лица солдат, уставившихся на его заляпанные грязью сапоги. Что он сделает? В этот момент он ощутил острое одиночество — отнюдь не в последний раз. Он наступил на полотенце и тщательно вытер сапоги, пока они не заблестели. Этим он заработал себе отсрочку от издевательств, но не надолго.

Ми-24 начал снижаться, и Дима увидел солдат, ползущих в грязи, словно муравьи; это новобранцы проходили начальную подготовку. Сколько их дойдет до конца? Сколько решит покончить со всем одним выстрелом — себе в голову, если не хватит сил вынести позор провала, или в особенно жестокого «деда», если ярость окажется слишком сильной? Среди солдат спецназа существовало неписаное правило: никогда не говорить о боевой подготовке. Дима с Кроллем обменялись взглядами; слова были не нужны. Каждый знал, о чем думает другой. Солдат учат работать вместе, спецназовцев — действовать в одиночку. Когда-то он думал, что это ему пригодится, что ему повезло. Но, может быть, если бы он не принадлежал к этой элите, он не превратился бы в одиночку, у него была бы настоящая жизнь. Однако думать об этом сейчас было уже поздно.

Сегодня Дима прилетел сюда не за рекрутами; ему нужны были инструкторы, самые стойкие и выносливые, самые ловкие, полные нерастраченной энергии, рвущиеся в бой парни, которым он собирался доверить простое задание — зачистку вражеского лагеря. Палев не ограничивал его в количестве солдат или снаряжения, и, само собой, это настораживало Диму. Палев был известен своей скупостью, он никогда не поручал полку то, с чем мог управиться взвод, всегда был против использования нового, дорогостоящего оружия и техники. Почему он вдруг расщедрился? Может, это его лебединая песня? Или тут что-то другое?

Дима покосился на своих спутников. Их было восемь, все — люди Палева: Барышев — ответственный за наблюдение, Бурдуковский — за транспорт, Гаврилов и Деникин, Егалин и Мазлак — ничем не примечательные подручные. Только Бурдуковский, несмотря на полноту, был похож на настоящего бойца; в его глазках-пуговках мелькало насмешливое выражение, словно он мысленно потешался над шуткой, известной ему одному. Остальные были просто тенями из «Аквариума», непривычными к дневному свету. Дима вспомнил, как подмигнула Оморова; на кого из присутствовавших в командном центре она намекала? Весь день по телевизору и радио говорили только о событиях в Иране: американцы на иракской границе объявили боевую готовность, ССО захватило контроль по меньшей мере над тремя крупными городами. И в довершение всего, на востоке зафиксированы подземные толчки. В Иране творилось черт знает что, и именно туда они собирались отправиться, чтобы с помощью маленькой армии на нескольких вертолетах похитить какого-то негодяя, торговца оружием. Что-то здесь было не так.

Они вылезли из вертолета на площадке перед главным корпусом. Диму и Кролля сразу же провели в комнату для собеседований. Три стула, один стол, графин с водой, два стакана. Все очень знакомо. Единственным свидетельством того, что советская эпоха осталась позади, служил ломтик лимона, плававший в графине.

Дверь распахнулась, и на пороге возник комендант лагеря Васлов. Его лысый череп блестел как у младенца, но на этом сходство заканчивалось. Шеи у Васлова практически не было, так что казалось, будто голова растет прямо из воротника. Глаза и рот теснились вокруг сломанного носа, словно боялись расступиться. Знаменитый стеклянный глаз неподвижно смотрел вперед. Настоящий глаз высадил афганский снайпер. По слухам, пуля так и осталась в голове Васлова — некоторые говорили, что это из-за того, что она не попросила разрешения выйти. Именно это ранение, последнее из многих, обрекло его на административную работу. Время от времени пуля (а может быть, что-то другое) вызывала у него приступы неконтролируемого гнева. Среди его жертв был секретарь, которому Васлов сломал руку, не найдя нужного документа в соответствующей папке. Хотя, с другой стороны, работа у него была нелегкой. Он жил в лагере круглый год; у него не было ни дома, ни семьи. Спецназ составлял смысл его жизни.

Васлов недовольно уставился на Диму, который продолжал сидеть. Сейчас он был просто наемником и пренебрегал военными ритуалами.

Не встречаясь с ним взглядом, Дима заговорил:

— А я думал, что тебя уже давно пристрелили.

Войдя в комнату, Васлов стиснул свои и без того едва заметные губы:

— Я бы пожал тебе руку, но она нам еще пригодится.

— Рад наконец увидеться с тобой с глазу на глаз.

Дима не смог удержаться от шутки. Когда они впервые встретились, он как раз только что ступил на белое полотенце. Васлов был его инструктором и с самого начала твердо решил превратить жизнь солдата в ад. Дима был умнее его, и они оба это знали. Васлов поставил себе целью сломать новичка. Ему так и не удалось этого сделать, но в конце концов между ними возникло нечто вроде взаимного уважения с примесью враждебности.

— Все еще выращиваешь розы?

Васлов улыбнулся, не разжимая губ, и похлопал по боковому карману своего кителя. Все знали, что он постоянно носит с собой садовый секатор. Его любимым приемом было приказать отстающему солдату раздеться перед строем, затем он начинал размахивать секатором в районе паха несчастного, добиваясь, чтобы тот обмочился от страха. У него в кабинете на видном месте красовалась стеклянная банка с какими-то предметами, весьма напоминавшими пенис. Но никому еще не удалось как следует рассмотреть, что именно там плавало.

Васлов оперся на стол и подался вперед.

— Мне кажется, у тебя много влиятельных друзей наверху, несмотря на то что тебя вышвырнули, — произнес он. На миг его глаза показались одинаковыми. — И они даже подписали приказ, по которому я должен отдать тебе своих лучших инструкторов. — Он наклонился еще ближе к Диме. — Если кто-нибудь из них вернется сюда в непригодном состоянии, ты знаешь, что будет.

— Я надел титановые трусы.

Комендант выпрямился, швырнул на стол пачку досье, развернулся и вышел. Кролль выпучил глаза, затем потянулся к папкам и начал листать их содержимое.

Телефон Димы завибрировал. Он открыл сообщение, затем показал его Кроллю. На экране замелькали снимки стен лагеря террористов.

Кролль снова выпучил глаза:

— Какого черта, кто тебе это прислал?

— Дарвиш, он живет к северу от Тебриза. Я позвонил ему сегодня утром. Попросил съездить туда, глянуть, что к чему.

Кролль взял телефон и внимательно просмотрел снимки.

— Мощные стены.

— Да, но присмотрись. Кое-где они заделаны кирпичом и бетонитом. И еще, видишь эти трещины — следы землетрясения? Эти стены можно пробить кувалдой.

Кролль поднял голову:

— Это говорит в пользу моей тактики: никакой тяжелой артиллерии. Если вломимся туда всей толпой, с шумом и стрельбой, то, скорее всего, Кафарова живым не вывезем. Поверь мне, нам не нужны все эти люди.

Их настораживало одно и то же. Дима помолчал несколько секунд, погрузившись в размышления. Кролль пошуршал бумагами.

— Ну, сколько человек тебе нужно?

— Трое, чтобы руководить подразделениями.

— Ну как хочешь, — пожал плечами Кролль.

— Нет, погоди, меняем план. Эти трое будут в команде вместе с нами, — решил Дима.

Лицо Кролля просветлело.

— Поедем на машине?

Дима поднялся и начал расхаживать по комнате, размышляя вслух:

— Сначала Ми-двадцать четыре сбросит нас в соседней долине. На борту будет две машины. Проведем разведку, получим информацию, потом перережем электропровода и только после этого вызовем поддержку. Таким образом, у нас будет возможность для маневров на случай изменений плана.

— Каких изменений?

Дима посмотрел на Кролля и мысленно обругал себя за то, что втянул друга в эту авантюру.

— Не знаю. Я просто хочу быть готовым ко всему.

Он кивнул на папки. Кролль снял трубку стоявшего на столе телефона:

— Так, мы готовы. Сначала Ленков.

В комнату вошел первый кандидат. Два метра с лишним, светлые волосы, нордическая внешность. Он даже не дошел до стола.

Дима покачал головой:

— У нас операция в Иране, а не в Финляндии.

Ленков послушно развернулся на пятках и вышел.

Кролль нахмурился:

— А может, он хороший боец.

— Ему самое место на рекламном плакате «Ваффен-СС». А нам нужно слиться с обстановкой.

— Ну, допустим. Следующий — Хассан Зирак.

— Хорошее курдское имя.

— Он шиит из Лачина.

Зирак вошел и вытянулся перед столом, глядя в стену. Он был невысокого роста, примерно метр шестьдесят пять. Изрезанное ранними морщинами лицо и кривые ноги выдавали крестьянское происхождение.

Дима обратился к нему на фарси:

— Я дам тебе четыреста риалов, если довезешь меня из Тебриза в Тегеран.

Зирак моргнул, затем ответил:

— Да я лучше нагажу на свою мать. Четыре тысячи и ночь с твоей дочерью.

Кролль улыбнулся, но Дима грозно взглянул на него и продолжал по-таджикски:

— Иранец поехал отдыхать в Африку. Как только он собрался поплавать, с дерева спрыгнула горилла и изнасиловала его. Он впал в кому на три месяца; когда он пришел в себя, в аэропорту его ждали журналисты. Один спросил, больно ли ему было. Что ответил иранец?

Зирак взглянул на свои сапоги, погладил подбородок, затем ответил:

— Он не позвонил, не написал, не прислал цветов. Конечно, мне было больно!

Дима позволил себе улыбнуться:

— Ждите снаружи.

Двое следующих не выдержали экзамена, один — из-за плохого знания языков, второго отвлекла горилла. Дима и Кролль просмотрели оставшиеся личные дела. Когда они подняли головы от бумаг, оказалось, что перед ними уже стоит следующий: Грегорин, очередной блондин. Кролль хотел было отослать его, но Дима не дал ему заговорить.

— Я не слышал, как вы вошли. Выйдите и зайдите снова.

Солдат повиновался. Дима повернулся к Кроллю:

— Ты что-нибудь слышал?

— Нет.

— Я тоже. Где вы научились так двигаться, Грегорин?

Грегорин стоял, глядя на стену позади них, без всякого выражения, словно актер, ожидающий своей роли.

— Прежде чем пойти в армию, я учился в балетном училище.

— Для «дедов» это как красная тряпка для быка. И как вы с ними справились?

— После того как я убил одного, все стало нормально.

— В драке?

Солдат встретился взглядом с Димой. Глаза у него были холодными.

— Все выглядело так, как будто он был убит в драке.

— Выглядело? И вас не отдали под трибунал?

Грегорин не отводил взгляда.

— Об этом никто не узнал.

— Но мне же вы говорите.

— Если я буду участвовать в этой операции, лучше, чтобы у нас не было секретов друг от друга.

Кролль, читавший досье Грегорина, взглянул на него:

— Впечатляет. И как вы это устроили?

— После драки этот человек попал в госпиталь. Я боялся, что он выздоровеет, поэтому пробрался в палату и вколол ему смертельную дозу морфия.

Дима взял его досье. Там тоже было много интересного. Служил в Афганистане и Боснии, работал под прикрытием в Брюсселе, внедрился в банду торговцев наркотиками в Дубае, проводил ликвидации в Доминиканской Республике. Отправлен на родину после обвинений (недоказанных) в контактах с ЦРУ во время работы в Пакистане. Дима знал, что командиры стараются держаться подальше от таких людей. Это было именно то, что нужно.

— Спасибо вам за откровенность. Подождите снаружи.

Грегорин отдал честь и беззвучно вышел.

Кролль тяжело вздохнул:

— С этим надо держать ухо востро.

Дима проигнорировал это замечание. Он думал о другом.

— Мне нужен Владимир.

— Ты же сказал, что никогда больше не будешь с ним работать.

— Я про тебя то же самое говорил. И посмотри, чем это закончилось. У тебя есть какие-нибудь серьезные возражения?

Кролль выпятил нижнюю губу:

— Да никаких. Кроме того, что он сейчас в тюрьме. За торговлю наркотиками.

— Тогда его надо вытащить.

— Палеву это может не понравиться.

— А мы ему не будем говорить. Где он сидит?

— В Бутырке.

Дима тяжело вздохнул:

— Прекрасно. Нам повезет, если он еще не помер от туберкулеза или СПИДа.

— Мы попросим Васлова отдать приказ перевести его в военную тюрьму, и пусть транспорт остановится здесь по дороге.

— Он считает, что Палев испортил ему карьеру. Теперь он получит возможность отыграться.

— Ты что, знаешь, где у каждого слабое место?

— Да, кроме своего. — Он снова вспомнил фотографии в конверте Палева.

Кролль поднялся:

— Пока я улаживаю дела с переводом, может, тебе стоит проинструктировать этих двоих?

Дима кивнул, и Кролль поднял трубку:

— Пришлите сюда Зирака и Грегорина.

Два кандидата, непохожие друг на друга, как день и ночь, вытянулись рядом. «Неплохо», — подумал Дима и пристально посмотрел каждому в глаза:

— Операция начинается прямо сейчас. Ваше первое задание заключается в следующем. Необходимо завтра на рассвете доставить сюда Владимира Камаривского. Он сидит в Бутырке. Данные о нем найдете в базе. Если окажется, что у вас к ним нет допуска, Васлов вам его даст. Меня не интересует, как именно вы это сделаете. Доставьте его ко мне.

Зирак был явно озадачен:

— Еврейский аятолла?

Владимир, латвийский еврей, стал легендарной фигурой в спецназе после того, как проник в окружение иранского Высшего руководителя.[8] Он гордился превосходным знанием Корана, и никто лучше его не разбирался в хитросплетениях иранской политики.

Дима кивнул:

— Ага, он самый.

Когда они ушли, Кролль повернулся к Диме и настороженно взглянул на него:

— Чую, ты чего-то недоговариваешь. Только не надо сейчас вилять.

— У меня просто такое чувство, что это будет моя последняя операция. Хочу, чтобы рядом были лучшие солдаты.