Русский

1

Москва, 2014

Дима открыл глаза; прошло несколько секунд, прежде чем он вспомнил, где находится и зачем он здесь. Ему сказали, что позвонить могут в любую минуту. Четвертый час ночи. Голос у Булганова был хриплым от усталости. Он сообщил время и место. Начал было объяснять, как доехать, но Дима оборвал его:

— Я знаю, где это.

— Просто сделай все как надо, ясно?

— Я всегда делаю все как надо. Поэтому ты меня и нанял.

Половина пятого утра; идиотское время для обмена чемодана денег на девчонку, но здесь решал не он.

«И запомни: ты только курьер», — говорил ему Булганов, стараясь сглотнуть ком в горле и подавить ярость.

Дима позвонил Кроллю, дал ему двадцать минут. Принял ледяной душ — заставлял себя стоять под струями воды, пока не проснулся окончательно. Вытерся, высушил волосы, оделся, выпил банку «Ред Булл». Завтрак подождет. В последний раз проверил чемодан. Деньги выглядели заманчиво: американские доллары, пять миллионов. Цены на дочек олигархов растут. Булганов хотел подсунуть похитителям фальшивку, но Дима его отговорил: никаких фокусов, иначе сделка сорвется. Это были крохи по сравнению с состоянием этого человека, но он все равно пытался торговаться. Богатеи ужасно скупы, теперь Дима знал это, особенно старики, бывшие советские чинуши. Но чеченцы назначили свою цену и не собирались ее снижать. Получив по почте вырванный ноготь, Булганов сдался.

Дима надел стеганую куртку. Бронежилет ни к чему, он только мешает двигаться, и если уж тебя захотят убить, то будут целиться в голову. Он не взял ни огнестрельного оружия, ни ножей. В обмене главное — чтобы тебе доверяли.

Дима спустился вниз и сдал пластиковую карту-ключ. Хорошенькая брюнетка, сидевшая за стойкой, не улыбнувшись, бросила взгляд на чемодан:

— Далеко уезжаете?

— Надеюсь, что нет.

— Ждем вас снова, — равнодушно произнесла она.

Еще не рассвело; улица была пуста — виднелось только несколько сугробов. Дима любил Москву, укрытую первым снегом. Снег сглаживал острые углы, скрывал грязь и мусор, а иногда и валявшихся на земле пьяниц. Но сейчас был апрель, и обледеневшие остатки снега намертво примерзли к асфальту. Они напомнили Диме длинные, извилистые укрепления, которые их заставляли возводить в военном училище. Последние этажи высоких серых зданий исчезали в тумане. Наверное, зима все-таки еще не закончилась.

Из темноты появился потрепанный «БМВ», подскакивавший на ледяных кочках, тусклые огоньки фар покачивались. Автомобиль слегка занесло, когда он затормозил перед Димой. «БМВ» походил на чудовище Франкенштейна — как будто его создали из фрагментов других расчлененных машин.

Кролль, сидевший за рулем, ухмыльнулся:

— Я подумал, что эта тачка напомнит тебе о твоей потерянной молодости.

— О чем именно?

Дима не нуждался в напоминаниях. Как только у него выдавалась свободная минута, воспоминания о старых временах начинали осаждать его. Именно поэтому он изо всех сил старался сделать так, чтобы у него не было свободного времени. Кролль вышел из машины, открыл багажник и засунул туда чемодан, пока Дима устраивался на водительском сиденье. В машине пахло кислой капустой и табаком — «Тройкой». Кролля нельзя было соблазнить «Мальборо». Он предпочитал отечественные канцерогены. Дима покосился на свалку, устроенную на заднем сиденье: спальный мешок, коробки из-под фастфуда и «Калашников». Все самое необходимое в этой жизни.

Кролль, проскользнувший в машину, заметил выражение лица Димы.

— Ты что, живешь в этом ведре?

Кролль пожал плечами:

— Она меня выгнала.

— Опять? А я уж думал, что ты взялся за ум.

— Мои предки жили в юртах: видишь, качество жизни повышается.

Дима говорил, что это кровь монголов-кочевников мешала Кроллю наладить семейную жизнь, но оба они понимали, что дело тут в другом. Просто они привыкли жить беспокойно: слишком много повидали, слишком много убивали. В спецназе их готовили ко всему, но только не к нормальному существованию.

Дима кивнул в сторону заднего сиденья:

— Ты же знаешь, Катя — девушка привередливая. Если она это увидит, то еще, чего доброго, захочет остаться с террористами.

Он нажал на газ, машина взревела, немного побуксовала в снежной каше и тронулась.

Катю Булганову похитили среди бела дня, вытащив из сверкающего лимонного «мазерати». На этой машине не хватало только объявления большими буквами: «Мой папочка — олигарх! Хватайте меня, он заплатит вам выкуп!» Телохранитель получил пулю в висок, еще не успев понять, что происходит. Один прохожий рассказывал, что похитительницей была девчонка лет пятнадцати, размахивавшая «Калашниковым». Другой описывал двоих мужчин в черном. Вот вам и свидетели. Дима не слишком сочувствовал Кате и ее отцу. Но Булганов и не нуждался в сочувствии. Ему нужно было просто получить обратно свою дочь. Он хотел вернуть ее и отомстить: «Надо дать понять этой швали: меня наколоть невозможно. И кто сможет им это объяснить лучше, чем Дима Маяковский?»

Булганов тоже служил когда-то в спецназе; он был из того поколения, что долго ждало своего часа и при Ельцине во времена вседозволенности отправилось в свободное плавание, стараясь урвать кусок пожирнее. Дима их презирал, но еще сильнее презирал тех, кто пришел им на смену, — серых, незаметных бюрократов, следивших за каждым шагом подчиненных. Кущин, его последний босс, говорил: «Ты неверно разыграл свои карты, Дима. Нужно было проявлять больше терпения».

Дима не проявлял терпения. Получив в начале восьмидесятых первое назначение — в Париж, где нужно было шпионить в студенческой среде, он обнаружил, что шеф резидентуры готовится сбежать к англичанам. Дима решил продемонстрировать инициативу, и через несколько дней труп шефа был найден в Сене. Полиция вынесла вердикт: самоубийство. Но инициатива наказуема. В высших сферах решили, что он слишком активен, поэтому Дима получил новое назначение — в Иран, обучать солдат Революционной Гвардии. В Тебризе, неподалеку от азербайджанской границы, двое его рекрутов изнасиловали дочь казахского рабочего-иммигранта. Им было всего по семнадцать лет, но жертва была на четыре года моложе. Дима поднял с коек весь отряд и заставил смотреть на наказание, хотел, чтобы они видели выражение лиц тех двух мальчишек. Два выстрела в висок. После этого в его подразделении воцарилась идеальная дисциплина. Позднее, в Афганистане, в последние месяцы оккупации, он увидел, как советский солдат расстреливает машину с французскими медсестрами. Без всякой причины — просто от местной наркоты у него поехала крыша. Дима всадил сержанту пулю в затылок, и даже после того, как тот упал, трассирующие пули еще описывали дуги в воздухе.

Возможно, если бы он проявлял больше терпения, то сейчас еще служил бы в разведке, в каком-нибудь цивилизованном месте, где пригодилось бы знание иностранных языков — награда за долгие годы верной службы, беспрекословного выполнения жестоких приказов. Может быть, ему представился бы шанс устроиться в жизни по-человечески. Но бегство Соломона в девяносто четвертом испортило Диме репутацию. Кто-то должен был за это ответить. Мог ли он предвидеть это? Тогда ему казалось, что нет. Сейчас он думал, что мог бы. Единственным оправданием ему могло служить то, что тогда он как раз бросил пить, и это была самая сложная операция за всю его карьеру.

Улицы в этот час были почти пусты, как днем во времена его детства. Теперь широкие московские проспекты, забитые импортными внедорожниками, утратили свой величественный вид. У въезда на Крымский мост образовалась пробка — старенькая «лада» врезалась в «бьюик». Дверцы машин были распахнуты, двое мужчин орали во все горло, один размахивал монтировкой. Полиции видно не было. Двое пьяных, шатаясь, брели по тротуару, прижавшись друг другу головами, как сиамские близнецы, и выпуская в ледяной воздух облачка пара. Дойдя до «БМВ», они остановились и уставились на машину. Это были люди из прошлого. Им было, наверное, лет по пятьдесят, но алкоголь и отвратительная пища состарили их раньше времени. Советские лица. Дима почувствовал некое родство с ними, и это было неприятно. Хотя вряд ли они приняли бы его за своего. Один алкаш заговорил. Голоса его не было слышно сквозь стекло, но Дима прочел по губам: «Понаехали».

Кролль постучал Диму по плечу: загорелся зеленый свет.

— Кстати, а куда мы едем?

Он ответил.

Кролль фыркнул:

— Здорово. Здешние жители уже продали стекла, так что властям пришлось заколотить окна досками.

— Это же капитализм. Теперь все сплошь и рядом предприниматели.

Кролля уже понесло.

— Вот тебе факт: в Москве больше миллиардеров, чем в любом другом городе мира. А двадцать лет назад здесь не было ни одного миллионера.

— Ага, только в этом районе ты миллиардеров не найдешь.

Они проезжали мимо одинаковых многоквартирных домов-коробок — памятников социалистическому прошлому, набитых умирающими стариками и наркоманами.

— Словно надгробия на кладбище гигантов, — произнес Кролль.

— Давай завязывай с философией; я еще не проснулся.

Они припарковались рядом с перевернутой «волгой», походившей на жука, лежащего вверх брюхом, и «мерсом» с выжженным салоном. «БМВ» хорошо вписывался в окружающую обстановку.

Они вышли из машины. Кролль открыл багажник, потянулся за чемоданом.

Дима отстранил его:

— У тебя спина больная.

Он сам вытащил чемодан с деньгами и поставил его на колесики.

— Большой чемодан.

— Большие деньги.

Дима протянул Кроллю телефон. Тот похлопал по своей наплечной кобуре, в которой покоился пистолет «Багира».

— Ты уверен, что хочешь пойти безоружным?

— Они меня наверняка обыщут. И кроме того, это произведет на них впечатление.

— А, хочешь выглядеть крутым парнем. Чего ж ты сразу не сказал?

Они переглянулись. Взгляд был знаком обоим, он словно говорил, что, возможно, они смотрят друг на друга в последний раз.

— Двадцать минут, — произнес Дима. — Если не выйду через двадцать минут, иди вытаскивай меня.

Лифт не работал, в дверях застряла помятая тележка из супермаркета. Дима сложил выдвижную ручку чемодана и подхватил его. На лестничной площадке воняло мочой. Несмотря на ранний час, было шумно: какой-то стук, голоса, ругань. Если дойдет до перестрелки, никто не услышит или просто не обратит внимания. Мимо прошел мальчишка лет десяти, с запавшей, словно вдавленной, переносицей и узким личиком, — все ясно, ребенок матери-алкоголички. Из кармана куртки торчала рукоять пистолета, на бледной руке виднелась татуировка в виде дракона. Пацан остановился, взглянул на чемодан, затем на Диму, оценивая его. «Вот вам и цветы постсоветской жизни», — подумал Дима, усомнившись в правильности решения идти безоружным. Но мальчишка с бесстрастным выражением лица скользнул прочь.

Дима постучал в железную дверь, раздался глухой металлический звук. Затем тишина. Он постучал снова. Наконец дверь приоткрылась на полметра, и в щель просунулись дула двух пистолетов — что-то вроде «добро пожаловать». Дима отошел назад, чтобы был виден чемодан. Оба человека за дверью были в трикотажных масках. Террористы отступили, пропуская Диму внутрь. В квартире царил полумрак. Горевшие на столе свечи озаряли помещение призрачным мерцанием. В теплом, затхлом воздухе висел запах жареной пищи и пота.

Один человек приставил пистолет ко лбу Димы, а второй, пониже ростом, обыскал его, сдавив гениталии. Диме пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не дать террористу пинка. Он жестко приказал себе сохранять спокойствие, попутно пытаясь оценить обстановку. Тому, что пониже, было около тридцати, левша, левая нога двигалась неловко — возможно, последствия ранения в бедро или нижнюю часть живота. Надо запомнить. Второй, высокий, прямой, почти двухметрового роста, выглядел моложе и сильнее, но наверняка питался плохо и пренебрегал тренировками. Хорошо бы увидеть лица, но работа приучила Диму оценивать человека по жестам и манере держаться. Маска — признак слабости; очередная кроха полезной информации. Пистолет, упиравшийся Диме в лоб, слегка дрожал: мало опыта.

— Хватит.

Он сразу узнал этот голос, донесшийся из полумрака, и последовавший за ним зловещий смешок. Глаза Димы уже привыкли к темноте, и теперь он как следует разглядел полупустую комнату: низкий столик, уставленный свечами, коробка из-под пиццы, три пустые банки «Балтики», пара старых пистолетов «стечкин» и несколько запасных магазинов. У стола стоял огромный низкий диван, обитый красным кожзаменителем, как будто перенесенный сюда из дешевого борделя.

— Ты постарел, Дима.

Диван скрипнул. Вацаниев поднялся на ноги, опираясь на трость. Узнать его можно было с большим трудом. Он поседел, волосы были всклокочены, на левой стороне лица виднелись следы сильных ожогов, ухо почти исчезло под блестящим синевато-багровым шрамом, доходившим до уголка рта. Чеченец выпустил трость и раскрыл объятия, растопырив узловатые пальцы. Дима шагнул вперед, позволил ему обнять себя. Вацаниев расцеловал его в обе щеки и отступил назад.

— Дай мне на тебя поглядеть. — Он ухмыльнулся, демонстрируя немногие уцелевшие зубы.

— Ты хоть бы попытался вести себя как террорист. А то воркуешь, как моя тетушка.

— Вижу, и у тебя тоже седина.

— Но у меня хотя бы зубы и уши на месте.

Вацаниев снова усмехнулся и покачал головой; черные глазки почти исчезли в складках. Диме приходилось видеть людей на разных этапах их пути от рождения к смерти. Вацаниев находился ближе к последнему. Он тяжело вздохнул, и на мгновение они снова стали товарищами, советскими солдатами, братьями по оружию в борьбе за Правое Дело.

— Да, жизнь с нами жестоко обошлась, Дима. Выпьем за старые времена? — Театральным жестом Вацаниев указал на полупустую бутылку, стоявшую на столе.

— Я завязал.

— Предатель ты после этого.

Дима взглянул направо и заметил два трупа — женщины, наполовину прикрытые ковриком. Та, у которой еще осталось лицо, была накрашена ярко и безвкусно, как кукла.

— Это еще кто?

— Прежние жильцы. За квартиру вовремя не заплатили.

Они снова вернулись в настоящее. Вацаниев отступил в сторону, и Дима заметил на диване какой-то куль.

— Позволь представить тебе нашу гостью.

Катя совершенно не походила на гламурную девушку с фотографий, которые показывали Диме. Капюшон грязной куртки почти скрывал лицо, покрытое какими-то пятнами, синяками, осунувшееся от невыносимого напряжения и усталости, с опухшими от слез глазами. Встретив ее бессмысленный взгляд, Дима ощутил непривычный прилив жалости.

— Она может стоять на ногах? Я не собираюсь нести ее по лестнице до первого этажа.

Вацаниев мельком взглянул на жертву:

— Она прекрасно ходит и разговаривает и теперь, мне кажется, немного лучше представляет, как живет большая часть человечества.

Катя посмотрела Диме в лицо, затем ее взгляд медленно переместился на дверь, находившуюся слева от дивана; потом она снова посмотрела ему в глаза. Он мысленно решил поблагодарить ее после — если это «после» наступит. Дима жестом указал на чемодан. Нужно, чтобы похитители поскорее начали считать деньги.

— К старости ты стал жадным, Вацаниев. Или это твоя пенсия?

Вацаниев пристально взглянул на деньги и задумчиво кивнул:

— Мы с тобой, Дима… Такие, как мы, не уходят на пенсию. Иначе что ты делаешь в этой богом забытой дыре среди ночи?

Они взглянули друг другу в глаза, и на долю секунды годы, разделявшие их, снова исчезли. Вацаниев протянул руку и вцепился бывшему товарищу в плечо:

— Дима, Дима! Нужно идти в ногу со временем. Мир меняется. Забудь о прошлом, даже о настоящем. Скоро произойдет нечто такое, что все изменится. Поверь мне, я точно знаю.

Он закашлялся, снова обнажив редкие зубы.

— Скоро наступит то, что американцы называют концом света, но только не в том смысле, как они его понимают. Бога там не будет, это точно. Только три буквы: С — С — О.

Они вместе служили в Иране во время войны с Ираком, были товарищами. Диме удалось вытащить Вацаниева из плена, но иракцы успели поставить клеймо ему на спине и вырвать все ногти на руках. Они поддерживали связь даже после распада советской империи, но после падения Грозного Вацаниев ушел в подполье. И вот они встретились в квартире мертвых проституток, наемник и террорист — представители двух самых популярных сегодня профессий.

Дима резко развернулся. Двое в масках подскочили на месте. Он наклонился и расстегнул молнию чемодана, затем жестом торговца на черном рынке открыл крышку; показались аккуратно уложенные пачки долларов. Булганов хотел получить все деньги обратно, но эту задачу, скорее всего, придется решать Кроллю. Террористы в масках завороженно уставились на деньги. Хорошо, еще один признак новичков. Вацаниев даже не посмотрел в сторону чемодана.

— Ты не собираешься их пересчитывать?

Это замечание, казалось, задело чеченца.

— Думаешь, я не доверяю своему старому товарищу?

— Это деньги Булганова, а не мои. На твоем месте я проверил бы каждую бумажку с обеих сторон.

Вацаниев улыбнулся и кивнул своим парням; те, опустившись на пол, начали энергично копаться в пачках денег. Это несколько разрядило атмосферу в комнате. Дима заметил багровое пятно, выползавшее из-под ковра, которым были прикрыты трупы проституток.

Чеченец-коротышка сунул пистолет в кобуру, другой положил оружие на пол слева от себя. До пистолета было меньше двух метров. Жаль, неизвестно, кто или что находится в соседней комнате, но не важно: сейчас или никогда.

— Мне надо отлить. Где здесь сортир?

Дима шагнул вперед, якобы случайно зацепился за столик, перевернул его и со всего размаху навалился на низкого бандита. Дима обеими руками схватил лежавший на полу пистолет, одной рукой нащупал курок, другой взвел затвор и, не поднимая оружия, выстрелил в высокого, попав ему в бедро. Похититель отскочил назад, и Дима смог прицелиться лучше. Переносица чеченца превратилась в кровавый цветок. Все еще лежа на полу, Дима выстрелил в пах человеку, извивавшемуся под ним, и почувствовал, как тот обмяк. Не поднимаясь с пола, Дима перекатился по открытому чемодану с деньгами в угол, подальше от двери. Оглянувшись, он заметил, что диван пуст. Вацаниев, перегнувшись через перевернутый стол, пытался тростью подтащить к себе пистолет. Дима потерял целую секунду — остатки дружеских чувств мешали ему спустить курок. Но он быстро взял себя в руки и всадил пулю в плечо Вацаниеву.

Кати нигде не было. Наверное, убежала в соседнюю комнату. Зачем? Спряталась или кто-то затащил ее туда? Долго ждать объяснений не пришлось. Она появилась в дверях с запрокинутой головой и искаженным от ужаса лицом. За ее спиной виднелось другое лицо, полускрытое капюшоном, еще более молодое. Дима сразу понял, кто это: такие же черные глаза, как у ее отца, только на совершенном личике фарфоровой куколки. Дима быстро сосчитал в уме: Нише, единственной дочери Вацаниева от последней жены, сейчас должно быть шестнадцать. У Ниши был выбор: она могла уехать с матерью в Америку, после школы поступить в Гарвард, но вместо этого оказалась здесь, втянутая в отчаянную войну своего отца. Он оглянулся на Вацаниева, лежавшего на боку; тот смотрел на свою дочь поверх кучи денег, которые ему не суждено было потратить.

Дима встретился взглядом с Нишей. Она пряталась за Катей, крепко держа пленницу за волосы одной рукой, а другой приставив к ее горлу кухонный нож. Прошло полсекунды. Диме доводилось бывать в подобной ситуации. Он стрелял в детей младше Ниши. В Северном Афганистане — в восьмилетнего мальчика, обращавшегося с «Калашниковым» так, словно оружие было продолжением его руки; в девочку, прекрасно обученную снайпершу, которую отправили убить информатора — ее собственного отца. На крыше горящего дома, когда загнал ее в угол, он предпринял последнюю попытку убедить ее перейти на другую сторону. Но она ясно дала ему понять, что эта мысль ей отвратительна, и что она готова умереть с оружием в руках.

Еще полсекунды. Сейчас у него не было выбора, не было возможности вести переговоры. Когда-то они с ее отцом были почти братьями; Дима даже качал маленькую Нишу на руках. И теперь ей оставалось надеяться лишь на то, что он уже не так метко стреляет, как прежде, что он попадет в Катю, и тогда им всем придется бежать.

Дима поднял пистолет. Почему-то это потребовало огромных усилий, как будто кто-то тянул его руку к земле. Ниша стояла чуть левее Кати, лицо ее находилось в тени жертвы. Дима выстрелил, почти не целясь, рассчитывая на то, что Ниша спрячется за свой живой щит, затем выстрелил снова, целясь левее. Пуля рикошетом попала в Нишу. Катя повалилась вперед, когда девочка отпустила ее волосы и исчезла в темноте. Он выпустил еще несколько пуль, затем, переступая через тела и мусор, подошел к Кате и помог ей подняться.

Во внезапно наступившей тишине он услышал прерывистое дыхание чеченца. Дима развернулся, собираясь прикончить его, и в этот момент из-за входной двери донесся звук шагов. Он обернулся как раз в тот момент, когда дверь слетела с петель. Показались три фигуры с автоматами: лица зачем-то намазаны черной краской, новенькие шлемы и бронежилеты, явно не бывавшие в бою. Спецподразделение из Отдела внутренней безопасности ГРУ, известное полным отсутствием профессионализма. Они замерли, пытаясь понять, что происходит. Несколько секунд все молчали.

— Вон он, — произнес Дима, указывая на Вацаниева, но не сводя взгляда со спецназовцев.

Он слышал, как возится чеченец, пытаясь подняться на ноги, слышал его хриплый шепот: «Дима, Дима, не дай им взять меня».

Один из солдат шагнул вперед и опустил оружие.

— Дмитрий Маяковский, следуйте за нами.

— Чей это приказ?

— Палева.

— Я арестован?

— Нет, у вас назначена встреча.

— А нельзя попозже? Я немного занят.

За спинами спецназовцев показался Кролль.

— Прости, не смог тебя предупредить. Можно забрать товар?

При слове «товар» один из спецназовцев уставился на кучу денег. Он толкнул локтем своего товарища, который пялился на Катю и явно думал, что им сегодня повезло, но Дима ударил его по лицу его же собственным автоматом. Второй, размышлявший о том, стоит ли променять надежную непыльную работу на чемодан долларов, дал Диме достаточно времени и получил пистолетом в пах.

Дима оглянулся на Вацаниева и кивнул. Снова посмотрел на спецназовцев, произнес:

— Одну минуту.

Затем подошел к своему бывшему товарищу и выстрелил ему в голову.