Рутея

Глава 4 Пограничье

В тот момент мне захотелось выругаться при слове «монастырь», хватало воспоминаний с прошлого раза, но я стерпел. Мы вылетели ночью втроём. Сферолёт сначала вёл один из «солдат», который уже через два часа попросился спать. К моему небольшому удивлению, Радик согласился его подменить.

Сферолёт был старинный и небольшой, первых моделей — пару раз местные им пользовались при мне, когда скрывали местоположение. Казалось, что верхний полуобруч отцепится и упадёт прямо на голову. У всех современных моделей в сферодвигатель вшит чип, подобный тому, что есть в моём виске. Он позволяет отслеживать положение сферолётов в городах и на границах, и именно поэтому синдикат старался использовать для междугородних перелётов более экзотический транспорт, вроде этого. Как им удалось сохранить эту колымагу в рабочем состоянии и спрятать от проверок, я не знал, хотя раньше часто слышал о подобных нарушениях в новостях.

Меня насторожило отсутствие вопросов про Рину. То ли Радик посчитал, что я достал импульсник где-то у парней, то ли решил, что мне можно доверять и пора носить оружие не только на показных выездах. Разговаривать на остальные темы не хотелось, и я обрадовался возможности наконец-то спокойно послушать плеер. Когда мы пролетели над последними окраинами Сереброполиса, в наушниках играла музыка серебра, и мне стало немного грустно расставаться с этим городом, потому что мне не верилось, что я вернусь обратно.

В сумме мы летели на юг четыре часа. Лобового и боковых стекол, защищающих от ветра во время рекреаций, конструкцией не предусматривалось. Уже через час я почувствовал, что начинаю простывать. Выключил плеер и попытался уснуть, но не получилось, и тогда я укутался в куртку и стал наблюдать за горизонтом.

Далеко на западе виднелся широкий рукав Перешейка, ведущий в родное и потерянное теперь Новоуралье. Тайга начала чередоваться с перелесками и туфовыми колоннами, оставшимися от извержения Великого Вулкана.

Сам вулкан уже показался на горизонте, когда забрежжил рассвет. Десятикилометровый, он стоял на обширном полуострове, там, где Пограничные горы сворачивают к Левиафановому морю и образуют нашу границу с Заповедником слева и побережьем Кеолры справа, южнее. Это был самый юго-восточный край нашей страны — самый забытый и дикий.

Всего таких крупных вулканов на Рутее было три — наш, Северный в Левиафановом море, Экваториальный, южнее Новой Персии и Южный, на острове между Бриззой и Денной. Из-за особого строения планетарной коры и геомагнитной аномалии с приборами в зоне вулканов происходило что-то непонятное. С первых годов колонизации они были объявлены «ничейными зонами», куда допускались только небольшие группы учёных.

В детстве я, как и многие, переболел повышенным интересом к теме Великих Вулканов — слишком много легенд ходило в народе, слишком много фильмов было снято про эти земли за Малое Средневековье. Больше, наверное, только про Заповедник и Южные Тундры. Потом я стал более скептичен, и лишь пропажа супруги и последующее таинственное письмо выводили меня из привычного мировосприятия.

И когда мы летели на юг, навстречу Вулкану, я вновь чувствовал, как этот юношеский романтизм просыпается снова. Словно почувствовав моё настроение, Радик оглянулся на спящего солдата и затем спросил меня:

— Ты хорошо знаешь своих предков?

— Своих — это у Антона или у Стояна? — усмехнулся я.

Вообще, разговоры о предках, первопоселенцах и генеалогии принято вести только с самыми близкими друзьями, и я немного удивился. В Малое Средневековье было много брошенных детей, многие прервали историческую нить, связывающие свой род с земными народами. Лишь жители столиц, первопоселений и древних диких деревень могли похвастаться, что знают, кто и на каком сферолёте прилетел в Рутею.

— У первого. Настоящих предков.

— Как-то в детстве бабушка рассказывала, что один прадед в двадцатом поколении был капитаном сферолёта «Екатеринбург». А другой, в девятнадцатом — главным архитектором Скомлы. Ещё была династия известных художников, один из них сменил фамилию на Этоллин, потому что жили в Этолле. Тогда была повальная мода на смену фамилий.

— Я имел в виду первопоселенцев. Капитан — это хорошо. У меня тоже, говорят, по одной ветке был капитан. Но с другой стороны были совсем другие люди.

— Преступники?

— Да, преступники, хочешь — верь, хочешь — нет.

— Но считается, что на переселение всеми директориями отбиралась лучшая часть народа? — возразил я.

— Да, считается. Самые образованные, здоровые и так далее. В соответствии с конвенцией. Но не всё так просто. Во-первых, техасцы и австралийцы с самого начала плевать хотели на эту конвенцию. Посылали поочерёдно, пару нормальных рейсов, и один с уголовниками. Именно поэтому Амирлания первая начинала почти все войны в Малое Средневековье. Наши смекнули, в чём дело, и перевезли в Бриззу, где теперь Штормополис, пару трудовых колоний, но только под самый конец переселения.

— То есть, хочешь сказать, традиции синдикатов не прерываются с самой Земли?

— Именно. Конечно, за Средневековье многое случилось. Многое потерялось, например, лексикон. Все словари древней «фени» были переведены на рутенийский. Все инструкции распространялись только в бумажном виде.

— Но зачем? — мне стало любопытно. — Зачем было привозить преступников, когда со временем всё равно появились бы свои?

— Инструмент управления обществом, лишний инструмент никогда…

Фраза оборвалась на полуслове. Сферополе выключилось, ветер ударил в лицо. Я понял, что это рекреация и привычно схватился за кресло. Секунд пять нас по инерции несло вперёд, затем мы начали падать, и только тогда до меня дошло, что двигатель нашей колымаги всё же не выдержал и отказал. Я крикнул:

— Парашюты⁈

— Они есть! Должны! — ответил Радик и обернулся на заднее сиденье. — Чёрт!

— Что за?.. — сказал голос проснувшегося солдата на заднем сиденье.

Я наклонился влево и прикинул высоту. Мы были в ста — ста пятидесяти метрах над землёй. Парашюты, центральный и боковые, сработали через секунды три, но не синхронно. Вместо того, чтобы стабилизировать вращение, нас сначала резко мотнуло вправо и закрутило. Из-за этого что-то ударилось о спинку моего кресла и вылетело из салона.

Через мгновение до меня дошло, что это был солдат. Он спал на сиденье лёжа и в момент раскрытия парашютов не был пристёгнут. Затем я посмотрел на кресло Радика.

Оно оказалось пустым.

— Помоги! — послышался его хрип из-за борта.

Радик висел, держась одной рукой за ножку кресла пилота, второй — за боковой обруч.

— Зачем отстегнулся⁈

— Хотел поймать… Раиса.

Раис. Я даже не запомнил, как зовут того парня. Но почему? Почему Радик бросился пристёгивать солдата, рискуя собственной жизнью?

Вращение стабилизировалось, но снижались мы быстро. Попытался дотянуться, чтобы перехватить его руку, но длины не хватало. Оставалось секунд пятнадцать до посадки. Я хотел его спасти, но предательская мысль закралась в мой разум. Я вспомнил, что у него может быть с собой программатор чипа в моём виске. Что, если так и нужно? Что, если Радика не нужно спасать, и это долгожданная возможность сделать меня свободным?

Но я не переступил эту грань. Я вжился в роль. Мы были спутниками, терпящими крушение в безлюдной местности. Если даже Радик, капитан синдиката, попытался спасти рядового «брата» ценой жизни, почему я не

Я протянул ещё пару секунд, после чего отстегнул ремень и, держась левой рукой, схватил Радика за запястье. Мне удалось потащить его на себя, и он перехватился второй рукой за сиденье, но остался по пояс висеть над бездной. Но понял, что все сто двадцать килограмм его веса мне не вытащить. Времени почти не оставалось.

— Прости, — успел сказать я и вернулся в кресло.

Мы упали на невысокие деревья и, застряв в кронах, на несколько секунд замерли. Боковые малые парашюты подмялись сразу, я услышал треск веток. Две пёстрые сороки с криком разлетелись в разные стороны. От касания сработал датчик приземления, на трёх углах и на днище вспучились подушки-амортизаторы. Я даже удивился, что они тут есть. Но подушки мало помогли, спустя миг днище ударилось о ствол дерева, аппарат повалило на бок, и он стал проваливаться вниз, на поверхность.

Радик заорал и отпустил кресло. Было слышно, как он с треском ломает сучья и глухо падает на землю в семи метрах ниже. Это его боком сферолёт ударился при касании о дерево. Я со сферолётом приземлился следом в метре от него. Приземление было жёстким, я ударился бедром и резко откинулся головой, стукнувшись затылком об сиденье. В глазах побелело, но я быстро пришёл в себя, вскочил и вытащил из-под заднего сиденья аптечный блок. Выпутался из обрывков осевших парашютов и, пошатываясь, вылез наружу.

Он ещё был жив. Кашлял и истекал кровью, но цеплялся за жизнь. Я разорвал куртку на его груди — бок был пробит сучком дерева и разорван, грудина продавлена, рёбра и ноги переломаны. Простенький аптечный блок не в состоянии справиться с такими повреждениями, понял я, но всё же раскрыл чемодан и включил аппарат. Чертыхнулся, старая батарея показывала всего пятую часть заряда. Была бы новая — работала бы несколько лет без подзарядки. Развернул манипуляторы, прилепил присоски, запустил сканером по раненым местам. Воткнул в ноздри трубки лёгочного вентилятора, подложил под голову какие-то вещи, чтобы он не захлебнулся.

— Дыши. Смотри на меня. Видишь?

— Да.

Пока шло сканирование, я попытался отвлечь его, чтобы не потерял сознание.

— Зачем ты полез спасать солдата?

— Потому что… сын знакомой. Она умерла. Давно было. Сейчас и я к ней… отправлюсь.

— Рановато собрался, вылезешь. Сейчас тебя заштопают, аварийный маяк сработает, прилетят…

— Нет… маяка. Выломали… Так надо.

Аппарат вколол обезболивающее, попытался наложить пару жгутов на особо страшные повреждения. Потом пискнул и выдал на экране неутешительное: «Критические повреждения. Срочная реанимация в регенерационной капсуле».

— Иди к монастырю, не пытайся бежать… они всё равно достанут, и берегись женщины, — последнее, что сказал Радик, прежде чем сознание погасло навсегда.

Пульс пропал через минут десять. Аппарат попытался запустить дефибриллятор, но от первого же разряда издохла батарея.

Пару минут я сидел молча рядом с трупом. Мне честно стало жалко этого толстяка, каким бы ни было его отношение ко мне. Я никогда не разговаривал с ним о близких и даже не знал, кому о его смерти нужно сообщить. Потом побродил по окрестностям и нашёл то, что осталось от солдата. Вернулся к месту падения, чтобы найти, чем закопать оба тела, и тут, наконец, вспомнил про программатор. Шанс был невелик, но я беспардонно пошарился по карманам куртки и нашёл чёрную коробочку.

'«Freedomless» («Бессвободность» или «Несвободство») — компания-мировой лидер по производству аппаратуры для контроля перемещений ограниченных в правах и заключённых лиц. Штаб-квартира находится в Фелпстауне, Королевство Новая Калифорния (СКА).

Компания выпускает браслеты и ошейники «Фридомсет», а также чипы «Токси Ресет» и «Нейро Ресет». (…) Аппаратный комплекс включает в себя вживляемый под кожу (обычно рядом с крупными артериями на голове) чип, отслеживающий местоположение ограничиваемого в передвижении лица, беспроводного программатора. Чип снабжён капсулой с сильнодействующим веществом или разрядным устройством. В случае выхода лица за границу разрешённой зоны происходит выброс препарата в кровь, в результате чего происходят необратимые изменения в личности или полная утрата рассудка. Точный принцип регистрации передвижений (аналогично способу регистраций перемещения сферолётов) является государственной тайной. Предположительно, могут использоваться спутники, космические тела или недокументированные функции районных станций терминальной связи.

Аппаратные комплексы, помимо системы уголовного наказания Амирлании, нашли широкое применения в рабовладельческих строях княжеств Денны, рекрутской армии Бриззской империи и различных преступных синдикатах множества государств.

(из Энциклопедии о криминалистике и работорговле)

Сказать, что меня в тот момент накрыла эйфория — значит, ничего не сказать. Я почувствовал, что сейчас получу свободу. Мне подумалось, что я готов хоть сейчас бежать в Заповедник. Включил прибор и поднёс ближе к голове. Экран ожил, начался поиск чипа, и спустя секунд десять прибор нашёл его.

Я нажал «Перепрограммировать» и почувствовал лёгкое жжение в виске. Открылось два пункта меню: «Изменить радиус активности», «Изменить время активности» и «Деактивировать». Разумеется, я нажал последний. И тут меня ждало вполне ожидаемое разочарование.

«Введите графический или звуковой пароль», — сказал мне аппарат.

Звуковой или графический пароль мог ввести только Радик. Это не цифровой код, который можно подобрать с третьей попытки, как это делают герои старинных боевиков. Я сосредоточился. Попытался вспомнить, какие движения пальцами совершал Радик, когда последний раз перепрограммировал мне чип. Нарисовал на экране кривую. «Ошибка», сказал аппарат. Я попробовал ещё и ещё раз. Бесполезно. В бессильной злобе я уже размахнулся, чтобы бросить программатор на пол, как вдруг он странно запищал. Он никогда так не пищал раньше.

Я посмотрел на экран. Там горела надпись «Попытка несанкционированного доступа. Перевод чипа в аварийный режим. До активации капсулы 47 часов 59 минут».

У меня двое суток, чтобы не превратиться в растение, понял я. Вот тебе и свобода.

Сначала я ломанулся через заросли в лес на юг, но спустя пару шагов одумался и вернулся к телам. Собрался с мыслями, включил холоднокровие.

Вокруг на десяток километров лес. Другой такой программатор может быть только у Майка Фарвоздина, который сейчас или в Средополисе, или где-нибудь вообще в Скомле. Ещё он может быть у властей — например, тюремщиков, но если я приду к ним, они могут не разобраться и попросту меня прикончить. Десяток минут ничего не решит. Я отломал подножку от сферолёта, импровизированной лопаткой срезал дёрн. Ещё раз пошарил по карманам, перетащил тела и кое-как закопал их.

В старинном сферолёте никакой нормальной системы навигации не было. Зато в кармане Майка я нашёл свёрнутую карту-терминал, а в сумке солдата — бутерброды и походный таблеточный концентрат. Решил подкрепиться перед дорогой, присел на обломок обруча и включил карту. Навигация по спутникам из-за густой листвы не работала. Технология была новой, по слухам, она вообще плохо работает в краях восточнее Дальноморска. Пока что навигационных спутников-сферолётов на геостационарной орбите очень мало, и над территорией Заповедника ни один так и не запустили.

Место монастыря Радик перед полётом отметил меткой. Я прикинул маршрут и скорость. Мы пролетели юго-восточнее перешейка, примерно на широте его южного берега, и, судя по маршруту, нам оставалось километров тридцать-сорок ещё на юг. Ломиться такой путь через лес — безумие, и за двое суток не дойти даже до монастыря. Я закрыл глаза и попытался вспомнить момент, когда мы начали падать. Вспомнил, что видел большое озеро на востоке и какую-то просеку на западе. Посмотрел ближайшие населённые пункты — в пятнадцати-двадцати километрах северо-западнее лежал шахтёрский посёлок Чёрная Серьга. Других населённых пунктов отмечено не было. Всё равно, слишком далеко. С другой стороны, в посёлке есть связь, и я успею сообщить о произошедшем Майку. О том, что о не согласится передать программатор, я даже не хотел думать.

По логике, старые дороги в этих краях должны быть, подумал я. Монастыри разных культов строились ещё до возобновления полётов сферолётов, да и связь с «большой землёй» они предпочитают поддерживать старым наземным транспортом. Обезьян и других животных очень сложно и опасно возить на сферолётах, поэтому дорога до монастыря, пусть и заброшенная, точно должна быть.

Я услышал шум в листве и поднял голову. Словно услышав мои мысли об «обезьянниках», к месту падения сферолёта подобралась стайка колобусов. Они испуганно и с любопытством разглядывали меня, и мне даже как-то посветлело на душе.

Подумав, я собрал оружие, провиант и другие вещи и решил идти не в монастырь, а на запад, до места пересечения с предполагаемой дорогой. А там — выбрать, что в итоге окажется ближе.

Я двинулся через лес. Колобусы последовали за мной, резво перепрыгивая с дерева на дерево. Это немного удивило меня, но их компания показалась вполне приятной.

Лес в этих местах отличался от леса в западной части Рутении. В отличие от суховатых ветров Новоуралья, воздух здесь был влажный, пахучий, вековые секвойи кое-где хищно обвивали плети лиан. В краях южнее перешейка циклоны из Левиафанового моря упирались в Пограничные горы. Часть из океанской воды уходила дальше, в заповедник, другая часть мощными ливнями обрушивалась в леса.

Стоило мне подумать про погоду, как я услышал отдалённые раскаты грома. Я ускорил свой шаг. Хищников я боялся во вторую очередь. С утра было достаточно холодно, чуть выше десяти градусов по водяной шкале, и я начал замерзать. Разжечь костёр, когда вокруг нет нормального укрытия, сухих дров, а разбившийся сферолёт не имел современного комплекта выживания — приключение, которое я не хотел испытать на себе. К тому же, я не знал, что может случиться с программатором, если он намокнет и потеряет сигнал от чипа.

Вскоре небо скрыли тучи. Колобусы издали стрекочущие крики и забрались повыше. Я знал, что обезьяны так просто не кричат. Остановился и постарался разглядеть, куда именно смотрят и чего испугались мои спутники.

В сорока метрах на меня смотрели две пары кошачьих глаз, под которыми виднелись две пары длинных и кривых, как сабля, клыков. Самка махайрода с детёнышем, судя по неотрывному взгляду, больше интересовалась мной, чем колобусами. И определить, боится ли она меня или видит во мне добычу, я не смог.

По спине пробежал предательский холодок, страх был больше природным, чем осознанным. Мне приходилось встречаться с хищниками в природе и раньше, но саблезубых кошек я увидел впервые. Я повернул рычаг изменения режима импульсника на прицельный огонь, но поднимать ружьё не стал. Потом вспомнил совет, что хищникам не стоит смотреть в глаза, отвёл взгляд, продолжая следить периферийным зрением, и продолжил путь.

Через десяток шагов налетел на паутину крестовика и пока снимал её с лица и одежды, остановился. Движение позади заставило меня обернуться, холодок снова побежал по спине. Детёныш куда-то исчез, а самка сократила расстояние до меня и прилегла на землю, слившись с травой. Так домашние кошки, притаившись, следят за птицей. Я вскинул импульсник и попятился назад. На лоб упала первая капля дождя. Хищница пару секунд продолжала смотреть на меня, потом заметила начинающийся дождь, приподнялась и посмотрела наверх. Повернулась, смешно, по-кошачьему замотала головой и неторопливо пошла к укрытию. С полминуты я следил за ней, потом понял, что опасность миновала.

К просеке, оказавшейся старой, заросшей травой дорогой-бетонкой, я добрался через минут сорок уже изрядно промокший. Я начал жалеть, что оделся легко и предпочитаю простую, без новомодных наворотов, одежду. Собственно, в Новоуралье и на востоке обычные куртки носило большинство городского населения. Только в столичном регионе и западе, где влияние Иаскана больше, в моду начинала входить в обиход одежда с обогревательными элементами, самоочищающиеся дышащие ткани и тому подобные технологии, известные ещё в эпоху колонизации и возрождённые после Малого Средневековья.

Никаких табличек и дорожных указателей, указывающих расстояние до монастыря и посёлка, в первом исследованном мной километре дороги не оказалось. Если они когда-то и были, то за пятьдесят лет использования сферотранспорта в этих местах вряд ли кто-либо решился их обновить. Зато навигатор в карте-терминале сработал, поймав чей-то сигнал. Помогло это слабо, устойчивую сеть для вызова всё ещё не ловило, а координаты аппарат показывал настолько неточные, что понять, какой из двух пунктов ближе, не получалось.

Поэтому я плюнул и выбрал направление наобум — направо, до посёлка. Замотал программатор в пакет в кармане, чтобы он намок меньше всего, и старался идти по краю дороги, чтобы кроны деревьев прикрывали меня от косого ливня.

Вскоре я увидел проблески света позади себя и услышал характерный шелест дождя по поверхности сферополя. Оставляя после себя душный след испарённой воды, в сотне метров над дорогой неторопливо двигался патрульный танк-сферолёт Восточной пограничной службы.

В отличие от своих южных и западных коллег, восточные пограничники летали не на лёгких патрульных машинах, а на тяжёлых пятиметровых «Панголинах». Оказавшись на земле, такой сферолёт даже с выключенным сферополем и подбитыми обручами остаётся неприступной крепостью для пехоты.

Восточные пограничники были особым родом войск, сочетавшим функции егеря, патрульного, участкового или шерифа в отдалённых приграничных секторах. Радик и капитаны синдиката считали не конкурентов из «Горных Тритонов» и даже не прокураторов, а погранцев своими главными врагами.

Меня заметили, и летающий танк начал снижаться, садиться на бетонку. Я повернулся и на миг замер, уже готовый нырнуть в чащу. Потом вспомнил, что многие танки-сферолёты оборудованы сферобайками, и уйти через лес будет не просто.

Я приготовился к досмотру. В голове возник план: я решил идти ва-банк.

Сферолёт приземлился достаточно быстро. В метре от земли сферополе погасло, и от корпуса вниз выстрелили амортизаторы с гусеничными приводами. Нижний люк открылся, и из него резво выпрыгнул худой солдат в желтой кирасе пограничника и неторопливым шагом, не обращая внимания на ливень, направился ко мне. На плече у него по-залихватски лежало мультиружьё — импульсник, совмещённый с огнестрелом и парализатором. На вид солдату было лет двадцать.

— Документики! — спросил он. — Оружие на землю! И куда направляемся?

— Стоян Сребров, — я положил импульсник на бетонку и протянул им УНИ, который мне дали в первом монастыре на Перешейке и который я носил с собой. — Направляюсь в посёлок. Мне нужна ваша помощь.

— Подвести? — погранец с вполне дружелюбным видом подошёл и считал данные из УНИ. — Подвезти мы можем. Только… какие-то подозрительные у вас данные.

— Не только подвезти. Я работал батраком в монастыре. Отрабатывал долг. Чтобы я не сбежал, сектанты вживили под кожу чип, — я указал на голову. — Сказали, что он впрыснет мне яд, если я далеко уйду.

— Яд?

Я достал из кармана свёрток с программатором.

— Да, мне удалось уйти. Я прихватил с собой вот это. Только, судя по всему, что-то напутал, и жить мне осталось пара дней.

— Ого! — у солдата прямо расширились зрачки, когда он увидел программатор. — Это же знаменитый «Токси Ресет», нам про него на курсах рассказывали. Сектанты? Вроде бы у них нормальный монастырь, всего десяток человек живёт… Погодите…

Он снял с плеча ружьё, наставив его на меня и сделал жестом коммуникатор, не то имплантированный, не то встроенный в шлем.

— Товарищ старший лейтенант, тут какой-то странный парень. Говорит, что ему вживили под кожу рабовладельческий чип. У него и программатор есть.

— Тащи его сюда! — услышал я тихий баритон из наушника.

— А что если он рванёт прямо у нас там?

— Не рванёт. Растением станет. Ты обыскал его?

— В процессе! — ответил солдат и бросился хлопать меня по карманам и водить по мне рукояткой ружья, в которой, по видимости, был встроенный сканер.

Заставил вытащить из карманов металлический нож, карту-терминал, цепь-пилку из спасательного набора, в итоге я начал злиться.

— Может, обыщите меня внутри? Мокровато, знаете ли, хотелось бы согреться.

— Пускай его внутрь! — услышал я голос в наушнике, и солдат наконец-то махнул мне рукой.

— Идёмте!

Я прихватил импульсник и скользнул через люк внутрь, проведя рукой по чешуйчатой многослойной броне, спрятанной под обручами. Меня накрыли не очень приятные воспоминания двадцатилетней давности. В похожем танке я летал в степях Югроси.

Внутри, впрочем, танк оказался немного другой планировки. В нём было чуть меньше отделений для боевых устройств и боеприпасов. Двухэтажный, с трюмом и багажным «чердаком», он спокойно мог поднимать до двадцати человек. Меня оставили в самом низу, напротив люка в «трюме», в котором обычно перевозят заключённых. Впрочем, я рад был и такому месту, чтобы присесть и расслабить уставшие за переход ноги.

Командир корабля спустился из кабины, когда задраили люк. Он оказался бородатым полным мужиком моих лет, похожим на морского пирата из старинных произведений. При этом лицо его показалось смутно знакомым.

— Старший лейтенант Той Беринг, — представился он. — Командир третьего отряда пограничной службы Серьгинского сектора Восточной субдиректории.

Я тоже представился. Той Беринг… Я вспомнил, где уже слышал эти имя и фамилию, лишь спустя минуту. Мне сказал её на ферме прокуратор в день, когда я убил Стояна Сиднеина.

Только искать его я должен был в северном Сиянь-граде, а не здесь, на три тысячи километров южнее. И работать он должен прокуратором. Я решил, что это может быть другой Той Беринг и потому не стал задавать лишние вопросы, торопить события.

Меня отсканировали.

— Покажите, что у вас там? — спросил я.

Я протянул программатор и показал на едва заметный выступ в виске.

— Чип. Вживили ещё в том месяце. Я попытался перепрограммировать его самостоятельно, но из-за этого запустился режим уничтожения.

Старлей поморщился.

— Видал я такие. Их в синдикатах используют. Очень интересно. Надо везти в Чёрную Серьгу, может, парни могут что-то сделать.

— Товарищ старший лейтенант… — вклинился в разговор солдат. — Нам рассказывали, если программа уничтожения запустилась, то отключить её может только программатор из того же набора, и то, если знать пароль… Ассимитричное шифрование.

— Помолчи, Стефан! — рявкнул командир и полез наверх. — Отведи нашего гостя в третью каюту, просуши и дай сухпаёк. Программатор оставь при нём, мало ли, что. Пока взлетим.

Оставшись один, я посмотрел на экран. Осталось сорок пять часов.