Рыцари и Дамы Беларуси. Книга 3 - 2018

СЮЖЕТ, ДОСТОЙНЫЙ ДЮМА. СТАНИСЛАВ БОГУШ-СЕСТРЕНЦЕВИЧ (1731—1826)

Можно составить целую библиотеку из пропавших книг белорусской культуры. Там окажется и продолжение «Каласоў пад сярпом тваім» Владимира Короткевича, и белорусскоязычные стихи Адама Мицкевича. Пополнила бы ту библиотеку и грамматика белорусского языка, составленная два века назад архиепископом Станиславом Богушем-Сестренцевичем. Точнее, книга называлась грамматикой языка литовского, и мнения ученых разделились: Адам Мальдис и Геннадий Кахановский верили, что под «литовским» имелся в виду белорусский, а языковед Сергей Запрудский утверждает, что автор подразумевал именно литовский язык в современном понятии, убедиться невозможно, поскольку рукопись пропала. Да и была ли? Зато персонаж в нашей истории есть, и весьма любопытный.

Наш герой родился 285 лет назад в имении Занки Волковысского уезда. Отец, стародубский стражник Ян Богуш-Сестренцевич, был кальвинистом, мать, Корнелия Одинец, — католичкой. Когда Станиславу исполнилось семь лет, отец нанял учителя — Касарина, обучавшего детей стольника Яна Канарского в соседнем имении. Когда подросли сестры Станислава, также присоединились к обучению. Мини-школа вместе со своим учителем переезжала то к одним родителям, то к другим. А в двенадцать лет нашего героя отправили учиться в Кейданский кальвинистский коллегиум, затем в Слуцкую гимназию. Публично блеснуть талантами Станиславу довелось в тринадцать лет. В июне 1745 года на похоронах ста роду бского хоружего по фамилии Волк он произнес такую проникновенную речь, что все были поражены. Присутствовавшие кальвинисты решили, что нельзя оставлять такой алмаз неограненным, и уже в августе юный Богуш-Сестренцевич был отправлен в Германию на обучение.

Ехал подросток, конечно, с радужными надеждами, снабженный спонсорскими средствами. Это его и подвело. В прусской гостинице недоросля при деньгах приметили воры. И обобрали до нитки.

Подросток растерялся. Чужбина, ни копейки в кармане... Да и, наверное, не хотелось падать кому-то в ноги, возвращаться домой нищим неудачником. Скорее всего, юноша увидел, как зазывают рекрутов, может, в той же гостинице, и решил завербоваться. Воинская служба — как раз для шляхтича. В Европе шла война за австрийское наследство. Станислав становится офицером гусарского полка. 1 декабря ему исполнилось четырнадцать, а 12-го в битве под Кассельдорфом он был ранен в руку картечью. В течение десяти дней в берлинском госпитале юного гусара подлечили и комиссовали.

А доучиваться-то надо... В Берлине отец-доминиканец Арманд, проникшись симпатией к умному юноше, устраивает Станислава в гимназию Святого Иоахима. Но литвинский тинейджер уже побывал на войне, попробовал вольной жизни. Поначалу работал старательно, осваивал языки, а затем вместе с одноклассником выучился курить трубку, пить пиво в корчме, шляться по вечеринкам. Это не помешало по окончании гимназии поступить на философский факультет университета во Франкфурте-на-Одере. Помните, как Гофман писал о буршах, вольнодумных студентах? Вот наш Станислав таким и был. Даже наделал долгов и сбежал, не закончив обучение.

27 августа 1751 года после шести лет отсутствия будущий архиепископ оказался на родине.

Какое-то время Богуш-Сестренцевич продолжает военную карьеру. Затем устраивается воспитателем детей князя Радзивилла. И здесь происходит решительный перелом в мировоззрении недавнего гусара и бурша, сына кальвиниста и католички. Есть две версии. Одна — несчастная любовь. Станислав влюбился в знатную паненку, которая поставила условие: не ответит на нежные чувства, пока претендент на руку не вернется к католической вере. Станислав условие выполнил, а красавица обещание не сдержала. Из-за разбитого сердца Богуш-Сестренцевич и решил стать священником. По другой версии, на Станислава повлиял католический иерарх Игнатий Масальский, часто гостивший у Радзивиллов. Ему понравился молодой образованный учитель, и Масальский предложил свою протекцию в случае, если тот выберет духовную стезю. Вполне возможно, что верны обе версии.

Итак, Богуш-Сестренцевич решает делать карьеру в костеле. В 1759 году вместе с воспитанниками Николаем и Ежи Радзивиллами он едет в Варшаву и вместе с ними же учится в Варшавском главном коллегиуме пиаров. В тридцать один год защищает магистерскую диссертацию «О непогрешимости папы». В том же году его покровитель Масальский становится виленским епископом. Масальский добивается для своего протеже официального прощения за то, что «был рожден отцом-некатоликом и воспитан в ереси». После этого Станислав смог принять духовный сан. И вскоре новоиспеченный ксендз начинает подниматься по ступенькам костельной иерархии, получает должность настоятеля в Гомеле, Бобруйске, а затем и в Вильно.

В мемуарах Михала Клеофаса Огинского есть упоминание о том, как он в последние годы Речи Посполитой присутствовал в Могилеве на позднем завтраке у всемогущего фаворита российской императрицы князя Потемкина. «Там былі толькі генерал-губернатар Пасек, магілёўскі арцыбіскуп Сестранцэвіч-Богуш і я... Усе астатнія — мужчыны і жанчыны першага рангу — трымаліся на пачцівай адлегласці як у салоне, так і ў суседніх апартаментах».

Сын стародубского стражника стал частью политической элиты своего времени. А обратил на себя внимание великих мира сего тем же способом: прочувствованной речью. На этот раз по поводу покушения на короля Станислава Августа Понятовского. Речь, прозвучавшая в Виленском кафедральном соборе, была отпечатана и послана королю. Понятовский пришел в восхищение и приказал перевести лестный для него текст на разные языки и разослать по королевским дворам. Так образчик ораторского искусства Богуша-Сестренцевича попал к Екатерине II. Ей пришелся по вкусу амбициозный церковник: хороший посредник между императорским двором и католическим населением присоединенных земель. Благодаря царице Богуш-Сестренцевич получил права кардинала, стал архиепископом Могилевским.

Взгляды архиепископа противоречивы: сочувствовал восстанию Костюшко, но поддерживал теорию «западнорусизма», был католическим иерархом, но противился влиянию Ватикана и не любил иезуитов. Поляки-патриоты «дух Сестренцевича», его соглашательство с Россией осуждали. А Павел I, увлекавшийся эзотерикой и тайными орденами, дал архиепископу звание командора Великого Креста Святого Иоанна Иерусалимского.

Из-за иезуитских интриг Богуш-Сестренцевич на какое-то время был выслан из Санкт-Петербурга. Но вернулся папским нунцием...

Вы знаете, этот персонаж очень напоминает Арамиса из романов Дюма.

Часто Станислав Богуш-Сестренцевич представлен как «дядя Дунина-Марцинкевича». Общность генов можно проследить. По впечатлениям от поездки в свите Григория Потемкина в Крым Богуш-Сестренцевич написал не только исследование «История Тавриды», но и драматическую поэму «Гиция в Тавриде». В Могилеве создал театр, основал типографию. Инициировал появление «Календаря белорусского». Писал стихи, пьесы... Так что племянник по материнской линии тоже неспроста стал поэтом и создателем белорусской драматургии.

«Сей же малолетний Викентий в прошлом 1819 году отправлен матерью его из Панюшкевичей в г. Санкт-Петербург на попечение римско-католических церквей бискупа Сестренцевича, оный там находится...»

Речь о восьмилетием будущем драматурге. Есть предположение, что Винцент до восемнадцатилетнего возраста в доме образованного дядюшки и воспитывался. Затем был устроен им же в минскую канцелярию. И даже после смерти дядюшки, которая последовала в 1826 году, его авторитет спасал юного бунтаря. Однажды ночью Дунин-Марцинкевич увез юную дочь своего работодателя Юзефу Барановскую и тайно с ней обвенчался. Родители невесты подали в суд, причем мать утверждала, что «выкрадальнік Марцінкевіч... з брытвай у руцэ да мяне кінуўся, кажучы, калі хто пасмее да маёй дачкі наблізіцца, кожнага зарэжу да смерці».

Истцы требовали, чтобы дело рассматривал уголовный суд, а не консистория, потому что боялись, что консистория окажется не слишком строга к родственнику покойного архиепископа. И были правы, молодому Дунину-Марцинкевичу помогли, и после трехдневного покаяния его брак с Юзефой утвердили.

Богуш-Сестренцевич писал много. «История Тавриды» состоит из шестнадцати книг. А есть еще четырехтомная «История сарматов и славян», «Исследования о происхождении русского народа», «О Западной Руси». С публикацией своих произведений автор проблем не имел... А вот с их критикой сладить не мог, хоть какое-то время возглавлял Императорскую академию наук. В 1815 году митрополит Евгений Булгарис писал знакомому: «Когда вы прочитаете сестренцевичевскую историю о скифах, то сообщите мне свое мнение. Если эта книга похожа на «Историю о Таврии», заслуженно обесславленную покойным Шлецером, то небольшое это приращение к литературе». Зориан Доленго-Ходаковский так отзывался о работах могилевского митрополита: «...Як у лесе пасля пажару, не знайшоў ані грыбка, ні адно выказванне не насыціла мяне».

Зато предпринимателем Богуш-Сестренцевич был удачливым. Ему принадлежали 800 крепостных, имения, деревни, мельницы, шинки. В Могилеве — фабрика, производящая диваны и стулья. Спиртзавод, суконная фабрика, оранжерея в Буйничах... Согласно завещанию просвещенного епископа его крепостные получили вольную. Кстати, умер он на девяносто шестом году, простудившись, пока ожидал карету ехать на бал.

Похоронен Станислав Богуш-Сестренцевич в санкт-петербургском костеле Святого Станислава, который на свои же деньги и построил.