Рыцари и Дамы Беларуси. Книга 3 - 2018

ТАЙНА КОЛЛЕЖСКОГО СОВЕТНИКА. ВИКЕНТИЙ РАВИНСКИЙ (1786—1855)

Не всегда человеку нужна известность. Иначе не было бы в истории столько анонимных талантов. Иногда автор популярного произведения еще и шифровался. Например, если текст был несовместим с его общественным статусом — как в гипотезе, что под именем простого актера Шекспира прятался аристократ. Или же если произведение могло навлечь преследования.

Эти строки знакомы еще из школьной программы. Поэма «Энеіда навыварат», пускай и неоконченная, веселила не одно поколение белорусов. И во время своего появления действительно была крамолой — на языке, которому отказывали в праве на существование, от имени крепостных крестьян...

Истории известно много травестийных «Энеид» — то бишь пародийных пересказов культовой поэмы Вергилия «Энеида». Французский писатель Поль Скаррон создал «Перелицованного Вергилия» еще в XVII веке, в XVIII австриец Блумауэр заставил Энея обличать корыстолюбивых церковников, в XIX веке в России перелицевал «Энеиду» Николай Осипов, в Польше — Фердинанд Хотомский. Популярной стала «Энеида» украинского поэта Котляревского, где Эней превратился в казацкого атамана. Пример Котляревского вдохновил создателей белорусских анонимных поэм «Энеіда навыварат» и «Тарас на Парнасе». Впрочем, почему анонимных? «Тарас на Парнасе» уже издается под именем автора — Константин Вереницын. Да и «Энеіда навыварат» имеет практически утвержденного автора — Викентия Равинского. Оба имени открыл известный белорусский литературовед Геннадий Киселев.

Впрочем, имя Викентия Равинского (или Ровинского в другом написании) в связи с поэмой упоминалось еще в XIX веке... Главный вопрос — поэма чисто белорусская, а Равинский со Смоленщины, то есть как бы из России. Но это нестыковка только для тех, кто не знает, что в XIX веке в западных областях Смоленщины крестьяне, как и их предки, разговаривали на белорусском языке. По мнению исследователей, «северо-восточный (полоцко-витебский) диалект белорусского языка и смоленский диалект составляли единое целое белорусского северо-восточного типа». И само имение Равинских в прежние века находилось на территории Великого Княжества Литовского. Когда Киселев начал свои расследования, обнаружил грамоты польских королей Владислава IV и Яна Казимира, которыми Равинским жаловались поместья в Дорогобужском уезде «за рыцарские заслуги, отвагу и постоянную верность во всех невзгодах».

Итак, кто же такой был Викентий Равинский?

Его родители, дворяне из сельца Манино, были небогаты. Матери Равинского Феодосье Семеновне принадлежало четыре двора. Отец был секунд-майором, и Викентию была предназначена военная служба. Уже 31 октября 1800 года, в четырнадцать лет, он поступил унтер-офицером в Брянский мушкетерский полк.

Начинались наполеоновские войны. Как замечает Киселев, писари не успевали заполнять формулярный список молодого офицера. Участвовал в битвах против французов в 1805 году в передовом корпусе под командованием Кутузова, воевал в Галиции, Силезии, Моравии, Австрии. Под началом Багратиона участвовал в битвах под Аустерлицем и Прейсиш-Эйлау. А после битвы при Шенграбене, где «храбро открывал сам себе путь сквозь неприятельские колонны», получил «в воздаяние отличной храбрости» орден Святой Анны.

В перерывах между походами, с апреля 1808 по май 1809 года, Викентий Равинский жил в Петербурге, куда был направлен «для узнания порядка службы». Как раз в это время там находился Котляревский. Встречались ли поэты, неизвестно, но в северной столице тогда зачитывались украинской «Энеидой».

Самое большое испытание молодому офицеру принесла, конечно, война 1812 года. В составе 6-го пехотного корпуса 1-й армии под командованием Дмитрия Дохтурова Равинский участвовал в боях на территории Беларуси. Лида, Гольшаны, Сморгонь, Михалишки... Храброго офицера заметил командующий и сделал своим старшим адъютантом. Это место отнюдь не было синекурой — Дохтуров отличался храбростью, всегда лез в пекло и сам говорил, что при нем находиться опасно.

Бои за Смоленск шли два дня. Город бомбардировали 150 французских пушек. Дохтуров послал за помощью к Барклаю де Толли, тот вместе со свежей дивизией прислал сообщение: «От вашего мужества зависит сохранение всей армии». И французы были отбиты.

Равинский прошел главные сражения той войны, не однажды был награжден. С победным войском вступил в Париж...

Казалось бы, все должно быть хорошо. Отгремели пушки, дождь размыл угли пожарищ. Равинский — тридцатилетний полковник в отставке, герой. А поскольку еще и красавец, весельчак с пышной шевелюрой, покорил сердце местной богатой невесты — Прасковьи Яковлевны Римской-Корсаковой.

Михаил Глинка, писатель со Смоленщины, упоминает: «Зимой с 1827 по 1828 год приехал к нам зять Корсака — Равинский; он в молодости был человек веселый, остроумный и любил смешить разными затейливыми выходками, причем сохранял всегда серьезный вид».

Дети рождались один за другим — всего их было десять: четверо сыновей и шесть дочерей. Викентий Павлович поступил на гражданскую службу. Работал инспектором питейных сборов Оренбургской области. Возможно, в канцелярии оренбургского губернатора он встречался с сосланным за дело филоматов поэтом Яном Чечотом, другом Мицкевича. Затем Равинский управлял удельной конторой в Пензе, потом — в Костроме. Активного чиновника направляли в те конторы навести порядок, ибо служащие проворовались. Боевой офицер лучше других мог прищучить воров.

Мирно жить не получалось. Не зря именно после войны вспыхнуло восстание декабристов. Молодые люди, пройдя сражения, наблюдая мужество простых людей, низведенных до состояния рабов, пожив в Европе, не могли остаться прежними. Свобода, равенство, братство... «Бациллы» революции проникали в умы и сердца. Нет доказательств, что Равинский был связан с декабристами. Но, по свидетельству внука, занимался самообразованием, будучи в Европе, в совершенстве овладел французским и немецким языками.

В 1833 году пришла очередь Равинского получить от своего департамента знак отличия беспорочной службы. Таковой давали всем чиновникам. Но Равинскому в награде отказали. Герою войны, прослужившему 16 лет в армии, объяснили это тем, что дела полков, где он служил, отбиты французами. И «сия служба ваша осталась необъясненною, почему оная на основании параграфа 21 дополнительных постановлений о знаке отличия беспорочной службы из выслуги лет исключается, и за сим всей службы вашей по 1 марта 1833 года считается только 6 лет 10 месяцев и 6 дней, то вы и не включены в число чиновников удельного ведомства».

Викентий Равинский почувствовал себя оскорбленным и уволился. Хотел вернуть воинское звание полковника, но его оставили при гражданском чине коллежского советника.

Именно после окончательной отставки, в деревне, и занялся Равинский литературой. Есть свидетельства, что, кроме «Энеіды навыварат», сочинил стихотворную комедию «Брак поневоле», сатиру на аракчеевщину «Великий муж субординации», стихи, «рассуждения на исторические темы».

Равинский прожил более шестидесяти лет, провел последние годы в основном в имении жены неподалеку от Смоленска. С уважением и вниманием относился к нуждам простых людей. Как замечал внук Константин: «Чтобы написать это произведение, нужно было не только обладать способностью к стихосложению, но следовало изучить язык, образ жизни и привычки нашего крестьянина-белоруса... Говорят, крестьяне, которым он читал свою «Энеиду», помирали со смеху и удивлялись, как это барин знает так хорошо их язык и жизнь». Равинский не собирался публиковать крамольное творение и не желал славы. Тем не менее поэма расходилась в списках и попала на страницы журнала «Маяк», где ее отметил известный языковед Шафарик. Но автор и не думал выскакивать с заявлением: это, мол, я написал! Напротив, хранил молчание.

Ходила поэма и по Беларуси. Например, ею зачитывались в витебском кружке любителей белорусского слова. В результате многочисленных переписываний имя настоящего автора затерялось.

Все дети Викентия Равинского были талантливы. Сын Константин в деревенской лаборатории получил алюминий — металл будущего; Владимир был учителем у путешественника Пржевальского... Потомки автора «Энеіды навыварат» здравствуют по сей день. Впрочем, некоторые литературоведы до сих пор его авторство подвергают сомнению.