Рыцарь без позывного III

Глава 13: Фиолетовое чудо.

Старая кирпичная печь ритмично потрескивала, освещая вымершую избушку опустошенного хутора тусклым алым светом. Похоже, сумпурням знакомо чувство мести и вернувшись после нашего ухода, они от души порезвились в заброшенных домах, раздолбав все, что к полу не прибито. Может живых искали, а может гвозди собирали — самодельные палицы ведь надо из чего-то сооружать?

Одно хорошо — волчары с ответственностью подошли к званию «санитаров леса» и «прибрали» все трупы. Как людей, так и собственных собратьев. И если про судьбы тел отравленных женщин и дезертиров ничего не понятно, то относительно свежие следы крови на сугробах возле поленницы и куски истерзанных шкур подсказывают, что каннибализм Бобикам не чужд.

Из-за разбитых ставней и криво вставленной в проем двери, печка не могла отопить избушку целиком, и тепла хватало лишь на небольшой пятачок, большую часть из которого занимали салазки с блондином. Склонившись над замотанным в шкуры авантюристом, его напарницы заботливо ворковали, отпаивая раненного пряной похлебкой с разведенным порошком из водорослей.

Настоящая еда закончилась еще три дня назад и учитывая обстоятельства, нам еще сильно повезло, раз мы смогли добраться до хутора хотя бы за неделю. Всему виной долбаные метели, короткие дни и переломанные ноги.

Провиант кончился не потому, что мы такие тупые и не догадались как следует обшмонать закрома «курорта» перед уходом, а потому, что впятером да с лежачим раненным много на себе не упрешь. Тут бы с водорослями управиться. Хорошо еще, что у крестьян, перепуганных известием о «смерти» демона и моей хмурой рожей, удалось найти несколько склянок с маковой бормотухой для раненного — хоть от боли не вопит и то спасибо.

Вон, даже лыбится, засранец, с рыжей флиртует, то и дело пытаясь облизать ее палец вместо ложки. Ну, или он просто в край обдолбанный.

Ушастая отвлеклась от медицинского осмотра и, накрыв дубленой шкурой стиснутые шинами ноги, приблизилась к сваленным в углу мешкам. Городским мешкам.

— Куда грабли тянешь? Вернись на место!

— Куда надо! Не видишь — он ослаб! От одного половника с твоих сокровищ не убудет! — не обращая внимания на приказ, девчушка развязала большой серый мешок и опустила в него пустую кастрюльку.

Протяжно вздохнув, я оторвался вытряхивания личинок из промерзшей коры трухлявого полена и приблизился к авантюристке:

— Тебе что сказано? Он свою порцию уже получил.

— Да катись ты... Ай! — кошачий бунт оборвался пронзительным писком.

Хватившись за меховой воротник, я рванул сердобольную девчонку от мешков.

По примитивному настилу темной избушки зазвенела медная кастрюлька, оставляя после себя целые россыпи серого порошка. Скрипнув зубами, я впечатал трепыхающуюся идиотку в холодную стену:

— Еще раз, тварь хвостатая, еще хоть раз к водорослям подойдешь — я тебя саму в котелке сварю!

— Пусти ее, выродок!

Нацеленный арбалет и решительный блеск красивых глаз веснушчатой авантюристки не оставляли особого выбора. Плюнув на пол, я поставил кошатину на ноги.

— Так-то лучше! А теперь — в сторону!!! Или я...

— В жопу с горя поцелуешь? Ну грохнешь меня — раненного кто по снегу потащит? Или ты мешки бросишь?

— Нужно будет — бросим! — взвизгнула серая кошатина, больно стукнув меня сапожком под колено.

— Какие молодцы! Настоящие авантюристы друзей не бросают, да? Сейчас разрыдаюсь от умиления... Дозвольте полюбопытствовать, а горожане остаток зимы что жрать будут? Титьками кормить станете или вашим офигенным благородством? Мне в сотый раз объяснить, нахрена нужны эти водоросли?

— Да не претендует никто на твою славу, болван! — фыркнула ушастая, раздраженно играя хвостом. — Ну распотрошим мы один мешок, что с того?! Тут их шесть! У тебя как с арифметикой?! Считать способен, дикарь северный?!

Славу, блин... Ничего тупее она и сказать не могла.

— Арифметика? Давай в считалочки поиграем... Каждая кастрюлька — один младенец не доживший до весны. Три кастрюльки — женщина. Четыре — мужчина, а пять... Что рожу кривишь, нравится такая арифметика? — я ткнул пальцем на рассыпанный по полу серый порошок. — Поди, гордишься собой?

Раздраженно клацнув зубами, рыжая опустила арбалет. В их компашке дегенератов, она все еще оставалась самой сообразительной. Чего не скажешь о ушастой...

— Да как ты смеешь попрекать?! Я для себя беру?! Что еще мне остается, когда ты, выродок титулованный, не позволяешь даже поделиться своей порцией!

Не только не позволяю, но еще и сплю на этих мешках, чтобы никого ночью на перекус не пробило.

— Очень щедро, конечно, но... Отдашь ему свою пайку — мешки кто тащить станет, когда ты ослабнешь? Отсюда до города четыре дня идти, а с таким грузом да по свежим сугробам — все десять. Сможешь неделю на пустом кипятке продержаться? Что-то сомневаюсь.

— Смогу! Нужно будет, смогу! Думаешь, я не понимаю, что ты всего-навсего мстишь за унижение?! За свою дурацкую рыцарскую честь?! Что смерти ему желаешь?! Мерзавец! Ублюдок! Ненавижу!!!

Заревев белугой, девчонка снова пнула меня под колено и выбежала из избушки, едва не сшибив с ног Гену, вернувшегося с дровами. Поглядев на недоуменного оруженосца и серый хвост, исчезающий в вечерней мгле, я пожал плечами:

— Может и желаю... Да только не ему.

Чтобы все это дерьмо наконец закончилось и мне больше никогда не пришлось творить всякую дичь ради «общего дела».

Игнорируя раздраженный взгляд пацана, принявшегося подкидывать дрова в печку и шушукаться с рыжей, я вернулся к промерзшему полену и личинкам насекомых. Мерзость конечно, но белок есть белок. В командировках и не такую дрянь жрать приходилось.

В одном кошатина права — я действительно тот еще говнюк. И даже не потому, что считаю блондина обузой, которая ставит всю операцию под угрозу срыва. Это понимают и остальные, пусть и отрицают что есть сил.

Моя проблема в другом — за всю неделю я так и не смог его убить. Каждую ночь ворочаюсь на мешках, готовясь придушить парня шкурой или накачать маковой бормотухой до передоза, но каждый раз не решаюсь, вызывая разочарованный блеск фиолетовых глаз в темноте.

Но и без кислой мины Киары и так все ясно — хреновый я командир. Совсем нюх утратил. Раньше без промедления действовал а теперь... Постарел, что ли? Ведь с самого начала было понятно — нельзя брать Калеба с собой. Он под любым предлогом должен остаться в той деревне, «потеряться» где-то по дороге или внезапно помереть от «сердечного приступа».

Жестоко или нет, но на кону жизнь города. Если не всего целого, то минимум половины. Стоит ли жизнь одного бесполезного дурака такого риска? Ответ очевиден и закономерен. Но треск статики каждый раз останавливает, не позволяя совершить необходимое и повторить свои старые «подвиги» в новом мире.

Долбанный чистоплюй.

— Сир. — непривычно холодный голос Гены вырвал меня из круговорота самобичевания.

Усевшись на лавку, на которой когда-то покоились тела дезертиров, он принялся буравить меня непривычно решительным взглядом. Походу пацан уже немного привык к моей манере общения и начал позволять себе чуть большее, нежели «да, сир!» и «постараюсь, сир!».

— Не смею судить вас, сир, однако вынужден заметить — ваш благородный титул не терпит пренебрежения жизнями невинных.

— Это каких? Тех, что с голода помрут или тех, у кого ноги не в ту сторону смотрят?

Пацан тяжко вздохнул и принялся помогать выискивать личинки в поленьях.

— Вы правы, сир. Утопая в пламени сострадания — легко позабыть о горькой истине. Я признаю, что не способен в полной мере осознать бремя вашей ответственности. Зато могу отметить ваше неподобающее поведение! Вы теперь рыцарь! Вы обязаны соответствовать! Когда вы уже оставите свои низменные замашки позади и...

— Чего-чего я там оставлю?

— Рыцарские добродетели! Вы должны соответствовать своему титулу!

— Гена, ты хоть знаешь, кто такие рыцари? Дядьку своего позабыл? И одного и второго?

— Один недостойный поступок не обеляет другого, сир! Из-за червивого плода яблони не рубят! Рыцарь может сподобиться на тяжелый поступок, но свершит его как рыцарь, а не как разбойник! Без пренебрежения слабыми! Особенно — девушками! Вы не имеете права позорить свой титул!

Вот же мелкий... Философствовать вздумал. Судя по примитивности измышлений — с Аллерии пример берет, поганец.

— Титулы, благородство... Чушь собачья. Твои «рыцари» самые натуральные гопники. Просто отмытые и витиевато выражающиеся.

Престолонаследие, законы, традиции — фигня из-под коня. Предки всех этих Грисби и Мюратов начинали с банального крышевания и рэкета «своих» да грабежа «чужих». Самые сильные и жестокие процветали, слабые пахали, обеспечивая своими горбами чужие амбиции. Потихоньку не особо почетные звания древних братков заменялись на более благозвучные, пока наконец не появились всякие лорды и леди. Право сильного преобразилось во всякие мутные схемы, типа феодальной земли, военных податей или торговых пошлин. Но суть не изменилась — дои покорных, щеми слабых, роднись с сильными. Не люди, а волки натуральные.

И ни один, даже самый красивый и высокий титул этого не изменит. А рыцари это всего лишь низшее звено этой колхозной мафии. Силовое крыло.

Короче, ништяки поднимаются наверх — говно стекает вниз. Классика.

— Может вы и правы сир... — вздохнул несчастный оруженосец, сгребая немногочисленных личинок в кастрюльку и задумчиво оглядывая плохо заделанные ставни. — Да только я не им присягнул, а вам. Не тому, кто изображает недостойное достойным, а тому, кто прячет благородное за низменным. Когда вы уже осознаете, что нет ничего дурного в добавлении меда в горькое вино...

Едва приставленная дверь сдвинулась и в избушку вернулась заплаканная кошатина, как пацан едва заметно толкнул меня в плечо и, подхватив один из спальников, принялся вешать его на пустое окно. Само собой, нифига не получалось.

Оценив заинтересованные взгляды авантюристок, и напряженное кряхтение оруженосца я закатил глаза. Вот же интриган малолетний...

Фыркнув, я смешал насекомых с порошком, что просыпала ушастая и, сунув кастрюльку рыжей, повернулся к ломающему комедию оруженосцу:

— Нафига ты спальники мучаешь? Воды на какую-нибудь тряпку налей, чудила.

— Сир? Вы знаете, что нужно делать? — как ни в чем ни бывало осведомился пацан, уже не раз видевший этот трюк в моем исполнении.

Доски-то на окнах салона не сразу появились... Устроил тут театр, блин. Уж не фиолетовая ли надоумила?

— Посиркай мне еще! Намочи какое-нибудь одеяло да на окно повесь. Оно заледенеет и больше поддувать не будет. Да дай уже сюда! Иди пока печку пожарче растопи да раненного покорми. Всему учить надо... А вы чего расселись?! А ну марш лед с колодца набирать! Бинты сами себя не прокипятят!

Неуверенно переглянувшись, авантюристки послушно подхватили старый крестьянский казан и заспешили на улицу. Поглядев на заряженный арбалет, оставшийся в углу и самодовольный взгляд оруженосца, я не сдержал протяжного стона. Сопля соплей, а поучает... И самое раздражающее, прав оказывается. Засранец!

Виной тому голодный желудок, беспокойное бормотание блондина или храп веснушчатой авантюристки, но сон решительно не шел. Повинуясь полузабытой привычке, я вышел из теплой избушки в холодную темень и похлопал себя по рукаву, в поисках кармана с сигаретами.

Собственный разочарованный вздох прозвучал в унисон с чьим-то чужим. Проморгавшись и чуть привыкнув к темноте, я обнаружил узкое пальтишко, склонившееся на колодке во дворе избушки. Устав шарахаться весь вечер по округе, Киара сидела на пеньке и задумчиво выводила заковыристые узоры палочкой на снегу.

Перед остальными она все еще играла роль «простой девчонки», но делала это с куда меньшей охотой чем прежде. С каждым новым днем она становилась все молчаливее и все чаще отлучалась от группы, бродя меж деревьев с задумчивым выражением.

Такое ощущение, что встреча с потусторонним далась ей нелегко. То ли дело в самом демоне, то ли в его «родителях», одного из которых ей пришлось самостоятельно убить.

Она не особо спешила делиться объяснениями, но, насколько я понял — недостаточно было просто убить тех двоих. Нужно было заставить их самих искренне возжелать смерти. Не только своей, но и собственного «чудом воскресшего ребенка». Решительно непонятно, как ведьме удалось провернуть такое в столь короткий срок, но, подозреваю, магия тут не при делах.

Подойдя поближе и рассмотрев рисунок, я пожал плечами:

— Чего не внутри-то?

— На диете. — даже не вздрогнув отмахнулась ведьма, не прекращая рисовать странные домики на снегу.

Грубая кривая веточка в изящных пальцах творила настоящие чудеса, изображая картину причудливой деревни на фоне огромного вулкана. Точность исполнения и многочисленные детали, типа пагоды вместо обычных крыш намекали, что это не просто рисунок.

— По дому скучаешь?

Фиолетовая встрепенулась и уставилась на меня с подозрительным прищуром.

— Просто угадал... — застегнув стеганку, я присел на замерзшую поилку для скота напротив картины.

Киара неуверенно пожевала губу, будто борясь с каким-то соблазном. Наконец, здравый смысл победил сиюминутный порыв и палочка быстро утонула в снегу, бесповоротно портя красивую картину:

— Как постановка прошла? Зрительницы аплодировали? К устам сахарным припадали, породниться предлагали?

Все-таки она надоумила...

— Не особо. Пытались в жопу засосать, но я Геной прикрылся... К чему этот цирк был? С чего вдруг решила помочь наладить отношения с личным составом?

— С того, что яд принято подмешивать в сладкие пироги, а не гнилую рыбу. Теперь эти мошки тебя не заподозрят. Во всяком случае, не сразу...

— Чего?

Ведьма раздраженно закатила глаза:

— Хватит риторики — ты уже догадался. Убей его, и твой долг будет исполнен.

Плотоядная ухмылка на бледном лице показалась неестественно вымученной. На закономерный вопрос «а нахрена тебе это?» Киара ответила пространным уроком биологии:

— Знаешь, кто самый эффективный хищник? Комар. Мелкая назойливая мошка. В отличие от волка или ястреба, он не убивает свою добычу, а кормится ею всю свою никчемную жизнь. Очень рационально, но невероятно скучно, не находишь?

— Дай угадаю, тебе надоело быть комаром?

— В точку... — глаза плотоядно заблестели в ночи. — Я притомилась облизывать клыки, глядя на витрину. Хочу наконец угостится чего-то настоящего.

— Так ты все-таки какой-то демон? Тоже смертью кормишься или типа того?

При слове «демон» красивое лицо исказила злобная гримаса, но она быстро взяла себя в руки:

— В той же степени, что и ты — навозный жук. Кормишься пшеницей взращенной на удобрениях.

Не знаю, что она за «покемон», но все-таки потусторонние силы тут, похоже, не при делах. Слишком уж по-человечески себя ведет — ни в какое сравнение с той аномальной сранью в сарае.

— Нихрена не понял, если честно. Почему ты сама его не убьешь, раз тебе так жрать охота?

Киара опять закатила глаза:

— Объясняю еще раз — смерть и боль не более чем дрожжи для хлеба. Бестелесное насекомое, подобное той озерной твари с животным восторгом довольствовалось тестом, но утонченной леди не пристало вкушать столь примитивные блюда. Леди заслуживает торт от настоящего мастера...

— Я че, похож на пекаря?

— А разве нет? Твои булочки уж очень хороши... — кокетливая улыбка едва не заставила меня перекреститься. — Скажем так, я нахожу твое гипертрофированное человеколюбие весьма аппетитным.

Вон оно что...

Я вспомнил странный взгляд детских глаз. Забивая гвозди в бочки, демон пялился на меня, будто моя реакция на происходящее занимала его куда больше, нежели кровь и боль. И чем громче хрипела рация в моей голове, тем отчетливее на детском лице проступали судороги садистского экстаза.

Чертовы извращенцы!

— А если я откажусь?

— Умрешь. — заливистый девичий смех разнесся по безмолвному двору. — Мне нравится делать твой выбор проще! Ты правда хочешь чтобы я тебя убеждала? Притвориться, будто это не самый лучший исход для тебя? Будто ты не рад, что кто-то другой взял решение на себя?

— Угу, сектор «приз» на барабане...

Оставаться в долгу у такой твари довольно чревато. Блондин срывает всю операцию, и я которую ночь тщетно пытаюсь решиться на неизбежное. Все равно он уже вряд ли когда-нибудь сможет ходить. Маловероятно, что он вообще выживет. Он погиб еще в сарае и нужно лишь довершить начатое. Избавить его от страданий и всех нас от проблем.

Каждый солдат знает, что жизнь одного не стоит жизней сотен. Идеальный вариант, как ни крути.

— Ну так... — Киара принялась закручивать лавандовые локоны на палец. — Что ты выбираешь?

— Я выбираю «хрен на воротник» и чтобы по всей твоей морде.

— Да-а-а? Как благородно! А как же город? Как же все те голодные детские ротики и наполненные слезками глазки, которыми ты так эффектно стращаешь наивных курочек?

Ну, в чем-то фиолетовая права — она и впрямь сделала мой выбор куда проще.

— А никак. В хрен мне ты мне не тарахтела. Ты и твои наивные манипуляции!

Зародившееся неверие в фиолетовых глазах быстро достигло пика, извергаясь потоками гнева:

— Не шути со мной! У нас сделка! Ты обязан мне жизнью!

— Своей, а не чужой.

Ведьма спрыгнула с колодки и с ужасающей легкостью притянула меня за воротник, злобно заглядывая в самую душу. В руку легла рукоять ржавой чесалки. Она может быть самой сильной тварью на свете, но я помню, как она порезала палец о мой меч. А как говорится — если хрень кровоточит — ее можно убить. Или хотя бы подрезать на память.

— Либо он, либо ты... — лед в певучем голосе больно впивался в уши. — Так или иначе, я получу свое.

— А как же диета? Разжиреть не боишься?

Примитивная острота отозвалась хороводом противоречивых эмоций на утонченном лице. На мгновение в лавандовых глазах вспыхнул неподдельный страх. Такое чувство, будто я опять угадал... И очень точно.

Закусив губу, она отпустила стеганку и гневно вдарила сапожком по колодке. Тяжелый пень обиженно скрипнул и покатился по двору, оставляя после себя тропинку идеально утрамбованного снега.

— Почему? Что такого в этом рубеже? Ты ведь уже переступал его не раз — что изменилось?

— Ты ведь знаешь, кто я на самом деле?

Ведьма неопределенно дернула плечиками, не желая озвучивать очевидное.

— Откуда?

— Скажем — я люблю читать...

— Ну тогда читай по губам — мне надоело! Задолбало творить бесконечную херню ради каких-то мутных целей!

— О! — садистская моська перекосилась в саркастической ухмылке. — А как же необходимость? Куда подевались твои любимые высшие цели и благие намерения? Где тот человек, оставивший целую деревню на растерзание зверям ради трех ничтожеств?

Опять арифметика... Надоела!

— Необходимость? Имел я твою необходимость в ейную жирную жопу! Эту херню для лейтенантов придумали, чтобы по ночам спать могли! А я человек!

Или пытаюсь им стать.

В конце-концов, может поэтому я здесь и оказался? Второй шанс, вся фигня? Бред полный, но меня искренне утомило повторять одни и те же ошибки, в надежде что уж в этот-то раз все будет иначе. Я может и контуженный на всю башку, но не идиот! Хватит с меня оправданий и игр в холодный расчет. Устал уже считать ненормальное нормальным, а неположенное положенным.

Пора завязывать с «трудными решенияи» и «необходимым злом». У меня и так уже фляга свистит, что твой паровоз... Может поэтому мы с дедом и поладили? Нет, правда, пора завязывать. Устал жертвовать одними ради других — хватит. Жертвовалка отсохнет.

Если город не готов рисковать ради тех, кто рискует за него — катится он нахрен. Вместе с деревней, что отдает пришлых на растерзание неведомой хрени.

Кошатина права, я и правда хреновый арифметик и нечего притворяться.

— Я просто чувствую, как глупею с каждым новым днем в твоей компании... Большего сумасбродства и ждать не стоило.

Моя сумбурная и косноязычная речь щедро сдобренная матом, нашла неожиданный отклик в душе лавандовой ведьмы. Лиловые глаза недоверчиво блестели, словно выискивая неискренность, а белые зубы отчаянно жевали алые губы. Скрестив руки на груди, Киара ритмично хрустела снегом по двору, всем видом демонстрируя крайнюю степень озабоченности.

Наконец, с вымученным вздохом, она остановилась:

— Утомляешь. У тебя поистине преступный талант, возводить глупость в подвиг, и превращать бессмыслицу в откровения... Две недели, а я уже отупела до неприличия. Ты инфицирован! Твое безумие заразно...

— Ты не первая, кто говорит подобное...

— Молись своему далекому богу, чтобы не последняя! — задиристо отпихнув меня с дороги, девушка ринулась прочь со двора.

— Куда собралась?

— Проветрится! И только попробуй увязаться за мной, безумное животное...

Стройная фигура быстро растворилась во тьме ночного хутора. Вернется ли она? И если да, к худу это или к добру?

Покачав головой и ощутив очередной голодный спазм, я вернулся в теплую избушку с заледенелыми тряпками на окнах. Боятся и переживать уже откровенно надоело.

Утро наступило вместе с пугающе притягательным ароматом резанувшим по ноздрям и болезненной резью в желудке. Вскочив с мешков с водорослями, я с ужасом уставился на фиолетовую головку, склонившуюся над салазками с искалеченным блондином.

Мощный поток нецензурной брани вместе с клятвенными обещаниями порвать колдовскую жопу на британский флаг, если с блондина хоть волосок упадет, оборвался резким кашлем и ошарашенными взглядами остальных. Оторвавшись от своих тарелок с чем-то аппетитным, авантюристки удивленно уставились на меня.

— Сир... Вам кошмар приснился? — возникший рядом Гена заботливо сунул мне деревянную миску с чем-то подозрительно аппетитным.

Мясо, что ли?

— Киара нашла недоеденную тушу загнанного волками оленя! — пояснила кошатина, урча от восторга и с жадностью вгрызаясь в темное волокнистое мясо. — Ну не чудо ли она?!

Оторвавшись от кормления обдолбанного блондина с ложечки, ведьма мило улыбнулась и притворно покраснела, заявив, что ей «просто повезло».

Дождавшись, когда Киара отлипнет от раненного и подойдет к печи, чтобы положить добавки, я осторожно приблизился:

— Слышь, а этот «олень» раньше не разговаривал?

— Только скулил и тявкал... Почти как ты, но не так раздражающе. — снова наполнив миску из кастрюли она наградила меня недовольным взглядом. — Ты дважды передо мной в долгу. Не думай, что отделаешь легко.

— А как же все эти угрозы, мол, «умрешь» и все такое?

Попробовав мясо я отметил, что Бобики на удивление вкусные. Во всяком случае, с голодухи.

— Я не сказала, что сегодня... — заскрипела зубами уязвленная ведьма. — К тому же, если ты так не хочешь убивать, то я любезно предоставлю возможность искупить долг иным способом.

— Натурой что ли?

— Почти. Посмотрим, как твое больное человеколюбие будет распространятся на меня.

Вымученно закатив глаза, Киара вновь вернулась к счастливому блондину.

Мда. Какая-то совсем бракованная ведьма... Ну или я просто не знаю, во что ввязался.