Рыцарь без позывного III

Глава 21: Правильные решения.

Безумие. Натуральное безумие. Может я просто кукухой поехал да лежу в каком-нибудь военном госпитале, дегустируя барбитуру с ложечки и впечатляя санитаров коричневыми узорами на мягких стенах своей палаты? Хочется верить. Правда, очень хочется.

Но увы, реальность на то и реальность, что она не исчезает, если про нее забыть.

Прижимаясь спиной к притихшей трубе, из которой более не доносилось ни единого звука, я матерился вполголоса, не в силах оторвать взгляда от бездонной глотки «микрофонщика». Хрип статики и случайный набор искаженных радиопередач, издаваемые паранормальной карикатурой на живое существо, отзывались резкой болью в затылке. Деформированное тело и перекрученные конечности неестественно крупного создания заставляли лоб покрываться испариной, а колени предательски дрожать.

И черт бы с ними, с размерами и пастью, но лицо! Лицо же, мать его! Из тысячи узнал бы эту рожу сопливую! Да, глаза не на одном уровне, нос больно острый, к тому же и пальцы на руках черти как понатыканы, но это точно он! Вернее, нечто, что нацепило его личину. Пусть и очень карикатурную личину. Похоже не на человека, а на мазню художника-абстракциониста или образ из лихорадочного сна.

В голове возникла картина тоннеля, заваленного крысиными трупами. Сумасшедшая догадка показалась на удивление правдоподобной — уж не так ли грызуны себе людей представляют? Не такими ли их мелкие глазки видят нас? Громадными, неуклюжими, неестественными, и донельзя страшными? Правда, какого хрена у него рожа-то от микрофонщика? Это из-за того что я прервал «сеанс связи» между трубой и кровосоской? Типа как с радиопомехами?

Не, бред полный — точно кукухой двинулся. Впрочем, от этой гребанной магии всего можно ожидать, а других объяснений у меня нет.

Попытки рационализировать сверхъестественное, оборвались звучным треском ломающихся костей. Потусторонний истукан, еще секунду назад не предпринимавший никаких действий, начал неуклюже сгибаться, натужно стараясь достать своей гротескной пастью до моей головы. И чем ближе опускалась черная бездна, тем сильнее из-под пиксельной шкуры наружу пробивались покрытые гнилой жижей загнутые ребра. Очевидно, к своим анатомическим «особенностям» тварь оказалась готова не больше моего.

Решив, что стоять и дожидаться путевки в ад можно и в более гламурных местах, я воспользовался неповоротливостью «микрофонщика» и проскочил между его непропорциональными ногами. Но вместо заветного тоннеля, перепуганной рожи сотника, и приказа о немедленном отступлении мой путь оборвался огромной семипалой ладонью и треском ребер. На этот раз — моих собственных.

Здоровенная трехсуставная лапа, вывернутая к спине существа, крепко стиснула меня в охапке, вынуждая беспомощно дергать ногами над полом. Щелкая костями и хрипя черной пастью, тварь начала скрипуче выворачивать локти, поднимая меня все выше к потолку и ближе к своей аномально бездонной глотке.

Знакомству с черной пропастью помешали отблеск полированной стали и трехэтажная ругань. С воплем в котором смешались отчаянная решимость и нескрываемый страх, рыжий великан рубанул коротким клинком по щелкающему локтю. Затем еще раз, и еще...

Оказавшись на холодной каменной кладке и, кривясь от боли в ребрах, я шумно вобрал в себя затхлый воздух подземелья, брезгливо покосившись на срубленную клешню, рухнувшую рядом. Каким бы идиотом и говнюком не являлся сотник, сколько бы проблем он всем не доставил, но в силе ему не откажешь, это точно.

Как и в смелости.

Вместо того, чтобы, как любой нормальный человек, броситься наутек и позвонить в полицию или инквизицию, этот псих, похоже, всерьез вознамерился зарубить ходячую кунсткамеру самостоятельно. Снеся уродливую конечность исполина, словно ветку, сотник не ослабил натиск, продолжив колошматить клинком по зигзагообразной спине потусторонней мрази.

Даже когда «микрофонщик» наконец захлопнул пасть, и неловко чиркнув плечами по стенам, развернул туловище, будто танковую башню — рыжий и не подумал отступать. Пригнувшись от просвистевшей над головой клешни и, подрезав ногу, похожую на один огромный кирзач, северянин проскочил ко мне:

— Та подымайся же! Не на банной лавке! — под треск мехового воротника да натужный рык, рыжий великан рывком вышвырнул меня из тупика.

Почувствовав хорошо знакомый вкус родной крови во рту, и сплюнув осколок зуба, я обнаружил над собой широченную спину, усеянную пробивающимися ребрами, словно бочка гвоздями.

Отгоняя ассоциации со скотобойней и «детскими играми», я едва успел заметить, как спина оборотилась ополовиненным лицом с пустыми, но невероятно пронзительными глазами, полными безмолвного осуждения. Наверное, именно так на меня и смотрел бы настоящий микрофонщик, окажись он здесь.

Истошный треск ломающихся костей на мгновение заглушил писк рации в моей голове, позволяя среагировать вовремя — отвратительно черная нога с грохотом опустилась на место, где еще мгновение назад находилась моя грудь.

Отплевавшись со слетевшей со стен пыли и проигнорировав каменную крошку, ливнем сошедшую с потолка, я вновь закувыркался в сторону, бесповоротно разбивая свечной фонарь и уходя от второго «кирзача». Похоже, сотник и его короткий северный меч, волновали мутанта куда меньше безоружного лейтенанта, отчаянно катающегося по полу.

С каждым разом, вздутые «копыта» твари громыхали тем ближе и расторопнее, чем реже и тише трещали перекрученные кости. Похоже, «новорожденный» потихоньку осваивался, привыкая к своей экзотической физиологии, с каждым движением становясь все быстрее и опаснее.

Вдруг тварь отступила, отпрянув спиной к трубе и давая мне драгоценное время, чтобы подняться. Вспыхнувшее облегчение вперемешку с надеждой улетучилось при виде обломанного клинка, тускло блеснувшего под трепыхающегося «кирзача» монстра — поломав оружие об изогнутую ногу, сотник не нашел ничего лучше, кроме как ухватить демона голыми руками, тщетно пытаясь лишить его равновесия.

Глядя, как рыжий верзила меряется силой с потусторонней махиной, я не удержал нервного смешка — он сбрендил, что ли?

— Да не стой болванчиком — к мужикам поспешай! — натужный рев сотника шел вместе с пугающим скрипом сломанных костей, когда корпус твари начал разворачиваться к тупику.

Погоди, это он его от меня отвлекает?! Совсем охренел?!

— Ты чего удумал, дебил?! Фильмов насмотрелся — о медальках замечтал?!

— Беги, кому велено?! — только и рявкнул он, продолжая изо всех сил тянуть тварь на себя.

Выхватив больной рукой ржавую чесалку, я замешкался. Если уж меч поломался, то от ножика демону станет не сильно хуже. Но позволять рыжему играть в героя и оставаться наедине с «микрофонщиком» — хрена лысого!

А сотник все не успокаивался. Матерясь через слово, он то обещал выдрать мне ноздри, то запереть в колодки, то сосватать с несуществующей дочерью — лишь бы я прекратил заниматься фигней, кромсая исполина ржавой чесалкой, и наконец покинул этот злополучный тоннель. То ли пытался вернуть должок за «спасение» от княжеской плахи, то ли полоумный северянин искренне верил в мою совершенно дурацкую и незаслуженная репутацию, наивно полагая, что если уж кто и сможет вывести его «мужиков из полымя», то только «кукушонок», которому «ни князья, ни лорды, ни колдовство нипочем».

Чертов баран!

Послышавшийся треск ломающихся костей пал под натиском болезненного вопля и забористой ругани — неестественно длинные пальцы ухватили великана и играючи оторвали его от ноги, увлекая к потолку.

Попытка протаранить тварь плечом и заставить ее выронить рыжего отозвалась лишь усилившейся болью и чувством беспомощности.

— Мужиков сбереги! Сбереги, или голову сносишь, кукушонок! К охотнику своему... — слова оборвались нечленораздельным воплем, сменившимся гнетущей тишиной, а затем и мерзостным хлюпаньем.

Вырвав чесалку из надутого бедра «микрофонщика», я с ужасом уставился на возвышающуюся спину, по которой бегали четко различимые судороги. Чем глубже погружалось обмякшее тело сотника в бездонную пасть, тем быстрее и заметнее по пиксельной шкуре сновали живые бугры. С пугающей скоростью, срубленная культя надувалась и вытягивалась, будто воздушный шарик, вновь принимая форму деформированной лапы.

С каждым новым мгновением тварь становилась чуть больше и шире, приобретая пусть и все еще гротескный, но уже более натуралистичный вид.

Вместе с исчезнувшими в пасти валенками прервалось и хлюпанье. Чудовище дернуло заново отросшей рукой — на отращенной семипалой кисти отчетливо заблестели длинные когти.

Зашибись, оно еще и прямо на глазах мутирует! Эволюция, чтоб ее...

Валить! Валить отсюда нахрен, изобрести напалм и залить всю эту канализацию пока не лопнет! Или еще чего сообразить — хрен знает. Но такую срань на кулачках точно не забороть.

Поглядев на лежащий на полу обломанный клинок и оценив, как снующие бугры начинают исчезать, я стиснул зубы и захромал по тоннелю, со всей скоростью, которую позволяла острая резь в груди.

Естественный страх потустороннего сдался под напором истеричной рации, бьющей изнутри. Но вместо рыжей бороды, в голове мелькали юношеские глаза.

Давно и тщательно позабытая сцена, где еще живой «микрофонщик» неумело матерится, выпихивая меня из окна многоквартирного дома, куда вот-вот должен залететь танковый фугас.

Гребанный замполит с его «потеря командира — гибель подразделения». Всем голову заморочил, заставив несчастного пацана чисто на инстинктах предпочесть своей жизни — жизнь взводного. Дурачок и не догадывался, что я уже готовился спихнуть его под трибунал. Даже докладную записку сочинил, где во всех красках расписал ту злосчастную гранату, брошенную в подвал с беженцами.

А получилось, как получилось... Может поэтому у меня такой стояк на ротного воспитателя? Потому что мне проще винить его промывании мозгов личного состава, нежели признать, что солдат, которого я презирал и считал преступником — отдал за меня жизнь не задумываясь? Что я хреновый офицер и отказываюсь принимать простые вещи?

Что гребанный сотник, при всем его бессердечном слабоумии, куда более способный командир, жертвующий собой ради своих, а не своими ради чужих? Что пацан швырнул гранату вовсе не из-за жажды крови, а из-за банального страха за свое подразделение? Уж больно та палка из цокольного окна на ствол пулемета походила...

Твою-то мать, а ведь я почти поверил, что уж в этом мирке та история не повторится. Но какой там... Танков с фугасами у них нет, зато демонов — хоть жопой ешь. Детали меняются, а говно остается прежним. Очередной человек без раздумий отдал за меня жизнь, даже не догадываясь, насколько сильно я его презирал.

Твою-то мать...

Водоворот воспоминаний и противоречивых эмоций пополнился резким смрадом, — я обнаружил себя в коллекторе, окруженный недоумевающими бородачами, наперебой атакующими вопросами на тему страшных звуков, издававшихся из тупика.

— Крысы али бабайка? — осведомился одноглазый дружинник, растолкав своих нервничающих сослуживцев. — Пошто молчишь? Рыжего недоумка куда девал?

Приказ о немедленном отступлении застрял в глотке, не в силах преодолеть всплывающее осознание ситуации. Мечась по коллектору, всполохи поясных фонарей, помимо переглядывающихся бородачей, то и дело вырывали из сумрака вздувшиеся и изгнившие тела.

За спиной послышался грузный топот, становясь с каждой секундой все быстрее и ритмичнее.

Елки-палки... Это же не морг, это столовая! Заготовленный и щедро приправленный шведский стол для дорогого гостя с «той» стороны. Этож сколько рук оно отрастит? Крыльев, хвостов или танковых катков? Насколько же оно раздуется, прежде чем вылезет на поверхность, удивлять горожан своим экзотичным образом?

— Звездец... — только и выдохнул я, натолкнувшись взглядом на серые глаза, изучающие на меня с другой стороны коллектора.

В отдалении от пары стражников, помогавших Гене отпаивать немногочисленных выживших, отысканных на этом складе вздувшейся плоти, дед молча следил за происходящим, расслабленно опираясь на копье.

Толку с него, блин...

Из-за тесноты тоннелей, стражники поголовно вооружились короткими мечами, топорами да прочими дубинами, мало подходящими для борьбы с огромным монстром. Но делать нечего. Придется воевать тем, что есть. Опять.

Черт, никогда бы не подумал, что буду скучать по басурманским танкам. Даже лобовое столкновение со снарядами с вольфрамовой картечью да броней из обедненного урана куда предпочтительнее человекоподобной хрени, о происхождении и способностях которых остается только догадываться.

— Стеной!!! — мой голос эхом пронесся по коллектору. — Построение стеной!!!

В отличие от вымуштрованных княжеских дружинников, исполняющих приказы без вопросов, стражники повели себя крайне нерешительно. Переглядываясь и перешептываясь вполголоса, они принялись задаваться вопросами на тему «куды сотника подевал?» и «чавой это там так топает?».

И лишь щедрые подзатыльники от одноглазого, да мой трехэтажный мат заставили крестьянских сыновей изобразить неуверенное подобие шеренги, становясь между тупиковым тоннелем и распластанными мертвецами.

Абсурд — рисковать живыми ради мертвых. Но других вариантов я не вижу. Чертов хрыч так и стоит со своим копьем, даже не собираясь помогать. Тоже мне, «охотник»...

— К трупам не подпускать, самим близко не соваться! Бутылки наготове! — снуя за спинами неуверенных бородачей, я рефлекторно похлопывал себя по бедру, в тщетных поисках кобуры с пистолетом.

К каменной крошке, осыпающейся с потолка и громогласной поступи, добавилось все усиливающееся хрипение статики. Когда за треском несуществующей рации начал различаться бесстрастный женский голос, ведущий обратный отчет, по неровному строю стражников прокатилась волна стонов и вскриков.

Не сбавляя косолапой поступи, громадина чинно вышагивала из узкого тоннеля в широкий коллектор, то и дело скрежеща плечами о каменные стены. Шеренга из двух дюжин северян занимала ее не больше, чем обломанные кости, пробивающиеся из пиксельной шкуры.

— Бутылки товьс!!! — дрожащей рукой рванув с пояса оцепеневшего стражника склянку с водой, я что есть силы, швырнул ее прямо в ополовиненное лицо марширующей уродины.

Дребезг стекла, брызги, капли и... Нихрена. Абсолютно нихрена.

Тварь продолжала свою неумолимую поступь, даже не думаю дымиться или растворяться. Следовало ожидать. Впрочем ладно, отставить панику. Авось толпой на части и порубим — кто знает? Сотник же как-то умудрился клешню срубить, верно?

Демон-демоном, «но ножик в печень и никто не вечен», как говориться.

Однако я упустил важную деталь — в отличие от бывшего наемника, произведенного в рыцари, стражники суицидальными наклонностями не страдали.

На каждую запущенную в полет бутылку с водой, приходилась пара вопящий бородачей, покидающих строй и устремляющихся в широкий коридор, где Гена возился с раненными.

— Барам тягу давай, а нам пропадай?! — возопил пытающийся сбежать северянин, стараясь освободиться из хватки бывшего дружинника. — А ну пусти! Пусти, пока я тебя-я-я-я!!! — начавшаяся угроза оборвалась болезненным воплем и заливистым бульканьем, когда темный клинок вошел в горло дезертира.

— Строй!!! — проревел одноглазый, вынимая окровавленным меч из хрипящего стражника и вновь поворачиваясь к твари, что уже возвышалась у самого его носа.

Но даже такие экстремальные меры помогали слабо.

Семипалая клешня, украшенная блестящими когтями, буквально распотрошила непривычно низкого северянина, что с воплем вонзил топорик в кривой «кирзач». Рука с топором полетела в одну сторону, голова в другую, а торс, превращенный в месиво, безвольно распластался под копытообразной конечностью.

Боец, находившийся плечом к плечу к погибшему, попытался сбежать, но бездонная пасть молнией сверкнула в свете истерично беснующихся фонарей, будто на дискотеке, оставляя после себя лишь «пенек» из ног и фонтанирующего пояса.

Под звучное хлюпанье и мечущиеся под камуфляжной шкурой судороги, обломанные ребра на пояснице чудовища начали набухать и вытягиваться, превращаясь в еще одну пару деформированных рук.

Нет, рыжий — зря ты меня вытащил. Не уберег я твоих мужиков. Я вообще никого не уберег, походу.

Наблюдая как большая часть стражников, топчась по трупам, в панике улепетывает через коллектор, а немногочисленные храбрецы погибают один за другим, я не выдержал. С отбитым плечом и защемленными ребрами много не навоюешь, но меня конкретно достало ощущение абсолютной беспомощности.

Может командовать, играть в политику, и вести расследования у меня не получается, зато «героически» помирать — сколько угодно. Богатый опыт, чтоб его.

Поиски хоть какого-то оружия привели к блеску серых глаз — дед все так же стоял над надутыми животами выживших, опираясь на копье и внимательно наблюдая за ходом сражения. Или, вернее сказать, бойни. Ждать помощи от этого маразматика бесполезно, а вот от его копья...

Пробираясь по трупам к заветному оружию, я невольно преградил дорогу очередному «бегунку», бросившему оружие и от души хлюпающему по вздувшимся телам.

— Да чтож ты телишься?! С дороги!!! — протаранив мою тушу, он продолжив свое бегство даже не оборачиваясь.

Не удержав равновесия, я грохнулся прямо на ковер из гниющей плоти. Под коленом что-то раскатисто хрустнуло и застонало. Неизвестный мужчина, с характерным шрамом на подбородке, открыл невидящие глаза, отчаянно пытаясь вобрать хоть каплю воздуха, но трахея, проломленная моим коленом, пресекла попытки на корню.

Пропустили таки... Не всех выживших отыскать успели. Да и как тут отыщешь — на таком кладбище?

Картина угасающих болезненно-белых глаз прервалась истеричным писком умирающей рации, больно хлестанувшим по перепонкам. Почуяв как из ушей начинает литься что-то теплое, я сообразил, что дело не в моем гипертрофированном чувстве вины.

Скорчившись в три погибели, «микрофонщик» судорожно дергался, будто от невыносимой боли.

— Навались, шваль деревенская! В сердце метьте, в сердце! — воодушевился одноглазый, принимаясь рубить исполина с удвоенной силой.

Не понял — они демона ранить умудрились? А куда? Диско-шоу из истерично дергающихся поясных фонарей не дают нормально разглядеть, но что-то я не вижу на теле «микрофонщика» серьезных ран. Да и когда сотник ему руку срубил — он тоже нифига не пищал...

Вопль твари оборвался так же быстро, как и возник. Воспрянув и играючи смахнув от себя напирающих северян, демон выбросив вперед все обе пары своих омерзительных рук и ломанулся напрямик ко мне.

Спешно поднимаясь со скользкого ковра мертвой плоти и понимая, что мне никак не уйти, я уже прикидывал как бы изловчиться и продать свою жизнь подороже. Глаза там выколоть или орган какой подрезать, пока оно меня жрать будет. Хотя, какие там, нахрен, органы...

Сжимая потную рукоять чесалки и наблюдая, как каждый шаг монстра по «ковру» взрывается фонтаном из гнили и черной плоти, я ощутил какое-то странное чувство успокоения. Вот все и закончилось. Больше не будет этих бесконечных попыток сделать «правильный» выбор и сшить разорванное полотно обратно. Гонки с собственной совестью и чужими ожиданиями наконец подошли к закономерному концу. Единому для всех.

Нет, Эмбер права, я правда поехавший, раз такие мысли всерьез в голову приходят. Контузии, наверное.

Громоподобный топот взорвался грохотом разорвавшегося снаряда — не дойдя до меня с пяток трупов, тварь вдруг рухнула как подкошенная, разверзая бездонную глотку и истошно визжа. Суча причудливо длинными конечностями, демон то хватал воздух в миллиметре от моего носа, то отчаянно пытался поднять свою тушу, опираясь на пару «лишних» рук. Через секунду, с омерзительным чавканьем, искривленные отростки отвалились от деформированной поясницы монстра, оставляя после себя ниточки черной жижи.

А я лишь недоуменно пялился на скорчившееся чудище, пытаясь понять — какого хрена происходит?!

— Изменник!!! — юношеский вопль, полный праведного гнева и обиды на секунду перекрыл визг твари.

Обернувшись, я увидел как Гена за каким-то хреном накинулся на хрыча. Низкий рост и меньшую массу оруженосец компенсировал кипящей яростью, колошматя инвалида ножнами Аллерии и пытаясь вырвать из его рук окровавленное копье.

— Пусти, бестолочь!!! Да дай ты мне...

— Не позволю!!! — ухватив занесенное древко копья, Гена со всей дури приложил им в старческий нос, отталкивая противника подальше от протяжно стонущего «прыща».

Но старания пошли прахом — деревянный протез резко опустился на череп отравленного авантюриста. Звучный треск костей заглох в очередной вспышке всепоглощающего писка из глотки беснующейся твари.

Бросив попытки подняться, «микрофонщик» хрипел и визжал на все лады, сотрясаясь в агонии. Выбрасывая длинные клешни, словно заправский пловец, и толкая огромную тушу по мертвым телам, он на внушительной скорости приближался к месту вспыхнувшей драки, не обращая внимания ни на меня, ни на пяток перепуганных северян, что во главе с дружинником орудовали по его хребту.

В голове вспыхнула фиолетовая челка и дрожащий огонек, подвешенный под потолком заброшенной скотобойни. Плач незнакомой женщины и пустой взгляд пьяного хозяина гостиницы. Блеск ржавого ножа, треск разрываемой плоти и отчаянный вопль демона, полный нестерпимой боли...

Глядя как дед отчаянно, но безуспешно сбрасывает с себя наседающего оруженосца, пытаясь пробиться к остальным спасенным, которых оттащили из общей кучи к тоннелю, я переключился на тела — двое красовались свежими ранами на уровне сердец, будто от копья. И посреди этого могильника, под топотом грязных сапог и глухой стук деревяшки, безудержно подвывала рыжеволосая авантюристка, склонившаяся над трупом своего напарника:

То вопрошая «за что?!», то угрожая лютой расправой, она сотрясала воздух в истерике, прижимая к груди пробитый череп своего кавалера. Ни драка над головой, ни собственный налитый гнилью живот, ни устрашающе приближающийся «микрофонщик», не могли отвлечь ее от горя.

— Дед, блин... Гребанный маразматик! Придушу урода! — ругань и хлюпанье берцев шли в унисон с мерзким чавканьем деформированных ладоней, опускающихся на мертвые тела.

Но как бы вопящий исполин не старался — в этой гонке ему не победить. Потому что настоящему демону не нужны когти и копыта — хватит и пары звезд на погонах.

— Сир?! Сир, он изменник!!! Он убил их! — затараторил Гена, заметив мое приближение и не позволяя матерящемуся старперу пробиться к последней выжившей.

— П-п-помогите... — провыла дылда, приподнимая ко мне пробитую голову мертвого авантюриста, будто я могу ее склеить. — Вы же умеете, я помню! Вы все-все умеете! Умоляю, просто...

Лишь в последний миг осознание промелькнуло в ее глазах.

Мир потонул во всепроникающем визге окончательно сломанной рации, сводя внутренности и разрывая слух. Крепко хватившая мое плечо семипалая кисть обернулась куском мягкой черной жижи, стекшей по стеганке и рухнувшей на берец.

«Микрофонщик» таял на глазах. Чудовищная туша растворялась на куче мертвых тел. Потусторонняя плоть, слой за слоем, сходила волнами, медленно обнажая перекрученные останки погибших стражников. Спустя несколько секунд и десяток причитаний северян про «колдовство», исполин окончательно превратился в лужу смрадной воды и переплетенных человеческих «запчастей».

Но истеричный визг статики никуда не исчез. Напротив, ее рев достиг ранее невиданных высот, становясь почти осязаемым. Жаль лишь, что кроме меня его никто больше не слышит...

Хлюпнув, ржавый нож вышел из виска рыжеволосой авантюристки, позволяя ей безвольно рухнуть на тело мертвого ухажера.

— Сир? Сир, вы... Сир?! — отчаянно сиркая, Гена недоверчиво переводил взгляд с вздутого, будто беременного тела, на окровавленную чесалку. — Что вы наделали?!

— То же, что и всегда... — облокотившись о каменную кладку, я в который раз принялся хлопать себя по грязной стеганке, в тщетных попытках отыскать заветный карман.

Но его не было. Снова.

Безумие. Это действительно безумие. Раз за разом совершать одни и те же поступки, надеясь, что результат изменится. Сначала на благо родины, потом ради сослуживцев, теперь для спасения города... Все ради блага безликого «большинства» ценой «допустимых потерь».

«Правильные решения», мать их.

Спасаю какой-то абстрактный город с его эфемерными жителями, снова и снова губя вполне конкретных людей. Иногда своими руками, иногда чужими, но результат остается прежним.

А стоит ли Грисби этого? Да стоит ли весь этот мир той кучи дерьма, что приходится совершать ради его сохранения? Вопрос на миллион, блин.

Где-то я не там повернул. Совсем не там.

— Это еще что за страсти... — шумно выдохнул стражник, тыча клинком в переплетение мертвой плоти, оставшейся на месте растворившегося демона. — Дивись, мужики! Не, кукошонок, ты видал?! Девка! Да еще нагая!

— Вот уж и впрямь диво... — кивнул одноглазый. — Чтобы ты, пес смердящий, да девку голую увидал...

Нервные смешки прошлись по пятерке бородачей, сгрудившихся вокруг слипшихся останков их товарищей.

Завидую. Я смеяться уже разучился. Рано или поздно, даже этот защитный механизм отказывает, оставляя психику абсолютно беззащитной.

Проигнорировав ошарашенный взгляд Гены и полные усталости глаза старика, красующегося наливающимися синяками, я перешагнул через тела авантюристов и приблизился к останкам.

Под отвратительными переплетениями плоти, в которой сложно опознать человеческие тела, проглядывалась бледная девичья кожа. Свернувшись в позе эмбриона, ночная фея едва заметно вздымала аккуратную грудь, намекая, что все еще жива.

— Та чего телится то? — пожал плечами дружинник, занося меч. — Пусть железа отведает, коли мясом сыта.

— Отставить.

— Чего?

— Отставить, сказал. Ты, ты,и ты — тела убрать, девку достать.

— Ты чего это, кукушонок? — недоверчиво хмыкнул одноглазый, но меч все же убрал. — У тебяж девиц — цельная изба! На кой тебе отродье колдовское?

— Пошути мне тут, блин... Че встали? Выполнять. И в темпе, в темпе! Очнется еще, пока вы тут лыбы давите... Вот уж точно будет вам девка. С косой.

В одном одноглазый прав — у меня не только девиц, у меня и кандалов полный салон. Глупо, конечно — оставлять неведомую тварь живой. Пусть и на время. Но у меня накопилось слишком много вопросов. К тому же я сильно задолжал рыжему, чтобы позволить этой кровососке помереть так просто.