Садовод

Глава 2

Домой он вернулся поздно. От работы по квартирной краже его никто не освобождал, пришлось и поквартирный обход делать, и с местным участковым общаться. Впрочем, мысли Сергея были далеки от поисков неизвестных взломщиков, вся добыча которых ограничилась дешевеньким ноутбуком да несколькими золотыми колечками. Слишком серьезной и пугающей оказалась та информация, которой поделился с ним капитан Сафронов.

В период с января по март в городе произошло три убийства, похожих друг на друга по замыслу и по технике исполнения. Похожесть эта убийцей не скрывалась, но, напротив, подчеркивалась. В настоящий момент у сотрудников полиции и следственных органов не оставалось сомнений, что совершил их один и тот же человек, не очень дружащий с головой.

Первое убийство было совершено в ночь со второго на третье января в Центральном районе, неподалеку от Главной площади. Компания молодых людей, двое парней и две девушки, шумно отмечала Новый год в ресторане «Рапунцель», вышли из него около часа ночи. Одна парочка тут же поймала такси и умчалась домой. Другая была настроена более романтично. Стояла оттепель, и молодые люди, разгоряченные алкоголем, захотели пройтись по историческому центру города. Познакомились они совсем недавно, но как-то с первых дней прониклись глубокой симпатией друг к другу. Гуляли они, гуляли, а потом направились к дому, где жила девушка. Не успели свернуть во дворы, как из темноты выскочил какой-то субъект в просторной куртке с капюшоном, ткнул парня ножом и тут же умчался прочь. Удар пришелся в жизненно уязвимое место, молодой человек умер через три минуты. Подруга убитого впала в шок, с ней потом целый месяц психотерапевт занимался. Как ни бился с ней следователь и оперативники, никаких примет, кроме темной куртки, выудить не удалось. Следы незнакомца оборвались на обочине дороги. Или его там ждала машина, или он поймал попутку. Удалось только установить, что убийца был обут в кроссовки заграничного производства.

И еще обнаружили возле трупа, прямо на снегу, тонкую пластинку в форме яблока с откусанным краем… Обнаружили по какой-то фантастической случайности, ведь маленький серебристый предмет не очень заметен на белом фоне. Случайным было и то, что следователь приобщил пластинку к вещественным доказательствам. Вполне мог бы и не приобщать, ведь никто же не мог поручиться, что она там появилась именно в момент убийства, а не валялась уже три дня.

Второе похожее убийство произошло четырнадцатого февраля в Западном районе. На сей раз жертвой стала двадцатилетняя девушка. Сидела в кафе вместе со своим парнем, отмечала модный праздник, в последние десятилетия известный в России как День влюбленных. Отлучилась в туалет и оттуда уже не вернулась. Парень ждал-ждал, потом обратился к администратору кафе. Та вошла в туалет и обнаружила в закрытой кабинке заколотую ножом девушку. На ее теле валялась пластинка-яблоко, и теперь уж мимо него никак нельзя было пройти.

Районы разные, поэтому по двум убийствам работали разные следователи и оперативники. Так продолжалось до восьмого марта. В этот праздничный день погибла еще одна девушка, и тоже в туалете при кафе, и тоже в момент, когда она отмечала очередной праздник со своим бойфрендом. И опять — яблоко.

Преступление это случилось опять в Центральном районе. Тогда-то и было принято решение соединить уголовные дела у одного следователя. Кто-то из оперативников шутки ради обозвал неизвестного убийцу Садоводом. Яблочной тематикой озабочен, понимаете ли. Так и стали его называть.

С последнего подвига Садовода прошло больше месяца, а похвастаться успехами сотрудники полиции пока не могли. Никто из работающих по Садоводу оперов не сомневался, что они имеют дело с психопатом, одержимым некой сверхценной идеей и совершающим свои деяния во имя высшего смысла. Однозначно считалось, что жертвы свои он выбирал случайно. То есть убивал не конкретного Иванова или Сидорова, а просто парня или девушку, удовлетворявших определенным требованиям. И правда: все трое были молоды, от двадцати до двадцати пяти лет. Все трое погибли в праздничные дни, причем тогда, когда приятно проводили время со своими половинками. Все трое за минуту и за час до смерти находились в приподнятом настроении…

Если бы не первая смерть, можно было бы решить, что Садовод специализируется по девушкам, и искать в его действиях сексуальную подоплеку. Но январское убийство выламывалось из этой схемы. Половой признак не был для маньяка самым важным.

По различным косвенным признакам оперативники решили, что разыскиваемый субъект очень предусмотрителен, осторожен и обладает серьезными познаниями в криминалистике и медицине. То, что ни разу не оставил отпечатков пальцев, как раз не важно. Любой начинающий отжиматель сотовых телефонов знает про дактилоскопию. Но преступник каждое свое черное деяние совершал в новой одежде и новой обуви! Такой вывод сделали эксперты по следам на месте преступлений и по микрочастицам ткани на трупах. И еще он умудрился ни разу не попасть в поле зрения камер видеонаблюдения. Как выяснилось позже, в зале одного из кафе камера точно висела, но на влюбленную парочку она не смотрела. И никакого подозрительного типа с маньяческим блеском в глазах тоже не зафиксировала. А возле ресторана «Рапунцель» стояло аж две камеры, и они запечатлели множество лиц. Но только где ж гарантия, что Садовод выслеживал свою первую жертву от самого ресторана, а не подкараулил ее во дворах?.. Во всяком случае, при просмотре видеозаписей оперативники не увидели ни одного человека, который присутствовал бы и в ресторане, и в кафешках.

Орудием убийства во всех трех случаях был остро отточенный нож. На первый взгляд — один и тот же. Но за это эксперты не могли поручиться. Никаких характерных дефектов нож не имел, так что вполне мог оказаться тремя разными ножами. Да и трудно было предположить, учитывая осторожность Садовода, что он хранит в своем жилище смертоносное оружие, уже «бывшее в употреблении»…

Разумеется, у Сергея Волкова вертелось на языке еще много вопросов к соседям, но он понимал, что ему и так рассказали больше, чем должны были рассказать. Он не имел никакого отношения к оперативной группе, работающей по Садоводу. Зато отношение имела его жена. Получилось, что он сам преподнес ее коллегам в качестве ценной свидетельницы. Если в парке за ней следил именно тот, кто убил троих человек, то это была бы крупная удача для оперов.

Волков попросил капитана Сафронова не докладывать начальству о своем визите хотя бы до завтра. Сначала нужно было морально подготовить Настю к тому, что с ней будут работать его коллеги. Возвращаясь домой, он продумывал предстоящий разговор с ней. Мелькнула даже мысль: а не напрасно ли он вообще впутал ее в расследование? В конце концов, Садовод, если это и был он, не угрожал конкретно Анастасии Волковой, он убивал людей по каким-то общим признакам. Но Волков тут же вспомнил, что четвертое убийство этот моральный урод совершил по совершенно другой схеме. Никаких праздников, никаких кафе, никаких парочек… Только ножевые раны и яблоко. Нет, все же правильно сказал Сашка Сафронов: в парке могли найти труп самой Насти, если б она в пятницу проявила свое привычное любопытство и пошла бы пешком, провоцируя психа на более близкое знакомство. Все же она умница. Умеет испугаться, когда надо.

Настя отнеслась к его повествованию настолько спокойно, насколько это было возможно. Слушала молча, прерывисто дышала, и грудь ее приподнималась при каждом выдохе. Она всегда умела смотреть в лицо опасности.

Планируя разговор, Волков никак не мог подумать, что ему придется очень сильно удивиться. Когда он мимоходом назвал имя убитой в парке девушки, она вздрогнула и вскинула на него глаза.

— Белла? Ты сказал — Белла?

— Да, а что?

— Имя редкое. Я знала одну Беллу… А фамилия как?

— Квашнина.

— Не может быть! — вскрикнула Настя. — И она моя ровесница?

— Да, ей двадцать три было. А что тебя удивляет?

— С ума сойти, этого просто не может быть… То есть я знаю, что город слишком тесен для полутора миллионов жителей, но чтоб настолько… Сереж, я знала эту девушку. Мы с ней учились в одном классе.

— Да ну? — усомнился он. — Я же видел выпускную фотографию твоего класса, там все фамилии написаны. Квашниной среди них нет. Или она не фотографировалась?

— Не в том дело. Она училась в нашей школе с первого класса по девятый. Потом перешла в какую-то другую, и больше я ее никогда не видела. Погоди, сейчас покажу.

Настя порылась в шкафу, достала пакет с фотографиями. Быстро нашла нужную и протянула мужу.

— Во втором ряду, крайняя слева.

Сергей смотрел на девочку с длинной косой и вспоминал фотографию, которую давеча показывал ему капитан Сафронов. За неполные восемь лет Белла изменилась, но не настолько, чтобы нельзя было узнать. Зато она разительно отличалась от других девочек с фотографии. Он не мог сформулировать даже для себя, в чем именно заключалось отличие, но явственно чувствовал его.

— Ее все в нашем классе звали Квакшей, — медленно проговорила Настя. — И не очень любили.

— Почему?

— Ну, ты же помнишь школу. Почти в каждом подростковом коллективе есть человек-изгой. Аутсайдер, если употребить англоязычный термин. Тот, кто держится в стороне, кто не общается с большинством, но не потому, что сам не хочет, а потому, что большинство его отталкивает. С равной степенью вероятности это может быть и мальчик, и девочка. Помню, у нас и мальчик был такой, Миша, над ним часто прикалывались, тупо, примитивно, порой совершенно по-детски. Парни любили прятать его вещи и потом весело наблюдать, как он их ищет по всей школе. И еще была излюбленная тема для дурацких шуток: «женить» этого мальчика на Квакше. Ну, дескать, два сапога пара, оба не от мира сего… Только он-то нашел в себе силы переломить ситуацию. Как-то парни вытряхнули ему в сумку содержимое мусорной корзины и с дебильными смешочками смотрели, как он отреагирует. И он замечательно отреагировал! Прямо в классе, в присутствии учительницы биологии, отметелил троих пацанов, потом сгреб их сумки и вышвырнул в окно.

— Одобряю, — не смог удержаться от улыбки Волков, — очень правильно он сделал. Дай угадаю: его после этого зауважали. Да?

— Правильно, зауважали. Это же азы подростковой психологии: уважают не того, кто мямлит и уговаривает: «Ребята, давайте жить дружно», в стиле кота Леопольда, а того, кто терпит-терпит, а потом внезапным ударом дробит зубы и челюсти. Но это — чисто мужской путь, для Квакши он был закрыт.

— Квакша — это из-за фамилии?

— Не только. У нее еще была привычка говорить очень тихо, с опущенной головой, и слышалось такое невнятное бормотанье, типа «бу-бу-бу» или «бла-бла-бла». Вот кто-то ее и передразнил однажды: «ква-ква-ква». Отсюда и прозвище. Да и вообще…

— Что?

— Какая-то она была нелепая, угловатая, вечно пачкала руки то маркером, то мелом. В ее внешнем виде читалось словно бы извинение за то, что она существует на свете. Когда ей приходилось выполнять какое-то задание на доске, перед всем классом, она так выглядела, словно ее на эшафот поставили и вязанку дров зажгли. К девятому классу учителя на нее плюнули и перестали к доске вызывать. За письменные работы и домашние задания ставили тройки, иногда четверки.

— А почему она ушла из вашей школы?

— Не помню. Вроде не было никакой конкретной причины. Но разве скотское отношение всего класса — не причина? Ведь из двадцати пяти человек только я и не подкалывала ее. Да еще этот парень, Миша. Наверное, она надеялась, что в другой школе ей будет лучше.

Волков подумал, постучал указательными пальцами по столу.

— Ты точно нигде не пересекалась с ней с тех пор?

— Нигде, — уверенно ответила Настя, — и ничего о ней не слышала.

— Интересно, что же она делала в парке под дождем… И почему совсем без вещей? Скажи-ка мне, Настюша, как женщина: в какой ситуации ты смогла бы оказаться на улице, далеко от дома, с абсолютно пустыми карманами и без сумочки? Ах да, и с сотовым телефоном?

— Ну, не знаю, — задумчиво протянула девушка, — у меня только один вариант: я пришла в гости к друзьям, а они ждут не только меня, но еще какого-то человека, который у них ни разу не был и не может сам найти их дом. И вот они меня попросили выйти из подъезда и встретить его. Тогда у меня не будет с собой ни сумочки, ни кошелька, ни ключей, зато будет телефон.

— Хороший вариант. Но не подойдет. До ближайших жилых домов от того места примерно полкилометра. Ну, кого она могла встречать в парке?..

— А разве не может быть такого, что все ее вещи забрал преступник, который убил ее? Этот самый Садовод? Он же маньяк, а маньяки часто коллекционируют вещи своих жертв.

— Возможно. Но сотовый-то он не взял, однако. А он ведь у Беллы не в потайном кармане лежал, трудно было не найти.

— Да, странно. А смысловое значение надкушенного яблока ты понял?

— Конечно. И я, и мои коллеги из двух отделов полиции. Яблоко — один из самых известных символов греха. По легенде, именно яблоком Ева угостила Адама, и после этого история человеческого рода пошла наперекосяк, по ухабам. Помнишь, мы с тобой недавно смотрели по телевизору сюжет про группу религиозно озабоченных граждан, которые шумно протестовали против использования яблочной фигурки в качестве логотипа компании «Apple»?

— Помню, — усмехнулась Настя, — они еще и против термина «I-pod» выступали, потому что он им напоминает имя библейского царя Ирода… Значит, Садовод как бы наказывает людей за какие-то грехи?

— Похоже на то, — пожал плечами Сергей, — и если так, значит, он не отличается оригинальностью. Каждый второй маньяк вершит высший суд и наказывает грешников. Заешь, какие женщины чаще всего становятся жертвами серийных убийц? Проститутки! Потому что их есть за что наказывать, с точки зрения больного психопата.

— А эти трое, которых убил Садовод, они кем вообще были? В чем они могли провиниться?

— Не знаю, Настя, мне пока не сказали… Да ведь и не обязаны говорить, вот черт. Я с Сафроновым не на короткой ноге. Но ничего, я придумаю, как получить официальный доступ к этому делу.

— Зачем? — слегка испуганно спросила Настя.

— Потому что оно касается тебя. Во-первых, убита девушка, с которой ты была лично знакома. Во-вторых, на сегодня ты — единственный человек, который может опознать Садовода. И вот именно поэтому мои коллеги будут с тобой разговаривать, возможно, уже завтра. Я почти уверен, что они запросят видеозапись с камеры, которая стоит над входом в твой офис. И покажут тебе. И еще они будут спрашивать тебя про Беллу… Насть, тебе есть что скрывать? В смысле, есть ли что-то такое, что ты смогла бы рассказать мне, но не смогла бы рассказать моим сослуживцам?

— Нет.

— Хорошо. Теперь самое главное: о том, что ты можешь опознать Садовода, он знает. От него можно ожидать чего угодно. Обычно психопаты не стремятся убирать свидетелей, это не вписывается в их «идею». Это как бы ниже их достоинства, что ли. Но наш маньяк проявляет небывалую осторожность, он совершил три убийства и фактически не оставил никаких зацепок. Тебе одной он показал свою рожу, уж не знаю зачем… Настя, тебе надо быть очень осторожной. Никаких походов через парк — это раз. Поменьше ходи пешком, избегай безлюдных мест — это два. Далее. Самое опасное место — подъезд. Если я дома, буду тебя выводить и заводить, это понятно. Если же нет… Старайся заходить с кем-то из соседей, лучше с мужиками. Ну и покажу тебе несколько запрещенных приемов самообороны, самых простых и эффективных.

— Что значит «запрещенные приемы»?

— Такие приемы, которым не учат в секциях борьбы. Приемы, предполагающие использование любых подручных предметов, от связки ключей и поясного ремня до банки пива и мелких монет. И не бойся искалечить, не бойся убить.

— Фу, да лучше бы не надо, — передернула плечами девушка, — мне прошлогодней истории хватило. Те девять дней в тюремной камере мне до конца жизни не забыть. — Она грустно вздохнула. — Я ж говорила, слишком уж у нас все хорошо. Вот и пожалуйста, буду сейчас оглядываться через каждый шаг… Да, Сереж, я же тебе еще не сказала. Мне сумку сегодня порезали в маршрутке. Сильно порезали.

Она выскочила в прихожую и вернулась, держа в руках черную сумку, с которой обычно ходила на работу. Сбоку виднелся аккуратный разрез, не меньше дециметра.

Сергей сразу подумал, что вещь восстановлению не подлежит.

— Что пропало?

— Да вроде ничего. Кошелек на месте, главное. У меня же вся мелочовка по отделениям и по кармашкам распихана, не то что у некоторых девушек, которые весь свой хлам сваливают в сумку, как в мусорный мешок, а потом ничего найти не могут. И еще мне повезло, я порез увидела, как только на остановку вышла. А так бы могла что-нибудь и выронить по дороге.

— Ну и не расстраивайся. Сумка старая, к тому же из кожзама. В шкафу другая лежит, которую я тебе на Восьмое марта дарил. С ней и ходи.

— Жалко! Она слишком уж хорошая.

— Да брось, я же тебе ее для того и подарил, чтоб ты с ней ходила и подругам хвасталась. Только в маршрутках будь повнимательней.

— Черная полоса, блин, — расстроенно сказала Настя. — В парке маньяки следят, в транспорте сумки режут… Жить страшно.

Сергей обнял ее, мягким движением погладил по волосам. Почувствовал, как она еле слышно всхлипнула и прильнула головой к его груди.

— Ничего не бойся, Настюша, — шепнул он. — Ни с тобой, ни со мной ничего страшного не случится. Ты не одна, ты со мной…

Он старался говорить максимально убедительно, и Настя, кажется, ему поверила.

— Ладно, Сереж, не буду себя настраивать на негатив, — со слабой улыбкой сказала она. — Давай насчет завтрашнего дня подумаем. День поминовения, ты не забыл? Мама с папой на кладбище поедут, а мы сможем выбраться?

— А как с твоей работой?

— У нас генеральный директор большой гуманист, в родительский день сокращает рабочее время на один час… Заедешь за мной в пять?

— Постараюсь.

Спать они легли раньше обыкновенного. На душе у обоих было неспокойно, но на качестве интимной близости это не отразилось. Снежная Королева была так хороша собой, так обольстительна в своей естественной наготе, что никакие беды и тревоги не могли погасить влечения Сергея Волкова к ней. Сама она тоже отличалась завидным сексуальным темпераментом. Любовные утехи с любимым мужчиной всегда вызывали у нее эмоциональный подъем, приносили ей ощущение душевного комфорта и помогали если не забывать о неприятностях, то хотя бы видеть их в менее мрачном свете. Сегодня они оба почувствовали некую физиологическую новизну, чрезвычайно приятную, о которой раньше и не подозревали. Может, правду говорят психологи, что ощущение близкой опасности подстегивает сексуальную страсть?..

В офисное здание, в котором работала жена Сергея Волкова, капитан Сафронов прибыл в одиннадцатом часу дня. Анастасия ждала его у входа. Взглянув на нее, он восхищенно моргнул, как будто ослепленный солнцем. В прошлом году ему довелось встречаться с этой девушкой, и тогда он оценил ее внешние данные по высшему баллу, особенно длинные стройные ноги. Теперь она показалась ему еще более шикарной. У него мелькнула мысль, что, возможно, он ошибается в своих опасениях. Дело в том, что у Саши Сафронова девушки менялись примерно раз в полгода, и расставался он с ними по одной только причине: из-за собственного нежелания начинать семейную жизнь. Нежелание это базировалось на твердом убеждении, что женщина после вступления в брак стремительно утрачивает свою красоту. Дескать, цель всей жизни достигнута, можно и расслабиться. Не истязать себя диетами, спортзалом и бассейном, не тратить деньги на дорогостоящие косметические и омолаживающие процедуры. Саша предпочитал держать своих подруг «в тонусе», как он сам выражался. Когда же вставал вопрос о более серьезных отношениях, например, о совместной жизни, он просто оставлял девушку и спешно начинал искать другую.

Анастасия Волкова, которую он помнил под фамилией Трофимова, являла собой живое опровержение Сашиных опасений. Правда, она замужем всего семь месяцев… Но все равно, подумал он, стоит пересмотреть свои взгляды на жизнь.

Начальник охраны офисного здания, высокий бритоголовый громила с грубыми чертами лица, оказался не таким уж плохим парнем, как можно было бы сказать при взгляде на него. Пригласил Сашу вместе с Анастасией Волковой в свой кабинет, предложил на выбор чай или кофе, выразил желание оказать полное содействие отечественной полиции. Впрочем, от него ничего и не требовалось. Просто показать два фрагмента видеозаписи с камеры наблюдения.

Сафронов стоял за спинкой стула, на котором сидела Настя, и украдкой вдыхал аромат ее духов. Девушка не замечала этого, она внимательно смотрела в монитор. Камера накрывала довольно обширный участок, едва ли не до автобусной остановки. Мелькали люди, мелькали машины. Вот показалась и сама Настя, спокойным шагом выходящая из дверей. Вот она раскрыла зонтик, ускорила шаг и скрылась за краем монитора.

— А дальше я пошла в парк, — пояснила она. — И только там заметила его… Да и то не сразу.

— Вы точно его не увидели на экране?

— Нет. Саша, понимаете, я плохо его рассмотрела. И физиономия у него такая, совершенно невыразительная, без запоминающихся примет. Но я думаю, если он ждал меня у входа, то должен был именно стоять, а не идти, так? А вы же сами видели, на записи нет одинокого мужчины в кепке, который бы стоял и смотрел на вход.

— Согласен, — вздохнул Сафронов. — Смотрим другой фрагмент, за пятницу.

Следующая запись тоже не порадовала. Опять выходит Настя, опять раскрывает зонт, опять идет в ту же сторону и уходит из зоны наблюдения.

— Мне кажется, вот в этот самый момент я его и заприметила, — взволнованно дыша, прошептала девушка. — Видите, я здесь слегка опускаю зонтик, поворачиваю голову влево. Помню, я тогда постаралась не подать виду, что узнала его. Сразу отказалась от намерения идти через парк и подошла к автобусной остановке… Все, этого уже не видно.

— Вот зараза, он опять остается за кадром, — с раздражением констатировал Сафронов. — Хитрый гад, рожу свою перед камерами не светит.

Скрипнув креслом, за столом зашевелился начальник охраны, за все время просмотра не проронивший ни слова.

— Может, просмотрим предыдущие записи? — предложил он. — В диапазоне от половины шестого до половины седьмого, когда в офисах рабочий день заканчивается.

— А сколько дней у вас хранятся записи?

— Семь. Последние два дня не в счет, выходные были. Осталось еще три дня, с понедельника по среду.

— Нет смысла, — пожал плечами Сафронов. — Тип, который нам нужен, наверняка знал, что у вас тут видеонаблюдение. Хотя… Смонтируйте на всякий случай. Анастасия Александровна потом зайдет к вам, посмотрит.

— А сейчас что? — спросила Волкова.

— А сейчас мы с вами прокатимся до следственного управления. Пообщаетесь со следователем, заодно и фоторобот попробуем нарисовать.

Девушка быстро поднялась и первой вышла из кабинета, кивком попрощавшись с начальником охраны. Александр Сафронов сунул в карман флэшку со скопированными видеозаписями и пошел вслед за ней, невольно любуясь ее раскованной походкой и точеными ножками.

Жизненные неурядицы сформировали в душе Веры Ивановны тот пресловутый внутренний стержень, который и не позволил ей согнуться под грузом известия о гибели Беллы. Она нашла в себе силы съездить на опознание и ответить на вопросы следователя, молодой симпатичной девчушки, смотревшей на нее с непритворным сочувствием. И с похоронами тоже смогла разобраться. Благо есть сейчас конторы, готовые в кратчайшие сроки организовать погребение «под ключ», освободив родственников от всех забот. За соответствующую плату, разумеется. Представителю одной из таких фирм Вера Ивановна отдала почти все свои сбережения, накопленные на собственную смерть. Со столь серьезной суммой пожилая женщина рассталась даже более спокойно, чем могла бы представить раньше. Во-первых, жила она скромно, не роскошествовала, так что пенсии вполне хватало. Во-вторых, в укромном местечке у нее хранились все золотые украшения, с камнями и без оных, надаренные за четверть века покойным супругом и еще одним сердечным другом. На крайний случай, все это добро можно было превратить в наличные деньги. А в-третьих, Вера Ивановна махнула рукой на свою будущую смерть. Достойных родственников у нее не осталось, значит, ее уход из жизни ни на кого не обрушится камнепадом проблем. Похоронят за казенный счет, и ладно.

Провожать Беллу в последний путь можно было и сегодня, но люди из ритуальной конторы сообщили, что в родительский день Петровское кладбище не работает «на прием». Другое кладбище Квашнину не устраивало, все ее предки покоились именно на Петровском. Пришлось отложить до среды.

Вера Ивановна с грустью и недоумением думала, что у гроба будет стоять она одна. Или все же появится хоть один человек из компании Беллы? Из той компании, о которой внучка никогда не рассказывала. Возможно, ее и в природе не существует… Но Вера Ивановна никак не могла поверить, что молодая девушка может жить словно в безвоздушном пространстве, без друзей, без подруг и без коллег по работе. И как она допустила, что жизнь Беллы сложилась столь нелепым образом?

Из печальных раздумий ее вывела заливистая трель звонка. С трудом волоча ноги, Вера Ивановна вышла в прихожую и открыла дверь, позабыв сначала поинтересоваться личностью визитера. Не удивило ее и то, что позвонили сразу в дверь, хотя внизу был установлен домофон. Впрочем, звонивший вполне мог зайти с кем-нибудь из соседей.

На пороге стоял высокий парень с темно-русыми волосами и слегка резковатыми чертами лица. Представился, предъявил удостоверение.

— Вера Ивановна, мне поручили задать вам несколько вопросов по поводу смерти вашей внучки. Вы позволите?..

— Проходите, — суховато предложила она. — Но я уже давала показания вашей сотруднице. В воскресенье. Ничего нового добавить не смогу.

— Она не моя сотрудница, она из следственного отдела. Следователь работает по своей линии, а уголовный розыск — по своей, — пояснил молодой человек. — Понимаю, что вам сейчас хочется побыть одной, но… Поймите и меня. В нашей практике часто приходится беседовать с одним и тем же гражданином по несколько раз. Не ради причинения моральных страданий родственникам погибших, а исключительно ради того, чтобы быстрее поймать виновных лиц. Внучку вашу не воскресить, но разве вы не хотите, чтобы мерзавец, убивший ее, понес наказание?

Приятные, интеллигентные манеры, вкрадчивая интонация и грамотная речь сразу расположили пенсионерку к молодому полицейскому. Впрочем, не так уж он и молод, подумала она, лет двадцать шесть или двадцать семь.

— Что вас интересует? — более мягким тоном спросила она.

— Круг общения Беллы. С кем она дружила, кого приводила в гости, к кому сама ходила…

— Да что вы, — махнула рукой старушка. — Какие там гости… Сколько мы с ней под одной крышей живем, она ни разу никого не приглашала сюда. Вот вы, наверное, думаете, что раз я старая, так и память у меня дырявая, и я все позабыла, да? А вот и нет. Никто к ней не приходил. И друзей-подруг у нее не было.

— Странно как-то. Она же в институте училась, неужели там ни с кем не сошлась за пять с лишним лет?

— Белла училась заочно. Вот в этом году должна была окончить.

— На каком факультете училась?

— На психологическом, — с некоторой гордостью ответила старушка. — Социальная психология, вот как ее специальность называлась.

— А она работала?

— Да. В центральной библиотеке.

— Кем?

— Ну, это я уж не знаю, кем именно. Но денег приносила немного. Чуть больше, чем моя пенсия.

— Кроме работы где еще она бывала?

Вера Ивановна с минуту помолчала.

— В храм Божий она часто ходила. Раза два в неделю, по вечерам. Могла и до ночи задержаться. Но ночевать всегда являлась.

— Она была верующей?

— Да.

— Какую церковь она посещала?

— Усекновения Главы Иоанна Предтечи. Я там не была ни разу, это где-то далеко, в Заозерном районе.

— А в храм она ходила как обычная верующая, помолиться? Или это было нечто вроде работы?

— Точно не скажу, милый, — старушка вдруг осознала, что она не помнит имени человека, с которым ведет беседу. — Она не рассказывала. Белла не очень-то общительная была, даже со мной… Но называла она себя «служительницей». Кем может работать женщина в церкви?

— В церковном хоре петь, например, — предположил парень.

— А вот и нет. У нее ни слуха, ни голоса не было. Она ж у меня, еще когда в последнем классе училась, загорелась идеей поступать в духовную семинарию, на тот факультет, где петь учат. Не взяли ее. Сказали, певческих способностей нет. Очень сильно Белла тогда и расстроилась, и разозлилась. Помню, как она глазами сверкнула да и побежала в ближайший к нашему дому институт, документы подавать. Я аж удивилась, как легко у нее все получилось: один экзамен, второй, третий, и вот уж фамилия в списке зачисленных значится. Наверное, ей тогда злость и обида ума прибавили. В школе-то Белла знаниями не блистала.

— Не блистала, да, — задумчиво проронил приятный молодой человек, как будто соглашаясь с Верой Ивановной. — А почему в ближайший институт? Ей без разницы было, на кого учиться?

— Может, и так. Не помню я, чтобы у нее в школе любимые предметы были. Я пыталась завязать с ней разговор на эту тему, и не раз… Она мне только однажды ответила, что хочет научиться влиять на людей, убеждать их в своей правоте, а для этого больше всего подходит именно психологическое образование. Но, если уж всю правду говорить, не заметила я за эти годы, что она сильно учебой увлечена. Зачеты-экзамены сдавала, да и ладно.

— А где ее родители, Вера Ивановна? Они живы? — неожиданно переменил тему вежливый посетитель.

Старушка почувствовала, что краснеет. Хотя, собственно, чего бы ей краснеть? Никогда она не считала себя виноватой в том, что внучка выросла без папы с мамой.

— Зачем тебе это, милый?

— Начальник приказал узнать, — со смущенной улыбкой пояснил парень. — Уж вы не откажите рассказать, не могу я с пустыми руками явиться…

Сергей чувствовал легкое покалывание где-то в области поясницы. Совесть сигнализировала, что слишком уж некрасиво он ведет себя со старой женщиной, согнувшейся под грузом возраста, болезней и совсем недавнего горя. Лжет в глаза, ссылается на начальника. Да если б его начальник знал, что Волков по личной инициативе заявился к Квашниной, вместо того чтобы работать по квартирной краже, Сергею была бы обеспечена длинная и нудная воспитательная беседа на тему нарушения правил оперативной работы и расточительной траты рабочего времени.

Слушая печальный рассказ Веры Ивановны, он понять не мог, как могли в такой благополучной семье вырасти такие дети-дегенераты. Про сына своего старушка только обмолвилась, что в конце восьмидесятых он попал на зону по нехорошей статье, отсидел свой срок до конца и теперь проживает в соседнем субъекте Федерации. Не звонит, не пишет, денег не присылает. Короче, не радует маму. Она и не знает доподлинно, жив ее Виктор или нет.

Дочь у Веры Ивановны тоже оказалась не подарок. При рождении ее назвали, как ни странно, Викторией. В далекие семидесятые супругам Квашниным такое созвучие имен показалось остроумным. Тем более Виктор — это победитель, а Виктория — победа. Правда, тайный смысл имени не помог ни брату, ни сестре. Победителей из них не получилось.

В неполные восемнадцать лет Вика повстречалась с каким-то суперменом по имени Олег. Накачанным, рельефным, брутальным и амбициозным. Парень с детских лет занимался единоборствами и полученным в спортивной секции навыкам нашел применение во взрослой жизни: в девяносто первом году, на момент знакомства с Викой, состоял в одной преступной группировке, дислоцированной в городе Кургане. Ребята крышевали одних коммерсантов и грубо наезжали на других, а также оказывали частным лицам весьма результативную помощь в выбивании долгов.

Хотя обо всех этих прелестях Вера Ивановна узнала гораздо позже, выбор дочери она не одобряла изначально. Качок Олег не казался ей культурным человеком. В его умственных способностях она тоже сомневалась, так как придерживалась убеждения, что профессиональные занятия агрессивными видами спорта негативно влияют на работу мозговых клеток. К тому же от Олега просто разило опасностью, риском, авантюрой и непредсказуемостью. Какая мать хочет для своей дочери непредсказуемого мужчину?

Но Вика ничего и слышать не хотела. Относилась она к тому типу девушек, которые сами для себя достраивают образ любимого мужчины, старательно собирая белые кирпичики и пренебрежительно отбрасывая черные глыбы. Неожиданно наступившую беременность она приняла за знак свыше, за подтверждение правильности своего выбора. Хотя, конечно, никакой ребенок ей в восемнадцать лет не был нужен. Но он внезапно оказался очень нужен самому Олегу, который категорически запретил своей юной подруге делать аборт.

В очередной раз поссорившись со скучной мамой, склонной к бесконечному морализаторству, Вика собрала пожитки и уехала вместе с Олегом в его родной Курган, славный своими криминальными традициями. Поначалу ее новую жизнь не портило ничего, разве что тяжелое течение беременности. Но за месяц до родов случилась новая беда. Во время очередной загородной разборки Олега жестоко искалечили братки из конкурирующей группировки, лишив его не только возможности отправлять противника в нокдаун ударом ноги, но и просто ходить без помощи костылей. Те же ребята заставили поверженного супермена «оплатить моральный ущерб» бизнесмену, который крышевался ими и в свое время крепко пострадал от наездов Олега и его друзей. Пришлось продать и квартиру в высотном доме, и новенькую «тойоту», и чуть ли не всю бытовую технику. Заступаться за Олега никто не спешил. Его группировка разваливалась на глазах. На смену старому, насквозь коррумпированному милицейскому начальству Курганской области пришли другие люди, которые объявили всевозможным браткам и пацанам настоящую войну. Кто не хотел быть арестованным, тот либо залег на дно, либо поехал искать счастья по просторам необъятной России.

В итоге Виктория Квашнина оказалась с новорожденным младенцем и сожителем-инвалидом на руках в грязном бараке на окраине Кургана, без денег, без профессии и без перспектив. Как они сумели прожить втроем полтора года на жалкое пособие, Вера Ивановна не знала. Все это время контактов между ними не было. Но в мае девяносто третьего года она совершенно случайно узнала шокировавшую ее новость о намерениях дочери. Еще со старых советских времен у Веры Ивановны оставалось много знакомых, состоявших на государственной службе, в том числе в органах опеки. Одна из таких подруг сообщила ей по телефону, что Вика собирается продать дочь в иностранную семью. Понятно, что формально это называлось удочерением. Времена стояли тяжелые, многие жительницы несчастной страны готовы были тем или иным способом избавиться от лишней обузы в лице собственного ребенка. Особенно если за это обещали очень хорошо заплатить в твердой валюте. Вот и Вика решила таким образом решить все финансовые проблемы. За полтора года материнский инстинкт в ней так и не пробудился, а Олег, став инвалидом, больше всего стал тянуться к выпивке, а не к ребенку. Вот и получилось, что девочка с экзотическим именем Белла стала лишней для всех.

Но только не для Веры Ивановны. Возмущению ее не было границ. Как это, отдавать родного человечка, частичку себя, в чужую семью, не имея возможности его когда-либо увидеть, обрекая его на неизвестность? Вера Ивановна, как и любой человек, воспитанный в советском обществе, относилась ко всем без разбора иностранцам с опаской и недоверием. Да и слухи нехорошие уже ходили о трагических судьбах российских детей, вывезенных за границу. Всякое ж бывало, вплоть до перепродажи в восточный гарем или убийства с целью трансплантации органов. Но в данной ситуации дело было даже не в недоверии к иностранцам, а в элементарных родственных чувствах. Вера Ивановна, тогда еще вовсе не старушка, а крепкая и энергичная дама средних лет, твердо решила оставить Беллу с собой.

Приехав в Курган и с трудом отыскав хибару дочери, она увидела отвратительную картину. Мрачное и смрадное помещение, убогая обстановка, черный от грязи пол, запах паленой водки и дешевых сигарет, а посреди всей этой роскоши — полупьяные Олег и Виктория, почти утратившие человеческий облик. В темном углу за занавеской копошилась крошечная девочка, поведением напоминавшая дикого зверька.

Все попытки убедить Вику отказаться от сделки и отдать дочь Вере Ивановне оказались напрасными. Нравственная деградация женщины дошла уже до такой степени, что за свое согласие она потребовала от матери сумму, превышающую ту, которую получила бы в случае продажи Беллы за рубеж. Старшая Квашнина влепила дочери увесистую пощечину, а потом поднапряглась, призвала на помощь все свои возможности и оставшиеся связи и добилась-таки намеченной цели. Вику и Олега в судебном порядке лишили родительских прав, а Веру Ивановну назначили опекуном Беллы Квашниной до ее совершеннолетия. Причем бойкая бабушка настояла на том, чтобы изменить отчество девочки в свидетельстве о рождении. Была Олеговна, стала Николаевна. По имени покойного деда, мужа Веры Ивановны.

С той поры бабушка с внучкой жили вдвоем в просторной трехкомнатной квартире. Младенческие воспоминания не задержались в голове Беллы, она не помнила своих родителей. Виктория Квашнина, обиженная на весь мир, не удостаивала родственниц своими визитами. В девяносто девятом году Вера Ивановна узнала, что дочь ее завела отношения с каким-то южным работягой, работавшим на тюменских нефтепромыслах, и в том же году уехала с ним в Турцию. Бывший супермен Олег ушел из жизни еще раньше с помощью веревки и потолочной перекладины. Видать, не смог смириться с собственной инвалидностью и никчемностью.

Девочка Белла некоторое время состояла на учете у невропатолога в связи с негативными условиями первых месяцев жизни. Однако к семи годам не было выявлено ни замедленного развития, ни проблем в общении со сверстниками, ни заикания, ни невроза, и с учета ее сняли. Белла окончила школу, поступила в институт… Некоторые странности появились у нее в начале переходного возраста. Бабушка вновь повела ее на консультацию к специалистам, те успокоили. Дескать, кто ж в четырнадцать лет без странностей? Разовьется в женщину, и все подростковые комплексы сами собой пройдут. Вера Ивановна недоверчиво качала головой и пробовала поговорить с внучкой сама, но та с каждым днем становилась все более замкнутой и молчаливой. О том, что происходит в жизни Беллы за пределами квартиры, старушка не знала вообще ничего. Особенно не любила девушка обсуждать две темы: свою личную жизнь и отношения с религией. Хотя по многим признакам заметно было, что религиозное чувство в ней кипит и булькает, трансформирует психику и образ мышления. Вера Ивановна даже помнила, что обращение Беллы к христианской вере началось в девятом классе и совпало с переходом из одной школы в другую. На смене школы настояла тогда сама Белла. Какие-то причины она тогда называла, но бабушке они показались надуманными. Об истинных же мотивах девушка молчала. Вытащить из нее информацию, которую она не желала разглашать, было делом совершенно гиблым, заведомо обреченным на провал. А теперь она мертва и уж тем более ничего не расскажет…