Садовод

Глава 5

В любой группе людей, выполняющих определенную работу, кто-то должен быть старшим. Это закон управления. Командир, начальник, бригадир, пахан, смотрящий… Названий можно придумать сколько угодно, важна суть. Формальный или неформальный, но лидер обязательно должен быть.

До момента, когда к поискам неуловимого Садовода был неофициально подключен Сергей Волков, расстановка ролей была простой и понятной. Капитан Сафронов, как старший по возрасту и по званию, считался номером первым. Старший лейтенант Черновский охотно признавал себя номером вторым. Теперь же, с приходом Сергея, ситуация стала менее ясной. С одной стороны, Волков был старше обоих оперативников по возрасту. С другой, он имел минимальный опыт работы в органах внутренних дел и не мог похвалиться какими-либо достижениями на ниве борьбы с преступностью. С третьей же стороны, он был единственным лицом, имеющим личную заинтересованность в скорейшем захвате маньяка: это ведь за его женой два дня подряд следил Садовод. Кроме того, Настя, как выяснилось, училась в одном классе с покойной Беллой Квашниной и могла дать важную информацию о ее прошлом. Причем с куда большей готовностью она бы поделилась этой информацией со своим любимым мужчиной, нежели с посторонним человеком, будь то следователь или сотрудник полиции.

На это обстоятельство Сергей вновь обратил внимание Саши Сафронова, встретившись с ним в пятницу.

— Настя мне рассказывала, что Квашнина была типичным школьным изгоем. Как в фильме «Чучело», помнишь? Но Настя знала ее только до девятого класса, потому что в десятом Белла училась уже в другой школе. Целых семь лет прошло, почти восемь. Вот эти годы мы должны изучить, как под микроскопом.

— Да на фига? В рамках нашей основной версии, личность Беллы вообще не имеет никакой важности. Мы же решили, что она стала случайной жертвой…

— Вот я и хочу проверить, так это или нет. Вчера я пообщался с тремя свидетелями, с девушкой Олега Волнухина и с парнями Ангелины Соколовской и Натальи Пешковой. И расспрашивал я их вовсе не про убийства.

— А про что?

— Про личные отношения. И мне кажется, я уловил закономерность, которой руководствуется наш Садовод.

— Поделись.

— Он убивает тех, кто счастлив в личной жизни. Вернее, вот как: тех, кто выглядит счастливым. Например, Наташа Пешкова вряд ли была на седьмом небе от счастья в отношениях с эгоистом Матвейчуком. Да и вообще, какое личное счастье может быть у заурядной проститутки? Но в день смерти в ресторане она наверняка казалась очень даже удоволенной…

— Да ну, слишком уж простой мотив. Даже для психа.

— Да, мотив простой. И очень серьезный — зависть! Черная зависть. Чем отличается белая зависть от черной, знаешь?

— Примерно.

— Скажу точнее. Белая зависть — это когда человек смотрит на другого, у которого есть нечто ценное, и говорит самому себе: «Ага, у него есть, а у меня нет. Значит, я буду стараться, чтобы и у меня тоже было…» А черная — это когда он говорит: «Ага, вот он гад, ну почему у него есть, а у меня нет?! Несправедливо, блин! Надо восстановить справедливость, то есть отнять у него и поделить между такими, как я. А его, гада, пристукнуть, чтоб не сопротивлялся…»

— Хочешь сказать, Садоводу не везет в личной жизни?

— Вот именно. Я почти уверен, что у него серьезнейшие проблемы в отношениях с женщинами. Вполне возможно, имеется какой-нибудь внешний дефект, уродство лица или тела. А может, никакого уродства нет, а есть глубокая психологическая травма, тянущаяся из пубертатного периода…

— Какого периода?

— Ну, из периода полового созревания. Сам знаешь, в тринадцать-пятнадцать лет все воспринимается особенно остро. Подросток может вены себе перерезать из-за такой чухни, на которую взрослый мужик и внимания не обратит. Пройдись по всем нашим знаменитым серийникам, они же все ссылаются на нечто подобное. Оправдывают себя тем, что мама с папой ремнем наказывали, старшие товарищи издевались, одноклассники насмехались, девчонки не давали…

— Подожди, так Белла-то при чем? Такой жизни, как у нее, никто не мог завидовать. Ни с кем не общалась, друзей нет, парня нет и не было, работала библиотекарем… Да и внешность тоже не для глянцевых журналов…

— Но мы же условились, что ее убили фактически случайно. Квашниной нельзя было завидовать, ты прав. А вот Насте моей — можно! — Волков повысил голос. — Природа ее одарила всем, и красотой, и умом, и характером. Любящие родители, беззаботное детство, популярность в школе и в институте… И в наших отношениях мы оба кайфуем, поверь на слово. Я жизни не представляю без нее. У нас за все время знакомства только одна проблема и была, ты о ней знаешь.

— Знаю, — кивнул Сафронов. — Это когда ее в убийстве обвиняли…

— Да. А так у нас все классно. И вот я вчера слушал Свету и Андрея и представлял себя на месте любого из них. Человек нашел свой идеал, она на высшем подъеме, он засыпает счастливым и просыпается счастливым. А ему в один момент все ломают. Отнимают у него объект любви. Впору вешаться. Вот лично я далеко не уверен, что смог бы пережить неожиданную гибель Насти.

— Получается, этот урод сразу по двум целям бил: лишал жизни одного человека и одновременно кидал с небес в грязь другого.

— Да. Типа, если мне плохо, так пусть и никому не будет хорошо. К тому же ты не забывай, когда именно он совершал свои преступления: второго января, четырнадцатого февраля и восьмого марта. Праздничные дни! Люди сидели в ресторанах, настроение у них было приподнятое… Вот за это он им и мстил. Одиноким, ущербным, обиженным жизнью субъектам вообще тяжело переживать праздники, равно как и чужое счастье…

— Не знаю, Серега, может, ты и прав. Хотя у нашего консультанта из областного Центра судебной психиатрии другое мнение по поводу мотивации Садовода.

— Какое?

— Он карает людей за грехи. Потому и подбрасывает надкусанное яблоко. Типа, я не просто так ножом махаю, я вершу высшую справедливость.

— А одно другому не противоречит. Просто грех этих людей в том и состоял, что они были счастливы, хотя, по его мнению, не имели право на счастье.

— Тогда я тем более не понимаю, почему тебя так интересует прошлое Квашниной. В ее жизни никакого запредельного счастья не было.

— Повторяю: во-первых, я хочу нашу версию проверить. А во-вторых, вот лично ты читал заключение судмедэксперта по поводу ее тела?

— Читал вроде… — Сафронов наморщил лоб, припоминая. — Серега, блин, у нас столько бумажек, всего и в голове не удержишь. Да, вспомнил, читал.

— Тогда ты должен знать, что Белла Квашнина не была девственницей! Ух, блин, до чего я не люблю это слово…

— Почему?

— Долго объяснять. Факт в том, что минимум раз в жизни она имела половой контакт с мужчиной. И я очень хочу с этим мужчиной познакомиться. Понимаешь, мы ведь можем многого не знать, можем видеть только надводную часть айсберга. А если, вопреки нашим прикидкам, она все же была счастлива? Вдруг у нее был парень, с которым она регулярно встречалась? Сколько примеров, когда веселые, беззаботные красавицы не могут устроить свою судьбу, а такие угрюмые дурнушки — устраивают… И еще не забывай: Квашнина была верующей. Это особый тип личности, поверь. Я считаю, нам обязательно нужно побывать в храме, куда она часто ходила, по словам бабки. Церковь Усекновения Главы Иоанна Предтечи. Там-то она и могла вести свою настоящую жизнь, а все то, что за пределами церкви, это так, мишура.

Сафронов растер в пепельнице окурок, для надежности загасил его собственной слюной. Не нашел, что возразить.

— Ну ладно, давай попробуем порыть в этом направлении… Значит, по пунктам: ищем парня Квашниной, разбираемся с ее церковными делами, проясняем ее прошлое. Черновского я запрягу сгонять в ее институт, с сокурсниками потрещать.

— Сокурсников он в институте не найдет, они сейчас дипломы пишут. Пусть лучше в ту школу съездит, в которой Белла училась последние два класса. Номер сто двенадцать.

— А в первую ее школу?..

— А про первую школу мне Настя все рассказала, они же вместе учились. Хотя пускай и туда заедет, лишним не будет. Настя могла чего-то и не знать…

— Сделает. Слушай, Серега, а если все же он твою жену хотел грохнуть… Может, ей уехать куда-нибудь? Он ведь может ее выследить и повторить попытку.

— Да я думал об этом. Меры предосторожности мы приняли. Она у меня девочка непростая, голыми руками не возьмешь…

Волков говорил уверенно, но на самом деле он далеко не был уверен, что с Настей ничего не случится. Да и как мог он быть абсолютно спокоен? Все эти дни его супруга ходила на работу. Точнее, не ходила, а ездила на автобусах и маршрутках. В транспорте, конечно, безопасней, чем в парке, но ткнуть ножом можно и в салоне. Первые три жертвы Садовода погибли в ресторанах, в людных местах, и никто им не помог, никто не помешал убийце. Да и помимо работы Насте было чем заняться. По пятницам, например, она ходила в фитнес-клуб или в бассейн. Дважды в неделю, по четвергам и субботам, посещала курсы вождения. От погибшего в прошлом году ее брата Максима остался трехгодовалый «рено логан», и родители готовы были предоставить его в полное Настино распоряжение, но для этого нужно было получить водительские права… Наконец, самое уязвимое место, подъезд. Когда имелась возможность, Сергей встречал и провожал Настю, но получалось это далеко не всегда.

В принципе, выход был: взять на работе отпуск за свой счет, запереться в квартире и никому не открывать. Но Настя бы на такое никогда не согласилась, да и самому Сергею такое решение не казалось правильным. Поступить так — значит, признать превосходство преступника, признать, что он сумел ограничить ее свободу, сумел понизить качество ее жизни. Да и сколько это может продолжаться? Иных маньяков годами ловят, они потому и остаются в народном сознании, что держат людей в страхе на протяжении длительного периода, успевая совершить десятки убийств. Учитывая особую осторожность и криминалистическую осведомленность Садовода, никак нельзя было надеяться, что он окажется за решеткой очень скоро. И что ж теперь, прятаться от него до тридцати лет? Нет, Волков не хотел для своей супруги такой судьбы.

«Зачем нужна улица, если она не ведет к храму?» Подъезжая к серо-голубому зданию с тремя куполами, Сергей мучительно вспоминал, откуда он может знать эту фразу. Читал он очень много, начиная с раннего детства, и почерпнутые в книгах знания старался не забывать. Ставку делал не на механическое запоминание, а на системное. Помогала ему в этом простенькая мнемоническая методика, откопанная в трудах одного британского психолога. Рассчитана она была в первую очередь на запоминание информации, получаемой визуальным путем. В первую очередь, из письменных текстов. Используя нехитрые приемы, Сергей мог восстановить в памяти содержание любой книги, когда-либо им прочитанной. И если он вдруг не мог припомнить, откуда взялась в его голове та или иная фраза, скорее всего, это означало, что он ее не прочитал, а услышал.

«А почему, собственно, улица должна куда-то непременно вести? Улица создается не для того, чтобы вести к бане, храму или вокзалу, а для того, чтобы на ней стояли дома, а в домах жили люди…» Кем бы ни был автор крылатой сентенции, но Волков точно не назвал бы его своим идейным собратом.

Традиции православной церкви он знал неплохо, поэтому не забыл троекратно перекреститься перед входом. И сразу же вдохнул ни с чем не сравнимый аромат горящих свечей и кадильного дыма. Ему вспомнилась книга одного сибирского иеромонаха, которую он прочитал на досуге. В ней замечалось помимо всего прочего, что, если бы русский крестьянин семнадцатого века мистическим образом переместился в век двадцать первый, он чувствовал бы себя спокойно и умиротворенно только в одном месте — в церкви. На этом основании автор делал вывод, что современная жизнь со всеми ее культурными и техническими новинками разрушает психику и подрывает духовные основы, и неплохо было бы нам вернуться к заветам мудрых предков, побольше времени уделять стоянию в храме, а поменьше — работе и развлечениям. Волков всегда поражался обыкновению религиозных активистов делать абсурдные выводы из предельно простых и понятных обстоятельств. Выходец из прошлого чувствовал бы себя в церкви как дома просто потому, что ее внутреннее убранство почти не изменилось за минувшие века, сохранилось множество ритуальных мелких деталей, которые и создают особую обстановку, настраивают человека на определенный психологический лад. Если что и появилось в храмах за последние десятилетия, так это торговые точки при входе, снабжающие прихожан свечками, крестиками и духовной литературой.

До начала вечерней службы оставалось еще около часа, людей было немного. Что ж, тем лучше, значит, можно будет пообщаться с персоналом. Продумывая свой визит еще с утра, Сергей решил ничего не говорить о смерти Беллы. Пусть она числится не убитой, а без вести пропавшей. Во-первых, меньше будет эмоций, а во-вторых, служители храма с большей готовностью расскажут о личной жизни девушки. Если таковая была, конечно.

Продавщица из церковной лавки, сутулая женщина с грустным лицом, известием об исчезновении Беллы Квашниной была сильно взволнована. Старушка за стойкой, принимающая записки о поминовении, только охала и качала головой. Точнее, обе они сначала просто не поняли, о ком идет речь. Оказалось, что погибшую девушку здесь знали не по тому имени, которое было указано в паспорте, а по крестильному имени — Варвара. Сестра Варвара, вот как. Да, она уже целую неделю не появляется, хотя раньше приходила с периодичностью в три-четыре дня. Нет, о ее личной жизни они ничего не знают, ни разу ее с мужиком не видели. Хотя лучше бы с батюшкой поговорить…

Сергея интересовало, какие конкретно функции выполняла Белла-Варвара в церкви Усекновения Главы Иоанна Предтечи, и он на свой вопрос получил ответ. В переводе на светский язык, девушка была чем-то вроде консультанта. Разъясняла прихожанам, в основном новичкам, правила внутрицерковного поведения, указывала, где какая икона висит, как нужно стоять во время службы, в каком порядке совершать ритуальные действия, когда осенять себя крестным знамением, когда наклонять голову… Но функциями консультанта она вовсе не ограничивалась, присваивая себе еще и полномочия духовного цензора. Беспрестанно делала замечания, нередко в жесткой и категоричной форме, требовала делать не так, а вот этак и не успокаивалась, пока ее требование не выполнялось. Контролировала, одним словом. Больше всего от нее доставалось детям и молодым женщинам. Первым — за вечную шумливость и непоседливость, вторым — за неправильный, с ее точки зрения, внешний вид. Неприкрытые коленки и выбивающиеся из-под платка волосы раздражали ее донельзя, могли стать причиной шумного конфликта.

Церковные женщины рассказывали о сестре Варваре с уважением в голосе, но в то же время и с некоторой опаской. Волков чувствовал это и понимал, что обе они явно смягчают картину, рисуя Беллу в более мягких тонах. А как иначе, здесь ведь тоже есть своя корпоративная этика. Сор из избы, то есть из церкви, не выносить. О личностях такого сорта Волков знал не только от верующих знакомых, но и по собственному опыту. Будучи подростком, он, как и многие в этом возрасте, мучительно искал ответы на вечные вопросы о смысле жизни, о добре и зле, о морали и нравственности. Искал в том числе и в различных религиозных течениях. Подобно киевскому князю Владимиру, «испытывал» верования и философские системы. Ответы на вечные вопросы нашлись сами собой уже в более зрелых годах, когда пришло понимание, что нужно не лениться и не искать их в готовом виде, а расширять кругозор, наполнять голову знаниями, размышлять, анализировать и сравнивать, вот тогда и толк будет. Но в четырнадцать-пятнадцать лет, когда понимание еще не пришло, но уже очень хотелось объяснить все странное и загадочное, а заодно и обрести всемогущего заступника, способного выполнить любую просьбу, он несколько раз захаживал в православные церкви города. Стоял, внимательно вслушиваясь в малопонятные слова молитв и песнопений, рассматривая изображенные на иконах сюжеты, и прислушивался к собственному сердцу: не екнет ли? Не екнуло.

Зато молодой Сережа Волков познакомился с явлением, которое молва народная именует «белыми платочками», невольно вкладывая в красивые слова негативный смысл. Прицерковные старушки… Если кому-нибудь взбредет в голову провести статистическое исследование и узнать, скольких молодых людей они оттолкнули-отвратили от христианства вообще и от православия в частности, число получится отнюдь не мизерное. Человек привык мыслить ассоциативно, образно. А с каким образом он сталкивается, переступая порог храма? Кто шипит и рычит на него, делает грубые замечания, пугает его карой небесной за неправильное или неточное прикладывание к иконе или за тронутые тушью глаза? И замечания-то основаны большей частью на суеверии, на обрядоверии, не имеющем ничего общего с христианской идеей. «Таких не отпевают!» — грубо рявкнула приемщица поминальных записок, вычеркнув показавшееся ей не славянским имя. «Если заходишь в храм с ребенком, веди его справа от себя, справа, не слева!» — кричит другой божий одуванчик молодому отцу семейства. «Нечего с голыми руками в святой церкви делать, так только блудницы ходют!» — распаляется третья, у которой если и были в жизни радости, так остались в далеком прошлом… А ведь именно их начинающий прихожанин и принимает за лицо церкви. Подумает, развернется и уйдет.

Но старушек-то хоть понять можно, у них действительно ничего светлого и радостного нет и не предвидится, надо ж негативным эмоциям давать выход. Да и чувство причастности к Богу душу греет: как же, мы в церкви служим за бесплатно, чуть ли не живем здесь, мы-то точно спасемся, а они все там, в своих безбожных офисах да институтах, так и пропадут… Да, их поведение объяснимо. Но в церкви Усекновения Главы Иоанна Предтечи, получается, функцию «белых платочков» выполняла молодая девушка Белла, она же сестра Варвара. Возможно ли? Надо проверить.

Сергей вышел на улицу. Навстречу ему поднимались мужчина и женщина средних лет, явно небольшого достатка. Взглянув на фотографию Беллы, они пожали плечами. «Да мы редко сюда захаживаем». Волков показал снимок еще троим, с тем же результатом. Он совсем не удивился: на фотографии Белла была простоволосой, а при выполнении своих контролерско-ревизорских функций наверняка носила платок, тем самым невольно меняя внешность. Наконец полноватая женщина с пятилетним малышом уверенно заявила, что помнит сестру Варвару, потому что посещает церковь каждую неделю, а в посты так и по два раза.

— Да как ее не помнить?! Ее здесь все знают. Мы как в новую квартиру въехали, я стала сюда ходить и сына вот приучаю… — женщина кивнула на понурого мальчугана. — Сколько хожу, столько эту Варвару и помню. А что с ней приключилось?

— Пропала. Вот, ищем. Родственники говорят, что она неделю назад пошла в храм и не вернулась с тех пор.

— Вот это да. А может, и…

Женщина внезапно умолкла, но Волков по интонации понял, что она хотела сказать нечто вроде: «а может, и хорошо».

— Она здесь работала? — невинно спросил он.

— Работала. Да лучше б не работала. Нет, я понимаю, в церкви порядок должен быть. Но она себя как помешанная вела. Не столько сама молилась, сколько следила, как другие молятся. Вот, помню, летом дело было, заприметила она на каком-то парне крестик необычной формы. Вроде и православный, а вроде и нет. Прицепилась к нему: покажи, с абы какими крестами сюда ходить не дозволено. Он от нее, она за ним. Не отстала, пока он ей крестик к носу не поднес. Она посмотрела и стала его гнать в церковную лавку, чтоб купил настоящий, как полагается. Он ей объяснял — и ведь хватило терпения! — что крест купил в Италии, в Бари, кажется, где мощи святого Николая хранятся. А она ему одно: нет, с таким нельзя, или покупай новый, или уходи. И ведь ушел! Неудобно мужику с бабой скандалить, тем более перед иконами.

До начала вечерней службы сестру Варвару узнали по фотографии еще двое церковных завсегдатаев. Один поведал, как у него на глазах «служительница» отчитывала пожилого мужчину, который все забывал креститься во время чтения псалмов. Другой припомнил, как совсем недавно, на Пасху, она не позволила опешившей женщине освятить корзину крашеных яиц, потому что на скорлупу были нанесены какие-то золотистые узоры, показавшиеся ей оккультными знаками.

— Я понимаю, когда старушки так себя ведут. У них ум за разум заезжает, какой с них спрос. А с другой стороны, они всю жизнь при церкви, опыта набрались, они иногда могут и дельный совет дать. И к ним поневоле прислушиваешься, нас всех учили старость уважать. Но девчонка-то молодая что понимает? Она духовных семинарий не кончала, у нее ни опыта, ни знаний. А вела себя так, будто ей лично Господь Бог полномочия дал…

— Как она обычно одевалась?

— Черная юбка в пол, наглухо застегнутая кофта или блузка… Темный платок на голове, как полагается. Один раз я ее видела в джинсах и осенней куртке, когда она в храм заходила и на крыльце крестилась.

— А, то есть переодевалась она уже в церкви, да?

— Наверное. В каком-нибудь служебном помещении…

— А с мужчиной вы ее никогда не видели?

— С каким мужчиной?

— Вообще с мужчиной. Ну, чтоб она вместе с ним выходила, или заходила, или особо близко общалась…

— Нет, такого не припомню. Да не было у нее никого. Будь у нее мужик или парень, разве она бы тратила столько сил на слежку за прихожанами…

Волков и сам уже склонялся к такой же мысли. Ему пришло в голову, что неплохо было бы поговорить с настоятелем. Так, кажется, называется главный священнослужитель храма. Но из дверей уже доносилось мелодичное пение хора, свидетельствующее о начале пятничной вечерней службы. Ждать два часа ему не хотелось. В конце концов, разговор со священником можно перенести на завтра.

В областном Центре судебной психиатрии капитан Сафронов бывал за свою службу всего два раза. Большинство преступников, которых ему доводилось искать и находить, с точки зрения официальной медицины были здоровы. Основным мотивом, естественно, были деньги, далее следовала личная неприязнь, нередко усиленная принятием алкоголя, и уже потом — сексуальная страсть. С настоящим «серийником» Сафронов столкнулся лишь однажды. Сорокадвухлетний выродок, состоявший на учете в психиатрическом диспансере с подростковых лет, в течение долгого времени нападал на женщин в парках и скверах Западного района. Действовал под покровом вечерней темноты с мая по октябрь. Оглушал завернутым в тряпку стальным прутом, оттаскивал в кусты, насиловал и пырял ножом. Как водится, имел свой индивидуальный «вкус»: женщин предпочитал не каких попало, а желательно старше тридцати пяти лет, крупного телосложения. В итоге погорел на девятой жертве: ножевые удары оказались серьезными, но не смертельными, дама сначала потеряла сознание от болевого шока, а потом пришла в себя, выползла из кустов на дорогу и была подобрана проезжавшим мимо автомобилем ППС. Насильника успела рассмотреть хорошо, так как оглушающий удар ему удалось нанести не сразу, а после короткой борьбы. Оперативники на следующий день показали ей полторы сотни фотографий проблемных граждан, являвшихся постоянными клиентами психиатрических лечебниц, и она уверенно опознала среди них того, кто чуть было не положил конец ее бренному существованию.

Да, повезло им тогда! Не только чудом спасшейся дамочке, но и операм, которые за пять месяцев с ног сбились, да так и не нашли ни одной достойной зацепки. Вот бы и с Садоводом так повезло. С точки зрения здравого смысла чем больше однотипных преступлений совершает злоумышленник, тем выше шанс, что он будет пойман при новом преступлении. В школе милиции Сафронову объясняли, что среднестатистический карманник горит на сорок четвертой краже, квартирный вор — на двенадцатой. По поводу серийных убийц такой статистики не имелось. Просто потому, что к любому из них вряд ли можно применить термин «среднестатистический». Все они мнят себя особенными, все хотят, чтобы их считали сверхличностями, все требуют к себе индивидуального подхода. Короче, одна маета с ними.

Именно для уточнения классификационных признаков «яблочного маньяка» Александр Сафронов и приехал в Центр. Еще вчера он договорился о встрече с доктором, принимавшим участие в работе по Садоводу.

Фамилия у доктора была необычная и в некотором роде говорящая — Бесогонов. Точнее, она могла бы считаться говорящей в средние века, когда психиатрия как наука еще не сложилась, а психические расстройства тесно связывались с темными силами, с дьявольской одержимостью. Тогда-то и возник феномен экзорцизма, столь обожаемый сегодняшними кинорежиссерами и любителями ужастиков.

Кандидат медицинских наук Олег Андреевич Бесогонов был привлечен к поискам Садовода после третьего, мартовского убийства, когда произошло объединение уголовных дел у следователя Кроликова. Оперативники предоставили ему все известные сведения и попросили как можно скорее набросать психологический портрет убийцы. Для психиатра с двадцатилетним стажем задача оказалась несложной, результат был готов в тот же день. На выводы доктора Бесогонова сыщики ориентировались вплоть до семнадцатого апреля, то есть до гибели Беллы Квашниной. Теперь, в связи с появлением новых данных, необходимо было подкорректировать выводы. И корректировка обещала быть весьма кардинальной, учитывая обстоятельства четвертого убийства.

— Вы вообще уверены, что эту девушку убил ваш Садовод? — недоверчиво спросил психиатр, внимательно ознакомившись с принесенными Сафроновым материалами. — Вот лично я — не уверен.

— Олег Андреевич, рядом с трупом Квашниной мы нашли пластинку в форме надкушенного яблока. Вы же сами говорили в прошлый раз, что это как бы личная метка убийцы, с помощью которой он привязывает преступление к своей персоне. По его мнению, убийство грешника есть заслуга, и эту заслугу он не желает никому уступать…

— Совершенно верно. Но какие еще есть совпадения, кроме яблока, указывающие, что здесь опять поработал Садовод? Все же абсолютно другое: место, время суток, общая атмосфера. А самое главное — личность жертвы. Сами подумайте: религиозно озабоченная девушка, замкнутая, малопривлекательная, не имевшая отношений с мужиками… Разве она похожа на тех, кого он резал в ресторанах?

Сафронов решил не рассказывать специалисту о версии, выдвинутой Волковым. Сам он тоже склонялся к тому, что движущим мотивом преступника выступала зависть, а не стремление покарать зло. Но Бесогонову об этом лучше не знать. Он же профессионал своего дела, сколько лет в медакадемии учился, а потом еще и работал, опыта набирался. Ему наверняка будет неприятно, что какой-то дилетант ставит под сомнение его выводы.

— Давайте уточним, Олег Андреевич. Вы считаете, что один и тот же человек не мог совершить все четыре убийства?

— Я в этом уверен процентов на… восемьдесят. Нет, даже на девяносто. Садовод ваш — это типичный образец организованного несоциального убийцы, я вам в прошлый раз перечислял основные характеристики этого типа. Такие экспонаты умны, они умеют до поры до времени держать себя в руках, они заранее продумывают все детали преступления, заботятся об уничтожении улик, они знакомы с азами криминалистики… Самое главное: они имеют определенный образ жертвы и практически никогда от него не отступают. Нет, я не верю, что такой человек мог убить Квашнину.

— А как же яблоко?

— Не знаю. Два варианта: или это совпадение, что маловероятно, или кто-то специально работает «под Садовода», имитирует его действия. Кстати, именно поэтому он и мог показать свою рожу этой… — психиатр заглянул в бумаги, — Анастасии Волковой. Не по неосторожности, нет. Он просто хотел, чтобы она его увидела и запомнила.

— Зачем?

— Пока не могу сказать. Но обещаю подумать.

— Олег Андреевич, а вот у нас родилось такое предположение: маньяк охотился не за Квашниной, а за Волковой. Она совсем не такая, как Белла, она ведет нормальную активную жизнь, так что, с точки зрения помешанного на идее справедливого возмездия психопата, у нее вполне могут быть «грехи». Просто в тот день Настя не пошла пешком через парк, и намеченное убийство сорвалось. Маньяк разозлился и зарезал первую попавшуюся девушку…

— Это кто такое придумал?

— Ну, это плод совместного творчества нашего отдела, — улыбнулся Сафронов.

— Да чушь это, а не плод. Настоящий убийца не стал бы следить за Волковой так демонстративно и вообще не стал бы охотиться на нее в парке. А уж если бы задуманное им убийство и вправду сорвалось, он бы выждал неделю, месяц или два месяца и в очередной праздничный день убил бы другого человека. И не кого попало!

Сафронов хотел было сказать специалисту, что в деле несчастной Беллы помимо яблочной символики есть и еще одна деталь, указывающая на Садовода. Орудие убийства, нож. Но он тут же вспомнил выводы экспертизы. Во всех четырех эпизодах использовались аналогичные ножи, изготовленные на одном оборудовании, по одному образцу. Новенькие, без дефектов. Но эксперты не могли с уверенностью сказать, что это был один и тот же нож. Если доктор Бесогонов прав, человек, имитирующий Садовода, может использовать однотипный нож. При условии, конечно, если он вообще знает, каким оружием пользуется настоящий маньяк.

Выйдя на свежий воздух, он набрал номер Сергея Волкова. Еще не прошло и трех суток, как они вместе работали, а капитан Сафронов уже успел по достоинству оценить интеллектуальные способности этого парня, бывшего военного журналиста. Хорошо, что его прикомандировали к отделу, толковый помощник. Хорошо еще и то, что у него есть личный интерес в розыске яблочного ублюдка (или уже ублюдков?), ведь дело касается его жены. Если бы у каждого российского опера имелась личная заинтересованность в работе по очередному уголовному делу, так кривая раскрываемости сразу превратилась бы в экспоненту.

Узнав, что Бесогонов начисто отверг их версию о непредвиденной замене жертвы, Волков ничуть не растерялся.

— Саня, я понимаю, кандидат наук — это сила, и его опыт я под сомнение не ставлю. Но психика человека, тем более больного, это такая зыбкая сфера, где ни в чем нельзя быть уверенным. Я бы еще понял, если бы у Бесогонова была возможность наблюдать нашего психа непосредственно в условиях стационара. Но для этого нужно его сперва отловить. А делать однозначные выводы, опираясь только на обстоятельства совершения преступлений, это вряд ли правильно. Я все же считаю, что Беллу могли убить вместо моей Анастасии.

— Упрямый ты мужик, Серега, — усмехнулся Сафронов. — А знаешь, наш друг в белом халате выдвинул альтернативную версию. Маньяк не один, их двое. И вот Беллу как раз убил второй, который пародирует Садовода.

— Мне тоже это в голову приходило. Вполне реально. Только второй — никакой не маньяк, а вполне расчетливая личность. И грохнуть ему нужно было не кого-нибудь, а именно Беллу Квашнину. Классические детективы любишь?

— Да ну. Мне на работе детективов хватает.

— А я люблю. Так вот, там часто встречается такой сюжет: значит, происходит серия убийств, а потом выясняется, что только одно было «настоящим», а все остальные — так, для отвода глаз. Один труп прячут в кучу трупов, сечешь?

— Чего ты сравниваешь детектив с жизнью? Я о таком деле ни разу не слышал в реальности.

— Все бывает в первый раз. Это тоже версия, и ее надо проверять. Я, кстати, именно этим сегодня и занимался. Если Беллу зарезал не маньяк, а его имитатор, значит, нужно копать в ее окружении. У нее должен быть серьезный враг.

— Да какое у нее окружение? Кроме бабки, ни с кем не общалась, мы ж проверяли.

— А ты не забывай про церковь. Только там она и чувствовала себя полноценным человеком, только там и жила. Мне про нее сегодня такое рассказали… Ладно, Саня, я сам постараюсь разобраться в ее церковных делах. Если что узнаю, наберу. Отбой!

Закончив разговор, Вера Ивановна аккуратно положила трубку и удовлетворенно улыбнулась. Она уже не чувствовала того ужаса и безысходного отчаянья, которые принесла ей нелепая смерть Беллы. Жизнь не кончена. И есть шанс провести ее остаток не в одиночестве, а с молодой девушкой да еще и с родственницей.

Тюменская сестра Веры Ивановны сообщила, что ее внучка Вероника в этом году оканчивает школу и намеревается поступать в академию высоких технологий, один из самых престижных вузов города. Не согласится ли Вера приютить в своей квартире внучатую племянницу? Других знакомых у них в городе нет, а снимать квартиру не только дорого, но и небезопасно, учитывая, что девушка здесь никогда не бывала.

Старушка согласилась, даже не скрывая радости. Вот же оно, решение проблемы! Девушка будет жить в комнате Беллы, денег с нее Вера Ивановна брать не станет, но возложит на нее выполнение той работы, на которую сама уже не способна. Вероника и в магазин сходит, и пол помоет, ей нетрудно. Правда, Квашнина не была знакома с дальней родственницей, ну да это не страшно, познакомятся и общий язык найдут. Даже в последние годы, когда подступили слабость и немощность, она все же не относилась к категории пенсионеров, которых молодые люди стараются обходить за четыре версты. Не была ни назойливой, ни придирчивой и не злоупотребляла проникновенными фразами типа: «Вот в наше-то время…» или «Мы-то такими не были…». На Беллу она никогда не давила, хотя образ жизни внучки вызывал у нее серьезные опасения. Хотя, может, и стоило надавить, глядишь, внучка бы живой осталась.

Нет, не нужно себя винить понапрасну. Нет ее вины в смерти внучки. Наоборот, она ее спасла от родителей-алкашей, не позволила ее иностранцам продать. Заботилась о ней, воспитывала, дала девчонке шанс на нормальную жизнь. И с обоими детьми, с Виктором и Викторией, тоже так было. Не ее вина, что потомки недоделанными какими-то получаются. Так что пусть сосед Виталик на мозги не капает, про совесть не каркает. Глазастый он мужик, конечно. Один только он и заметил, чего на самом деле испугалась Вера Ивановна на Петровском кладбище…

Запиликал домофон. Нечасто приходилось слышать его звук: Белла, понятное дело, своим ключом пользовалась, а больше к ним никто и не захаживал, кроме слесарей да электриков. Старушка взглянула на часы. Девятый час вечера, кого принесло?

— Вера Ивановна, откройте, пожалуйста, я из полиции, по поводу вашей внучки, — услышала она молодой голос, слегка гнусавый, растягивающий гласные звуки. Квашнина нажала кнопку на панели домофона. Лучше бы она этого не делала.