Садовод

Глава 6

Приехав домой, Волков покормил Зигфрида, сжевал сочную грушу и залез в душ. Контакт с водой всегда помогал ему восстанавливать силы после рабочего дня. А сегодня вечером хорошее самочувствие и бодрость духа точно понадобятся.

Настя позвонила около восьми часов, попросила встретить ее у подъезда. Целуя любимую женщину, он вдохнул запах ее волос. Будоражащий запах.

— Удачно сходила?

— Очень!

— По старой программе?

— Да, как обычно. Водяная бочка, испанский массаж, шейно-воротниковый массаж, потом в бассейне немного побулькалась. Все здорово. Бассейн у них маленький, конечно, простора не хватает.

— Ну так понятно, это все же не бассейн как таковой, а спа-салон… Чувствуешь благотворный эффект?

— Еще какой!

Настю Волкову, в девичестве Трофимову, природа не обидела, щедро одарила здоровьем и жизненным тонусом. А еще природа наградила ее умом, и вот этим-то умом Настя и понимала, что заботиться о своем организме надлежит с молодых лет, не надеясь на естественное течение жизненных процессов. Оглядывая себя перед зеркалом, девушка всякий раз испытывала щемящую тревогу: а ведь когда-нибудь она будут выглядеть совсем не так! Станет похожей на сгорбленных, изможденных бабушек с посеревшими лицами и скрюченными пальцами, еле волочащих ноги и не вылезающих из районных поликлиник. Неизбежно ли это? Настя верила — точнее, приказывала себе верить — во всемогущество медицинской науки. Верила, что в обозримом будущем появятся методы замедления и даже полной остановки процессов старения, что увеличится не только продолжительность жизни, но и продолжительность ее активного периода. Дожить бы только до тех великих открытий, не растерять раньше времени свои внешние достоинства. Благополучная наследственность, регулярные занятия спортом, правильное питание и здоровый образ жизни давали все основания надеяться на лучшее. Настя делала все, что было в ее силах. Регулярные походы в спа-салон входили в ее программу сохранения своего тела в идеальном состоянии. Обычно она ходила на оздоровительные процедуры два раза в месяц, по пятницам. В лице своего супруга она нашла верного единомышленника: Сергей тоже боялся стареть сам и еще больше боялся, что стареть рано или поздно начнет его Снежная Королева.

Сегодняшний вечер супруги планировали провести немного необычно. В двух кварталах от их дома находился ночной клуб «Moon», предоставляющий своим гостям типичный набор молодежных удовольствий: обширный танцпол, световые эффекты, модную музыку, широкий выбор алкогольных напитков и легких закусок. Периодически проводились не отличающиеся оригинальностью шоу-программы, а несколько раз в год клуб осчастливливали своими выступлениями заезжие эстрадные звезды.

В этот самый «Moon» Сергея Волкова часто таскала Настина предшественница, невысокая зеленоглазая блондинка с небольшой, но задорно приподнятой грудью. Звали девушку Машей, училась она на последнем курсе ведомственного института МВД и гордо носила звание кандидатки в мастера спорта по лыжам. Именно на лыжне в зимнем лесу Волков с ней и познакомился, когда самостоятельно осваивал коньковый ход. Период платонической любви у них оказался весьма коротким, уже на третий день знакомства состоялось любовное соединение на разложенном диване в однокомнатной квартире Сергея. Тогда-то он впервые посмотрел на профессиональный спорт с сексуальной точки зрения. Поистине кто обучен владеть своим телом, тот может творить чудеса не только на лыжне или на брусьях…

Как и многие курсантки, обучающиеся в военизированных вузах, Маша обожала ночную жизнь со всеми ее увеселительными атрибутами. Была невероятно вынослива, могла зажигать на танцполе хоть до пяти утра, приняв в качестве допинга бутылку французского шампанского, а в девять утра уже сидеть на первой паре прилизанной-причесанной, облаченной в черную форму с буквой «К» на погонах. Сергей же никогда не был поклонником клубной культуры, предпочитал более спокойные виды отдыха, но ему приходилось соответствовать своей подруге. Без клубов она прожить все равно не сможет, рассуждал он, так уж лучше составлять ей компанию, а то вмиг уведут.

Роман с лыжницей горел и пульсировал яркими вспышками около трех месяцев, и за этот квартал Волков «наклубился» на всю оставшуюся жизнь. Потом перегорело, у обоих одновременно. Без слез и без обид расстались, довольные друг другом, хотя и после этого Маша пару раз звонила на сотовый Волкова по ночам и полупьяным голосом, перекрикивая грохот музыки, рассказывала, как ей было с ним хорошо, как ей его не хватает и как бы она хотела начать все сначала.

Студентка Настя Трофимова вошла в его жизнь всего через месяц после окончания романа с лыжницей Машей. Сравнивая двух девушек, Волков находил много общих черт, что было вполне естественно: он же сам их выбирал, сообразно своим стабильным вкусам. Однако же Настя была куда более разносторонним человеком и способов получения удовольствия знала гораздо больше. От гламурно-ночных увеселительных заведений не шарахалась, могла потанцевать под бешеные ритмы электронной музыки и посидеть за бокалом белого вина или мартини в баре, но без фанатизма. Ей вполне хватало одного-двух клубных загулов в месяц.

Они приехали в «Moon» около десяти часов, заняли заранее заказанный столик в «тихой зоне». Выпили по бокалу шампанского и ринулись в танцы, как в бой. Толпа расслабляющихся на танцполе молодых и не очень молодых людей приняла и впитала их в себя, подобно бурлящему котлу, по стенкам которого стекают капельки влаги…

— Сереж, помнишь эту музыку? — спросила Настя, плавно покачиваясь под пение Барбары Стрейзанд.

— Конечно. Первая композиция, под которую мы с тобой танцевали. Шестого мая позапрошлого года…

— Да, точно. Во второе наше свидание… Знаешь, ты мне очень понравился еще в первую встречу, своими манерами, своим стилем общения, своим оригинальным юмором. Когда мы попрощались, я ехала домой и думала: «Какой милый молодой человек». А вот после второй встречи я уже думала так: «А вдруг это и есть мужчина моей жизни, тот, кто сможет меня по-настоящему полюбить и кого смогу полюбить я сама?..» Наверное, именно танец мне и помог. Знаешь, может обмануться мозг, но не может обмануться тело. Я чувствовала, как ты меня приобнимаешь, чувствовала твое тепло, и мне было хорошо-хорошо, мирно и спокойно, и хотелось прижаться к тебе еще сильнее. Упасть в твои объятия. Fall into your embrace, как в песне поется. А ты ведь знаешь, какое разочарование я пережила незадолго до знакомства с тобой. Мне тогда было очень трудно довериться мужчине. И если уж тело мое отозвалось на твои прикосновения, значит, ты и вправду можешь оказаться моим мужчиной, вот как я тогда думала…

Волков в ответ лишь кивнул и дотронулся губами до уха девушки. Да, он знал невеселую историю, приключившуюся в личной жизни Насти. Парень, сделавший ее женщиной, повел себя очень некрасиво. Грубо говоря, поматросил и бросил. Изменил с ее же подругой, а потом прямолинейно признался, что Настя изначально была ему нужна только в качестве очередного пункта в списке девственниц. Ей тогда чудом удалось остаться такой же веселой и доброй девочкой, удалось не разочароваться в мужчинах как биологическом виде. Не без помощи самого Сергея, конечно.

Барбара Стрейзанд сменилась огненно-бешеным латиноамериканским ритмом, далее зазвучала отечественная попса. Людей на танцполе прибавилось, стало тесновато. Стараясь не сбиваться с ритма, Волков то и дело посматривал вокруг, задерживая взгляд на женских лицах. Появилась у него в последнее время такое вот своеобразная привычка: смотреть на прихорошившихся девушек и представлять, как бы они выглядели в своем натуральном обличье. После душа, например, или утром воскресного дня, когда не нужно идти ни на работу, ни на учебу, ни на гулянку. Суть упражнения был в том, чтобы мысленно освободить девушку от любой искусственности типа макияжа и уложенных в шикарную прическу волос. Об этой методике Волков прочитал в одном учебном пособии, предназначенном для сотрудников оперативных служб. От природы у него была неплохая память на лица, но вот чего не хватало, так это умения распознавать людей, так или иначе изменивших свою внешность. Например, с помощью косметики и грима. Курсантам полицейских вузов эти навыки прививают в процессе обучения, Волкову же приходилось тренироваться самостоятельно. Потворствуя своим эстетическим вкусам, он предпочитал наблюдать именно за молодыми женщинами. Приятное с полезным, так сказать.

Виртуально преобразив несколько молодых особ и немного разочаровавшись, он остановил взгляд на двух девчушках, пританцовывающих неподалеку. В клуб они явно пришли вместе. Подружки. Одна симпатичная, другая — не очень. Понятно, что Волков сосредоточился на симпатичной. Даже в клубной полутьме, поминутно разрываемой сполохами искусственного света, он заметил, что одетая в обтягивающее черное платьице красавица немного перестаралась с косметикой. От ее макияжа не экстравагантностью веяло, а некоторой неумелостью. Он оглядел ее тело и решил, что она очень молодая. Лет шестнадцать-семнадцать, не больше. Может, потому она и преображает себя так сильно, старше казаться хочет? А ведь пройдет двадцать лет, и она озаботится противоположной проблемой… А пока пусть танцует и радуется жизни.

Запыхавшись, Сергей и Настя выбрались из толчеи, уселись за свой столик. Чокнулись бокалами. Волков заприметил, что на Настю здесь явно обращали внимание. Со стороны мужской компании, расположившейся неподалеку, на нее то и дело устремлялись оценивающие взгляды. Раздевающие взгляды.

Волков слегка улыбнулся. Да, он понимал этих мужиков: его супруга, слегка раскрасневшаяся, со струящимися по плечам и спине светлыми волосами, выглядела просто потрясно даже в полумраке клуба. Коротенькая джинсовая юбка и полупрозрачная сиреневая блузка без рукавов выгодно подчеркивали достоинства ее фигуры. Но нет, не обломится мужикам. А вот он, Сережа Волков, по приезде домой скинет со Снежной Королевы и юбку, и блузку, и прочие аксессуары, прикрывающие доступ к ее телу, и они будут отчаянно любить друг друга, перемежая ласку и силу, а сидящий на мягком стуле Зигфрид будет таращиться на их любовь своими желтыми глазами, то ли осуждая, то ли завидуя.

Молодые люди еще несколько раз прыгали в танцевальный водоворот, взбадривая себя шипучим вином и свежими фруктами. Поглаживая томно улыбающуюся Настю по колену и слегка забираясь кончиками пальцев чуть выше, Волков вдруг почувствовал, что на него кто-то смотрит. Не просто смотрит, а пристально и внимательно, с чувством. Как утверждают некоторые физиологи, нормальный человек способен ощущать затылком или спиной именно такой взгляд, наполненный глубокими эмоциями.

Сергей не спеша повертел в руке опустевший бокал, слегка повернул голову, как бы оглядывая зал, и увидел за угловым столиком того, кого никак не ожидал встретить в ночном клубе. Сделать вид, что не заметил или не узнал? Нет, глупо получится. У начальника будет еще один повод упрекнуть капитана Волкова в отсутствии оперативных навыков. Сергей дружелюбно кивнул и получил в ответ почти незаметный наклон головы и молчаливое приглашение подойти.

— Настюша, продержишься без меня пять минут?

— Да легко. В случае чего применю запрещенные приемы рукопашного боя, вот хотя бы «розочкой» от этой бутылки, — улыбнулась Снежная Королева.

Оценив веселую шутку слегка захмелевшей супруги, он приблизился к столику, за которым одиноко сидел подполковник Грушин. Как всегда, коротко стриженный, гладко побритый и угрюмый. «Будь я женщиной, мог бы запасть на такого мужика, — подумал Волков. — Хоть и наполовину седой, но выглядит для своих лет просто отлично, почти как спортсмен. А что вечно мрачный, так это девчонкам даже нравится, импозантности и загадочности добавляет…»

— Присядьте, Сергей, — Грушин кивнул на свободный стул.

— Спасибо, Павел Иванович.

Волков держался несколько смущенно, не зная, как общаться с начальником в столь фривольной обстановке. Перед Грушиным стояли на треть наполненный графинчик водки и плоские тарелки с черными маслинами, тонкими ломтиками копченой колбасы и нарезанными дольками лимона. По всему видать, начальник отдела уголовного розыска расслаблялся в гордом одиночестве.

— Как вам работается в Центральном районе? Есть чем похвастаться?

— Пока нет, Павел Иванович. Но у нас есть перспективные версии, для проверки которых требуется время…

— То есть Садовод еще не сидит под замком? — перебил Грушин. — Плохо, капитан.

— Так трех дней же прошло с нашего разговора, товарищ подполковник! — искренне возмутился Волков. — Этого козла с Нового года ловят, а вы хотите, чтоб я вот так вот с ходу его нашел!

— А вы не сравнивайте себя с другими сотрудниками. Вы ж мне говорили, он будто бы вашей жене угрожал?

— Ну не угрожал, а просто следил за ней. Да и не уверен я, что это был именно он.

— Все равно. Он, не он, какая разница. За ней следили в том же месте, где было совершено убийство другой девушки. Думаю, у вас есть основания беспокоиться.

— Я и беспокоюсь…

— Если бы речь шла о моей жене, я бы летал, как электровеник. Я бы землю носом рыл, но разыскал бы того, кто на нее покушался… Если бы я только мог спасти ее… А вы, капитан… вы если бы знали, каково это, потерять женщину, с которой прожил много лет, вы бы тоже не в ночном клубе сидели, а искали и искали… Не дай бог вам пережить то, что выпало на мою долю… Я как будто с одуванчикового луга да в гнилое болото свалился… А болото, оно такое, оно засасывает…

Волков с опаской смотрел на начальника. Только теперь он осознал, что Грушин пребывает в состоянии какой-то непонятно-пугающей пьяности. Только что говорил четко и ясно, прямо как в служебном кабинете, и вот уже бормочет бессвязные фразы, и смотрит прямо перед собой свинцово-серым взглядом, и мнет в дрожащих руках салфетку… Такие лица Сергей видел у пьяных «афганцев» и «чеченцев», возвратившихся из горячих точек с надломленной психикой и расшатанными нервами.

— Павел Иванович, я знаю, что с вашей супругой случилось несчастье. Поверьте, мне очень жаль. Но жизнь ведь не кончилась…

— Ты уверен? Может, и кончилась… Не всегда мы можем понимать, живем мы или не живем… Самая страшная мука — это знаешь, какая? Быть несчастным и вспоминать о счастливом времени.

— Я тоже так думаю. Но вы знаете, есть такой феномен: миновавший день всегда воспринимается более позитивно, чем день нынешний. Так психика устроена. Попробуйте найти светлые моменты в сегодняшней вашей жизни. Они есть, я уверен…

— Эта девушка за столиком — твоя Настя? — перебил Грушин.

— Да.

— Красивая. Моя Танюша тоже была красавицей… Ладно, иди, Серега, не бери в голову то, что я тебе сказал.

— Вы же не за рулем сегодня?

— Не боись, не размажусь. И не затягивай ты с поисками Садовода, капитан. Да, и помни, от текущей работы я тебя тоже не освобождал. Новые дела на тебя валить не стану, а про старые не забывай. Иди давай, иди, а то вон к твоей Насте уже какой-то мажорик подвалил знакомиться…

Грушин подержал в руках наполненную до краев рюмку и опрокинул в рот. Волков хотел было произнести еще какие-нибудь утешительные слова, но подумал, что это и бессмысленно, и нетактично. В конце концов, Грушин — начальник, да и старше на десять лет. Как-то неудобно ему сопли подтирать.

Сергей вернулся к своему столику, отшил блондинистого мажорика, приобнял и поцеловал Настю. После разговора с подполковником Грушиным настроение немного испортилось, но он постарался этого не выдать. Соединившись с женой в заключительном медляке и прижимая ее к себе чуть крепче, чем следовало, он бросил взгляд в угол. Грушин сидел в расслабленной позе и что-то говорил присоседившейся к нему стройной шатенке, одетой в символическое платьице. Волков заметил, как женщина расхохоталась, запрокинув голову, да так, что ее еле прикрытые груди заколыхались под шелком. Через пару минут дама уже поглаживала мрачного собеседника по ладони, изображая из себя знатную гадалку.

«Вот чего он сюда ходит, — подумал Сергей, — девчонок снимать. Напускает на себя таинственности, они на него и вешаются. Ну и правильно, что ж ему, после смерти жены себя похоронить заживо?..»

Они сидят, свесив ноги, на нагретом солнечными лучами крыле реактивного лайнера, ревущего моторами, стремительно несущегося на юг. Странно, но скорость совсем не ощущается, хотя очертания береговой линии далеко внизу меняются на глазах, и взору открываются все новые и новые виды. То и дело самолет пролетает сквозь облака, похожие на комья сладкой ваты, и тогда на их загорелых лицах остаются капельки влаги. Волков встает во весь рост и помогает подняться Снежной Королеве. «А мне показалось, тебе танцев не хватило», — кричит он ей в ухо, перекрикивая шум двигателей, и прямо на вибрирующем крыле они начинают вальсировать. Из салона доносится «На голубом Дунае», прильнувшие к иллюминаторам пассажиры качают головами и показывают большие пальцы в знак одобрения.

«Сними китель, жарко, мы же на юге», — орет Волков. Настя, почему-то облаченная в повседневную форму офицера военно-воздушных сил, послушно начинает избавляться от деталей обмундирования. Подхваченные потоками воздуха, плавно летят вниз и китель, и юбка, и пилотка с кокардой. Бюстгальтера на ней как не было, так и нет, Настя остается в одних трусиках цвета морской волны. Не в силах сдерживаться, Сергей обхватывает девушку за талию, намереваясь повалить ее на алюминиевую поверхность крыла, но она грациозно выскальзывает из его рук, подбегает к самому краю, где вибрация чувствуется сильнее всего.

«Я сейчас прыгну!» — кричит она. «Прыгнешь ты, прыгну и я», — в тему отвечает Волков. «А ну-ка вспомни, откуда эта фраза?» — вопрошает он. «Из фильма про какой-то корабль, там еще Селин Дион поет!» — смеется Настя. «Ты не боишься высоты?» Настя опять смеется, сползает с крыла и летит параллельно самолету, держась одной рукой за элерон. «Я ничего не боюсь! Ничего и никого, кроме Садовода!» Она разжимает пальцы и бомбочкой летит вниз. Волков с разбега устремляется вслед за ней, догоняет в полете, они переплетаются руками и ногами и с нарастающей скоростью летят в объятия теплого моря. Ввинчиваясь в соленую воду и распугивая серебристых мальков, по инерции опускаются до самого дна, ударяются ногами в песок. «А давай прямо здесь!» — на полном серьезе предлагает Волков. «Да ты что, дурной, а дышать чем будем?» Он открывает рот, чтобы остроумно ответить, но тут они видят незнакомого мужика в кепке, вылезающего из зарослей придонной растительности. Рожа у подводного жителя плоская и невыразительная, в правой руке зажат нож. «Ну что, поиграем? Вот сейчас я вас буду резать! Здесь мой мир, а в моем мире нельзя быть счастливым!» — орет он. «Твой мир — тюрьма!» — хохочут в ответ молодые люди, отталкиваются ногами и летят вверх, к проступающему сквозь толщу воды солнцу…

Возвращение в воздушный мир совпало с моментом пробуждения. Волков сел на постели, помотал головой. Рядом, у стенки, мерно дышала Настя, слабо улыбаясь во сне. Возможно, ей тоже снилось нечто приятное. Одеяло с нее сползло, накрытыми оставались только ноги. Сергей провел ладонью вдоль ее позвоночника, спустился чуть ниже и понял, что на девушке нет даже того единственного предмета, который оставался на ней, когда они прыгали в море.

Он снова упал головой на подушку и начал лениво анализировать свой сон. Он знал, что сны просто так, с бухты-барахты, не приходят. Всему привидевшемуся можно найти аналогию в реальности. Подсознание наше как бы собирает накопившиеся эмоции, знания и впечатления и случайным броском выстраивает их в произвольную комбинацию, зачастую откровенно бредовую. А если еще добавить влияние винных паров, то сновиденческая абсурдность будет еще круче. Вот как сейчас…

«Значит, компоненты сна… Моя исконная любовь к полетам — раз. Наши с Настей поездки в Крым и в Турцию — два. Наши танцульки в клубе — три. Наши любовные утехи после клуба — четыре. Наша прошлогодняя дайвинг-экскурсия по морскому дну — пять. Чертов Садовод, понятное дело, — шесть. Ну, и его гребаная философия, не признающая за молодыми людьми права на счастье… Семь пунктов».

Сафронов позвонил ровно в одиннадцать утра, когда супруги уже позавтракали яичницей с овощным салатом и сидели на кухне, весело вспоминая детали вчерашнего клубно-шампанского загула и его сексуально-домашнего продолжения. Выслушав его, Сергей погрустнел. Суббота же, блин, выходной день! С одной стороны, он никуда ехать и не обязан, на месте преступления работает дежурная группа, которая выполнит все неотложные действия, а собственно работа по делу начнется только в понедельник. А с другой стороны, он, Сергей Волков, сунулся в это дело добровольно, не ради зарплаты, а ради своей жены. Если убийство Веры Ивановны Квашниной связано с убийством ее внучки, то нужно как можно скорее узнать подробности.

— Поезжай, если хочешь, — поддержал его Сафронов. — Там работают двое наших парней, Слава и Денис, ты их не знаешь. Я сейчас им позвоню, скажу, что ты к нашему отделу временно прикомандирован, они введут тебя в курс дела.

— А сам-то ничего не знаешь? Это опять Садовод?

— Да хер знает! — в сердцах выдохнул капитан. — Я только недавно проснулся, и вот меня «обрадовали»… Но я бы очень не хотел, чтобы это сделал Садовод. Потому что если бабку убил он, значит, вся наша версия делится на ноль. Уж пусть лучше это будет случайный грабитель, таких мы хотя бы ловить умеем…

Сергей подъехал к знакомому дому, когда дежурная группа уже сворачивалась. В квартире он обнаружил троих людей: оперативника Славу, о котором говорил Сафронов, очкастого эксперта и комично выглядящего следователя, толстенького и румяного, как сдобная булочка. Похоже, это тот самый Кроликов, который ведет дело о Садоводе и с которым четыре дня назад общалась Настя.

Надоедать погруженному в протокол следователю Волков не стал, ограничился разговором со Славой. Парень выглядел уставшим, с жадностью пил воду из взятого на кухне стакана.

— По квартирам ходил, блин, — пожаловался он. — Два подъезда обошел. Шесть этажей, блин, а лифта нет… А Денис все еще гуляет, по другим двум подъездам.

— Вас кто вызвал-то?

— Мужик из соседней квартиры. Вообще, блин, как в кино, получилось. Он утром с собакой пошел, так псина к бабкиной двери подбежала и заскулила. Он ее оттащил, вывел на улицу, а когда обратно заходил, собака снова к двери прильнула и заскулила. Мужик не дурак оказался, сначала позвонил-постучал, потом на дверную ручку нажал, а дверь и не закрыта… Короче, старуха в прихожей лежала. Голова разломлена…

— И чем ее? Топором? — тихо спросил Сергей, которому на ум пришли знакомые ассоциации.

— Почти. Молотком. Он пока у эксперта, потом посмотришь, если захочешь. Но пальцев там нет, сразу скажу.

— Давно убили?

— Вчера вечером, с восьми до десяти.

— Замок?..

— Никаких царапин, никаких повреждений. Или родным ключом дверь открыли, или она сама впустила.

— Подъезд оборудован домофоном, — заметил Сергей. — Сначала должны были снизу позвонить.

— Да, если у него своих ключей не было.

— У него? Думаешь, один был?

— Соседка с третьего этажа видела одного парня, как раз в девятом часу вечера. Встретилась с ним на лестнице, когда он сверху спускался. Говорит, точно не из жильцов. Она сама в этом доме десять лет живет, так что за свои слова ручается.

— И что за парень?

— Молодой, лет двадцать пять. Лицо отечное, нездорового цвета. Волосы короткие, ежиком. Кроссовки, кожаная куртка…

— И кепка, — утвердительно сказал Сергей.

— Нет, кепки не было, — немного удивленно возразил Слава. — Соседка говорит, взгляд у него был какой-то блуждающий, то ли растерянный, то ли испуганный. Ну вот, короче, я прошелся по всему подъезду, спрашивал, к кому этот парень приходил. В двух квартирах никто не открыл, надо будет к ним потом наведаться. А в остальных — все отрицают. Такие дела.

Волков призадумался, поглядывая на полустертые пятна крови на полу. Здесь, в прихожей, всю ночь пролежала Вера Ивановна Квашнина, с которой он совсем недавно разговаривал. Недавно? А кажется, будто год прошел. Спокойная, уравновешенная бабка, с правильной речью, не такая уж и дряхлая для своих лет… В среду похоронила внучку, а в пятницу вдогонку за ней отправилась.

Он вспомнил вчерашний разговор с Сашей Сафроновым и версию доктора Бесогонова. Не версию точнее, а психологическую характеристику Садовода. По мнению психиатра, маньяк вообще не имеет отношения к смерти Беллы Квашниной. Будто бы убил ее совсем другой человек, который пародирует действия Садовода. И вот оно — подтверждение докторской правоты! Больной урод, ненавидящий счастливых молодых людей, не стал бы убивать семидесятипятилетнюю одинокую старуху! Не стал бы! Черт знает, какими мотивами руководствуется убийца бабки и внучки, но факт есть факт — это не Садовод. Это тот самый парень, который два дня подряд следил за Настей. Ведь она с самого начала примерно так его и описывала: гопнический типаж, невыразительные, расплывшиеся черты лица. Только и разница, что кепку снял.

Они вышли из квартиры на площадку и сразу же встретили поднимающегося по лестнице лейтенанта полиции, тоже усталого, с раскрасневшимся лицом. Это и оказался Денис, напарник Славы.

— Похоже, бабку какие-то законченные придурки кокнули, — уверенно заявил он, познакомившись с Волковым. — У них ума не хватило незаметно скрыться. Значит, так. Я вот только что с мужиком поговорил, который в другом подъезде живет. Андреем зовут. Он вчера вечером на своей тачиле приехал, хотел ее припарковать в обычном месте, где всегда ставит. А ставит он ее в «кармане», метрах в пяти от подъезда. Так вот, значит, из этого «кармана» как раз другая тачка выезжала, задом вперед. Лихо так выезжала, нагло. Обшарпанный «Жигуль», тринадцатая модель. Задницей слегка долбанула тачку Андрея, бампер треснул. И сразу же — ходу, только колеса взвизгнули. Пока он глазами хлопал, «Жигуль» вдоль дома проехал, на дорогу выскочил, и все, с концами.

— Думаешь, это наш гопник? — с надеждой спросил Слава.

— Возможно. Во-первых, время совпадает, это как раз было в районе половины девятого. Во-вторых, Андрей разглядел, что в тачке двое парней сидели. Тот, который на пассажирском сиденье, точно блондин. Других примет не запомнил, сами понимаете, он их видел-то секунд пять, да еще с расстояния…

— Номер?..

— Только цифры, и то не точно. Или сто тринадцать, или сто восемнадцать.

— Не так уж плохо, — заметил Волков. — Если регион наш, так владельца очень быстро можно установить.

— Быстро или не быстро, не гарантирую, но установим. Да, придурки они, конечно. Приехали на мокрое дело, и зачем-то на тачке. А этот, пацан коротко стриженный, еще и в подъезде засветился. Идиот. И, главное, в квартире порядок, все шмотки на местах, там явно ничего не искали. Такое чувство, что он после мочилова просто перетрухал и убежал. Не зря рожа испуганная была…

— Ладно, Серега, мы погнали, — заторопился Слава. — Ты с нами?

— Нет, — мотнул головой Волков. — Хочу подняться в квартиру, еще посмотреть. И со следаком потрещу заодно.

— С Кроликовым-то? Давай. Но имей в виду, он не любит, когда под руку лезут. Тем более тебя же в наш район отрядили для работы по Садоводу, а убийство старухи Квашниной тут вообще ни при чем.

«Вообще-то Грушин разрешил мне участвовать в розыске убийцы Беллы, а не в розыске Садовода, — думал Волков, поднимаясь на пятый этаж. — Правда, еще пять дней назад все мы считали, что Беллу именно Садовод и убил, а теперь картина совсем другая. Я вот почти уверен, что „праздничные трупы“ не имеют отношения к бабке и внучке Квашниным».

Следователя он нашел в комнате, в которой раньше жила Белла. Кроликов как раз собирал свои протокольные бумажки в кожаную папку. Здесь же сидел угрюмый мужик в полицейской форме. По некоторым внешним признакам Волков догадался: участковый.

— Забыли что-то, Сергей Васильевич? — поинтересовался Кроликов.

— Нет. Николай Григорьевич, я собираю информацию об этой девушке, о Белле. Вот, хотел посмотреть, как она жила. Видите ли, девушка-то была не совсем обычная…

— Да уж конечно, — кивнул следователь. — Обычные девушки так не живут.

Он сделал жест правой рукой, как бы обводя комнату. Действительно, трудно было предположить, что совсем недавно здесь жила молодая девушка. Волков вспомнил, как он впервые пришел в гости к своей будущей супруге. Со своими родителями Настя его тогда знакомить не решалась. Сомневалась, нервничала, не была уверена в том, что когда-то они поженятся и будут жить вместе. Потом-то он понял, что для такого рода сомнений у нее имелись весомые основания… Так вот, комната Беллы выглядела совсем не так, как прежняя Настина комната. Прежде всего, здесь не было туалетного столика с большим трехстворчатым зеркалом. Не было никаких мягких зверушек, керамических фигурок и прочих очаровательно-бессмысленных мелочей, которыми молодые особы так любят украшать свое жилище. На стенах тоже ничего не висело, кроме трех маленьких иконок над письменным столом. На одной — Иисус Христос, на двух других — святые старцы с окладистыми бородами. Волков, ожидавший увидеть в жилище «сестры Варвары» целый иконостас, разочарованно хмыкнул. Ему пришло в голову, что, возможно, это Вера Ивановна убрала из опустевшей комнаты все ставшие ненужными предметы, имеющие обыкновение собирать на себя пыль.

— Николай Григорьевич, а можно шкафы открыть? Или эксперты еще будут отпечатки снимать?

— Открывайте. Эксперты уже все сделали, что нужно.

Два шкафа стояли вдоль стен, оба высокие, в потолок, с глухими, непроницаемыми стенками. В одном Волков обнаружил одежду. Гардероб у Беллы оказался не скудным, но каким-то однотипным. Джинсы и свитера, майки и футболки, и все преимущественно темных тонов. Нижнее белье самое простое, без наворотов. И ни одной декоративной вещи, ничего такого, что можно было бы надеть «для красоты». В нижнем отделении — новые, почти не ношенные кроссовки, похоже, именно те, в которых была Квашнина в день смерти. И еще какие-то коробки, вроде бы тоже с кроссовками.

Содержимое второго шкафа заинтересовало Волкова гораздо больше. Книги! Он всю жизнь тянулся к книгам. То, что они являются источником знаний, это понятно, это само собой. Старая-престарая истина, многократно озвученная и переписанная. Но есть и другая истина, чисто бытовая: книги очень красочно и точно характеризуют их владельца. При условии, конечно, что наполнением своей библиотеки человек занимается сам, а не получает в подарок по одному тому в год. Белла явно подбирала книги самостоятельно, даже без помощи бабушки. Еще во вторник, впервые заявившись к Вере Ивановне, Волков мельком заметил в гостиной книжный шкаф со стеклянными дверцами, а в нем — обычный литературный набор, который можно увидеть в жилище любой интеллигентной семьи, заставшей советские времена. Синий ряд томиков Пушкина, коричневый — Гоголя, серый — Толстого, вишневый — Куприна и Бунина… Классика, одним словом. Волков знал, что в квартире его мамы присутствует примерно такой же книжный комплект. И в квартире Настиных родителей — тоже.

Он давно уже заметил такой факт: во времена Советского Союза образованные люди приобретали одни и те же книги, за очень редкими исключениями, а в последние двадцать лет покупают совершенно разные и по жанрам, и по стилю, и по содержанию. Из людей, родившихся в пятидесятых, мало кто не читал Паустовского, Симонова и Шолохова. А вот сегодня не так. Сегодня любители Донцовой и Хмелевской вполне могут не брать в руки книги Акунина и Пелевина, а фанаты эзотерики и мистики вряд ли будут читать о танках и самолетах Второй мировой войны. Культурное поле, в котором жила огромная страна, стало более мозаичным, более слоистым, и Сергей долго не мог решить для себя, хорошо это плохо. Поначалу его одолевали беспокойные сомнения: ведь должна же быть у граждан России какая-то общность интересов, которая бы сближала людей, держала бы их в рамках одной культурной парадигмы! А потом, когда он начал изучать синергетику, к нему и пришло понимание, что для устойчивого существования какой-либо системы вовсе не требуется единообразия, похожести составных элементов. Даже наоборот. Любая сложная система стремится к разнообразию, к усложнению, и это только идет ей на пользу. Собственно, «усложнение» и «развитие» являются если не синонимами, то очень-очень близкими по смыслу словами. Так что нет ничего страшного в том, что жители России интересуются различными вещами. В конце концов, они и колбасу разную едят, и на машинах разных катаются, да и способы проведения досуга у всех свои.

В личной библиотеке Беллы Квашниной все книги были относительно новые, купленные в последнее десятилетие. Кроме разве что толстенной Библии, объединяющей под одной обложкой Ветхий и Новый Заветы. Сергей пробежал глазами по названиям. Да, именно такую литературу и должна была читать «сестра Варвара»… Из авторов преобладали иерархи русской православной церкви, живые и недавно умершие. Встречались также фамилии людей, известных своими ортодоксально-христианскими взглядами, критикой современного мира и призывами к тотальному переустройству общества. На одной полке молодой человек заприметил и ту самую «Метафизику культуры», написанную коллективом неизвестных авторов. Два года назад он с этим трудом ознакомился и теперь имел о нем крайне скептическое мнение.

Волков взял в руки тяжелый том Библии, задумчиво полистал страницы. Кое-где виднелись карандашные следы. Подчеркивания, обводы, восклицательные знаки… Особенно много их было в Исходе и в Апокалипсисе. Видимо, эти части великой книги заинтересовали Беллу более всего.

— Закругляйтесь, Сергей Васильевич, — раздался за его спиной насмешливый голос Кроликова. — Нам пора идти. Квартира подлежит опечатыванию.

— А потом что? — спросил Сергей, убирая на место коричневый том. — Я имею в виду, с квартирой что будет?

— Насколько я знаю, у Веры Ивановны Квашниной живых детей и внуков нет, зато есть родная сестра в Тюмени. Сегодня ее известим о случившемся. Вот она и унаследует квартиру.

— По завещанию?

— Нет, завещание было составлено на внучку. После смерти Беллы оно потеряло силу. А нового Вера Ивановна не составила. Но квартира приватизирована, так что остается только наследование по закону, в пользу ближайших родственников.

— Ясно.

— Вы как будто разочарованы, Сергей Васильевич, — заметил следователь, когда они вышли на улицу. — Что вы рассчитывали найти в комнате этой девушки?

— Зовите меня просто Сергей, я много моложе вас… Откровенно говоря, я сам не знаю, Николай Григорьевич. До сегодняшнего дня я полагал, что ее зарезал Садовод, как и тех троих. Хотел найти причину. Вы же понимаете, Белла совсем не похожа ни на Олега Волнухина, ни на Ангелину Соколовскую, ни на Наталью Пешкову. Я хотел разобраться в ее жизни.

— Ну, так разбирайтесь. Знаете, я почти уверен, что вы этих парней найдете очень скоро. Слишком много ошибок они наделали. А вот когда вы их найдете, тогда мы и узнаем о мотивах… Но чем рогатый не шутит, они могут и на дно залечь, и тогда их будут очень долго выцеплять. Так что вы продолжайте копать прошлое младшей Квашниной. Сам я склоняюсь к тому, что главной жертвой была именно она…

— Николай Григорьевич, а это дело будете вести тоже вы?

— Скорее да, чем нет, — улыбнулся Кроликов. — Скажем так: если в прокуратуре решат, что Веру Ивановну убил все же Садовод, дело гарантированно останется у меня. Если же там посчитают, что к убийству причастны другие люди, тогда дело могут оставить мне, а могут и передать другому следователю. С равной степенью вероятности.

Они пожали друг другу руки, и Волков направился к своей «нексии». Садясь в машину, поднял голову, нашел окна квартиры, в которой еще совсем недавно жили две женщины. Ему вдруг привиделось нечто белое, мелькнувшее в одном из окон, и он даже приоткрыл от неожиданности рот, но сообразил, что это всего-навсего тюль, колыхаемый потоком воздуха. Видимо, форточка неплотно закрыта.

На душе у него было тяжело и неспокойно. Волков сам себе удивился: почему внезапная смерть старухи Квашниной производит на него более гнетущее впечатление, чем смерть ее молодой внучки. С точки зрения здравого смысла должно быть наоборот. Ну сколько бы еще бабка протянула? Год, пять лет? А у Беллы вся жизнь была впереди.

Но он тут же нашел объяснение. Во-первых, с Верой Ивановной он лично общался и тогда еще почувствовал к ней симпатию, которую весьма редко вызывают посторонние пожилые люди с их вечным нытьем, жалобами, косностью и узостью мышления. А во-вторых, он уже успел понять, что представляла из себя Белла Квашнина. Да, она могла бы дожить до глубокой старости, но каким было бы качество ее жизни? У нее и в двадцать три года ничего светлого и красочного не было. Личной жизни — ноль, друзей — ноль, интересов и увлечений — ноль… В одном только месте она себя и чувствовала нужной и важной. Но даже там она не вела себя спокойно и умиротворенно, как следовало бы. Напротив, агрессия из нее так и выпирала. Агрессия, имеющая под собой религиозное основание, — страшнейшая вещь…

Повторный визит в церковь Усекновения Главы Иоанна Предтечи молодой человек отменять не стал. Одно дело с прихожанами и с церковными старушками общаться, и совсем другое дело — с настоятелем храма. Невозможно, чтобы священнослужитель не знал «сестру Варвару», слишком уж заметной фигурой она была.

Однако ожидания Волкова не оправдались. Отец Александр, высокий, статный, черноволосый мужчина, которого вполне можно было принять за крутого байкера или за эстрадного артиста, не будь на нем фелони с епитрахилью, принял Сергея в небольшой каморке, приспособленной для отдыха служителей церкви. Настроен он был вполне дружелюбно, охотно шел на диалог, однако не смог предоставить никаких сведений, проливающих свет на прошлое Беллы Квашниной. Известие о смерти девушки воспринял вполне спокойно, без восклицаний и сокрушенных жестов, хотя заметно было, что он всерьез опечален.

— Когда я возглавил сей приход, Варвара уже была постоянной прихожанкой. Мой предшественник ее немного знал, он мне и рассказал, что настоящее имя этой девушки не Варвара, а Белла, что она сирота, воспитывается бабушкой, учится в каком-то институте. Он ее исповедовал пару раз. До того, как она обрела духовного отца.

— А вы ее исповедовали?

— Я — нет. Я ни разу не видел Варвару на исповеди и на причастии. Вернее, видеть видел, но не в качестве исповедующейся и причащающейся. Как и обычно, она просто следила за порядком при совершении таинств.

— На нее кто-то возлагал эти обязанности? Может, она за свою работу получала вознаграждение?..

— Да Господь с вами, какое вознаграждение!.. Исключительно по велению сердца. У нее была душевная потребность помогать прихожанам, поправлять их ошибки.

— А она хорошо разбиралась в церковных делах?

Простой вопрос поставил отца Александра в затруднение. Он поджал губы, слегка нахмурил лоб. Шумно вздохнул.

— Видите ли, Сергей Васильевич, здесь дело не в знании. Обрядовую сторону богослужений могут хорошо знать только выпускники духовных семинарий. Варвара в семинарии не училась. А что касается правил для прихожан, то они не являются частью христианской догматики. Скажем, нет никакого установленного способа приложения к святым иконам. Никем не регламентировано, какие поклоны надлежит совершать во время богослужения, поясные или земные. Вообще, церковные правила писаны не для прихожан, а для священнослужителей… Вот вы в армии служили?

— Да.

— Значит, вам известно, что гражданский человек становится настоящим военным только после принятия присяги, хотя срок службы у рядового-срочника начинается чуть раньше. Так вот: пока молодой солдат не принял воинскую присягу, его нельзя судить по тем уголовным статьям, которые описывают воинские преступления.

— Верно, так и есть.

— Вот и в церкви аналогично. С иерея спрос куда больший, нежели с мирянина. Просто потому, что мирянин и не обязан знать правила…

— Странно. Вернее, не странно, я с вами согласен, но тогда объясните: какую же функцию выполняла Белла?

— Она радела за ближних. Тем самым показывала свое неравнодушие. Знаете, есть мнение, будто в монастырях живут одни только эгоисты, озабоченные лишь своим личным духовным спасением. А это не так. Взаимоподдержка, взаимовыручка, забота о ближнем своем в монашеской среде развиты куда сильнее, чем в миру. Не зря же иноки друг друга именуют словом «брат». Можно ли к брату своему относиться равнодушно? Можно ли не поправлять его ошибок? Даже если ошибки как таковой и нет. Заметьте, ведь любая мать считает себя вправе делать своему чаду замечания. При этом она далеко не всегда может быть правой, верно?

— Конечно. Иногда родители своими наставлениями только мешают.

— Но не давать советов и не делать замечаний они не могут! Не вмешиваются в жизнь своих близких только равнодушные люди, которых не волнуют чужие судьбы… О таких людях очень точно говорит Христос: «О, если б ты был горяч или холоден! Но ты тепл, и потому я исторгну тебя из уст своих»…

— Кажется, я вас понял, отец Александр. Вы ценили в Белле не ту сомнительную помощь, которую она оказывала прихожанам, а сам факт этой помощи. Типа будь она равнодушным и бездуховным человеком, то не взвалила бы на себя контролерские функции. Так?

— Можно сказать и так, — нахмурился настоятель. — Я чувствую, вы внутренне порицаете эту девушку? Напрасно. В ней была Вера. Нельзя жить без Веры.

— О, я бы с удовольствием поговорил с вами на эту тему, отец Александр, и разговор наш продлился бы до второго пришествия, которого христиане всего мира ждут с тридцать третьего года от Рождества… Но у меня сейчас другой интерес. Эта девушка убита, и мы ищем преступника. Я полагаю, что смерть ее связана с какими-то личными обстоятельствами, о которых можете знать вы…

— Я ничего не знаю. У меня с Варварой не было откровенных бесед.

— И что, за все время ни одной исповеди? — с сомнением спросил Сергей.

— Я уже ответил. Не приходила она ко мне на исповедь. А если бы и приходила, я бы ничего вам рассказывать не стал. В уголовно-процессуальном кодексе ясно сказано, что священнослужитель не может быть принужден к разглашению тайны исповеди…

— Да знаю, знаю, — с легким раздражением откликнулся Волков. Его подмывало напомнить отцу Александру, что на протяжении последних трех столетий служители церкви сплошь и рядом нарушали тайну исповеди, активно сотрудничая с органами государственной власти, будь то власть царей или власть Компартии. Но начинать новый виток дискуссии он не хотел.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы уходили от меня с недовольством в душе, Сергей Васильевич, — промолвил настоятель, когда Волков уже поднялся со стула. — Да и грех убийства должен быть наказан не только на небесах, но и на земле. Если вы хотите разузнать побольше о сестре Варваре, то могу вам назвать человека, с которым она уж точно была откровенной.

— Кто он?

— Ее духовник. Старец Петр. Из Свято-Натальиного монастыря.

— Где этот монастырь находится?

— В Пермском крае. От города надобно ехать по Московскому тракту, потом резко свернуть на север.

— Вам сама Белла рассказывала про отца Петра?

— Да. Я как-то предложил ей прийти на исповедь, она мне и ответила, что у нее есть духовный отец, которого она регулярно посещает. Я не знаком лично со старцем Петром, но много о нем слышал, еще в семинарии. Достойный человек. И путь к Богу он прошел мучительный и тернистый. Бывший офицер, десантник. Воевал в Афганистане, был ранен, попал в плен, чудесным образом спасся… С тех пор и удалился от мира.

На выходе из храма Волков остановился, с минуту поразмышлял. Подошел к стойке, за которой сгорбленная старушка принимала записки за здравие и за упокой, написал на сером клочке бумаги два имени, свое и Настино, и подал ей в руки вместе с пятидесятирублевой купюрой. «Хуже не будет», — подумал он, завел двигатель и поехал в сторону дома.