Самое далекое плавание. Посвящается Хьюго Гернсбеку

Октавия Батлер. Звуки речи

В автобусе, шедшем по Вашингтон-бульвар, случилась неприятность. Рай ожидала, что рано или поздно во время пути произойдет что-нибудь нехорошее. Она откладывала поездку до тех пор, пока одиночество и безнадежность не выгнали ее из дома. Она верила, что, возможно, найдет живыми кого-нибудь из родственников: брат с двумя детьми жил в двадцати милях от нее, в Пасадене. Если ей повезет, она доберется туда за день. Неожиданное появление автобуса, когда она вышла из дома на Вирджиния-роуд, показалось настоящей удачей - пока не случилась эта неприятность.

Двое молодых людей не сошлись во мнениях по какому-то вопросу или, скорее всего, не поняли друг друга. Они стояли в проходе, ворча и размахивая руками, обоих мотало из стороны в сторону, когда автобус подскакивал на рытвинах. Водитель как будто сознательно старался лишить их равновесия. Их жесты готовы были перейти в соприкосновение: грозящие кулаки, запугивающие движения рук вместо проклятий.

Пассажиры смотрели на этих двоих, потом принялись переглядываться, производя негромкие встревоженные звуки. Двое детей захныкали.

Рай сидела в нескольких футах от спорщиков, напротив задней двери. Она внимательно наблюдала за молодыми людьми, понимая, что драка начнется, когда у кого-нибудь из них сдадут нервы, соскользнет рука или подойдут к концу небогатые средства коммуникации. Такое могло случиться в любой момент.

И это случилось, когда автобус подпрыгнул на какой-то особенно большой выбоине и одного из спорщиков, высокого, худого, ухмыляющегося, швырнуло на невысокого противника.

Моментально коротышка двинул левым кулаком по исчезающей усмешке. Он ударил высокого так, как будто никогда не имел и никогда не нуждался в ином оружии, кроме своего левого кулака. Он ударил достаточно быстро и достаточно сильно, чтобы сбить противника с ног, прежде чем тот успеет восстановить равновесие и хотя бы раз ударит в ответ.

Люди завопили и завизжали от страха. Те, кто был рядом, старались убраться с дороги. Еще трое молодых людей взволнованно взревели и яростно зажестикулировали. Затем, как-то незаметно, между двумя из этих троих тоже завязалась ссора, возможно, потому что один из них нечаянно задел другого.

Когда пассажиры рассыпались в стороны, подальше от второй пары дерущихся, одна женщина потрясла водителя за плечо и замычала, указывая на дерущихся рукой.

Водитель в ответ заворчал, оскалив зубы. Испуганная, женщина отодвинулась от него.

Рай, знакомая с манерой водителей автобусов, съежилась и вцепилась в спинку переднего сиденья. Когда водитель ударил но тормозам, она была готова, а вот спорщики - нет. Они повалились на сиденья и на вопящих пассажиров, еще больше усиливая смятение. Завязалась по меньшей мере еще одна драка.

В тот миг, когда автобус окончательно остановился, Рай была уже на ногах и толкнула заднюю дверь. Со второго толчка дверь раскрылась, и она выпрыгнула, сжимая в руке рюкзак. Несколько пассажиров последовали за ней, но многие остались в автобусе. Автобусы теперь были так редки и ходили так нерегулярно, что люди ехали, когда подворачивалась возможность, все равно на чем. Другого автобуса сегодня может уже не быть, и завтра тоже. Люди пускались в путь пешком и, если видели автобус, останавливали его. Путешествующие из одного города в другой, как Рай из Лос-Анджелеса в Пасадену, по пути разбивали палатки или же отваживались искать пристанища у местных жителей, которые могли ограбить или убить их.

Автобус не двигался, зато Рай отошла от него подальше. Она намеревалась дождаться, когда драка закончится, чтобы снова сесть, однако если вдруг начнется стрельба, ей хотелось оказаться под прикрытием деревьев. Она была уже на обочине, когда потрепанный голубой "форд", ехавший по другой стороне улицы, резко развернулся и затормозил перед автобусом. Автомобили теперь встречались крайне редко в условиях резкого сокращения запасов топлива и практически утративших свои навыки механиках. Авто, которые все еще были на ходу, с тем же успехом могли служить орудием убийства, как и транспортным средством. Поэтому, когда водитель "форда" помахал Рай, она опасливо попятилась. Водитель вышел из машины, крупный мужчина в длиннополом плаще, молодой, с аккуратной бородой и темными густыми волосами. Рай стояла в нескольких футах от него, ожидая, что он станет делать. Он посмотрел на автобус, уже раскачивающийся из-за идущей внутри борьбы, потом на кучку пассажиров, вышедших наружу. Наконец снова перевел взгляд на Рай.

Она посмотрела на него в ответ, тут же заметив очертания старомодного автоматического пистолета сорок пятого калибра, скрытого под плащом. Она следила за его руками.

Он махнул левой рукой на автобус. Затемненные окна мешали рассмотреть, что творится внутри.

То, что он махнул левой рукой, заинтересовало Рай больше, чем его очевидный вопрос. Левши в большинстве случаев пострадали меньше других, они оставались более рассудительными и понимающими, были не так сильно подвержены отчаянию, смятению или гневу.

Она повторила его жест, тоже указывая на автобус левой рукой, после чего замолотила по воздуху обоими кулаками.

Мужчина скинул плащ и остался в форме Лос-Анджелесского департамента полиции, при дубинке и штатном револьвере.

Рай отступила еще на шаг. Никакого Лос-Анджелесского департамента не существовало, не осталось вообще ни одной крупной организации, правительственной или частной. Встречались только местные патрули и отдельные вооруженные личности. Больше никого.

Мужчина вынул что-то из кармана плаща и бросил плащ в машину. После чего указал Рай на заднюю дверь автобуса. В руке у него было что-то из пластика. Рай не могла понять, чего он хочет, пока он не подошел к задней двери автобуса и жестом приказал ей встать там. Она повиновалась, главным образом из любопытства. Коп он или нет, может быть, он сумеет сделать что-нибудь, чтобы положить конец этой драке.

Мужчина подошел к автобусу со стороны шоссе, где в кабине водителя было открыто окно. Потом он бросил что-то в автобус. Рай все еще старалась рассмотреть сквозь затемненное стекло, что это такое, когда люди начали вываливать из задней двери, кашляя и заливаясь слезами. Газ.

Рай подхватила старушку, которая иначе упала бы, сняла на землю двоих детей, которых могли сбить с ног и затоптать. Она видела, что бородатый мужчина помогает людям выбираться из передней двери. Она поймала обеими руками худого старика, выпихнутого наружу одним из драчунов. Пошатываясь под тяжестью старика, она едва успела убраться с дороги, когда наружу протолкнулся последний из спорщиков. Он, размазывая текущую из носа кровь, наткнулся на кого-то из пассажиров, и они схватились вслепую, все еще заливаясь слезами от газа.

Бородатый мужчина помог выйти из передней двери водителю, хотя водитель, судя по всему, не оценил его помощи. На мгновение Рай испугалась, что начнется еще одна драка. Бородатый человек чуть отступил, наблюдая за угрожающими жестами водителя, глядя, как тот кричит в бессловесном гневе.

Бородатый стоял спокойно, отказываясь отвечать на явно оскорбительные жесты. Обычно так и делали меньше других пострадавшие люди: отступали, если не доходило до физического контакта, позволяя тем, кто хуже владеет собой, вопить и скакать. Казалось, они где-то глубоко внутри понимают, что чем вспыльчивее, тем бестолковее человек. Так проявлялось превосходство, и только так люди вроде этого водителя могли его оценить. Подобное превосходство часто каралось побоями, порой даже смертью. Рай сама сталкивалась с такими случаями и в результате никогда не ходила без оружия. В мире, где единственным средством коммуникации стал язык тела, часто бывало достаточно одного лишь наличия оружия. Ей, впрочем, редко приходилось применять его или хотя бы даже демонстрировать.

А револьвер бородача был на виду. Очевидно, водителю автобуса этого было довольно. Водитель с негодованием сплюнул, еще раз пристально посмотрел на бородатого и пошел назад к своему заполненному газом автобусу. Он некоторое время смотрел на машину, явно желая забраться внутрь, однако газ еще не выветрился. Из всех окон нормально открывалось только крошечное окошко на водительском месте. Передняя дверь стояла открытая, однако задняя закрывалась, если ее не держать. Кондиционер, разумеется, вышел из строя давным-давно. Пройдет какое-то время, прежде чем воздух в автобусе очистится. Автобус был собственностью водителя, с его помощью он добывал средства к существованию. Он развесил в нем картинки из старых журналов с изображениями того, что принимает в качестве платы за проезд. Тем, что ему приносят, он кормит семью или же меняет на что-то другое. Если его автобус перестанет ходить, ему нечем будет кормиться. С другой стороны, если в автобусе будут устраивать бессмысленные драки, он тоже не сможет нормально зарабатывать. Но это для него было уже слишком сложно. Он понимал только, что пройдет какое-то время, прежде чем он снова сможет вести автобус. Он показал кулак бородачу и заорал. Казалось, в его крике присутствуют какие-то слова, однако Рай не смогла их разобрать. Она не знала, он ли в том виноват или она сама. За последние три года Рай так редко слышала человеческую речь, что уже сомневалась, насколько хорошо ее понимает, и не была уверена в том, до какой степени у нее самой сохранились умственные способности.

Бородатый мужчина вздохнул. Он посмотрел на свою машину, затем помахал Рай. Он собирался уехать, но сначала хотел чего-то от нее. Похоже, он хочет, чтобы она поехала с ним. Рискованно садиться к нему в машину, когда, несмотря на его полицейскую форму, закон и порядок не значат ничего, даже слова уже ничего не значат.

Она замотала головой, что повсеместно понималось как отрицание, однако мужчина продолжал манить ее.

Она махнула ему, чтобы уезжал. Он делал сейчас то, что редко делали пострадавшие меньше других - привлекал ненужное внимание к одному из своих. Люди из автобуса начали посматривать на нее.

Один из мужчин, участвовавших в драке, хлопнул по руке соседа, потом указал на бородатого и на Рай, после чего поднял два соединенных пальца на правой руке, словно на две третьи отдавая бойскаутский салют. Жест был быстрый, значение его было очевидно. Он объединял Рай с бородатым мужчиной. И что дальше?

Человек, сделавший этот жест, двинулся в ее сторону.

Она понятия не имела, чего он хочет, однако осталась стоять на месте. Мужчина был на фут выше нее и лет на десять моложе. Она и не надеялась, что сумеет от него убежать. Так же, как не надеялась на помощь окружающих, если эта помощь ей потребуется. Вокруг были сплошные чужаки.

Она сделала жест рукой, явное требование, чтобы мужчина остановился. Она не собиралась повторять этот жест дважды. К счастью, он подчинился. Он сделал оскорбительный жест, и остальные мужчины засмеялись. Потеря языка привела к появлению целого набора новых оскорбительных жестов. Этот человек с ошеломляющей простотой обвинял ее в том, что она спала с бородачом, и предлагал ей отдаться всем остальным присутствующим здесь мужчинам, начиная с него самого.

Рай устало посмотрела на него. Люди скорее всего будут просто стоять рядом и наблюдать, как он ее насилует. Точно гак же они будут стоять и наблюдать, как она стреляет в него. Станет ли он доводить до такого?

Он не стал. После серии оскорбительных жестов он презрительно повернулся к ней спиной и зашагал к автобусу.

А бородатый все еще ждал. Он убрал револьвер и снова замахал ей обеими руками, пустыми. Понятно, что его оружие в машине, под рукой, но то, что он отложил его, произвело на Рай сильное впечатление. Может, он ничего. Может, ему просто очень одиноко. Она сама страдала от одиночества три года. Болезнь лишила ее всего, убила одного за другим детей, убила мужа, сестру, родителей…

Болезнь, если то была болезнь, разъединила и тех, кто остался в живых. Пока зараза растекалась по стране, у людей даже не было времени, чтобы винить во всем Советы (пусть даже те погрузились в молчание вместе с остальным миром), или новый вирус, или новое загрязнение окружающей среды, радиацию, божественное вмешательство… Болезнь наносила стремительный удар, кося людей, и столь же стремительно развивались ее последствия. Но были они весьма специфичными. Способность к речи либо терялась совсем, либо сильно снижалась. И уже не восстанавливалась. Часто наступал также паралич, снижение умственных способностей, смерть.

Рай пошла к бородачу, не обращая внимания на свистки и аплодисменты двух молодых людей, на то, как они показывают бородатому поднятые большие пальцы. Если бы он улыбнулся им в ответ, как-нибудь дал понять, что замечает их реакцию, она, конечно, тут же переменила бы решение. Если бы она задумалась о смертельной опасности, какую может таить в себе поездка на машине с чужаком, она тоже переменила бы решение. Но вместо того она вспомнила о человеке, который жил в доме напротив нее. Он редко мылся с тех пор, как на него напала болезнь. И еще у него завелась привычка мочиться где попало. У него уже были две женщины, каждая ухаживала за одним из двух его обширных садов. Обе сошлись с ним в обмен на его покровительство. Он уже давал понять, что хотел бы, чтобы Рай стала его третьей женщиной.

Она села в машину, и бородач захлопнул дверцу. Она смотрела, как он идет к водительской дверце, беспокоясь за него, ведь его револьвер лежал на сиденье рядом с ней. И водитель автобуса и пара молодых людей придвинулись на несколько шагов ближе. Правда, они ничего не делали, пока бородач не сел в машину. Тогда один из них кинул камень. Остальные последовали его примеру, и, когда машина тронулась с места, несколько камней взвилось в воздух, не причинив вреда.

Когда автобус остался позади, Рай вытерла со лба пот, страстно желая расслабиться. Автобус провез бы ее больше половины пути до Пасадены. Оттуда оставалось бы пройти всего десять миль. И она соображала, сколько придется пройти теперь, и гадала, будет ли пеший переход единственной оставшейся трудностью.

На Фигуроа и Вашингтон-стрит, где автобус обычно поворачивал налево, бородатый останавливался и смотрел на нее, давая понять, что она сама может выбрать направление. Когда она указала налево и он действительно повернул налево, она начала расслабляться. Если он едет туда, куда она указывает, может быть, он неопасен.

Когда они проезжали мимо кварталов законченных, заброшенных домов, пустых стоянок и разбитых или разобранных автомобилей, он стянул через голову с шеи золотую цепочку и протянул ей. Кулон, висевший на цепочке, представлял собой кусок гладкого черного камня. Обсидиан. Возможно, его зовут Рок, или Питер, или Блэк, однако она решила, что будет считать его Обсидианом. Даже ее по временам такая бесполезная память в состоянии удержать в себе имя, подобное Обсидиану.

Она протянула ему свой собственный символ, означающий имя: брошку в форме большого золотистого снопа пшеницы. Она купила брошку задолго до болезни и погружения в молчание. И вот теперь носила, считая, что это самое похожее на Рай, [31] что у нее есть. Люди вроде Обсидиана, которые не были знакомы с ней раньше, возможно, думают, что ее зовут Уит. [32] Но это не имеет особенного значения. Она все равно больше никогда не услышит своего имени, произнесенного вслух.

Обсидиан отдал ей брошку. Задержал ее руку в своей, когда она потянулась, чтобы забрать вещицу, провел большим пальцем по мозолям на ее ладони.

Он остановился на Первой улице и снова спросил, куда ехать. Затем, повернув направо, как она показала, он остановился перед Музыкальным центром. Здесь он взял с приборной панели лежавший там сложенный лист бумаги и развернул его. Рай узнала в бумаге карту местности, хотя написанные на ней слова не имели для нее никакого смысла. Он расправил карту, снова взял Рай за руку и нацелил ее указательный палец на некую точку. Он дотронулся до нее, дотронулся до себя, указал в пол машины. Все это означало: "Мы сейчас здесь". Она понимала, он хочет знать, куда она едет. Она хотела сказать ему, однако вместо того печально покачала головой. Она утратила способность читать и писать. Это была самая большая ее потеря и самая болезненная. В Лос-Анджелесе она изучала в университете Калифорнии историю. Она занималась писательской деятельностью. Теперь она не в состоянии прочитать свои собственные сочинения. У нее полный дом книг, которые она не может ни читать, ни заставить себя пустить на растопку. И память у нее такая, что она не может вспомнить ничего из прочитанного когда-то.

Рай уставилась в карту, силясь вычислить место. Она родилась в Пасадене, прожила пятнадцать лет в Лос-Анджелесе. Сейчас она находится рядом с Лос-Анджелесским городским центром. Она знала положение городов относительно друг друга, знала улицы, направления, даже знала, как держаться подальше от скоростных автострад, которые могут быть перегорожены разбитыми машинами и разрушенными виадуками. Она должна знать, как показать Пасадену, даже если не в состоянии узнать слово.

С сомнением она положила ладонь на светло-оранжевое пятно в верхнем правом углу карты. Должно быть, правильно. Пасадена.

Обсидиан поднял ее ладонь, чтобы заглянуть под нее, затем сложил карту и снова положил на приборный щиток. Он может читать, запоздало сообразила она. Возможно, он может и писать. Внезапно она ощутила к нему ненависть, глубокую, жгучую ненависть. Что значит для него быть грамотным, для взрослого мужчины, который играет в свои "копы-грабители"? Однако он может читать, а она нет. И никогда уже не сможет. Рай ощутила, как у нее сводит внутренности от ненависти, отчаяния и зависти. А всего в нескольких дюймах от нее лежит заряженное оружие.

Она застыла на месте, пристально глядя на него, почти видя его залитым кровью. Однако ярость накатила волной и отхлынула, а она так ничего и не сделала.

Обсидиан, поколебавшись, понимающе коснулся ее руки. Рай подняла на него глаза. На ее лице уже успело отразиться слишком многое. Ни один человек, все еще живущий в том, что осталось от человеческого сообщества, не ошибся бы, истолковывая это выражение лица.

Она устало закрыла глаза, глубоко вдохнула. Рай уже терзалась тоской по прошлому, ненавидела настоящее, ощущала, как нарастает безнадежность, бессмысленность, однако она еще ни разу не испытывала такого мощного желания убить другого человека. Она в итоге ушла из дома, потому что вплотную приблизилась к тому, чтобы убить себя. Она не видела причин оставаться в живых. Может быть, именно поэтому она и села в машину Обсидиана. Раньше она ни за что не сделала бы такого.

Он коснулся ее губ и изобразил пальцами, как будто разговаривает. Может ли она говорить?

Она кивнула, после чего наблюдала, как и на него накатывает и отступает волна зависти. Только что оба признались в том, в чем признаваться было небезопасно, однако кровопролития не случилось. Он постучал себя по губам, затем по лбу и покачал головой. Он не говорит и не понимает звучащую речь. Болезнь сыграла с ними шутку, забрав, как она подозревала, то, что каждый ценил выше всего.

Она щипала его за рукав, не понимая, почему он решил и дальше исполнять обязанности полицейского при тех способностях, какие у него сохранились. Он был вполне разумен для иного. Почему он не дома, не выращивает кукурузу, не разводит кроликов, не растит детей? Но она не знала, как об этом спросить. Затем он положил руку ей на бедро, и ей пришлось разбираться с другим вопросом.

Она покачала головой. Недуг, беременность, беспомощность, муки одиночества… нет.

Он нежно поглаживал ее бедро и улыбался с явным недоверием.

Никто не касался ее три года. Она не хотела, чтобы кто-нибудь касался ее. Разве это подходящий мир, чтобы рожать в нем ребенка, даже с условием, что отец захочет остаться рядом и помогать в воспитании? Хотя ситуация была непростая. Обсидиан не подозревал, насколько он привлекателен для нее, молодой, моложе Рай, опрятный, просящий о том, что другой взял бы силой. Но все это не имело значения. Что такое несколько мгновений наслаждения по сравнению с целой жизнью расхлебывания последствий?

Обсидиан притянул ее ближе, и на секунду она позволила себе насладиться его близостью. Он приятно пах - мужчиной, и при этом приятно. Она с большой неохотой оторвалась от него.

Он вздохнул, протянул руку к "бардачку". Рай застыла, не зная, чего ожидать, но он вынул всего лишь маленькую коробочку. Надпись на коробочке ничего для нее не значила. Она не понимала, пока он не порвал обертку, открыл коробочку и вынул презерватив. Он смотрел на нее, и она первая в изумлении отвернулась. Затем захихикала. Она не помнила, когда смеялась в последний раз.

Он усмехнулся, жестом указал на заднее сиденье, и она засмеялась в полный голос. Даже в юности она терпеть не могла задние сиденья автомобилей. Но затем оглядела пустые улицы и разрушенные дома, после чего вышла и пересела назад. Он позволил ей самой надеть ему презерватив, а затем, кажется, удивился силе ее желания.

Некоторое время спустя они сидели рядом, прикрытые его плащом, не желая пока становиться друг для друга одетыми чужаками. Он сделал жест, как будто качает ребенка, и вопросительно посмотрел на нее.

Она с трудом глотнула, покачала головой. Она не знала, как сказать ему, что дети умерли.

Он взял ее руку и нарисовал на ней указательным пальцем крест, после чего повторил свой жест с укачиванием ребенка.

Она кивнула, подняла вверх три пальца, после чего отвернулась, старалась совладать с нахлынувшими внезапно воспоминаниями. Она говорила себе, что дети, взрослеющие в нынешние времена, достойны сострадания. Они бродят по каньонам улиц, не помня толком, чем были эти дома и как они пришли в такое состояние. Сегодняшние дети собирают книги как дрова, чтобы сжечь их. Они бегают по улицам, гоняясь друг за другом и повизгивая, словно шимпанзе. У них нет будущего.

Он положил ладонь ей на плечо, и она развернулась вдруг, неловко потянувшись к его маленькой коробочке и затем вынуждая его снова заняться с ней любовью. Он мог вернуть ей способность прощать и наслаждаться. До сих пор ничто не могло дать ей такого. До сих нор с каждым днем она только приближалась к тому моменту, когда пришлось бы сделать то, от чего она бежала, бросив дом: сунуть дуло пистолета в рот и спустить курок.

Она спросила Обсидиана, хочет ли он вернуться домой вместе с ней, остаться с ней.

Он казался удивленным и польщенным, когда понял. Но ответил не сразу. Наконец он отрицательно покачал головой, как она и опасалась. Наверное, он получал большое удовольствие, играя в "копы-грабители" и подвозя незнакомых женщин.

Она одевалась в разочарованном молчании, не в силах испытывать на него злость. Может быть, у него уже есть дом и жена. Очень может быть. Болезнь на мужчинах сказалась хуже, чем на женщинах, мужчин погибло больше, а выжившие пострадали сильнее. Такие мужчины, как Обсидиан, были редкостью. Женщины либо соглашались на меньшее, либо оставались в одиночестве. Если бы они увидели Обсидиана, то сделали бы все, чтобы жить вместе с ним. Рай подозревала, что его уже заполучила какая-нибудь из них, красивее и моложе ее.

Обсидиан коснулся ее, когда она надевала кобуру, и сложной цепочкой жестов спросил, заряжено ли оружие.

Она угрюмо кивнула. Он погладил ее по руке.

Она снова спросила его, хочет ли он поехать домой вместе с ней, на этот раз с помощью других жестов. Он вроде бы колебался. Может, его можно уговорить.

Он вышел и пересел на переднее сиденье, никак не ответив. Она тоже пересела вперед, глядя на него. Он одернул форму и поглядел на нее. Она подумала, что он спрашивает ее о чем-то, но не понимала, о чем.

Он снял с себя значок, постучал по нему пальцем, затем постучал себя по груди. Ну конечно.

Она взяла у него значок и прицепила к нему свою брошку со снопом пшеницы. Если все его безумие состоит в том, чтобы играть в "копы-грабители", пусть себе играет. Она примет его в полицейской форме и со всем прочим. Ее осенило, что в итоге она может лишиться его, если он повстречает кого-нибудь, как повстречал ее. Но какое-то время он будет с ней. Обсидиан снова взял карту города, похлопал по ней, указал примерно на северо-восток, в сторону Пасадены, затем посмотрел на нее.

Она пожала плечами, похлопала его по плечу, потом похлопала по плечу себя, подняла указательный и средний пальцы, сжатые вместе, чтобы он был уверен.

Он схватил ее за эти два пальца и закивал. Он остается с ней.

Она забрала у него карту и бросила на приборный щиток. Указала обратно, на юго-запад, на свой дом. Теперь ей нет нужды ехать в Пасадену. Теперь можно жить дальше, предоставив брата и двух племянников, трех мастеровых мужиков, самим себе. Теперь ей нет нужды выяснять наверняка, настолько ли она одинока, как того опасалась. Теперь она не одинока.

Обсидиан поехал на юг по Хилл-стрит, затем на запад по Вашингтон-стрит, а она откинулась на сиденье, пытаясь представить, на что будет похоже снова жить с кем-то. Того, что она насобирала, того, что запасла и вырастила, запросто хватит на двоих. И места в доме с четырьмя спальнями, разумеется, тоже хватит. Он может перевезти к ней свои пожитки. Самое замечательное, что тот ублюдок с другой стороны улицы оставит ее в покое и, возможно, у нее не возникнет необходимости его убивать.

Обсидиан притянул ее ближе к себе, и она положила голову ему на плечо, но тут он вдруг так резко затормозил, что она едва не вылетела с сиденья. Краем глаза она заметила, как что-то пронеслось через улицу прямо перед капотом машины. Одна-единственная машина на всю улицу, и то кто-то кидается прямо под колеса.

Выпрямившись, Рай увидела, что это женщина, бегущая со стороны старого каркасного дома к заколоченному магазину. Она бежала молча, зато мужчина, который преследовал ее, выскочив на мгновение позже, выкрикивал что-то на бегу, похожее на искаженные слова. У него в руке был зажат какой-то предмет. Не пистолет. Скорее всего нож.

Женщина задергала дверь, та была заперта, она в отчаянии огляделась кругом и в итоге схватила кусок стекла от разбитой витрины магазина. С этим стеклом она развернулась лицом к преследователю. Рай подумала, что она скорее порежет себе руку, чем сумеет покалечить кого-либо этим оружием.

Обсидиан выпрыгнул из машины, крича. В первый раз Рай услышала его голос, глубокий и сиплый из-за вечного молчания. Он снова и снова повторял один и тот же звук, как это делают не способные говорить люди:

- Да, да, да!

Рай вышла из машины, когда Обсидиан подбегал к тем двоим. Он выхватил револьвер. Испугавшись, Рай тоже вытащила оружие и сняла с предохранителя. Огляделась вокруг, высматривая, нет ли здесь других зрителей. Она видела, как мужчина оглянулся на Обсидиана, а затем неожиданно кинулся на женщину. Женщина махнула стеклом у него перед лицом, но он перехватил ее руку и успел дважды пырнуть несчастную ножом, прежде чем Обсидиан выстрелил в него.

Человек согнулся пополам, затем свалился, хватаясь за живот. Обсидиан закричал, затем жестом велел Рай помочь женщине. Рай двинулась к ней, вспоминая, есть ли у нее в рюкзаке что-нибудь кроме бинтов и антисептика. Однако помочь женщины было уже невозможно. Она была проткнута длинным узким ножом для извлечения костей из окорока.

Рай коснулась Обсидиана, давая ему понять, что женщина погибла. Он наклонился, чтобы осмотреть мужчину, который лежал неподвижно и тоже казался мертвым. Однако когда Обсидиан повернул голову посмотреть, чего хочет Рай, мужчина открыл глаза. С искаженным от ненависти лицом он выхватил из незастегнутой кобуры револьвер Обсидиана и выстрелил. Пуля попала Обсидиану в висок, и он упал.

Все произошло просто и стремительно. Мгновением позже Рай застрелила раненого, когда он поворачивался, чтобы убить и ее.

И Рай осталась одна, с тремя трупами.

Она опустилась на колени рядом с Обсидианом, с сухими глазами, нахмуренная, силящаяся понять, почему все вдруг так резко переменилось. Обсидиан ушел. Он умер и покинул ее, как и все остальные.

Двое совсем маленьких детей выскочили из дома, откуда до того выбежали женщина и мужчина, - мальчик и девочка, наверное, лет трех. Держась за руки, они бежали по улице в сторону Рай. Уставились на нее, затем проскочили мимо и приблизились к мертвой женщине. Девочка взяла женщину за руку, словно пытаясь разбудить ее.

Это было уже слишком. Рай встала, чувствуя, как сводит от горя и злости живот. Если дети заплачут, подумала она, ее вырвет.

Они были самостоятельные, эти двое детей. Достаточно подросшие, чтобы находить себе еду. С нее хватит уже горя. Ей не нужны чужие дети, которые вырастут, чтобы превратиться в безволосых обезьян.

Она пошла к машине. По крайней мере, она сможет поехать домой. Она вспомнила, как водить машину.

Мысль о том, что Обсидиана следует похоронить, осенила ее раньше, чем она дошла до машины.

Она так быстро нашла и потеряла этого человека, ощущение было такое, словно ее выдернули из благостного тепла и уюта и вдруг ни с того ни с сего побили. В голове у нее никогда не прояснится. Она не может думать.

Каким-то образом она все-таки заставила себя вернутся к нему, взглянуть на него. Она поняла, что стоит на коленях рядом с ним, хотя совершенно не помнит, как опускалась на колени. Рай погладила Обсидиана по лицу, по бороде. Кто-то из детей издал какой-то звук, и она посмотрела на них, затем на женщину, которая, скорее всего, была их матерью. Дети в ответ смотрели на нее, явно испуганные. Наверное, именно их страх в итоге тронул Рай.

Она ведь была готова сесть и уехать прочь, бросим их здесь. Она едва не сделала это, едва не оставила двух почти младенцев умирать. Хватит уже смертей. Она долины забрать детей к себе. Она не сможет жить дальше, если поступит иначе. Рай озиралась кругом в поисках места, где можно похоронить три тела. Или два. Она не знала, является ли убийца отцом детей. До того, как настало молчание, полицейские постоянно твердили, что с самой больший опасностью они сталкиваются, выезжая по вызову на бытовые ссоры. Обсидиан, должно быть, об этом знал, однако это знание не удержало его в машине. И Рай оно тоже не удержало бы. Она не смогла бы смотреть, как убивают женщину, и ничего не предпринять.

Рай потащила Обсидиана к машине. Ей нечем было копать, и некому было покараулить, пока она будет копать. Лучше всего забрать тела с собой и похоронить их рядом с мужем и детьми. Обсидиан все-таки поедет домой вместе с ней.

Положив его на пол сзади, она вернулась за женщиной Маленькая девочка, худенькая, грязная, сосредоточенная вскочила на ноги и, не подозревая того, сделала Рай щедрый подарок. Когда Рай потянула женщину за руки, маленькая девочка закричала:

- Нет!

Рай уронила тело женщины и уставилась на девочку.

- Нет! - повторила девочка. Она встала рядом с женщиной. - Уходи! - сказала она Рай.

- Не разговаривай! - сказал ей маленький мальчик. Эти звуки не были искаженными или вызывающими непонимание. Оба ребенка говорили, и Рай понимала их. Мальчик посмотрел на мертвого убийцу и отодвинулся от него подальше Он взял девочку за руку. - Молчи, - прошептал он.

Связная речь! Может быть, женщина погибла, потому что могла говорить и научила разговаривать детей? Убили ее в припадке безумного гнева муж или же пришедший в завистливую ярость незнакомец?

А дети… Они родились после наступления молчания. Значит ли это, что болезнь отступила? Или же у этих детей просто выработался иммунитет? Конечно, они ведь успели бы заболеть и впасть в молчание. Мысли Рай неслись вскачь. Что, если дети не старше трех лет спасены и способны учиться языку? Что, если им всего лишь требуются учителя? Учителя и защитники.

Рай бросила взгляд на мертвого убийцу. К своему стыду, она не могла понять те чувства, какие терзали его, кем бы он там ни был. Злость, отчаяние, безнадежность, безумная зависть…. Сколько их еще, людей, желающих уничтожить то, чем они не в силах обладать?

Обсидиан был защитником, принял на себя эту обязанность бог знает по какой причине. Может быть, он надел на себя отжившую форму и патрулировал пустые улицы, вместо того чтобы сунуть дуло револьвера себе в рот. И вот теперь, когда появилось то, что стоит защищать, он ушел.

Она когда-то была учителем. И хорошим учителем. И еще она была защитником, хотя только для себя самой. Она заставила себя выжить, когда у нее не было причин жить. Если болезнь отпустила этих детей, она сумеет помочь им выжить.

Рай каким-то образом смогла поднять мертвую женщину на руки и положить ее на заднее сиденье машины. Дети принялись плакать, но она опустилась на колени на раздолбанный тротуар и зашептала им, опасаясь испугать своим хриплым от долгого молчания голосом.

- Все хорошо, - сказала она им. - Вы тоже поедете с нами.

Она подняла их обоих, подхватив на руки. Они были такие легкие. Хватало ли им пищи?

Мальчик закрыл ей рот ладошкой, но она отодвинула от него лицо.

- Со мной можно разговаривать, - сказала она ему. - Пока никого нет рядом, можно.

Она опустила мальчика на переднее сиденье машины, и он сам, без всякой просьбы, подвинулся, освобождая место для сестры. Когда они оба сидели в машине, Рай наклонилась к окну, глядя на них, видя, что теперь они не так сильно испуганы и смотрят на нее не только с опаской, но и с любопытством.

- Меня зовут Валери Рай, - сказала она, с наслаждением смакуя слова. - И со мной вы можете говорить.