Самый яркий свет

Глава 11

Уснуть удалось только к четырем. Танька бегала с компрессами, плакала и при этом ругала госпожу, на чем свет стоит. Приступы боли то накатывались волнами, то отступали, давая ложную надежду на покой. Я истово молилась, это немного помогало, но совершенно новым ощущением был огонь в жилах, словно сердце вместо крови качало кипяток.

Пробуждение было подстать — тяжелое, похмельное. Горничная помогла добраться до уборной, оставаясь рядом в самый срамной момент восседания на ретирадном стуле. На завтрак получилось влить в себя чашку кофия, но даже постный хлеб вызвал приступы рвоты.

— Ох, Александра Платоновна, что же Вы так! — негодовала Татьяна, утирая слезы.

— Помоги одеться хоть чуточку прилично и кликни охранников. Новых должны представить.

Свою смену привел Тимофей. Ожидаемо сотрудники Канцелярии оказались такими же волками, на которых трещали по швам овечьи шкурки. Первым был светловолосый, слегка франтоватый молодец, не лишенный изрядной доли изящества, представившийся Андреем. Глазами он зыркал по примеру Дыни во все углы, запоминая расположение комнат и окон.

А вот второй — экзотика! Высокий, статный черкес по имени Аслан. Настоящий кавказец, которому, однако, очень шло партикулярное платье, а цилиндр не смотрелся неуместным. В горце была грация хищника и такая притягательность, что вдруг захотелось ощутить, как его усы щекочут мой лобок. Но ладно я — Танька! Такой свою служанку я еще не видела, она, что говорится, потекла, глядя на этого красавца. Аслану был предложен и чай, и кофий, и конфекты.

— Спасибо, красавица, но служба сначала. Сударыня, правила Вам известны? — вежливо спросил черкес. Почти без акцента и хорошо поставленной речью.

— Тимофей все объяснил, никаких оказий доставлять не собираюсь.

— Вам бы на воздух, Ваше Сиятельство, — подал голос Андрей. — Лица на Вас нет.

— Тогда прокатимся сначала.

Надо же — уже «сиятельство», а не «благородие»[69]. Велела Тане помочь мне собраться. Она ворчала, затягивая корсет, что барышне лучше бы отлежаться дома с примочками и горячим чаем. Я отмахнулась и дала указание выходить. Горничная продолжала бухтеть, теперь — что натоптали, а ей все мести и мыть заново. Аслан сверкнул зубами в улыбке, и девка притихла, жадно пожирая его глазами.

И сначала мы просто катались по городу. Черкес взгляды Таньки заметил и гортанно расхохотался, признавшись, что девка ему глянулась, но, будучи магометянином, жениться ей предложить не может, а портить ее без брака — грех. Вот если бы моя служанка приняла ислам…

Это было бы решительно невозможно. И сама Таня не согласится, и законы Империи не дозволят такого. В манихейство — да, если Свет снизойдет. Попы поскрипят зубами, но согласие дадут.

К последователям Мани Аслан относился исключительно с трепетом. Единого мнения у мусульман о нас не сложилось, но горец вдруг заявил, что хотя носящие фаравахар и кафиры по сути, но, сами того не понимая, служат Аллаху, пусть и заблуждаются.

Свежий ветерок прогнал мигрень, а отсутствие завтрака стало сказываться. Желудок заурчал, требуя не духовной, но материальной пищи. Карета тем временем выкатилась на южные окраины, и я потребовала править к «Красному кабачку».

Сие заведение по возрасту лишь чуть уступало самой столице, бывал здесь и сам Петр Великий, и Екатерина II бессонной ночью ожидала подхода мятежных гвардейцев, выступивших за нее против супруга. После заката в двухэтажном здании приличной девице лучше бы не появляться — офицеры из расквартированных в Стрельне и Петергофе полков, которым воспрещалось в будние дни посещать Петербург, облюбовали это место для буйных гулянок. Но до вечерних вакханалий публика в «Кабачке» собиралась пристойная. Гости вкушали отменные вафли под различными соусами, подавался и приличный кофий.

Сегодня, да впрочем как и всегда, в зале обнаружилось множество немцев, несмотря на ранний час заказывающих сытную телятину, запивая ее огромным количеством пунша. Лающая речь неслась со всех сторон, поэтому я попросила полового найти столик в углу потише. Охранников взяла с собой, правила приличия «Красного кабачка» дозволяли такое некомильфо. Лакеев, конечно, старались не допускать, но кормили отдельно. Правда, мои сопровождающие внешне вполне могли сойти за достойных посетителей: Андрей вид имел угрюмый, но вполне себе чиновный, а Аслана в его белом фраке и цилиндре легко было бы принять за кавказского княжича.

Следуя за халдеем, я уцепилась взглядом за сидящего с некой дамой поручика Мервина. Офицер, допустивший давеча скабрезную шутку в мой и Сержа адрес, меня тоже приметил, помрачнев лицом. Столик же достался такой, что сидеть пришлось нам, взирая друг на друга с некоторого расстояния. Андрей выбрал из предложенного меню солонину, причем пальцем по буквам не водил, строчки осматривал бегло. Черкес оказался сладкоежкой, затребовав большую порцию вафель со сливками и вареньем. Я заказ Аслана поддержала, попросив еще кофий покрепче.

— Александра Платоновна, — обратился ко мне Андрей, — Тимка передал мне, кого к Вам можно пускать без предварительного доклада и задержки. Это госпожа Аммосова и корнет из гусаров Фатов. Так?

— Все так. Или вас интересуют подробности?

— Подробности нам ведомы. На будущее — прикрывайте окна во время таких… приемов. Дыня ваши крики всю ночь слышал, соседи, наверняка, тоже.

— Вы такие конфидентные вещи обсуждаете? — изумилась и возмутилась я.

— Конечно, — встрял Аслан. — Про слабость сынов и дочерей Мани к утехам все знают, но это Ваше дело. А наша служба — охранять Вас. Поэтому мы должны знать все. Вплоть до того, пардон что за столом, когда Вы обычно в уборной запираетесь надолго.

— Мы не лакеи, — продолжил за товарищем Андрей, — мы — Ваш щит от всего, что только может случиться. Считайте, что дали Вам присягу, выше которой только присяга Императору. Пока Ростопчин не освободит нас от нее, Ваша безопасность превыше всего.

Я несколько растерялась от таких слов. Все же непривычно было иметь… в услужении людей, что готовы подставить свою грудь под пулю, спасая мою жизнь.

— И еще, — снова начал говорить Андрей. — Ростопчин просил передать, что корнет Фатов непричастен к покушению на Вас, а за свой поступок будет достойно вознагражден.

— Хотя я бы его высек, — проворчал Аслан. — Зачем злодея рубил насмерть? Но хороший удар сделал, вай!

За такими разговорами подоспел и заказ. Черкес закатил глаза, пробуя вафли, его коллега ел скромно, иногда быстро оглядывая окружающих. Я периодически сталкивалась взглядами с Мервиным. Поручик в один момент что-то сказал своей даме, встал и подошел к нашему столу. При этом Андрей не перестал резать мясо, а Аслан как-то вдруг расслабился, но я ощутила предельную собранность.

— Александра Платоновна, — кивнул гусар. — Мервин Петр Борисович. Чувствую себя обязанным принести Вам свои самые искренние извинения. Сергею Фатову я их уже принес, причем перед всеми офицерами. Прошу простить мое недостойное поведение. Видит Бог, что виной всему невыдержанность в вине, но не оправдание. Вы вправе остаться полагать меня хамом, но еще раз приношу свои извинения.

Не дожидаясь ответа, Мервин по-строевому обернулся и направился к своему столу, я окликнула его:

— Поручик!

Он остановился.

— Извинения принимаются. Не полагаю ситуацию до конца разрешенной, потому как по-прежнему зла на вас за неуместную шутку, но прощаю ее.

Петр Борисович кивнул с благодарностью и отправился дальше. Мы еще заканчивали свой поздний завтрак, когда ко мне подошла женщина, сидевшая рядом с Мервиным. Они уже расплатились и готовились отъехать.

— Благодарю Вас, Ваше Благородие.

— Сиятельство.

На лице дамы мелькнул испуг.

— Ваше Сиятельство. Благодарю за то, что простили моего супруга. И за то, что с той поры он второй день как не пьет вина.

Казалось, что на этом неприятные события на сегодня будут закончены, но у судьбы были свои планы.

Когда наша компания проходила по залу первого этажа, пьяненький господин попытался схватить меня за зад! Сделать это ему не позволил Андрей, перехвативший руку наглеца. Он как-то по-особенному ее вывернул, что охальник приложился лицом в собственную тарелку. Раздался визг, женщина, сидевшая напротив, вскочила и потянулась корявыми пальцами к моему лицу. Аслан здесь замешкался, но я увернулась и влепила ей пощечину, от которой у дамы слетела шляпка, а из прически выпал шиньон. Послышались смешки, половые засуетились, но публика уже приготовилась к развлечению.

— Ах! — дама картинно заломила руки. — Бесстыдство! Дуэль!

Вот тут я удивилась. Женские поединки в России не приняты, да и в Европе считаются чем-то выходящим за грани приличий. Драться с этой, судя по акценту, немкой, мне совершенно не хотелось, поэтому я постаралась ее охолодить:

— Графине Болкошиной не пристало принимать вызов от неизвестной ей особы.

— Луиза Шарлотта Иоганна герцогиня Гогенлоэ-Лангенбургская вызывает графиню Болкошину, — яростно прошипела девица.

Час от часу не легче! Повезло мне сцепиться с целой немецкой аристократкой высокого полета. И пусть князей в Германии — что блох на бродячей собаке, менее гонористыми они от этого не становятся. Большим знатоком немецких княжеских родов я не являлась, поэтому титул Луизы-Шарлотты мне ни о чем не сказал. Скорее всего лютеранка, что она делает в Петербурге — вопрос уже десятый.

И да, попытка решить спор миром с треском провалилась. Немка как с цепи сорвалась, требуя сатисфакции в полном смысле этого слова. Я пыталась отговориться тем, что шпаги при себе не имею, да и вообще не владею таким оружием, на что получила предложение драться на ножах, добытых на кухне. Гости трактира были в восторге.

— Графиня, Вы теряете лицо, — шепнул мне Аслан. — Или дайте ей в морду, или деритесь в поединке. Мы не допустим смертоубийства.

— С чего она взъелась? — прошипела я в ответ. — Ее спутник хватает меня за жопу, а виноватой в итоге остаюсь я?

Черкес пожал плечами.

Так как шпаг в самом деле ни у кого из нас не было, а предоставить свои палаши нашедшиеся офицеры категорически отказались (сударыня, вы друг друга поубиваете, а нам потом отвечать!), я извлекла свой терцероль, предложив герцогине стреляться. Вид пистоли несколько привел ее в чувство и разум, но не настолько, чтобы отказаться от дуэли. Сошлись, в конце концов, на ножах. Превращая поединок в фарс, я настояла на столовых приборах, которыми тяжело было бы зарезать и курицу. Забавно, но такое условие было принято.

Вот только радовать публику дракой двух женщин не пожелали уже обе стороны, поэтому мы вышли на задний двор, найдя место, где подсмотреть за схваткой было бы сложно. Андрей остался отгонять зевак, а Аслан взял на себя роль секунданта. У немки таковым стал ее спутник. Насторожило меня то, что он не проявлял никакого беспокойства и не пытался отговорить герцогиню от явно постыдного поединка. Хмель гулял в его голове, но стоял на ногах мужичок крепко, что-то объяснял по-немецки Луизе-Шарлотте весьма внятно.

Княгиня вновь сумела изумить меня. Аслан сказал свое «вай!», когда немка скинула жакет и попросила спутника снять ее корсет. Через несколько минут она предстала перед нами обнаженной по пояс.

— Рекомендую разоблачиться, графиня Болкошина! — надменно крикнула она мне.

— Зачем? — не поняла я.

— Когда я Вас проткну, ткань может попасть в рану и вызвать заражение.

Захотелось по-простецки сплюнуть. Кажется, безумие — второе имя герцогини Гогенлое-Лангенбургской.

Драться сговорились до первой крови или до признания одной из соперниц своего поражения. Причем я готова была сделать это прямо сейчас, но Аслан настаивал на дуэли, объясняя, что завтра весь Петербург будет знать о трусости русской графини. Мне, в общем-то, было все равно, но определенный смысл в словах черкеса был. Понятия не имею, что немецкая высокородная дворянка делает в российской столице, но фантазия у нее, наверняка, буйная, слухи поползут самые разные. О том, как Александра Болкошина унижалась, вымаливая прощение.

Конечно, отгородиться ото всех желающих понаблюдать за женской дуэлью, не удалось: в окнах виднелись лица многочисленных зрителей. Обнажаться перед ними я не собиралась, просто вертела в руке свой нож и ждала сигнала к началу. Неуместность происходящего выбивала из колеи.

— Ну, дамы, давайте что ли, если не хотите примириться, — сказал седоватый мужчина, выбранный в качестве распорядителя. — Бой!

Луиза-Шарлотта сорвалась с места, и стало понятно, что просто не будет. Мой изначальный план заключался в том, чтобы съездить этой безумной мегере по лицу, отправив ее оправляться от удара в грязи, однако движения немки оказались настолько стремительными, что я едва успела увернуться от первого укола. Промахнувшись, герцогиня в миг развернулась и снова бросилась на меня.

И тогда я увидела: соперница же освещенная! Ее талант раскрылся передо мной в полной мере. Госпожа Гогенлоэ-Лангенбургская сейчас озаряла сама себя, и это позволяло ей развивать невероятную скорость. О том, чтобы состязаться с ней в схватке, не могло идти и речи. Ситуация складывалась настолько паршивая, что на какое-то мгновение меня охватила паника.

А затем произошло то, что я уже от себя не ожидала. Обычно, если мне требовалось «погрузиться» в воспоминания, выделяя из охваченной за долю секунды картины самые подробные мелочи, надо было предельно сосредоточиться, отрешиться от всего мира. Сейчас же время словно замерло, Луиза-Шарлотта как будто застыла, причем туфли ее уже не касались земли. Жаль, при этом я почти не могла даже пошевелиться, ощущения были сродни тому, как если бы меня окунули в уваренный кисель или бочку с медом.

Зато разум герцогини предстал передо мной, как открытая книга. Привычно, но необычно легко я выцепила ее страхи, ухватившись за жуткую боязнь огня. Немка отчаянно боялась сгореть, фобия преследовала ее, проникая в сны. К этой ниточке цеплялось неистовое желание ни в коем случае не показаться слабой хоть кому-либо. И ненависть! Эта эмоция заполняла нутро Луизы-Шарлотты, не оставляя места ни любви, ни состраданию, ни жалости. Впору было бы посочувствовать молодой девушке, несущей в себе такой груз душевных переживаний.

Но для милосердия не было времени. Хотя ход событий почти остановился, но именно что почти: я видела, как нож медленно, но верно приближается к моей груди. Понять, как долго Свет будет помогать мне оставаться в таком странном состоянии, было невозможно, поэтому мешкать не следовало. Озарить страх огня, усилить ощущение собственной слабости и никчемности и общий «удар» по сознанию — все это было проделано за отпущенные секунды, и в этот миг мир вернулся к своему привычному состоянию.

Герцогиня сбилась с шага, на лице ее отразился ужас, наконец, она выронила нож и упала на колени. Я подошла, посмотрела на нее. Губы немки тряслись, вид она имела жалкий. Лицо стало бледным, и так не великая красота испарилась утренним туманом.

Мой нож коснулся шеи Луизы-Шарлотты.

— Признаю свое поражение, — тихо сказала она. Почти без акцента.

— Оденьтесь, герцогиня. Мы и так устроили неподобающее зрелище.

Немец набросил ей на плечи свой камзол и зло посмотрел на меня.

— Это бесчестно! — крикнул он. — Вы не сказали, что… Beleuchtete[70]!

Язык этот мне знаком плохо, но поняла.

— Герцогиня тоже не соизволила сообщить, что она освещенная, — ответила я с раздражением.

Девушка что-то пролаяла на немецком, и ее спутник не стал продолжать свои претензии.

— Помогите мне одеться, — попросила Луиза-Шарлотта.

Я забрала ее одежду и отвела в самый дальний угол, где принялась затягивать корсет. И как Танька это делает так споро…

— Ваш талант удивителен, — сказала герцогиня. — И страшен.

— Мой талант пробуждает Ваши страхи, никаких новых я не ворожу.

— Wie[71]?

— Новых страхов не насылаю. Вы боитесь огня.

Герцогиня очень хорошо говорила по-русски, но многие слова все же не понимала, поэтому я старалась найти простые фразы.

— Да… я из Германии. У нас к манихеям относятся… очень плохо.

— Я понимаю. Лютеране нас боятся, и костры…

— Я из Баварии, вокруг католики. Но все равно. Мою мать сожгли на костре. Я бежала сюда.

Странно. Я совсем не слышала об этой истории, как и о том, что в России живет герцогиня-освещенная. Да, князей в Германии слишком много, но такая сенсация должна была стать в обществе обсуждаемой темой.

— Мы жили в Твери под чужим именем. Сейчас переезжаем в Петербург. Благодарю.

— К Вашим услугам. Совет — держите свою необузданную ярость в стойле. Столичное общество многое прощает освещенным, но от этого нас не любят больше. Ваши поступки отразятся на всех. И передайте своему спутнику, что он долго не проживет, если будет распускать руки.

Луиза-Шарлотта скривилась, посмотрела на немца и кивнула.

— Мартин со мной с самого начала, он помог мне бежать. Но он невоспитан. Не благородный. Я воспитаю. Я пойду пить кофе. И Ваш счет я оплачу.

— Мой счет уже оплачен. Пойдете в зал, где каждый второй видел Вас полуголой?

— Мне плевать, — с внезапной яростью сказала герцогиня. — Что они мне!

И резко развернулась.

Вот в чем я не сомневалась, так это в том, что подругами нам точно не стать.

Ненависть оставляла шлейф за крепкой фигурой немки.

Ненависть цвета Тьмы.

— Это было необычно, — задумчиво сказал подошедший Аслан, глядя вслед удаляющейся герцогине. — Не хотел бы я оказаться Вашим врагом.

— Я так и не понял, что произошло, — добавил Андрей. — Ваша Светлость, показалось сначала, что разделает она Вас, нашинкует как капусту. Никогда не видел, чтобы так быстро двигались.

Я кивнула:

— У нее талант интересный. Озаряет свое тело.

— Берегитесь эту дамочку, — задумчиво продолжил полицейский. — Она, когда уходила, своему сказала, что еще покажет этой русской… кхм… суке.

— Могу поверить, — согласилась я. — Умеете понимать немецкий?

— И говорить. Я рос рядом с немецкой слободой, еще в детстве выучил. И друзья из немчуры были, говорил с ними, как с Вами.

— У Вас дар страшный какой-то, — вставил свое слово Аслан. — Как на стену каменную наткнулась. Не просветите? Если тайна, то пойму, но хотелось бы знать, чтобы свою службу лучше нести.

Я задумалась, но все же приоткрыла свои способности:

— Мой талант из ментальных, — охранники явно не поняли слова, пришлось пояснить. — Озаряю мысли. Могу сподвигнуть найти решение сложной задачи. Могу видеть, освещенный передо мной или нет. Могу найти страхи людские и усилить их так, что человек ни о чем другом думать не будет. Еще вижу отображение чужого Света.

Черкес кивнул:

— Про последнее нам известно по долгу нашему. Остальное… это Вы немку так испугали?

— Нет, — я ухмыльнулась, — Я не навожу страх. Я беру ее собственный и делаю его на какое-то время кошмаром. Чем сильнее он изначально, тем ужаснее будет мое озарение.

— То есть, если встретится кто-то, у кого страхов нет, Вы с ним ничего и сделать не сможете? — приосанился Аслан, подумавший, очевидно, про себя.

— Нет человека без скрытых даже от себя кошмаров. И не спорьте, я-то знаю.

Оба канцелярских посмотрели на меня теперь с опаской, Андрей даже перекрестился. Однако настроение немецкая княгиня испортила знатно, поэтому приказала подать экипаж и отправиться… да домой. Ничего больше не хотелось сегодня.