Самый яркий свет

Глава 23

Макаров и Спиридонов стояли, открыв рты, да и я, признаться, была основательно фраппирована.

Рояль в самом деле был, и в самом деле на нем играл молодой мужчина в костюме Адама, а некая девица старательно ласкала губами его уд. Кто-то устроил соитие в уголке, но куда как более сильное впечатление произвели другие личности, устроившие оригинальную игру.

На плечах двух обнаженных, завязавших глаза кавалеров сидели, соответственно, две девушки, облаченные только в корсеты. К членам мужчин тянулись шнурочки, дамы держали их в ладошках, тянули то вправо, то влево, направляя своих «жеребцов» в нужную сторону. Каковой являлись еще парочка развратниц, улегшихся на большом столе, раздвинув ноги и призывно оголив лоно. Суть игры стала понятна, когда первая пара добралась до своей избранницы, и усатый красавчик принялся яростно етить ее. Второго его наездница тоже довела до цели и стала громко подбадривать и торопить[119].

— Кхм… — прокашлялся Александр Семенович. — Мда…

— Думал, что все в своей жизни повидал, — согласился ошарашенный Николай Порфирьевич.

Варвара дерзко улыбнулась и крикнула:

— Команде победителей сегодня особенная награда! Они получат приглашение на мой новогодний бал!

Люди в зале громко приветствовали такое объявление, «наездницы» стали подгонять своих «жеребцов». Выглядело это все какой-то нелепой сатурналией.

— А в чем цель победы? — спросила я Варю.

— Кто первым закончит утехи, — ухмыльнулась она.

Стало понятнее, и, к стыду моему, даже интереснее смотреть. Да что там говорить, мои спутники тоже перестали смущаться и уставились на действо. И вот один из мужчин утробно зарычал, девушка на его плечах торжествующе заулюлюкала. Свет в зале стал совсем нестерпимо ярким.

— Лизхен, проверь! — потребовала Анненкова.

Брюнетистая нимфа, совершенно не стесняющаяся своей наготы, подошла к столу и потрогала мужской уд.

— Излился! — подтвердила она.

— Вот и победители нашего соревнования! — объявила Варвара.

С молодого человека сорвали повязку, и вся троица слилась в страстном поцелуе.

— Балбес! — принялась ругаться девица на плечах второго кавалера. — Прекращай уже!

— Нет! — задыхаясь потребовала ее партнерша на столе. — Пу-у-усть продолжает.

— Кхм… — снова прокашлялся Александр Семенович. — Это, конечно, очень необычное действо, но, Александра Платоновна, мы сюда заявились с конкретной целью.

— Да, Варя, нам надо с тобой поговорить. И желательно не на виду у этих…

Она кивнула и повела нас в свой будуар. На удивление он оказался полной противоположностью пошло роскошной зале и был обставлен массивной мебелью, из которой выделялся монументальный стол классических очертаний, затянутый сверху зеленым сукном. Себя я поймала на мысли, что за таким можно надежно укрыться от пуль.

— Наливочки? — предложила хозяйка.

Никто не отказался.

— Прежде чем начнем, хотелось бы разузнать про этот Ваш салон, — не удержался от интереса Макаров.

Анненкова пожала плечами: мол, каждый развлекается как хочет.

— Александр Семенович, Вам же известно про то, что освещенный может найти нечто, что многократно усилит его талант?

Начальник Особого отдела, сам не манихей, кивнул. Служба у него такая, что подробности подопечного контингента так или иначе должен знать.

— У Варвары таким крючочком, — вот же привязалось слово, произнесенное Марго! — оказалось наблюдение за любовниками.

— И чем развратнее, тем больший прилив сил ощущаю, — кивнула та.

А я задумалась. В самом деле, силы многих освещенных зависят от их любовной активности, и с возрастом они угасают естественным путем. Та же Аммосова, когда станет сморщенной старушкой, вряд ли так просто будет находить тех, кто согласится подпускать ее к своей постели. А вот Варвара при должных деньгах сможет устраивать свои игрища в любом возрасте. И смотреть на то, как молодые резвятся на ее глазах. Картина представлялась несколько мерзкой, но осуществимой.

При этом сама Анненкова, конечно, целибат не блюдет, но других до себя допускает редко. Даже Марго не смогла ее соблазнить, хотя очень старалась, удовлетворилась лишь тем, что однажды привела еще совсем юную меня вот в эту квартиру и долго любила в одном из альковов под пристальным взглядом Варвары.

Мне не понравилось, и с Маргаритой мы тогда крепко повздорили, пусть и ненадолго.

В таланте же поэтессы меня интересовало, как она цепляет озарение на неживые предметы, но эту тайну постичь так и не удалось. Сама Варя лишь отмахивалась: работает — и слава Мани, а как объяснить — так на то и таинство, данное нам Светом. Я же хмурилась, потому что не видела никаких проявлений, а ведь это одна из граней уже моего таланта.

— Госпожа Анненкова…

— Вельяшева-Волынцева, — поправила Макарова Варвара.

— Прошу прощения, госпожа Вельяшева-Волынцева, нас интересуют две личности, которые, как мы смеем полагать, Вам могут быть знакомы. Вот эти, — канцелярский протянул ей уже основательно измятые листы с рисунками.

Хозяйка салона внимательно посмотрела на них, потом вопросительно взглянула на меня. Я кивнула — отвечай.

— Алексей и Магнус. Были у меня несколько дней назад, но от дома я их отставила. Хамы и невежи! Ко мне заходят люди приличные, — здесь Спиридонов аж хрюкнул, но Варвара даже не посмотрела на него, — а эти девушек словно проституток тискать начали. Потребовала от них удалиться, они принялись скандалить, который Алексей попытался талант применить, но ты ж меня знаешь, Саша, я только кажусь беспомощной.

Я кивнула, а вот пристав усомнился. Тогда перед его глазами что-то ослепительно вспыхнуло, и Николай Порфирьевич стал с руганью их тереть.

— Это, уважаемый страж порядка, малая толика того, что я могу. При желании смогла бы ослепить насовсем, свет стал бы таким, что выжег бы вам гляделки.

— Верю, сударыня, показательно показали, — проворчал Спиридонов.

— Нам они нужны очень. Опасные люди, злодейские. Варя, помоги, если сможешь. Где они могут быть?

Она задумалась, сморщив лоб. И попросила озарить, потому как подробности ссоры уже подзабылись, но уверена, что какие-то слова, которые могут оказаться нужными нам, там были. Здесь я справилась легко, никакого сопротивления натура Варвары не имела. Анненкова погрузилась в пучины памяти и на долгие несколько минут замолчала. Меня уже начало терзать беспокойство, ведь Свет мой одаривает не только улучшением мыслительных способностей, но и головной болью, однако Варя очнулась и задумчиво посмотрела на меня.

— Кто эти люди, Саша? — спросила она. — Сейчас весь тот вечер перед глазами пронесся в мельчайших подробностях, и мне стало даже страшно.

— Поясните, пожалуйста, сударыня, — встрепенулся Спиридонов.

Варвара замялась, подбирая слова.

— Понимаете, они… воспринимали всех как зверушек забавных каких-то. Чувствовали свою силу и были уверены в ней. Когда я этого Алексея ослепила, он предложил Магнусу сжечь все здесь, но тот рассмеялся и сказал, что негоже тратить душу на такие пустяки. Я тогда не обратила внимание, пропустила мимо ушей, а сейчас как со стороны увидела. И понимаю, что они в самом деле могли это сделать. Могли ведь?

— Подозреваем, что могли, — ответил Макаров. — Что-нибудь еще можете сказать?

— Да, было. Магнус сказал, что пора из клоповника съезжать, — я переглянулась с приставом, очевидно ведь, что имелась в виду квартира на Грязной улице в Коломне. — Что комнаты рядом с заводом их устроят в полной мере.

— Рядом с каким заводом? — нервно спросил Александр Семенович.

— Рядом с моим, — устало выдохнула я. — Уверена в том.

И вправду — много ли заводов в столице? Да еще с приличными квартирами вокруг. Петербургская часть только начала застраиваться добротными домами, огороды переносятся, деревянные избушки уступают место современным зданиям. И я, оказавшись в центре интересов доморощенных заговорщиков, отступников и англичан, стала главной целью и инструментом. Если Пестелям до моих мастерских дела не было, то мистеру Дюпре пожар на них порадует душу. Пресловутые же Алексей и Магнус, кажется, восприняли охоту на скромную Александру Болкошину как веселую игру.

— Надо срочно туда ехать! — занервничал Спиридонов, но Макаров его утихомирил. Здесь с наскоку не решишь, очень уж беспокоит темный огонь господина Ульма. Никто ведь внятно не может сказать, что это такое, и насколько он силен.

Поэтому, раскланявшись с Варварой, мы вышли на улицу, где канцелярский принялся отдавать указания. Тимофей с Андреем остались со мной, им велено было доставить подопечную домой и никуда не выпускать до особого распоряжения. Спиридонов заявил, что у него тоже есть мысли на сей счет, поэтому он срочно отправляется их материализовывать.

— Все утром, — подытожил Макаров.

— А если сожгут завод? — возмутилась я.

— Значит, сожгут, — отрезал Александр Семенович. — И лучше будет, если без Вас, Александра. Тимка, глаз с нее не спускай, чтобы геройствовать не начала. Поймите, Саша, сейчас Вы набедокурить можете, в лучшем случае сбегут засранцы, если почуют неладное. Надо подготовиться. Утром ждите меня, обещаю, что без Вас ничего не начну.

Всю ночь я провела, как на иголках, вздрагивая от каждого шороха и с надеждой глядя на дверь. Что вот-вот она откроется, и меня позовут арестовывать негодяев. Ближе к утру стали одолевать трусливые мысли: ведь в такой переделке я могу и погибнуть. Но отступать и не собиралась. Надо заканчивать эту историю.

Тимофей с Андреем поочередно стерегли меня от глупостей, около тех часов к ним присоединился Аслан. Приехал он не с пустыми руками, а навез целую кучу оружия: как стреляющего, так и протыкающего. Он выслушал новости от товарищей, кивнул и принялся править свой палаш. Под размеренные звуки точила по стали я и прикорнула.

Проснулась уже от стука в дверь, когда явился Александр Семенович, причем не один, а с приставом, который выглядел таинственно довольным. «Все потом», — отмахнулся он от моих вопросов и потребовал быстро собираться. За окном едва начало светать, город еще не проснулся, только редкие прохожие спешили по своим делам. Возле нашей кареты пристроились еще три экипажа, окна которых были тщательно задернуты. Но возле одного из них стоял Серж Фатов, бросившийся ко мне, едва увидев.

— Саша!

— Сереженька, милый, Вы как здесь?

— Тайная полиция привлекла. Узнал случайно, что у Вас беда большая, потребовал взять со мной.

— Как же Вы узнали?

— От меня.

Я посмотрела на говорившего и отстранилась в неприятном узнавании. Из-за кареты вышел полковник Иван Стрыгин. Пренеприятнейший человек, видеть которого лишний раз совсем не хотелось.

— Мы с Вашим поклонником, Александра Платоновна, в штосс играли, так, мирандоль[120], на интерес больше под хороший разговор. Очень Серж интересуется освещенными, пристал вот. А тут Тайная полиция призывает, вот он и увязался.

— И Вы так согласились?

— Когда сам Макаров именем Ростопчина приказывает? — усмехнулся Стрыгин. — Александра Платоновна, пока все располагаются, отойдемте на секундочку для разговора. Надо нам кое-что прояснить.

Я гордо вскинул голову и под пристальным взором корнета сделала несколько шагов в сторону. Полковник направился следом и, убедившись, что разговор никто не услышит, заговорил:

— Как мне объяснили, дело касается темного отступника, так? — дождавшись моего кивка, Стрыгин продолжил: — Вы мало обо мне знаете, да и то в основном плохое. Что ж, не буду даже пытаться отговориться, потому что сам осознаю свои недостатки. Я плохой человек, Александра Платоновна. Эгоист и скупердяй, вышедший из подлых людей. Меня всегда влекла тяга к собственному могуществу, я хотел доказать, что лучше многих из вас — родовитых аристократов, которым с пеленок положены даже не серебряные, а золотые ложечки. Поэтому я много что изучал. В том числе и силы темных архонтов. Вы много о них знаете?

— Признаться, почти ничего. Недавно вот выяснила, что отступники не озаряют Светом, а отдают частички своей души.

— Правильно, — кивнул полковник. — Вот только еще они могут тратить чужие души. Надеюсь, это не наш случай. Так вот, Александра Платоновна, как плохой человек, который когда-то видел свое счастье в могуществе любой ценой, я лучше многих понимаю, какую мерзость представляет из себя такой путь. Меня можно справедливо обвинить во многих грехах, но отступников я буду карать везде и всегда, даже если для этого придется перешагнуть через закон человеческий или божеский. Вам все понятно?

— Не вполне, но…

— Но сегодня постарайтесь не мешаться мне. У нас с Вами сегодня одно общее дело. Потом я вернусь к своим забавам с наивными девками, беспроигрышным спорам, так выгодным для моего кошеля, и прочим непотребствам. Но сейчас у Вас нет лучшего союзника. Пойдемте в кареты, уже все готовы.

В дороге я размышляла над словами полковника, о котором ходило множество неприятных слухов. Оказывается, он смотрел в сторону Мрака, но почему-то ну ступил на его путь, а вернулся его яростным врагом. Что же такого произошло с Иваном Стрыгиным, что увидел он, если столь сильно ненавидит тьму? И чувство это искреннее и очень сильное, здесь меня не обмануть.

Уже в Петербургской части осмотрела револьвер, проверила каждый патрон в двух барабанах: не размок ли, не обтрепалась ли бумажная гильза. Вроде бы все было в порядке. Странно, но чем ближе мы подъезжали к Зелейной улице, тем спокойнее было на душе. На одном из перекрестков кортеж остановился. Аслан достал пистолет и осторожно посмотрел в окно. Дверь открылась и меня пригласил выйти Спиридонов.

Рядом с ним переминался с ноги на ногу здоровенный мужик с переломанным носом и шрамом возле левого глаза. На полицейских он смотрел с опаской, но и с определенным достоинством. Оружия вроде как не видно, хотя нет — вокруг запястья намотана бечевка. Значит, в рукаве будет гирька кистеня.

— Нашли их, Саша, — сказал Николай Порфирьевич. — Знакомься с вот этим экземпляром — Михайло Бондарь. Мечтаю его на каторгу загнать, но вот все никак не получается.

— Обидны слова Ваши, господин пристав! Я — человек мирный, честным промыслом живу.

— Ну да, ну да, честным, — вздохнул Спиридонов. — Вот, Сашенька, правду говорит Добрей, что не любят его прохиндеи душегубства, но когда надо, то вот Бондарь с дружками тут как тут. Чего тебя-то Добрей прислал? Ты что ли нашел воров?

— Да какие там воры, мухорта[121]! Нашли другие, но скуп послал нас. Подсобить при надобности.

— О как! — аж крякнул в возмущении пристав. — В помощь мне и Тайной полиции!

— Век бы вас не видеть, — согласился Бондарь. — Но воды много налили, гамли, общество недовольно и требует упокоить пришлых. Сплошной яман[122] от их деятельности. Но главное: Сявку и Гундея нашли. То, что от них осталось. Страшное зрелище, господин пристав. Словно души из них вынули — такое страдание на лицах. Все скрюченные, а глаза открыты, в красных прожилках.

«Могут тратить чужие души», — вспомнилось мне тут же.

— Что там у вас? — высунулся из кареты Макаров.

— Да вот, Ваше благородие, воровское сообщество хочет воспомоществование оказать. Нужных нам людей они нашли, но просят допустить к участию в задержании.

— Да и ладно, только под ноги пусть не лезут.

Уже в экипаже я спросила начальника Особого отдела, зачем он позволил татям присоединиться к поимке.

— А чую я, Александра Платоновна, что просто нам не будет. Пусть покрутятся рядом, где задержат, где об их тела запнутся. Николай Порфирьевич, сколько людей они с собой привели?

— Мне о таком не доложили. Еще я командовать ими буду! Дом, нам нужный, на углу Колтовской[123] и Разночинной[124], там на третий этаж, правая дверь.

— Тогда не доезжаем, осторожно пешком идем. Никитин! Распредели кареты, чтобы со всех сторон заехали. Окружаем. Через пятнадцать минут начинаем.

Пришлось пройти с пару сотен шагов, но греметь колесами было бы неосторожно. Из небольшого сквера вышел тип, одетый как обычный мастеровой, и показал на угловое здание, выстроенное из красного кирпича.

— Вход с улицы, дверь открыта, никаких швейцаров. Мухорты сейчас там, вернулись заполночь, сейчас отсыпаются скорее всего. Бондарь приказал присмотреть, по надобности — помочь.

— Помощнички, — проворчал Спиридонов.

— Долг за ними, Николай Порфирьевич.

— Ты мне, Медведь, про долги не напоминай. Индульгенции тебе за твои дела все равно не будет.

Вор очевидно не знал слова «индульгенция», поэтому просто поклонился и скрылся за тополем.

На другой стороне улицы один из полицейских махнул рукой, подав знак, что их команда готова. Вторая тоже не заставила себя ждать, и Макаров дал сигнал выдвигаться к дверям парадной лестницы. В темной арке уже поджидал его сотрудник, тихо доложивший, что во внутреннем дворе черного хода нет, но двое остаются дежурить на случай, если кто-нибудь решит выпрыгнуть в окно.

Первым зашел Стрыгин, за ним еще двое канцелярских, только потом в сопровождении трех охранников дозволили приблизиться и мне. Воры остались наблюдать за фасадом, трое полицейских нервно поглядывали больше на них. Внутри полковник приложил палец к губам и начал подъем. Час уже наступил вполне рабочий, скоро могут начать выходить из квартир жильцы, и это было бы совсем некстати, но повезло. С пролета на этаж выше тихонько спустился еще один мужичок из добреевских, указал на нужную дверь и шепотом предложил вскрыть замок: у него, мол, и ключики есть, какие ко всяким запорам подходят.

— Нет, — также тихо ответил Стрыгин. — Услышат, как ты, подлец, железками скребешь. Всем приготовиться.

И озарил замок своим талантом.

Внутри что-то хрустнуло, осыпалось, и полковник дернул створку. Он первым ворвался в прихожую, за ним кинулись остальные. Казалось, что дело сделано.

Сначала грохнул выстрел, а потом из глубин квартиры с огромной скоростью вылетел тяжелый утюг, опрокинувший одного из полицейских. Аслан тут же дернул меня в сторону, закинув в крохотную кухню. Но даже через стены я увидела отблески Света. Стрыгин сцепился с кем-то из негодяев, а дальше пришел ужас.

Один из людей Макарова, которого я видела через открытую дверь, вдруг вспыхнул свечкой и, не успев даже крикнуть, рухнул на пол. Сгорел он в одно мгновение, и пламя, только что взвившееся до потолка, осело, оставив обугленный труп. Кто-то поспешил на выход, ко мне на кухню запрыгнул молодой полицейский и начал трясущимися руками перезаряжать пистолет.

Аслан тоже разряжен, выглядывает в коридор. Тимофея с Андреем не видно, очень хочется верить, что они еще живы. Стрыгин продолжает свою войну, это я ощущаю прекрасно. Но не могу понять, где спрятался второй — темный. Посмотрела на несчастного сгоревшего и содрогнулась: следы чуждого этому миру озарения просто кричали и торжествовали — еще! еще! Прикоснулась к нему своим талантом, и меня чуть не вывернуло, настолько мерзкое чувство пришлось испытать.

Еще два выстрела — а вот и Тимка выпустил пули с двух рук и снова спрятался в каморке напротив.

— Ты дурак?! — донеслось из глубин квартиры. — Сгорим все! Помоги с этим аккуратно, больно верткий!

И я почувствовала, что Стрыгина сейчас убьют. Такое иррациональное знание пришло, наверное, от самого Мани, но если прямо сейчас не сделать что-нибудь, то полковник превратится в труп, а мы останемся против двух освещенных, причем силы одного из них остаются загадкой.

— Куда! — попытался остановить меня Аслан, но я увернулась и выскочила в коридор.

В конце его было две двери, в левой комнате, очевидно, полковник сцепился с кинетиком Алексеем, а в правой засел темный огневик. Именно туда я направила ствол револьвера и, уловив движение, дважды выстрелила. Уже хотела сунуться сама, но почувствовала движение — не Света! — Мрака! — и юркнула к Стрыгину. Дверной проем, в котором я должна была оказаться, вспыхнул от пола до потолка, но тут же погас, когда Магнус понял, что птичка в ловушку не полетела.

В этот момент меня выкинуло из времени, как и во время дуэли с немецкой княгиней. Двигаться было тяжело, зато картина боя полковника с его противником предстала во всей красе.

Злодей своим Светом — привычным и родным — метал в Ивана все, что плохо лежало. В сторону лейб-гвардейца прямо сейчас летели тяжелый табурет, бронзовый подсвечник с тремя рогами, кочерга и ночной горшок. Для моих глаз это выглядело так, словно все предметы медленно плыли в воздухе к своей цели, а Стрыгин, будто на спор, озарял их по-очереди. Раз — и табурет раскололся на три части, каждая из которых понеслась по своей траектории. Два — подсвечник смяло, и он плавно устремился к полу. Три — кочерга направилась к потолку. Четыре — горшок взорвался посреди комнаты, нечистоты смрадным облаком повисли между сражающимися. Пять — Иван попытался раздробить голову супостата, но тот отделался кровью из носа и порванным ухом.

Кажется, это у них уже не первый акт действа.

Время принялось ускоряться, я подняла руку с револьвером и нажала на крючок.

Алексей заметил нового врага, но не успел атаковать, зато поразил меня тем, что остановил пулю прямо перед собой. И даже успел мерзко ухмыльнуться, когда ствол изрыгнул вторую и третью.

Второй выстрел злодей, во взгляде которого уже не было торжества, а только недоумение и испуг, тоже смог поймать своим талантом, но третья попала прямо в глаз и вылетела с противоположной стороны, вырвав солидный кусок черепа. Я не стала дожидаться даже падения тела, и потратила последний патрон на Магнуса, который уже высунулся из своей берлоги. Этот тоже оказался не промах, и устремившийся к нему кусок свинца просто сжег, плюнул своим мерзким огнем в ответ, но я уже спряталась за стеной, на всякий случай повалив в проход большое трюмо. Удивительно спокойным движением сменила барабан, в это время от входной двери раздались еще два выстрела. Остзеец спрятался, дав мне передышку.

Стрыгин выглядел паршиво, явно вымотался за время своей дуэли, однако нашел в себе силы по-фиглярски поклониться, благодаря за помощь. Из рассеченного лба его текла кровь, полковник вытер ее ладонью и зло сплюнул.

— Это был правильный манихей, но очень неправильный. Боюсь признать, но без Вас он бы меня порешил.

Я промолчала, восстанавливая дыхание. Игры со временем даром не проходят — первые признаки мигрени уже тут как тут, но не хватало еще сомлеть сейчас! Не время и не место.

— Магнус Ульм! Требую от вас выйти с поднятыми руками! Малейшее сопротивление будет подавлено… в общем, выходи, подлец, и не смей тут озарять!

Это Макаров пришел в себя и раскомандовался. Вот уверена, что немец и не подумает сдаваться, а сюрпризов у него припасено — на телегу хватит.

— Милая фройлян, вы еще живы?

Этот голос я прежде не слышала, но чем-то говор напомнил мне моего несостоявшегося убийцу. Пусть тот и сказал всего лишь слово, но акцент тот же!

— Вы очень старались, герр Ульм, но вопреки вашим усилиям я все еще жива.

Магнус рассмеялся.

Квартира постепенно наполнялась горелым чадом паленой плоти и пороховым дымом. Я посмотрела на Стрыгина и показала на окно. Он кивнул с пониманием и открыл дальнее. Дышать стало чуть легче.

— Фройлян Алекзандра, хотите сделку? Давайте убьем всех здесь и сбежим вдвоем. Мы сможем перевернуть этот мир!

— Что же с господином…

— Вереницким! — подсказал Макаров, кажется, с лестницы.

— Вереницким не перевернули? Тяжеловат мир оказался?

— Алексей был добрым другом, но очень… традиционным. Не видел перспективы. Никак не мог отказаться от глупой привязанности к лжепророку. И знаете, не из-за искренней веры, а из-за страха! Боялся, что если отречется от Мани, то потеряет талант. А ведь я ему показал все величие Тьмы! Ваши потуги смешны по сравнению с тем, что может дать Архонт!

— Величие таково, что сейчас вы сидите запертый в комнате, вас держат на прицеле десяток людей. Поможет Архонт?

— Сейчас и проверим.

Он затих, а я почувствовала шевеление Мрака — уже навострилась различать! — в противоположной комнате и вдруг поняла, что если сейчас что-нибудь не предприму, то случится большая беда. Даже Стрыгин вдруг занервничал и посмотрел на меня даже с мольбой. Поэтому вдохнула поглубже и кинулась через коридор.

На втором шаге снова замедлилось время, это стало даваться еще легче, но даже представить боюсь, чем придется расплачиваться позже. Впрочем, сейчас главное — выжить!

Мельком посмотрела на дверной проем, но никаких следов озарения (или омрачения?) на нем не было, поэтому юркнула сквозь него и, наконец, воочию увидела своего врага. Лет тридцать, вытянутое лицо с шапкой белобрысых волос. И один стеклянный глаз. А еще я поняла, что он готов спустить с цепи свое темное пламя, от мощи, удерживаемой пока, пробил озноб.

Удар по страхам, но большей частью он прошел вскользь, даже не успела понять, чего же остзеец в своей жизни в самом деле боится, но зато и Тьма развеялась неярким пшиком. И тогда Магнус Ульм посмотрел на меня уже серьезным взглядом, в котором читалось и некоторое уважение.

— Интересно, — сказал он. — Такая спутница мне пригодилась бы.

Я не стала ничего отвечать и выстрелила, благо между нами оставалось всего несколько шагов. Реальность все еще оставалась в тянучем киселе, и пуля, вылетевшая из ствола, для меня пусть и быстро, но плыла, рассекая воздух, оставляя в нем едва видимые волны. Поэтому мне удалось заметить, как немец выплеснул из себя огонь, и вновь свинец испарился без следа.

А еще что-то в нем содрогнулось, Магнус как будто смялся на краткий миг, и, очевидно, ему было больно. Это имел в виду полковник — плата частичкой своей души?

Остзеец повторил попытку выпустить темное пламя, но опять я вцепилась в его фобии, и атака сорвалась. Но и в этот раз мое озарение большей частью соскользнуло.

— Интересно, — пробормотал Ульм уже озадаченно.

Время стало ускоряться, а, значит, заканчивать с противником следовало бы как можно скорее. Как только меня выкинет из «киселя», я отступнику буду не соперник, слишком уж быстр он в своем таланте, раз пули налету ловит. Поэтому новый выстрел, одновременно со своим ударом.

Чем хороши таланты рода mentalis — никаких внешних проявлений они не показывают, оставаясь сюрпризом для озаряемого до самого последнего момента. Кинетика Вереницкого имеет тот недостаток, что летящий предмет можно увидеть и что-нибудь предпринять, чем и спасался полковник. Его Свет в этом роде уникален — воздействует он непосредственно на сам объект, и воспрепятствовать ему сложнее. Даже огонь Ульма, хотя тот и безумно быстр, оставляет след, просто заметить его очень трудно.

Магнус с трудом, но справился — пуля исчезла в считанных дюймах от его лица. И тут же он попытался озарить в ответ, а я, к стыду своему, уже посчитала его поверженным, и чуть было не пропустила выпад. Тонкая ниточка пламени понеслась ко мне, разворачиваясь в огненную пасть. Стало нестерпимо жарко, глаза в момент высохли, но в панике я так приложила остзейца, что Мрак его вновь исчез, а сам он отшатнулся. Опять выстрел, и ведь как обидно — Ульм не успевал среагировать, но я просто промахнулась!

Четвертый раз щелкнул курок, воспламеняя капсюль, но Магнус в этот раз начеку, а я, уже наученная горьким опытом, почувствовала, как от него ко мне протянулась ниточка будущей огненной плети, поэтому нырнула влево, спрятавшись за столом. На том месте, где меня уже не было, вспух шар пламени, но быстро осел, а я выстрелила в пятый раз, и пуля все же зацепила отступника, но всего лишь в плечо и вскользь. Зато Ульм поддался страху, и мне удалось проскользнуть сквозь его умственную защиту.

И я вцепилась в его разум, комаром присосалась к фобиям, опасениям, раздражениям, которые он испытывал в своей жизни. Как обычно, все это раскрылось передо мной книгой, в которой я могу читать все страницы разом. Мой противник может скрывать от меня мысли, воспоминания, но не страхи: они для моего таланта разворачиваются в самых жутких подробностях.

Магнус Ульм боялся потерять душу. Его страшило то, что тогда все его могущество испарится пшиком, а сам он станет лишь частью Архонта-льва, утратив разум, память и волю. И тут я отступника прекрасно понимала, ведь что может быть ужаснее такой судьбы. Бессмертная душа дарована нам Господом, как его ни называй, это единственное, что остается с тобой навсегда. Остзеец же свой дар тратил, как ассигнации из кошеля.

Однако оставалась проблема: теперь я могу нанести очень сильный удар, но в барабане револьвера готов только один патрон. Права на ошибку у меня нет. Время почти вернулось к предписанной мирозданием скорости течения, а значит, что его почти не осталось.

Поэтому я не стала вкладываться в одно сильное, но краткое озарение, а призвала Мани в помощь и стала давить со всей яростью, стремясь удержать свой Свет как можно дольше. Магнус сопротивлялся, о, как он сопротивлялся! Стрелы пламени летели от него с пугающей частотой, но мозг уже поддался панике, и в меня не попала ни одна, а квартира не занялась огнем только потому, что и гасли они почти сразу же. Из моего носа потекла кровь, в глазах потемнело, но я подняла револьвер и, постаравшись унять дрожь, выстрелила.

Пуля отчекрыжила Магнусу ухо, но это ранение не стало бы смертельным! Теперь паника поползла ко мне, ведь я осталась безоружной. Остзеец пока не отвечал, будучи оглушенным, но сколь долго это будет продолжаться!

И тут в дверях появился Серж. Роль моего спасителя стала ему уже привычной, и скажу честно — она ему очень подходила! Давление Светом я не прекращала, поэтому Ульм не заметил вовремя еще одного актера в этом смертельном спектакле, и новый выстрел пропустил. Пуля из пистолета корнета куда как тяжелее, чем из моего револьвера, грохот залпа отразился от стен, Магнус схватился за второй раз простреленное плечо, но эта рана оказалась куда как более серьезной. Руку прошило насквозь, раздробив кость, свинец ушел куда-то в ребра, а я, на мгновение отпустив остзейца, послала гусару такой заряд ужаса, что он, не в силах сопротивляться, рухнул на пол.

И огненный хлыст пролетел над ним.

Вот только Магнус Ульм не стал пытаться добить кого-либо из своих противников, вскочил и, оставляя кровавый след, прыгнул в окно, вылетев из него вместе с осколками стекла.

Что-то в последнее время каждый первый выбирает такой путь бегства от меня.

Корнет приходил в себя, усевшись на полу и ошалело мотая головой, я же выглянула на улицу и успела увидеть заключительный акт пьесы. Приземлился Ульм весьма удачно для себя, несмотря на падение аж с третьего этажа. К нему бросился полицейский, получил сгусток огня в грудь и отлетел в сторону. Второй разрядил пистолет, но промахнулся, немец бросился бежать, ощутимо прихрамывая, но из-за угла дома спорым шагом, как-то по-хищнически мягко вышел Михайло Бондарь, из его руки мелькнула гирька кистеня, и отступник осел на булыжную мостовую.

— Не дай ему прийти в себя! — крикнула я татю и поспешила к лестнице. — Серж, вставайте! Гусар, подъем!

Корнет, придерживаясь за стену, встал, но его ощутимо пошатывало. Я взяла руками его лицо и жарко поцеловала в губы. Из благодарности за очередное спасение и для приведения в чувство. В коридор нетвердым шагом вышел полковник Стрыгин, на меня он посмотрел задумчиво и с опаской. Выглянули и Аслан с Тимофеем, в их глазах тоже смешались восхищение и страх.

— Дали Вы, Александра Платоновна, — сказал Макаров, сидящий на каменном полу у входной двери. — Я такого ужаса никогда не испытывал.

Наверное, пристав с ним бы согласился, но Николай Порфирьевич лежал тут же без чувств, только что-то мычал. Два бледных полицейских очумело пытались прийти в себя.

— Мужчины! Злодей внизу огорошенный лежит! Бегом туда!

И подала пример, прыгая через две ступеньки.

На улице Магнус Ульм распластался без сознания, над ним стоял Михайло, едва заметными движениями пальцев крутивший кистень, рядом присел полицейский, держащий пистолет за ствол и готовый в любой момент приложить остзейца по голове. Пока это было бы ни к чему, отступник погрузился в такие глубины беспамятства, что мог и не вынырнуть из них. Но вот что с ним делать дальше, я не знала. По-хорошему, злодея следовало бы допросить, однако как контролировать это чудовище — вопрос не праздный. Больно уж силен, мерзавец. Очевидно, те же мысли были и у Александра Семеновича, он подошел в задумчивости, оценивая варианты.

— Есть возможность лишить его таланта? — спросил он меня.

— Это Вам лучше знать, Вы же поставлены надзирать за освещенными. Мне такие способы неведомы. А с этим, — я пнула остзейца носком сапожка, — вообще не представляю, что делать.

— Понятно, — ответил начальник Особого отдела. — Тогда под мою ответственность.

Он вытащил из-за пояса пистолет. Замок вжикнул, раскручивая кремень, порох на полке вспыхнул, и тяжелая пуля поставила жирную точку в жизни Магнуса Ульма. Кровь и частички мозга брызнули по булыжникам, я едва успела убрать ногу, чтобы не заляпаться.

— Думаю, это самое верное решение, Александр Семенович. Под присягой подтвержу, что иной выход полагаю небезопасным.

И вновь никаких сомнений или сожалений.

Черствею душой и разумом.

Стрыгин все пытался остановить кровь из рассеченного лба, он посмотрел на покойника, плюнул в него и обратился ко мне:

— Александра Платоновна, у меня появилось нестерпимое желание стать хорошим человеком. Не обещаю, но если Вы встанете у меня на пути в моих буйствах, то очень постараюсь исправиться. И ведь считал же все эти таланты mentalis баловством, а оно вот как. Велик Мани в мудрости своей.

На улицу вышел и бледный Спиридонов. Оглядел тело остзейца, а затем обнял меня.

— Не любил бы тебя, Шурка, так десятой дорогой обходил бы теперь. Спасла ты на всех, вот понимаю это.

— Фатов нас всех спас. Не выстрели он, порешил бы нас отступник. Без зарядов я уже осталась.

— Да, гусар удивил. Когда мы все от ужаса, что ты устроила, срались, он шатался, но пошел к тебе на выручку.

Корнет стоял возле двери, прислонившись к косяку, и глядел на меня. Я улыбнулась, он шутливо отдал честь и одними губами прошептал три слова.

На душе моей стало тепло и уютно.

Последним, кто обратился ко мне, стал Михайло Бондарь:

— Ваше Сиятельство, ежли Вы надумаете устроить большую облаву, не забудьте об этой, — он показал на труп, — услуге. Предупредите общество, я тогда за триста верст от города хрять[125] буду. Не представляю, что там внутри люди чуяли, если я тут чуть в штаны не наложил со страху. Ваши же дела?

Я кивнула. Привычно уже всмотрелась в собеседника, и страхов у него нашлось предостаточное количество. И самым ярким в них был мой Свет.