Санитарная рубка

33

Еврейский мальчик из приличной семьи просто обязан, по судьбе, научиться играть на скрипке, чтобы стать знаменитым музыкантом. Софья Борисовна Горелик искренне была в этом убеждена и готовила своего сына, маленького Марка, для поступления в музыкальную школу. Но в семье был еще один Марк, большой, муж Софьи Борисовны — Марк Леонидович Горелик, который в этот раз супругу свою не послушался и переиначил по-своему. Он редко в семейных делах проявлял решительность, но, если уж задумал сделать что-то именно так, как задумал, а не иначе, Софья Борисовна отступала. Умная была женщина, понимала, что мужчине тоже требуется самоутверждаться, хотя бы раз в пятилетку. Но в данном случае Марк Леонидович шагнул за край: вместо музыкальной школы отвел маленького Марка в секцию бокса. Когда ребенок явился домой с разбитым носом, на кухне и в спальне три дня подряд не выветривался запах валерьянки, рыдания перемежались криками о том, что родной отец решил избавиться от своего кровного сына, что он сошел с ума и что ему непременно нужно лечиться в психиатрической больнице, куда она, хоть и слабая женщина, готова донести его на себе. Марк Леонидович мужественно выдержал этот шторм, устоял, и маленький Марк из секции бокса не ушел. Более того, ему там понравилось. С упорством, какого за ним раньше не замечалось, мальчишка тренировался до седьмого пота, удивляя тренера и ровесников, которые быстро приняли новенького в свой круг, и он вошел в него, как патрон в патронник.

После десятого класса Марк имел уже первый юношеский разряд, рост сто восемьдесят пять сантиметров, очень симпатичную физиономию и кличку, согласно физиономии, Делон. Но кличку ему дали уже в университете, куда он поступил на исторический факультет и где могли сравнить видного студента со знаменитым французским актером. Учился Марк, как и в школе, легко — выручала природная память. «Хвостов» никогда не имел, а пропущенные лекции ему прощались за спортивные успехи. Боксом занимался по-прежнему старательно и тренировался в клубе «Спартак», где было много знакомых еще по детской секции ребят, с которыми он не прерывал приятельских отношений, и за это его уважали.

Марк везде умел быть своим парнем: и на студенческой вечеринке, где велись интеллектуальные разговоры, и на посиделках молодых боксеров, где дальше анекдотов и приколов никто не забредал, и в университетском профсоюзе, когда, согласно новым перестроечным веяниям, студенты сами распределяли места в общежитии. «Харизма у меня такая, ощутил Марк, все люди — братья, а я один из них и равный среди них. Вот они ко мне и тянутся»

Шутки шутками, а люди к нему, действительно, тянулись. Когда нагрянули вольные времена и вылупились, как скороспелые грибы после дождика, первые кооперативы, Марк кинул клич среди знакомых студентов, и они сразу безоговорочно отозвались. Конечно, чем-то торговать, барахлом или помидорами, как это делало большинство кооператоров, не было у них ни возможностей, ни помещений, ни транспорта, поэтому пошли своим путем, с мизерными затратами: купили телевизор с большим экраном, с десяток видеокассет с порнухой — и получился видеосалон, приютившийся в подвале пятиэтажки недалеко от общежития университета. Молодой народ на невиданное зрелище ломанулся, как на праздник. Появились первые деньги, и через полгода салонов было уже четыре. Места в них никогда не пустовали, а гнусавый голос переводчика, охи-ахи из телевизора и глухое сопенье зрителей не смолкали до полуночи.

И вот тут возникло неожиданное препятствие: появились два крепких паренька и сурово потребовали поделиться заработанным. Они не знали, что прилично одетый и вежливый владелец видеосалонов был к тому времени уже кандидатом в мастера спорта по боксу. Пришлось узнать и уйти ни с чем, если не считать расквашенных физиономий. Марк же этой победе не радовался, никому о ней не рассказывал и уж тем более не хвалился. Он думал. Если бы на его месте оказался не кэмээс по боксу, думал он, а человек хилый и неспортивный, как бы развернулись события? И пришел в результате раздумий к выводу: а никуда бы тот человек не делся, отдал бы просимое, потому что в милицию жаловаться бесполезно, а другой силы, которая противостояла бы этим паренькам, просто-напросто не имелось.

Клуб «Спартак» тогда потихоньку загибался и разваливался, там уже собирались открывать сауну, и ребята, оставшись без дела, начинали разбредаться кто куда. Первым делом Марк разыскал Димашу Горохова, с которым они знакомы были еще по детской секции. Димаша, в отличие от Марка, ничем, кроме бокса, не занимался, имел мастера спорта, добирался до всесоюзного первенства, и целая стена в доме была завешана, а полки заставлены грамотами, медалями, кубками и самыми разными сувенирами из тех городов, куда он ездил на соревнования.

— Продать бы это хозяйство, — сокрушался он, когда к нему приехал Марк. — Да только кто купит? Тебе не надо?

— У меня своих бирюлек полмешка имеется, только покупателей не находится. — Марк улыбнулся и похлопал Димашу по плечу, словно сказал без слов: никому эти награды сегодня не нужны и даже ломаной копейки за них никто не даст.

Димаша понял, вздохнул и позвал на кухню, а там выставил на стол недопитую бутылку водки, выложил кусок колбасы и целую булку черного хлеба. Ничего иного, похоже, в холодильнике у него не водилось. Марк от скромного угощения отказываться не стал, выпил водки, пожевал хлеба с колбасой и сразу же принялся без всяких предисловий рассказывать в подробностях о визите двух пареньков в видеосалон: Димаша, когда его дослушал, сразу же предложил:

— А ты меня бы позвал, я ребят свистну. Наваляем кому хочешь.

Сидел он на своей маленькой кухне, на шатком стульчике, мощный, здоровый, в безрукавой тельняшке и прямо-таки жаждал дела, любого, какое подвернется. Выбитый из прежней накатанной колеи жизни, где все было просто и ясно, оказавшийся без денег и с ненужными наградами, он искренне хотел хоть куда-нибудь приткнуться, но только не знал — куда. Марк ему подсказал.

И Димаша, не раздумывая, сразу ухватился за его подсказку обеими руками.

Так зародилась ленинская группировка, или, по-другому, гороховские. Уже через год они обложили данью не только свой район, но и больше половины Сибирска. Их боялись. К Горохову ходили на поклон, как к большому начальнику. И лишь немногие знали, что сам он серьезные решения никогда не принимает без совета с Марком Гореликом, который благоразумно оставался в тени, в конфликты и в разборки не влезал, лишний раз не светился; у него, внешне, свои заботы- хлопоты имелись: несколько магазинов по продаже компьютеров и оргтехники, станция техобслуживания, ресторан в гостинице «Сибирская», ну и по мелочи, ларьки и магазинчики на автовокзале, в аэропорту, на автобусных остановках и даже в переходах метро. А еще он был депутатом областного Совета и членом попечительского совета клуба боевых искусств «Успех».

Разве можно было столь уважаемого человека связывать с какой-то бандой, состоявшей из бывших спортсменов? Да ни в коем случае!

С Димашей теперь они встречались по понедельникам, наедине и без посторонних глаз. Встречались в очень удобном месте, где им никто не мог помешать — за городом, в бывшем пионерском лагере «Орленок», где с недавнего времени расположился со своим небогатым хозяйством шустрый мужичок Артемьев, бывший чиновник от областного спорта. Бизнес свой Артемьев построил в прямом смысле на голом месте: накидал пустых бочек возле разваливающихся корпусов пионерского лагеря, завез ржавые металлические опоры от разобранной линии электропередачи, несколько разбитых ЗИЛов со снятыми двигателями, но с кузовом, и купил для начала два десятка игрушечных ружей, правильнее сказать — маркеров, для игры в пейнтбол. Ничего подобного в Сибирске раньше не было и вот — появилось. Молодые парни, и даже серьезные мужики с азартом играли посреди развалин в войнушку, пуляя друг в друга шариками с краской. От желающих отбоя не было, записывались за неделю. А в понедельник Артемьев установил выходной и никого, кроме Горохова и Горелика, не пускал. Сам их встречал у ворот, сам провожал в небольшой, но аккуратно отделанный домик, где уже был накрыт стол, и уходил, плотно притворив за собой дверь. Никто за это время, пока Марк с Димашей беседовали, не смел в эту дверь даже постучаться, не говоря уже о том, чтобы зайти.

Стол, как всегда, ломился от разносолов: на массивном куске льда лежала строганина из нельмы, исходили паром крохотные, как на подбор, пельмени, зазывно обещали похрустеть на зубах свежие огурчики, присыпанные укропом, лежали, плотно прижимаясь друг к другу, треугольные, пирожки из брусники и клюквы, а отдельно, четырехугольные — из мяса дикого кабана. Всяческие соусы и подливки — не пересчитать. Никто за столом не прислуживал, и Димаша собственноручно отвинтил пробку на бутылке «Абсолюта», разлил и поднял рюмку со своей обычной и никогда не менявшейся присказкой:

— Ну, за то, чтобы у нас все было, а нам за это ничего не было.

Марк кивнул, пригубил водки и, не закусив, сразу огорошил:

— Тучи над городом встали. Слышишь меня? Посмотри в окно. Тучи видишь?

— А чего мне в окно смотреть, я и так знаю, что никаких туч нету. Погода ясная, солнце светит. Где ты тучи увидел?

— Нет у тебя, Димаша, воображения. Ладно, проехали. Теперь слушай меня и усваивай. Имел встречу с Астаховым — сам позвонил, сам приехал и сам просил. Вибрируют наши областные цари, вибрируют по полной. Никак не могут найти этого мужика с девкой, того самого, которого твои бойцы прозевали. Сам же говорил, что Караваеву двух бойцов выделял, вот они и отличились. Кстати сказать, ты их наказал?

— Огребли по полной.

— Хорошо. Значит, злее будут. Расклад на сегодняшний день следующий: Магомедов знает, где эта парочка находится. Знает, но молчит, только пожелания через Караваева передает. Догадайся с трех раз, какие это пожелания?

— Нашел гадалку! Скажешь — буду знать.

— Скажу. Требует он, чтобы ему барахолку отстегнули.

— Ни хрена себе! Там же мы! Оборзел, изо рта наш кусок хочет выдернуть?!

— Верно мыслишь. Именно изо рта, именно наш кусок. Теперь задача: надо взять кого-то из приближенных Магомедова, но тихо взять, без шума, чтобы ни одна душа не узнала. Вытряхнуть — где эта парочка прячется, а после и саму парочку взять и доставить, но там уже видно будет — как действовать. Дело серьезное. Ты все обдумай, порешай и сразу звони. Но учти — провернуть надо в считанные дни. Если затянем, тогда вся эта фигня никому не нужной будет. Не исключаю, что Сосновскому с Астаховым по головам настучать могут, а могут из кабинетов попросить, как говорится, с вещами на выход. Кто им на смену явится — неизвестно. И придется нам по-новой новых царей обхаживать. Тебе такой расклад нравится?

— Да в гробу я такой расклад видел! Чего ты спрашиваешь, если знаешь?! Все я понял, из-под земли достанем.

Вот за что Марк всегда ценил Димашу, так это за понимание, не любил тот, да и не умел долго раздумывать, действовал, как на ринге. Там, если долго будешь думать, на полу окажешься, в нокдауне. А валяться на полу он не желал, тем более сейчас, когда был уверен, что скользкую, изменчивую нынче жизнь ухватил обеими руками. И держать ее так, крепко и надежно, собирался еще долго-долго.

Плеснул себе водки, выпил, не торопясь и обстоятельно принялся закусывать, словно исполнял обязательную работу, а затем, резко поднявшись из-за стола, коротко спросил:

— Все?

— Все, Димаша.

— Тогда я погнал. Если что — позвоню.

И первым вышел из домика. В окно Марк видел, как он уходил к воротам, где стояла машина, уходил быстрой, уверенной походкой, наклонив лобастую, коротко стриженую голову, словно готовился принять боевую стоику. «Действуй, Димаша, действуй, — думал он, глядя ему вслед, — теперь нам всех обскакать надо».

Он не сомневался, что обскакать удастся.