Сантрелья

Глава семнадцатая АВАНТЮРА

В тот вечер я опять обедала в зале при большом скоплении народа. Все очень веселились. И, как уже повелось, меня попросили спеть. За столом оказались новые для меня лица, которым, очевидно, уже поведали историю моего появления в замке и мой статус.

После моей песни подвыпивший кабальеро прямиком направился ко мне. Сначала он постарался галантно, насколько это у него получилось в его состоянии, предложить мне кубок. Я не стала отказываться, чтобы не рассердить его, и отхлебнула вина. Его почему-то это привело в несказанный восторг. Он воспринял это как жест благосклонности с моей стороны и, отбросив кубок, попытался заключить меня в объятия. Я потеряла контроль над собой и отвесила ему такую звонкую пощечину, что все сразу замолчали и обратили внимание на странную парочку: пьяного незадачливого кавалера, обиженно потирающего щеку, и наложницу какого-то мусульманина, посмевшую оскорбить знатного господина.

Я поняла вдруг, что мне пришел конец. Несколько мужчин с грохотом выбрались из-за стола. Двое из них грубо заломили мне руки за спину. А третий оттолкнул пьяного приставалу и кинулся освобождать меня. В руке его блеснул нож. Я с удивлением узнала молодого хозяина.

— Не надо, Альфонсо! — зычно прогремел спокойный бас дона Ордоньо. — Господа, оставьте девушку в покое. Согласитесь, что сеньор Гильермо был не очень любезен.

Меня освободили, хотя вслед прошипели что-то оскорбительное в мой адрес, к счастью, не очень понятое мною из-за языкового барьера.

— Альфонсо, отведи Элену в ее покои, — приказал владелец замка.

Молодой человек вежливо предложил мне следовать за ним, но весь путь до выхода он, как будто оберегая, загораживал меня от окружающих своим телом. Распахнув передо мной дверь, он пропустил меня вперед. По поведению молодого Альфонсо я определила, что, видимо, находилась в том времени, когда уже существовало понятие рыцарского культа дамы.

Дон Альфонсо помог мне добраться до комнаты Абдеррахмана. На пороге он немного замешкался, словно не желая меня отпускать. С минуту он молчал, рассматривая меня при тусклом освещении лестницы, а затем тихо промолвил:

— Элена, пожалуйста, не обижайтесь на грубиянов. Завтра, я надеюсь, вы снова будете с нами. Отдыхайте. Доброй ночи!

Он склонил голову в знак прощания и велел мне войти в покои. Я поблагодарила его за доброту и скрылась в комнате, собравшись немеденно последовать его совету и отойти ко сну. Я очень уставала за день: огромного напряжения требовали мои старания приноровиться к непривычной обстановке, а также общение на малознакомом языке.

Устроившись на диване, я решила немного почитать перед сном. В последние дни я понемногу читала древнерусскую рукопись на ночь, но из-за усталости далеко я не продвинулась.

В дверь неожиданно поскреблись и тихонько ее приоткрыли. Я замерла, опасаясь, что мой галантный сопровождающий все же решил воспользоваться ситуацией. Но это оказалась Беренгария. Она проникла в комнату и вкрадчивым шепотом доложила мне о том, что инцидент вызвал большой переполох, чуть не драку, а потом все вдруг развеселились, позвали музыкантов, и теперь веселье в самом разгаре.

— Я сослалась на головную боль, — продолжала девушка, — и отпросилась спать. Сейчас никому до нас нет дела. У меня есть идея. Давай предпримем очень опасную авантюру!

«О нет, только не это», — огорчилась я, понимая, что теперь я не скоро доберусь до постели. Но возразить я не посмела.

Мы выбрались на винтовую лестницу и направились вниз. Спуск оказался необычайно долгим: еще немного и мы достигнем ядра Земли. На каком-то этапе лестница сузилась и стала круче, воздух дышал сыростью, и дурно пахло. Наконец, мы очутились перед мрачной низкой дверью с двумя сонными стражниками по бокам.

Беренгария мило заулыбалась, откуда-то из фалд платья извлекла фрукты и протянула их хмурым парням.

— Госпожа, — поклонились часовые, и один из них загромыхал тяжелым замком, открывая дверь.

Я вошла вслед за Беренгарией и ахнула. Мы находились в казематах, в подземной тюрьме замка. У грязной, сырой стены стоял грубый стол, за которым сидел еще один стражник, видимо, надзиратель. Одинокая свеча служила единственным освещением этого ужасного помещения. В темноту уходил неровный тоннель с влажными, землистыми стенами. По одной его стороне располагались решетчатые, обитые металлом небольшие двери, за которыми, очевидно, томились узники.

— Госпожа! — вскочил надзиратель, увидев Беренгарию.

— Т-с-с! Санчо, я знаю, что мне влетит, ты ведь опять все доложишь отцу? — смеясь, пожурила его девушка.

— Я? Ни в коем случае! Я всегда — могила, видит Бог! — забожился охранник. — Вы так добры ко мне и к этим несчастным, что я не смею лишать всех нас счастья ваших и так слишком редких посещений.

— Я и сегодня буду доброй, — улыбнулась девушка и положила перед надзирателем фрукты. — Сколько их здесь? Смогу ли я накормить их всех?

— Их немного, но они очень опасны, просто кровожадны, — сказал Санчо. — Кроме одного, того сумасшедшего в дурацкой одежде.

Он захихикал:

— Тот тихий, даже чересчур. Хозяин приказал выпытать у него, кто он и откуда. Я пытал, видит Бог, я старательно пытал. Но тщетно. Он молчит. Или несет какой-то вздор.

— Со мной моя подруга, Элена, — с гордостью представила меня Беренгария. — Я хочу познакомить ее с моими несчастными друзьями. Ты поможешь нам?

— Как всегда, моя госпожа! Только они очень опасны, кровожадны, — и он опять затянул «шарманку».

— Но ты же не дашь нас в обиду? — вняла, наконец, его предупреждениям девушка. — Ты же защитишь нас?

— О, конечно, моя госпожа, вам нечего бояться.

И Беренгария протянула ему монету.

«Ах, вот оно в чем дело, а я-то не пойму, что он заладил. Взятки, оказывается, возникли с появлением человека на Земле», — грустно усмехнулась я.

Санчо открыл первую камеру. В небольшой каморке с тяжелыми низкими сводами без воздуха, в запахе нечистот существовал какой-то человек. Он был прикован к стене кандалами, но цепи позволяли ему передвигаться по этому замкнутому пространству. Одежда его уже превратилась в лохмотья, но останки ее выдавали в нем мавра, равно как и его внешность. Он с рычанием и упоминанием Аллаха ринулся нам навстречу. Беренгария протянула ему апельсин. И он, надо отдать ему должное, сложил руки в знак благодарности и, поклонившись, принял божественный плод.

Мы перебрались в следующую каморку, практически ничем не отличавшуюся от предыдущей. Ее обитатель также был мусульманин, что показалось мне естественным, ибо, по моим расчетам, я попала в эпоху Реконкисты. Процедура вручения и принятия дара повторилась с точностью до деталей. «Кровожадные» узники на деле не лишены были способности к проявлению благодарности.

Мы побывали еще в двух подобных камерах и направлялись к пятой, последней. Я полюбопытствовала, где размещают узников, если число их превышает количество камер. Санчо рассмеялся. По его словам, их селят по двое и по трое, но такого практически не бывает, потому что подобные казематы имеются под каждой башней.

— И там тоже сейчас есть узники? — удивилась Беренгария, огорчившись, что не охватила своим милосердием всех страждущих.

— Нет, там никого нет, только здесь пока, — ответил тюремщик и задержался перед последней камерой.

— Его сегодня пытали. Может, он тоже стал агрессивным, — снова закинул удочку Санчо.

— Ничего, он всегда тихий, открывай смелее, — не попалась на нее девушка.

Санчо вздохнул и загремел ключами. Дверь со скрипом приоткрылась, и мы протиснулись в последнюю каморку. Санчо вручил мне свечу и вышел, — вчетвером здесь разместиться было негде: такая она была тесная. Сильно скошенный свод давил своей махиной на это малюсенькое безвоздушное пространство. К этой заваленной стене прижался скорчившийся, видимо, от боли человек.

— Посвети, — потребовала Беренгария и окликнула узника, — Эй!

Тот зазвенел цепями и попытался приподняться.

— Не бойтесь, это я — Беренгария. Я принесла вам поесть, — и она, опасливо оглянувшись и убедившись, что Санчо не подсматривает, достала хлеб с вложенным в него куском мяса и три апельсина. — Ешьте, вам нужны силы.

И она положила продукты перед ним, прямо на пол. Узник усилием воли поднялся, держась рукой за бок. Он произнес слова благодарности. Голос его заставил меня вздрогнуть, и кровь застыла у меня в жилах.