Эстелла, когда я вошёл, сидела в нашем мягком кресле, откинувшись на спинку. Её глаза были прикрыты, словно бы она спала, а губы тронуты лёгкой улыбкой. Я так и замер в дверях — с чашкой кофе на блюдце в каждой руке, и вгляделся в девушку, словно бы никогда раньше мне не доводилось её рассматривать.
Не то чтобы до этого я нечасто её видел. Уж я видал её и на ярмарочной сцене, в женском шоу, когда на ней была только набедренная повязка да нечто вроде сеточки. И была ведь ещё та ночь, когда мы отправились с ярмарочной стоянки в лес; правда, тогда я был влюблён в Риту, и эта прогулка ничего для меня не значила. Да и для Эстеллы, как я тогда думал, она значила немногим больше.
Но нынче я призадумался. Мне было известно, что с ярмаркой она распростилась отнюдь не оттого, что и мы с дядюшкой Эмом так поступили; просто один придурок, который был ей не по душе — и который не нравился никому из нас, — принялся там заправлять. Правда, она симпатизировала как дядюшке Эму, так и мне, и это также являлось одной из причин, почему она выбрала для себя Чикаго. Но жизнь у неё была своя, и круг общения иной, чем у нас.
И вот сейчас мне вдруг стало ясно, что наша ирландская домохозяйка права, права совершенно. Не только насчёт Эстеллы, но и насчёт меня самого — то есть, насчёт моей боязни каких-либо иных отношений, кроме просто приятельских, насчёт того, что я слишком эгоистичен, чтобы рисковать быть вырванным из своей наезженной колеи.
И теперь, совсем нежданно, эта колея словно исчезла.
Веки Эстеллы поднялись, и она произнесла:
— Привет. Так и будешь там стоять, пока кофе не остынет? Я не спала.
— Я просто смотрел. Кажется, никогда не видел тебя с закрытыми глазами.
Я протянул ей одну чашку, а затем подтянул к себе пуфик и тоже уселся, чтобы выпить своего кофе, вполне ещё горячего.
— Так ты нисколько не вздремнула? А то могла Карла прозевать. Я был у миссис Брэйди на кухне и тоже мог его не услышать.
— Я не спала, Эд. Даже глаза я прикрыла, лишь заслышав твои шаги.
— Чего это тебе захотелось?
— Потому что ты ещё никогда не видел меня с закрытыми глазами. А может, мне захотелось, чтобы ты хоть раз увидал. А ты, Эдди, ведь встал рано сегодня утром?
— Как всегда, в полвосьмого. А что?
— Карл может просидеть за покером и всю ночь. Почему бы тебе не прикорнуть, а я разбужу тебя, когда он вернётся. Обещаю, что глаз не сомкну.
— Мне не заснуть.
— Как бы тебе завтра не пожалеть. Вдруг от тебя потребуется бодрость, а ты будешь измотан?
Это звучало логично, ведь в настоящую минуту я был способен только терзаться. А у меня даже не было никаких фактов, чтобы обдумать их и уложить в какую-нибудь концепцию. Я просто ждал прихода Карла Делла, и мог прекрасно делать это, спя на кровати.
— Возможно, Эстелла, ты и права. Ну, допью вот кофе, да и прилягу, пусть даже заснуть не смогу.
Я сделал ещё глоток; кофе, всё ещё горячий, сразу было не выпить. Внезапно я вспомнил об одном деле; его следовало сделать немедленно, поскольку утром я мог не вспомнить: мне нужно было заручиться фотографией дядюшки Эма, как это сделал Бен Старлок. Я подошёл к комоду и вынул из него коробку для канцелярских принадлежностей; там у нас было несколько фотографий, частью просто любительских снимков, — я отобрал два, на которых дядюшка Эм смотрелся вполне сносно. Оба снимка были сделаны на ярмарке; на одном из них дядюшка Эм стоял перед своим заведением, где публика должна была метать мячики в молочные бутылки, другой же представлял его сидящим в дверях трейлера, принадлежавшего Хоги, на парковке в Луисвилле, причём сам Хоги сидел позади него, и оба держали в руке по бутылке пива.
Снимала оба раза Мардж Хогленд; снимки заставили меня вспомнить, что Мардж уже нет в живых, да и Хоги тоже, и что я не знаю, где сейчас дядюшка Эм, знаю лишь, что если с ним всё благополучно, то нет никакого логического объяснения, почему он до сих пор не пришёл домой или не позвонил. Мардж и Хоги, значит, умерли, и теперь вот дядюшка Эм… Прекрати! — сказал я себе. И всё же снимок с дядюшкой Эмом и Хоги я убрал назад в коробку, а оставил только тот, где дядюшка один перед своим ларьком.
Тут он был хоть похож на себя. Со своей усмешкой и в своей неряшливой чёрной шляпе со свисающими полями, с которой никогда не расставался и над которой я постоянно подшучивал. Солнце садилось, так что поля не бросали тени на глаза, были видны лёгкие морщинки от уголков к вискам да взгляд, в котором вечная готовность беззлобно веселиться. И крупный нос не затемнял бурых взъерошенных усов, сделавшихся столь же неотъемлемой составной частью дядюшки, как, допустим, правая рука. Да, снимок определённо лучше подходил для опознания дядюшки, чем та фотка на паспорт, что была у Старлока. Разумеется, снимок не давал представления о дядюшкином росте, но эти сведения мог восполнить и я. Тут мне вспомнилось, как я однажды описывал кому-то дядюшку: «Коротковат, толстоват, сообразителен».
С той поры дядюшка нисколько не изменился, разве что — помимо его вечной шляпы со свисающими полями — одевался более прилично, чем это могло сойти для ярмарки.
Я сунул снимок в бумажник и вновь уселся на пуфик, взяв чашку с кофе. Тот успел уже несколько остыть. Эстелла, должно быть, за мной наблюдала.
— Он действительно вроде отца тебе, Эд? — спросила она.
— Вот именно, — ответил я, желая, чтобы на том и кончилось, поскольку существовало нечто такое, чего я никогда ещё не рассказывал Эстелле; и всё же оказалось, что я продолжаю: — По-настоящему я никогда не знал своего отца — пока не стало слишком поздно, пока его не убили. Тогда я познакомился с дядюшкой Эмом, который помог мне душевно восстановиться и… в общем, мы вдвоём с ним нашли убийцу.
— Так твоего отца убили?
Я кивнул.
— И дядюшка Эд забрал меня к себе на ярмарку, а там — ну, ты знаешь, что там вышло. То дело с Хоги и Мардж. Это, да ещё случай с отцом, показали мне, что мы с дядюшкой Эмом некоторым странным образом сошлись на почве сыщицкой работы. Дополнили один одного; вместе мы сделались чем-то чертовски большим, чем были каждый в отдельности. А дядюшке приходилось уже работать частным детективом, до того как он связался с ярмаркой, и я упросил его вернуться к этому занятию да и мне заодно приискать работу в том же агентстве. Я, Стелла, мечтал даже как-нибудь завести и собственное агентство — «Хантер и Хантер».
— И было бы здорово, Эд. Только чего же ты говоришь «мечтал»; уж не передумал ли ты, чего доброго?
Отчего я употребил прошедшее время, мне страшно было и объяснять — даже самому себе. Но в следующую минуту мне показалось, что лучше всё же взять и выразиться прямо, чем пытаться спрятать вещи в глубине рассудка.
— Взглянем, Стелла, в лицо вещам. Уже полвторого, и если бы с дядюшкой Эмом всё было подобру, он бы дал о себе знать уже много часов назад. А ведь его даже в больнице нет! Так мог ли он, зная, что мы о нём беспокоимся, так долго не подавать о себе вестей? Он ведь не то что прочие. Да, могло объявиться нечто такое, что не давало бы ему добраться до телефона в течение часа или двух, но не восьми же, Стелла, часов!
Стелла подалась вперёд и коснулась моей руки.
— Я чувствую, Эд, что с ним всё благополучно. — Но из тона её голоса я мог заключить, что она не верит самой себе. Ни своему чувству, ни всему прочему.
— А у меня нет предчувствий, Стелла. Я просто прикидываю шансы. И выходит плохо дело. Я, вот, только что рассказал о том, что это я уговорил дядю вернуться к прежнему занятию. Вот что меня гнетёт.
— Вернуться к какому занятию? Не пойму что-то.
— К частному сыску. Если бы я не настоял тогда, он бы продолжал работать на ярмарке. И был бы жив… если он теперь и вправду…
— Вот глупости, Эд! Так себя изводить! К тому же откуда ты знаешь, а может то, что произошло — если только и впрямь что-то произошло, вообще не связано с его работой.
— Ты имеешь в виду, что тут сведение личных счётов? Глупость, и ты это знаешь. У дядюшки Эма никогда не было врагов, разве что кто-то, кого он «взял» по завершении какого-то дела.
Зазвонил телефон. Я сломя голову ринулся вниз по лестнице.
Это был Бен Старлок.
— У меня, Эд, немного, — сказал он. — Возвращаюсь в контору. Карл Делл не вернулся?
— Нет. Вы сказали, что у вас немного, но что именно?
— Второй дежурный, Эверест, не смог опознать Эма по фотографии или припомнить кого-либо, кто спрашивал бы на регистратуре четыреста восемнадцатый номер; а вот Ричарда Бергмана он помнит, — того человека из четыреста восемнадцатого. Говорит, что тот и раньше останавливался в их гостинице и всегда записывался под тем же именем и называл Кливленд; только Эверест думает, что тот из Нью-Йорка и связан с нелегальными лотереями.
— Думает или уверен?
— Слышал от кого-то, но не помнит от кого. С месяц тому назад, утверждает Эверест, этот Бергман останавливался тут на несколько дней, а Эверест беседовал с кем-то за своей стойкой, — с кем-то, кто тоже остановился в той гостинице, но он не помнит, с кем, — и вот Бергман проходит вестибюлем, и тот парень делает саркастическое замечание (точных слов Эверест не помнит) о нью-йоркских нелегальных лотереях, которые, дескать, и в Чикаго проникли.
— А занимался ли дядюшка Эм, — спросил я, — каким-либо делом, связанным с нелегальными лотереями?
— Нет. Я, Эд, не беру дел такого рода. Ещё одно: я с Эверестом уговорился проверить перечень исходящих звонков из четыреста восемнадцатого номера. Дал ему двадцатку, и как только он завтра заступит на дежурство, то посмотрит, не было ли из этого номера исходящих звонков. Входящие нам не важны. Как и телефонные номера — за исключением междугородных; но интересно было бы узнать, не было ли звонков по городу из этого номера, перед четырьмя часами. В любом случае Эверест позвонит в агентство тотчас как ему удастся просмотреть утречком перечень звонков.
— Ну, что ж, — сказал я. — Да, совсем забыл: как зовут ту девушку, что была этим вечером на коммутаторе? Кому-то нужно будет с ней поговорить.
— Я узнавал у Эвереста. Но до утра нам с ней не встретиться. Эверест её хорошо знает: она его двоюродная сестра, и это он устроил её на работу. А завтра у неё выходной, и она этим вечером отправилась в Рэйсин провести там с друзьями вечер; возвращается только завтра.
— А нельзя ей позвонить?
— Эверест всех их знает; он говорит, что телефона у них нет. И я не думаю, что для нас это так важно — мчаться в Рейсин и назад сегодня ночью. Всё-таки, Эд, тот человек из четыреста восемнадцатого вряд ли причастен к делу. Мне кажется, что и название гостиницы, и номер были взяты с потолка, и Эма перехватили ещё по дороге.
— Да, похоже на то. А что вы собираетесь делать дальше, Бен?
— Вернуться в контору. Посмотрю, что там Джейн выяснила в больницах и о прочем, а затем намереваюсь пару часиков поспать в служебной комнате, если только события не начнут развиваться. А ты, Эд? Нельзя ли как-то тебе там устроиться, чтобы немного поспать, но в то же время не проспать возвращение этого Карла? Ты ведь знаешь, что такое покер: за ним можно и до утра просидеть.
— Да могу я тут устроиться, — заверил я Бена. — Эстелла за меня посторожит; завтра она сможет спать сколько вздумается, а сейчас утверждает, что ей не хочется.
— И прекрасно. Отправляйся на боковую, и если ничего не случится, я не стану поднимать тебя звонком. А ты сам решай, нужно ли будет тебе вызванивать меня после того, как ты повидаешься с эти Деллом. Вдруг получишь в руки нить, а может — и вовсе ничего.
— Я позвоню в контору в любом случае, — заверил я, — или сам приду. Но я велю Джейн не будить вас, если нам не во что будет вонзить зубы.
— Вот и отлично, Эд. Пока.
Я вновь поднялся по лестнице и, поскольку Эстелла была в курсе того, что произошло к той минуте, пересказал ей всё сказанное мне Старлоком по телефону.
— Всё хорошо, Эдди, — сказала мне Эстелла. — А теперь ложись-ка в постель да вздремни.
— Один, значит?
— Один. Потушу свет, чтобы он не мешал тебе заснуть, а дверь приоткрою и придвину к ней кресло — посматривать в коридор. Глаза же буду держать раскрытыми, вот и не усну. Мне и так не хочется.
Я скинул обувь и лёг. Эстелла щёлкнула выключателем, и в следующую минуту её губы коснулись моих. Я обхватил её руками, привлёк к себе и крепко поцеловал. Эстелла хихикнула.
— Я же просто поцеловала тебя на ночь, Эдди. Ни о чём не мечтай; спи уж.
Я привлёк её настойчивее, но она продолжала:
— Эдди, я серьёзно.
Это было правдой. Ибо чтобы расхолодить меня, Эстелла добавила:
— Не забывай, зачем тебе нужно выспаться.
— Верно, Стелла, — отозвался я. — Помнишь тот вечер на ярмарке?
— Помню. Я думала, Эдди, что ты его забыл.
Затем её губы опять коснулись моих, после чего она отстранилась. Я услышал, как девушка отправилась к креслу, а затем тусклый свет из коридора сделался немного ярче, поскольку Эстелла сильнее приоткрыла дверь. Я закрыл глаза, понимая, что не смогу заснуть специально и чем старательнее буду к этому стремиться, тем менее от того будет пользы. Я даже не пытался перестать думать о дядюшке Эме, а просто позволил мыслям течь и, должно быть, через пять минут уже забылся крепким сном, поскольку не помню, чтобы думал о чём-то долее этого времени.
А потом Эстелла легонько потрясла меня за плечо и внезапный свет резанул мне глаза, когда я перевернулся на спину.
— Карл у себя. Только что вернулся.
Я сел.
— Который час?
— Десять минут четвёртого. Ты проспал чуть долее двух часов.
— Ты с ним говорила? — Я свесил ноги с кровати и стал шарить ими в поисках обуви.
— Нет. Когда я услыхала, как он поднимается по лестнице, я прикрыла дверь, оставила только щель, чтобы увериться, что это точно он и идёт к себе. Мне пойти с тобой, Эдди? Я думаю, надо, а то вдруг он начнёт отпираться, что говорил мне то, что говорил, или разыграет забывчивость.
— Правильно. Пошли, пока он не разделся.
Мы вышли в коридор, и я постучал в дверь, следующую после двери Честера Хемлина.
Карл приоткрыл дверь на несколько дюймов.
— А, это ты, Эд. Чего ради…
— Нам с Эстеллой, Карл, нужно занять у тебя пару минут. Это чертовски важно.
Карл начал отворять дверь, как только узнал меня, но при моих словах он взглянул мне за спину и увидел девушку. Тут он моментально захлопнул дверь, бросив нам: «Одну минутку, я лишь халат надену. Успел, знаете ли, разоблачиться». — Спустя несколько секунд он, уже в халате и тапочках, распахнул дверь и сказал:
— Входите. Нет ещё известий о твоём дяде?
Мы вошли. Я сказал:
— Известий нет. Это в некоторой связи с тем, Карл, о чём я собираюсь у тебя спросить. Что там ты рассказывал Стелле о некоем коллекционере Амброзов?
Карл закинул голову и едва не расхохотался — правда, враз посерьёзнел, когда я приблизился к нему на шаг и он увидел выражение моего лица. Смех прямо-таки застрял у него в гортани, и Карл чуть не закашлялся.
— Мне очень жаль, Эд. Что твой дядя пропал и что… Но этот коллекционер Амброзов — не более чем выдумка… ну, более или менее. Ты никогда не слыхал о Чарльзе Форте?
— Нет, а кто этот Чарльз Форт?
— В двух словах не скажешь. Сядьте-ка.
Эстелла заняла стул, я же примостился на кровати. Карл обратился к этажерке. Нагнувшись, он вытащил довольно толстую книгу и протянул её мне. На переплёте значилось: «Книги Чарльза Форта».
Не открывая книги, я вопросительно воззрился на Карла.
— Если есть желание, возьми почитать, — сказал тот; — полагаю, Эд, тебе понравится, но с твоим дядей это никак не связано, и сейчас я это докажу. — Чарльз Форт был газетчиком в Нью-Йорке; умер лет двадцать назад. Он был либо спятившим, либо гением, и множество людей полагает, что именно гением, — а среди них такие люди, как Бен Хект и Тиффани Тэйер, Карл Сэндберг и Шервуд Андерсон. Они организовали Фортианское общество, даже издавали журнал. Не знаю, правда, существует ли он до сих пор.
— О чём же он писал? — спросил я.
— Да обо всём. Он полагал, что наука, официальная наука, в особенности астрономия и физика атмосферы, чокнулись, сбились где-то с пути и только вводят нас в заблуждение. Он собирал факты — большей частью в виде новостей, нарезанных отовсюду — о вещах, которые не согласуются с существующим учёным мнением, а потому остаются без внимания или получают поверхностное объяснение. Дожди из лягушек, из рыб, загадочные появления и исчезновения, землетрясения и метеоры, марсиане и русалки. Чертовски захватывает! Возьмём что-нибудь из недавнего — хотя бы вот летающие блюдца. Чем не пища для Чарльза Форта! Разве имеются им разумные объяснения? Нет, конечно. Так вот: он собрал тысячи таких необъяснённых вещей в своих книгах, столь же загадочных вещей, как и летающие тарелки. И столь же не поддающихся объяснению.
— Звучит дьявольски интересно, — сказал я. — А как попал сюда коллекционер Амброзов?
— Это одна из маленьких шуток Форта. В четвёртой и последней своей книге, «Сумасбродные таланты», он обсуждает загадочные исчезновения. И он упоминает исчезновение человека по имени Амброз Какой-то-там из Канады, особенно загадочное исчезновение: человек начисто исчезает, оставив после себя более миллиона долларов. А под стать ему, по мысли Форта, исчезновение Амброза Бирса, писателя, что произошло в Техасе за несколько лет до того. Вот он и спрашивает: «Уж не коллекционирует ли некто Амброзов?»
— Эту часть я бы прочёл, — сказал я. — Вы говорите, это в… в четвёртой книге, верно? — И я взял книгу, лежавшую рядом на кровати.
— Да, «Сумасбродные таланты». Это — полное собрание, все четыре книги в одном томе. И в конце указатель. Поищи в нём имя «Амброз Бирс», поскольку я не помню фамилии того другого Амброза, и ты всё найдёшь. Да ты можешь взять книгу с собой.
— Спасибо, Карл.
— Только… ты к чему вообще это спросил? Твоего дядю зовут Амброз, это верно, но, святый Боже, Форт лишь пошутил насчёт коллекционера Амброзов. И к тому же было это очень давно.
Я рассказал Карлу про телефонный звонок, которым дядюшка Эм был вызван из конторы Старлока, и про имя, которым назвался звонивший. Карл только присвистнул.
— Он, должно быть, из тех, кто почитывает Чарльза Форта, но просто страшно сказать, сколько людей в Чикаго читают его. Тысячи. Как бы то ни было, у него дьявольское чувство юмора.
— Когда я найду его, — сказал я, — то выясню, насколько его чувство юмора и впрямь дьявольское. Порежу ему кожу на полосы и посмотрю, будет ли ему весело.
Я встал, и поскольку мои последние слова прозвучали слишком мелодраматично (даже на мой вкус), промямлил:
— Ну, а как прошла игра в покер?
— Пресно, — с сожалением отозвался Карл. — А это чудненько подводит нас к тому, чтобы занять у тебя пятёрку до пятницы.
Я протянул ему пятёрку и не вытерпел, спросил:
— Подвела, значит, астрология?
— Как таковая — нисколько. К полуночи я был с прибылью в пятнадцать долларов. Выйди я тогда из игры, всё бы обошлось. А теперь уже четверг, четырнадцатое, день для меня не слишком благоприятный. — Карл взглянул на часы, стоявшие на комоде. — Особенно если спать всего три часа.
Эстелла рассмеялась.
— Намекаешь, Карл, что нам пора восвояси?
Карл хмыкнул.
— Не про тебя речь, Эстелла! Можешь оставаться сколько угодно!
Но Эстелла, конечно, последовала за мной. В коридоре она положила руку мне на плечо.
— Прости, Эд.
Я удивился — за что? — и спросил.
— За то, что этот коллекционер Амброзов всего лишь из книги. Я уж думала, что у нас будет зацепка.
— Не твоя вина, Эстелла, — заверил я. — Конечно, я и вправду надеялся на какие-то подвижки, но… в общем, даже это — кое-что. Возможно, что сейчас, сразу после сна, я несколько не в себе, а вот позже лучше во всём разберусь. Как бы то ни было, можно звонить в контору и рассказывать.
Я уже спустился на несколько ступенек, но тут заколебался: мне подумалось — а не лучше ли будет отправиться в агентство самому?
Эстелла произнесла:
— Иди звони, Эдди, и если мистер Старлок не найдёт, чем тебя занять, отправляйся досыпать. А я вновь буду держать ухо востро — на случай звонка.
Но и после её слов я не перестал колебаться, однако спустился не вступая в спор и позвонил в агентство. Джейн перебила меня, не успел я и двух слов произнести:
— Эд, здесь сам мистер Старлок; он, должно быть, услышал звонок и вышел из служебной комнаты. Я передаю трубку.
Секундой позже раздался голос Старлока.
— Я тут приснул, Эд, но звонок разбудил меня. Что там у вас?
— Боюсь, мы перемудрили. — И я рассказал ему то немногое, что узнал от Карла.
— Не здорово, — признал Старлок. — Всё, что мы узнали, так это что тот, кто захватил Эма, начитан в Чарльзе Форте.
— Либо слышал о нём от кого-то ещё, — предположил я. — Ну, как Эстелла прослышала про коллекционера Амброзов, даже не читая Чарльза Форта.
— Слушай, Эд, — а может, это зацепка. Единственная вещь, в которой мы совершенно уверены, — это что тот «некто» знал Эма в лицо. Ты не спрашивал Делла, кому помимо Эстеллы мог он рассказывать об этом «коллекционере»? Например, кому-то ещё в вашем многоквартирном доме, помимо Эстеллы? Ведь Эстеллу, я полагаю, мы можем исключить.
— Да уж не иначе, — ответил я. — А Карла я об этом и вправду не спрашивал. Но спрошу. А что дальше? Мне прийти в агентство?
— Нечего тебе, Эд, здесь делать. Я позвонил всюду, куда только мог придумать, и с тем же отрицательным результатом. Я даже позвонил в полицию и сделал заявление, так что, если к ним что-то поступит, мы будем в курсе. А сделать они за остаток ночи всё равно ничего не сделают.
— К которому часу мне приходить?
— Скажем, к восьми, — ответил Старлок. — Я позвонил парням; трое приходят в восемь. К этому времени я подготовлю для них задания.
— Вы уверены, что сейчас я не могу помочь?
— Ничем, Эд. Увидимся в восемь.
Я поднялся по лестнице. Эстелла ожидала меня, сидя на верхней ступеньке, и я присел рядышком. Я пересказал ей наш со Старлоком разговор.
— Прекрасно, — сказала Эстелла. — У тебя остаётся ещё два часа на сон. Я буду на часах.
Я покачал головой.
— Не в том я настроении, Стелла. Хочется не спать, бодрствовать.
— Хорошо, Эдди. Помочь тебе не спать?
Я рассмеялся. Она же положила мне голову на плечо и произнесла:
— Расскажи что-нибудь забавное.
— Я вот думаю: а что бы дядюшка Эм велел мне предпринять?
— Он у тебя умничка, Эдди.
— И я так считаю.
— Ко мне в комнатку? — прошептала Эстелла.
— Поднимайся к себе. Мне нужно у Карла ещё кое-что узнать.
Я поцеловал девушку, и она поскакала на третий этаж, в то время как я поскрёбся в дверь Карла. Он крикнул, чтобы я входил: оказалось, что он не запирал двери. Света не было, Карл лежал в постели, но из его голоса я заключил, что не разбудил его.
— Прошу прощения, Карл, но мне нужно задать тебе ещё один вопрос. Это может оказаться важным.
— Давай, Эд. Да войди же!
Я вошёл, но не стал зажигать света.
— Упоминал ли ты об этом «коллекционере» ещё кому-то помимо Эстеллы?
— Э-мм… может быть, Эд. Впервые я прочёл Чарльза Форта десять лет назад ещё подростком. Не помню точно, но мог и рассказать кому-то.
— Тогда давай так. Здесь, в этом доме, ты о нём кому-нибудь рассказывал? Кому-то, кто мог знать моего дядю?
— Это я могу утверждать наверняка, Эд. Никому. Я в Чикаго всего год, и я уверен, что ни с кем об этом ещё не говорил. Так случилось, что в тот вечер, когда у меня было свидание с Эстеллой, я перечёл именно эту часть, а до того много лет и думать о ней не думал.
— Ясно, — сказал я. — Спасибо, и прости, что потревожил.
Я прикрыл за собой дверь, и, поскольку Карл мог прислушиваться, сначала прошёл в свою комнату, а выждав с минуту, на цыпочках поднялся на третий этаж.
Эстеллина дверь была раскрыта, и у неё горел свет; но самой девушки в комнате не было. Я сел в кресло-качалку и раскрыл Чарльза Форта, которого всё время держал подмышкой. Звук льющейся воды из душевой в конце коридора сообщил мне, что несколько минут придётся подождать.
В указателе я нашёл фамилию «Бирс» и отыскал соответствующее место в книге. Канадским же Амброзом оказался Амброз Смолл; я прочёл об обстоятельствах его исчезновения; они и впрямь были загадочными. Вот что было написано:
«Ещё до того, как я заглянул в дело Амброза Смолла, моё внимание было привлечено к нему одним, на первый взгляд, совпадением. В самом деле, неужели одно тут связано с другим? Это казалось такой нелепостью, что я, умудрённый обширным опытом, сразу же не на шутку задумался. Ведь примерно за шесть лет до исчезновения Амброза Смолла исчез Амброз Бирс. Газеты всего мира наперебой воздали должное загадке Амброза Бирса. Но можно ли соотнести исчезновение одного Амброза в Техасе с исчезновением другого Амброза в Канаде? Уж не коллекционирует ли некто Амброзов? Налёт ребячества при такой постановке вопроса сразу же пробудил во мне напряжённый интерес».
Я отложил книгу и фыркнул. Что этот человек называет «налётом» ребячества? Это же просто дикость — увязывать одно с другим два исчезновения, разделённых шестью годами времени и более чем тысячью миль пространства, лишь на основании одинаковости имён. С ума он сошёл или пытался так шутить? Если не всё разом.
Но тут я почувствовал, что не вправе судить по единственному пассажу, вырванному из контекста, не ознакомившись с авторской манерой в целом и с замыслом книги.
Правда, я тот час забыл про этого Чарльза Форта, ибо Эстелла появилась в дверях — босоногая и в банном халате. «Привет!» — с усмешкой обратилась она ко мне, после чего закрыла дверь и потушила свет. Через секунду она плюхнулась мне на колени, причём потеряла свой банный халат ещё по дороге.