Сбытчик. Плата за шантаж. Топор

ГЛАВА VI

Ни Карелла, ни Хейвз не думали о деле Лэссера до пятницы, югда Денни Джимп позвонил в участок и попросил Кареллу встретиться с ним. До этого момента они каждый в отдельности Янимались разными другими срочными делами.

Например, на территории участка появился некий тип, который звонил женщинам и говорил столь непристойные вещи, что даже самые смелые из них не решались повторить этого В полиции. За короткий срок от вторника до утра пятницы Карелла Нслушал жалобы четырнадцати женщин, которых этот тип оскорбил по телефону. За тот же срок он принял двадцать две другие жалобы, дежуря на телефоне вместе с Хейвзом, который принял двадцать семь. Эти жалобы были вызваны самыми разными причинами — и такими простыми и дурацкими, как избиение жены (конечно, не столь уж дурацкими для жены, но докучливыми для детективов, занимающихся расследованием убийства), и более серьезными, как, например, ограбления, проституция (несмотря на то, что существует полиция нравов), кражи автомобилей (хотя существует группа по расследованию угонов), и множество других забавных и вовсе не забавных происшествий.

Одним из самых забавных было приключение с девушкой, которая разделась на 40-градусном морозе, оставшись в трусиках и лифчике, и отправилась купаться в пруду в Гровер-парке. Поскольку пруд находился на территории 87-го полицейского участка и поскольку шумная толпа осаждала полицейского, который пытался арестовать полуголую девушку, когда она вышла из воды, в участок позвонили и потребовали, чтобы пришел детектив, и таким образом Карелле довелось лицезреть хорошенькую девушку, дрожавшую в мокрых трусиках и лифчике.

Одним из совсем незабавных происшествий было побоище между двумя уличными бандами — редкий случай в январе. Большинство банд приберегает сведение счетов на доброе теплое лето, когда кровь горяча и запах пота служит дополнительным секретным оружием. 17-летний парень остался лежать, истекая кровью, возле уличного фонаря и был очень смущен тем, что так много людей, включая девушку, из-за которой завязалась драка, смотрят на его распоротый живот, из которого вывалились кишки. Санитар набросил на него простыню, но она почти мгновенно пропиталась кровью и на асфальте образовалась красная лужа, и Карелла почувствовал, что его мутит. Это было одно из совсем незабавных происшествий.

Хейвз был свидетелем того, как умирал один мужчина, и пытался добиться от него предсмертного заявления, котороа имеет силу в суде, но умиравший продолжал сплевывать кровь на подушку, потому что в его грудь четыре раза всадили пешня* для льда, а потом сел, распрямив спину, уставился на Хейвза, проговорил: «Папа, папа», схватил Хейвза цепкими пальцами и притянул к себе, обрызгав кровью спортивный пиджак детектива. Хейвз смыл кровь в кухне и смотрел, как ребята из лаборатории снимают отпечатки.

Час спустя он допрашивал растерянного и испуганного юве лира по имени Моррис Сигел, который владел магазином на Эйнсли-авеню на протяжении последних двадцати лет и которого грабили регулярно три раза в год в течение пятнадцати из этих двадцати лет. На этот раз грабитель явился в 12.30 дня, засунул все, что мог найти, в большой парусиновый мешок, который захватил с собой, и, поскольку ему, видимо, не понравилась форма головы Сигела, он ударил по ней револьвером, и теперь перед Хейвзом сидел человек с разбитыми очками, свисавшими с кровоточащего лица, и слезы, смешиваясь с кровью, текли по его щекам.

Хейвзу пришлось выехать по звонку на станцию метро на углу Семнадцатой и Харриса, где человек упал на рельсы; ответить на жалобу владельца кафе-мороженого, который сообщил, что у него срезали и унесли аппарат из будки телефона-автомата;- принять три заявления о розыске пропавших детей и выслушать мужчину, который истерически кричал в трубку: «Моя жена лежит в постели с другим! Мол жена лежит в постели с другим!»

Напряженные это были дни.

Утром в пятницу, 10 января, позвонил Денни Джимп и спросил Стива Кареллу, который собрался было расследовать похищение двух пишущих машинок из литературного агентства, жалобу женщины, уверявшей, что за ней в окно подглядывает мужчина, и заявление директора универсама о том, что кто-то залез в кассу.

— Мне кажется, я кое-что откопал, — сказал Денни.

— Можешь встретиться со мной прямо сейчас? — спросил Карелла.

— Я еще в постели.

— Когда же?

— Во второй половине дня.

— В какое время?

— В четыре, — сказал Денни, — на углу Пятнадцатой и Уоррен.

В 9.27 утра Карелла вышел из комнаты сыскной группы, чтобы приступить к расследованию жалоб в надежде, что ему удастся покончить с этими делами к 4 часам дня. Он попрощался с Хейвзом, который собирался съездить к домашнему врачу Лэссеров в Ныо-Эссекс и теперь спорил сДейвом Марчисоном, выпрашивая у него полицейский седан.

— Ты что, не слышишь? — окликнул его Карелла. — Я сказал «до свидания».

— О’кей, увидимся позже.

— Будем надеяться, что Денни сообщит что-нибудь путное.

— Будем надеяться, — сказал Хейвз и, помахав рукой Карелле, снова уселся у телефона, одновременно шумно требуя Г Мерчисона машину. Марчисон не обращал на него никакого имения. Хейвз сказал, что его собственная машина забарах- ла и стоит в гараже, но Марчисон продолжал твердить, что Ке до единой машины участка либо в разгоне, либо на них!же есть заявка на утро, и он не может дать Хейвзу машину, рже если тот приведет самого майора. Хейвз послал его к рту и отправился на железнодорожную станцию.

Доктор Фердинанд Мэтьюсон оказался стариком с львиной гривой белых волос, длинным носом и тихим голосом. Когда он говорил, казалось, что слова: трудом просачиваются сквозь его сжатые губы. Облаченный в черный костюм, он сидел в глубоком кожаном кресле, сложив козырьком над глазами кисти рук, покрытые старческими коричневыми пятнами, и следил за Хейвзом пристально, с явной подозрительностью.

—' Давно ли болеет миссис Лэссер? — спросил Хейвз.

— С 1939 года, — ответил Мэтьюсон.

— С какого месяца?

— С сентября.

— Как вы сейчас можете охарактеризовать ее заболевание?

— Параноидная шизофрения.

— Считаете ли вы, что миссис Лэссер слеще/т поместить в больницу?

— Безусловно, нет, — сказал Мэтьюсон.

— Несмотря на то, что она страдает шизофренией с 1939 года?

— Она не опасна ни для себя, ни для окружающих. Нет никаких оснований помещать ее в больницу.

— Находилась ли она когда-либо в больнице?

Мэтьюсон замялся.

— Я вас спрашиваю, доктор.

— Да, я слышал.

— Помещали ли ее когда-нибудь в больницу?

— Да.

— Когда?

— В 1939 году.

— И долго она там пробыла?

Мэтьюсон снова замялся.

— Долго, сэр?

— Три года.

— Где именно?

— Не знаю.

— Вы ведь домашний врач этой семьи, не так ли?

— Да.

— В таком случае, вы должны знать, в какой больншр она находилась. Прошу вас сказать мне.

— Я не желаю принимать в этом участия, — внезапно вспылил Мэтьюсон, — я не желаю принимать участия в том, что вы пытаетесь сделать.

— Я расследую убийство, — сказал Хейвз.

— Нет, сэр, вы хотите снова отправить старую женщину в больницу, и я не стану помогать вам в этом. Нет, сэр. II жизни Л эссе ров и без того было слишком много горя. Я не хочу, чтобы с твоей помощью им причинили новые страдания. Нет, сэр.

— Доктор Мэтьюсон, уверяю вас, я не…

— Зачем вам это нужно? — спросил Мэтьюсон. — Почему вы не можете дать больной старой женщине дожить свои дни в покое, чтобы за ней ухаживал и защищал ее тот, кто ее любит?

— Я сочувствую, доктор Мэтьюсон. Я бы хотел, чтобы все жили в покое. Но нашелся человек, который не дал Джорджу Лэссеру спокойно дожить свои дни.

— Эстелла Лэссер не убивала своего мужа, если вы это имеете в виду.

— Никто не говорит, что она это сделала.

— Тогда зачем вам знать о ее состоянии? Она психически ненормальна с сентября 1939 года, когда Тони уехал… — Мэтьюсон внезапно замолчал. — Неважно, — сказал он. — Я бы хотел, чтобы вы покинули мой кабинет, сэр. Я бы хотел, чтобы вы оставили меня.

Хейвз продолжал сидеть на месте. Он- проговорил невозмутимо:

— Доктор Мэтьюсон, мы расследуем убийство.

— Мне безразлично, что вы…

— Мы можем предъявить вам обвинение в том, что вы препятствуете ходу расследования, но я предпочел бы не делать этого, сэр. Скажу вам прямо, вполне допустимо, что миссис Лэссер могла убить своего мужа. Вполне допустимо также, что Энтони Лэссер мог…

— Оба эти предположения совершенно абсурдны, — сказал Мэтьюсон.

— Если они так абсурдны, сэр, то, может быть, вы соизволите сказать мне почему.

— Потому что Эстелла не узнает своего мужа и вообще никого с сентября 1939 года. А Тони Лэссер не выходил из своего дома на Уэстерфилд-стрит с тех пор, как вернулся домой из Вирджинии в июне 1942 года. Вот почему. Мы имеем дело с весьма неустойчивым симбиозом, мистер Хейвз, и если вы вмешаетесь, вы можете погубить двух человек, у которых и без того было достаточно страданий в жизни.

— Расскажите мне об этом, — попросил Хейвз.

— Я рассказал все, что счел нужным. Ничем больше я не хочу вам помогать. Я прошу вас проявить гуманность и, пожалуйста, оставьте этих людей в покое. Они не могли иметь ничего общего с убийством Джорджа Лэссера.

— Благодарю вас, доктор Мэтьюсон.

Хейвз встал и вышел из кабинета.

Он не питал пристрастия к старым поговоркам, но верил, что «нет дыма без огня», и ясно как божий день, что от Эстеллы Лэссер и ее сына поднимался густой дым. Первое, что пришло в голову Хейвзу: кто-то в свое время пожаловался на-Эстеллу Лэссер, прежде чем ее забрали в больницу в 1939 — году. Поэтому он быстрым шагом направился в полицейский участок Нью-Эссекса, представился и попросил разрешения посмотреть картотеку за тот год. Полиция Ныо-Эссекса, которая всегда готова сотрудничать с детективами из большого города — ха! — с радостью раскрыла перед ним свои архивы, и Хейвз в течение скучнейших полутора часов знакомился с судебнонаказуемыми проступками и уголовными преступлениями, досаждавшими этому прекрасному местечку в добрые старые дни. Увы, миссис Лэссер не совершила ни уголовного преступления, ни даже малейшего судебно наказуемого проступка. Нигде в архивах не значилась никакая официальная жалоба на нее. Хейвз поблагодарил полицейских и направился в Нью-Эссекскую больницу, где попросил разрешения просмотреть объемистый архив историй болезни.

Машина скорой помощи была вызвана из дома мистера Джорджа Лэссера, проживающего по Уэстерфилд-стрит, 1529, вечером 11 сентября 1939 года. Миссис Лэссер поступила в больницу Буэна-Виста, в город, для дальнейшего обследования 13, сентября 1939 года. Хейвз поблагодарил женщину в регистратуре и отправился на железнодорожную станцию. Он наскоро съел бутерброд с сосисками, выпил апельсиновый напиток а буфете на станции и выехал в город поездом 12.14. По дороге он трижды переходил в другой вагон, потому что, видимо, кому-то на железной дороге пришло в голову запустить на полную мощность кондиционер. Система кондиционирования, вероятно, плохо работала в июле и августе, а разве можно найти более подходящее время, чем январь, чтобы проверить, как она действует? Хейвз, как уже было сказано, три раза менял место в поисках тепла, и, наконец, найдя подобие оного, уставился на скрещенные ножки рыжеволосой девушки и не спускал с них глаз до конца поездки.

Молодой психиатр, с которым он беседовал в больнице Буэна-Виста, служил там не более пяти лет и, конечно, не знал предписания суда или разрешения самой больной, но Хейвз объяснил, что он ищет информацию, которая может иметь отношение к делу об убийстве, выразил уверенность, что получит предписание суда, как только съездит в центр. Психиатр все еще не решался искать историю болезни Эстеллы Лэссер, тая как боялся, что она подаст на него в суд за разглашение врачебной тайны полиции, но Хейвз заверил' врача, что миссис Лэссер по-прежнему больна и едва ли в состоянии привлечь к суду кого бы то ни было. Бормоча себе под нос и качая головой, психиатр все-таки разыскал ее историю болезни и сообщил Хейвзу, что миссис Лэссер действительно проходила обследование в сентябре 1939 года. Сказав это, врач оторвался от истории болезни и задумчиво произнес, что именно в это время Гитлер вторгся в Польшу. Хейвз кивнул и согласился, что мир тесен.

— Можете ли вы подробнее сказать, как развивалось ее заболевание? — спросил он.

— Да, конечно, 11 сентября 1939 года, после того, как ее сын-подросток был отправлен в школу, миссис Лэссер…

— Ав какую школу, там сказано?

— Да, в «Академию Соумса», в Ричмонде, штат Вирджиния.

— Это, кажется, частная школа?

— Да.

— Продолжайте, — попросил Хейвз.

— Миссис Лэссер пыталась покончить с собой, вот и все, — сказал психиатр.

— Ясно.

— Выяснилось, что она уже в третий раз пыталась покончить с собой после отъезда сына в школу в начале сентября. Ее муж перепугался не на шутку и вызвал «Скорую помощь». Ее шбрали в больницу в Нью-Эссексе. Там провели предварительный осмотр и попросили нас закончить обследование. Видите ни, у нас здесь больше возможностей по линии психиатрии.

— Понимаю. И каков был диагноз, доктор?

— Параноидная шизофрения, — сказал врач.

— Чем закончилось обследование?

— Мы сказали мистеру Лэссеру, что его жена нуждается к длительной госпитализации и лечении и предложили ему оставить ее в больнице. Он отказался, видимо, по совету домашнего врача. Тогда мы обратились в суд с просьбой о принудительной госпитализации.

— Я не понимаю, в чем разница?

— Дело в том, что если больного госпитализируют по решению судебного органа, это означает, что он не может вернуться в общество, пока директор больницы не даст разрешения на выписку.

— Ив этом случае ее дело должно было слушаться в суде?

— Только если бы было выдвинуто уголовное обвинение. Я не думаю, что здесь было нечто подобное. — Он сверился с историей болезни. — Нет, ничего такого не было. Ее выписка зависела исключительно ст директора больницы.

— Куда же была помещена миссис Лэссер? В государственную больницу?

— Нет, сэр. Мистер Лэссер попросил разрешения поместить ее в частную клинику. Просьба была удовлетворена судом.

— Судом? Мне кажется, вы сказали…

— Да, мистер Хейвз, судом. Понимаете, никаких уголовных обвинений не было предъявлено, но просьба о принудительной госпитализации адресуется суду, в нашем штате — суду высшей инстанции. И постановление о принудительной госпитализации должно быть подписано двумя квалифицированными психиатрами.

— А плата в частных клиниках высокая? — спросил Хейвз.

— Что?

— В частных клиниках. Там дорого?..

— В общем, да.

— Сколько стоит пребывание там?

— В хорошей клинике берут где-то двести-триста долларов в неделю.

— А миссис Лэссер была помещена в хорошую клинику?

— Да, сэр. Она была отправлена в санаторий Мерсера, здесь же, в городе. Эта клиника пользуется прекрасной репутацией.

— Большое спасибо, доктор. Вы мне очень помогли.

Санаторий Мерсера находился на обсаженной деревьями тихой улице в Риверхеде, на другом конце города. Таким образом, Хейвз проделал путь из своего полицейского участка в Нью- Эссекс, что примерно в 15 милях восточнее Риверхеда, затем в больницу Буэна-Виста, в 15 милях западнее Риверхеда, и снова в район Риверхеда, на обсаженную деревьями тихую улицу, на которой помещалось большое белое здание в колониальном стиле времен короля Георга, окруженное простой чугунной оградой. Никакой вывески снаружи, никаких людей в белых халатах на территории. Ограда была совсем невысокой, так что даже ребенок мог бы через нее перепрыгнуть. Никаких решеток или сеток на окнах, выходивших на улицу. Короче говоря, никаких признаков, что это — лечебное заведение для психически больных.

Хейвз представился женщине в форме медсестры, которая сидела у входа, сказал, что он детектив и показал ей полицейский жетон и удостоверение. Она попросила его присесть и обождать и исчезла за тяжелой дверью красного дерева. Она отсутствовала несколько минут, вернувшись, спросила Хейвза, может ли ои подождать еще немного, и Хейвз сказал, что подождет и посмотрел на часы. Была пятница — начало уик-энда, и он должен был обедать с Кристиной.

Ему показалось, что прошло не менее получаса, пока, наконец, дверь красного дерева не отворилась и не появилась ' очень интересная женщина, лет сорока пяти, в прекрасно сшитом синем костюме, с гладко зачесанными каштановыми волосами, закрученными в строгий пучок. Она подошла к небольшому алькову у входа и спросила с приветливой улыбкой:

— Детектив Хейвз?

Хейвз поднялся со скамьи, на которой сидел.

— Да, — сказал он, протягивая руку. — Рад познакомиться.

Женщина пожала его руку и сказала:

— Я — миссис Мерсер; Проходите, пожалуйста.

Он последовал за миссис Мерсер в кабинет с панелями такого же красного дерева, что и дверь. Она указала на удобное кресло, стоявшее перед большим письменным столом, покрытым толстым стеклом. Стол был завален потертыми синими папками, в которых, как предположил Хейвз, хранились истории болезни. На стене над письменным столом висел диплом в рамке, из которого явствовало, что некая Джеральдина Портер (Хейвз подумал, что это, наверное, ее девичья фамилия) окончила Бостонский университет, получив звание бакалавра. Другой документ, так же вставленный в рамку, возвещал о том, что Джеральдина Портер Мерсер (значит, он был прав насчет девичьей фамилии) окончила аспирантуру в Корнеллском университете и ей присвоена ученая степень магистра психологии. На стене висели и другие документы в рамках — награды и благодарности от разных организаций, в том числе от Американской медицинской ассоциации за высокий уровень подготовки медицинского персонала и обслуживания в санатории Мерсера, или же за личные заслуги миссис Мерсер.

— Итак, детектив Хейвз, чем могу быть вам полезна? — спросила она. В ее речи звучало протяжное «а», хотя акцент несколько стерся от длительного пребывания здесь, в Риверхеде. Хейвз понимающе улыбнулся, и она, улыбнувшись в ответ, спросила: «Угадали?>

— Бостон, — ответил он.

— Почти правильно, — сказала она. — Западный Ньютон.

— То же самое.

— Возможно, — согласилась миссис Мерсер и снова улыбнулась. — Вы еще не сказали о цели вашего визита.

— Человек по имени Джордж Лэссер был убит вчера днем, — сказал Хейвз. Он следил за ее лицом. Она никак не реагировала на это. Полные губы оставались неподвижными. Во всей ее позе сквозило лишь вежливое ожидание. Она молчала. — Имя его жены — Эстелла Валентайн Лэссер, — продолжал Хейвз.

— А! — воскликнула миссис Мерсер. — Да, да.

— Это имя вам о чем-нибудь говорит?

— Да. Она у нас лечилась.

— Верно.

— Я помню. Это было довольно давно, мистер Хейвз. — Она улыбнулась и спросила — Как мне называть вас — мистер Хейвз или детектив Хейвз? Я не совсем ориентируюсь.

— Как вам больше нравится, — сказал Хейвз, в свою очередь улыбнувшись.

— Ну, тогда, мистер Хейвз, — сказала она. — Миссис Лэссер поступила к нам, когда санаторий только открылся. Мой муж основал его в 1935 году, и, мне кажется, ее привезли вскоре после этого.

— Миссис Лэссер поступила к вам в 1939 году, — сказал Хейвз.

— Да, правильно.

— Можете ли вы рассказать мне об этом?

— Что бы вы хотели знать?

— Сколько она платила?

— Что?

— Ведь это частный санаторий, — сказал Хейвз. — Сколько платила миссис Лэссер за свое пребывание у вас в 1939 году?

— Мне трудно, сказать точно. Надо посмотреть документы. По правде говоря, я сомневаюсь, что они сохранились.

— Вы имеете в виду финансовые документы?

— Да. Истории болезней хранятся, конечно, с самого начала.

— Не могли бы вы назвать ориентировочную сумму? Сколько мог стоить уход в 1939 году?

— Я думаю, долларов 100 в неделю. Или, может быть, 125. Конечно, не больше.

— И мистер Лэссер согласился платить такую сумму?

— Полагаю, что да. Его жена была нашей пациенткой, так что я думаю…

— Он аккуратно платил?

— Право, не знаю. Мистер Хейвз, если это так важно, я посмотрю, сохранились ли документы. Но я…

— Мы можем проверить это позже, — сказал Хейвз. — Скажите, пожалуйста, сколько времени миссис Лэссер находилась у вас?

— Ее выписали в июне 1942 года по рекомендации моего мужа.

— Ваш муж был уверен в то время, что миссис Лэссер юридически находилась в здравом уме?

— Юридически в здравом уме — это бессмысленная формула, — сказала миссис Мерсер. — Она была навязана медикам нашими судами. Если вы хотите знать, считал ли мой муж, что миссис Лэссер может вернуться в свою семью, — да, он так считал. Если вы имеете в виду, полагал ли он, что миссис Лэссер больше никогда не попытается причинить вред себе или кому-нибудь другому, — да, мой муж так считал. Более того, это был благоприятный момент для ее возвращения домой. Вы знаете, что она заболела, когда ее сын уехал в школу. Или, во всяком случае, болезнь впервые проявилась именно тогда. Ее сыну исполнилось восемнадцать лет, и он вернулся домой из школы в июне 1942 года. Мой муж очень тщательно продумал этот вопрос. Естественно, он никак не мог предвидеть, что случится с Тони.

— А что случилось с ним, миссис Мерсер?

— Вы… знакомы с ним?

— Да.

— У него развилась фобия — реакция страха на выход из дома.

— Что это значит?

— Это значит, что он не хочет выходить из дома.

— Не хочет или не может?

— Если хотите, не может.

— Я спрашиваю, миссис Мерсер, зависит ли выход из дома от его желания? Или он не может выйти?

— Насколько я понимаю, мистер Хейвз, — а я должна сказать, что мы не проверяли состояние миссис Лэссер после… да, 1945 года, — насколько я понимаю, Тони Лэссер не выходил из своего дома в Ныо-Эссексе с тех пор, как вернулся из школы в июне 1942 года. Это очень длительный срок, мистер Хейвз. Известно ли вам, в чем заключается фобия?

— Не совсем.

— Фобия — это… как бы объяснить вам… это ограничительное воздействие чувства тревоги. Как только чувство тревоги принимает устойчивый характер…

— Что вы имеете в виду под тревогой? — спросил Хейвз.

— Ну вот, человек двадцатого века, и не знает, что такое тревога, — сказала миссис Мерсер и улыбнулась.

— Это плохо?

— Если вы никогда не испытывали этого чувства, это хорошо, — ответила она. — Тревога — это чувство страха, психическая напряженность, проявляющаяся при большинстве видов психического расстройства. Что касается Тони Лэссера, то у него состояние тревоги имеет симптомы фобии. .

— Но почему он не может выйти из дома? — поинтересовался Хейвз.

— Потому что, если бы он вышел, это было бы для него мучительно.

— В каком смысле?

— Он начал бы дрожать или обливаться потом, у него могло бы начаться сильное сердцебиение, он мог бы почувствовать дурноту или действительно упасть в обморок, могло бы появиться ощущение спазмов в желудке… — Миссис Мерсер пожала плечами. — Другими словами, состояние крайней тревоги.

— Но несмотря на это, мог бы он выйти из дома, если бы захотел?

— Как вам сказать…

— Ну, например, если бы в доме возник пожар, он бы, наверное, попытался выйти, не так ли?

— Возможно, да. Это зависит от того, насколько сильна его фобия. Вообще, я думаю, мы можем сказать, что реальный страх перед пожаром, непосредственное присутствие огня могли бы оказаться сильнее фобии у такого человека.

— Значит, Лэссер мог бы выйти из дома? — спросил Хейвз. — Он мог бы убить своего отца?

— Не знаю, — сказала миссис Мерсер и пожала плечами, — конечно, возникло бы состояние очень сильной тревоги. Но, возможно, он рискнул бы, если бы жажда убийства была достаточно сильна.

— Благодарю вас, миссис Мерсер.

— Я считаю возможным, что он вышел из дома, мистер Хейвз, однако не считаю это вероятным. Тони Лэссер не наш пациент, так что вообще-то я мало знаю о причинах и проявлениях его фобии. Но я знаю, что в последний раз, когда он уехал из дома — в 1939 году — его мать пыталась покончить с собой. Маловероятно, что он попытается снова покинуть дом.

— Вы хотите сказать, что он боится, как бы она снова не попыталась покончить с собой?

— Это слишком поверхностное суждение, мистер Хейвз. Если бы ответ был так однозначен, я очень сомневаюсь, что вообще существовали бы фобии. Я бы скорее предположила, что, может быть, он хотел бы, чтобы она снова попыталась покончить с собой.

— Как так?

— Возможно, он хочет, чтобы его мать умерла. Но он знает, что если он выйдет из дома, она может опять попытаться покончить с собой. Это удовлетворило бы его тайное желание, и перспектива исполнения этого желания настолько пугает его и вызывает такое состояние тревоги, что у него развивается фобия. '

— Что-то очень сложно, — сказал Хейвз н вздохнул.

— Человеческие существа очень сложны, мистер Хейвз. Даже самые уравновешенные.

— Наверное, это так, — сказал Хейвз, улыбаясь. Он встал и протянул руку. — Очень вам признателен, что вы уделили мне так много времени, миссис Мерсер. Я знаю, как вы заняты.

— Вы действительно очень спешите? — спросила она. — Мой муж сейчас на собрании персонала, но он скоро спустится. Мы обычно пьем чай в 4 часа. — Она сверкнула улыбкой. — Старая бостонская привычка, знаете ли.

— Да, мне это известно.

— Так вы останетесь? “

— Я, можно сказать, с детства приучен к чаепитию, миссис Мерсер, — сказал Хейвз.

— Тогда присоединяйтесь к нам. У меня ощущение вины перед вами. Мне кажется, что я совсем вам не помогла.

— Что поделать, может быть, моему напарнику больше повезло, — сказал Хейвз. — Во всяком случае, я с удовольствием выпью чай с вами и вашим мужем.

Денни Джимп, кажется, полюбил выходить на улицу.

Карелла был не прочь подышать свежим воздухом, но предпочел бы, чтобы Денни выбирал более подходящее место встречи.

«На углу Пятнадцатой и Уоррен», — сказал Денни, несомненно, выбрав этот перекресток именно потому, что он находился в нескольких милях от полицейского участка. Он мог не знать, что угол пересечения этих улиц представляет собой пустырь, где завывают и свищут январские ветры, а может быть, знал, но назначил там свидание нарочно. Карелла поднял воротник пальто, втянул голову в плечи, хак черепаха в панцирь, и, несмотря на это, уже не чувствовал своих ушей, полы пальто хлестали его по ногэд и он проклинал Денни Джимпа на чем свет стоит, и только диву давался, зачем отцу понадобилось покидать Италию. В Италии* когда карабинеры встречаются с осведомителями, они, наверное, сидят за столиком в открытом кафе на тротуаре, под лучами солнца. «Buon giorno, tenenta, — говорит осведомитель. — Vuole un. piccolo bicchiere di vino?»[39]

— Хелло, Стив, — прошептал голос позади него.

Он узнал голос Денни и обернулся. На Денни было теплое пальто из толстого ирландского твида с огромным воротником, который закрывал весь его затылок. Шею он обмотал шерстяным кашне, > голову его украшала клетчатая 'кепочка с желтыми наушниками. Он выглядел жизнерадостным, отдохнувшим, и от него просто зеяло теплом, как от только что поджаренного тоста.

— Пошли отсюда, пока я не обледенел, — сказал Карелла. — Что с тобой, Денни? Раньше мы встречались как цивилизованные люди — в ресторане или баре, а теперь у тебя развился тундровый комплекс, не иначе.

— Вы замерзли? — спросил Денни удивленно.

— Я стою на этом углу уже пятнадцать минут. Послушай только, как воет ветер. Прямо как в фильме «Нанук с Севера».

— Ха! А мне тепло, — сказал Денни.

— Здесь неподалеку есть кафетерий. Зайдем, — сказал Карелла. И по дороге спросил — Чем ты меня порадуешь?

— Я разузнал насчет игры. Не знаю, пригодится ли вам, но я выяснил.

— Выкладывай.

— Прежде всего, она велась не так регулярно, как вы сказали. Время от времени, когда захочется. Иногда раза два-три в неделю, иногда, может быть, раз в месяц, ясно?

— Ясно, — сказал Карелла. — Заходи. Это здесь.

Он вошел в кафетерий через вращающуюся дверь, и Денни последовал за ним.

— Всегда боялся вращающихся дверей, — сказал Денйи.

— Почему?

— Застрял один раз, когда был мальчишкой.

— Кофе выпьешь?

— Конечно.

Они подошли к стойке, взяли по чашке кофе и нашли свободный столик в глубине зала. Прежде чем сесть, Денни очень внимательно огляделся.

— Многие из этих кафетериев — места встреч наркоманов, — сказал он. — Я хотел убедиться, что нас никто не засек.

— О’кей, — сказал Карелла, — так как насчет игры?

— Я уже сказал, что вы ошиблись, когда подумали, что она велась регулярно.

— Продолжай. .

— Насчет ее постоянного места вы были правы. Но, Стив, игра была мелкой.

— Ты имеешь в виду число игроков или ставки?

— И то, и другое. В лучшем случае набиралось человек десять.

— Ну, это довольно крупная игра, — сказал Карелла.

— Нет, не скажите. Я видел, как расстилают одеяло, а вокруг садится десятка два игроков.

— Ладно, а как насчет ставок?

— Мелочь. Предел не устанавливали, но ставки редко превышали доллар или два, ну, иногда пятерик. Вот и все.

— А Лэссер? Он держал банк?

— Не…

— Тогда зачем ему было рисковать, разрешая игру в подвале?

— Не знаю, Стив.

— Какая-то бессмыслица.

— Да и игроки тоже не поймешь что.

— Кто играл, Денни?

— Все время разные люди, большей частью мелкие жулики. Только двое постоянных, насколько я установил.

— Кто такие?

— Одного зовут Элли Акула Спедино, знаете его?

— Что можешь о нем сказать?

— Ничегошеньки, — ответил Денни. — Кажется, он отсидел несколько сроков в Кэстлвыо, не знаю за что.

— Ладно, кто второй постоянный?

— Какой-то тип по имени Сигти Рур. Слышали о таком?

— Нет.

— И я не слышал. В общем — детские игрушки. Какие там деньги — и говорить не о чем. Да и игроки никому не известны. Никто ни черта не слышал о них.

— А ты не узнал, может, кто-нибудь сорвал большой куш?

— Как можно сорвать большой куш, когда в банке нет больших денег? И потом, если Лавеф ничего не получал от игры, то кто может иметь что-то против него?

— Да, ты прав. Непонятная история.

— Одно ясно, — сказал Денни. — По какой бы причине Лэссер ни разрешал вести игру в подвале, он ничего с этого не имел.

— Он что-нибудь вкладывал в игру?

— Как это?

— Ну, сам он играл? — спросил Карелла.

— Нет. Иногда смотрел, как играют. А большей частью сидел в другом конце подвала и читал газету или раскладывал пасьянс. Вот такие дела.

— От кого ты это узнал, Денни?

— От парня, который несколько раз участвовал в игре, а потом бросил, когда увидел, что поживиться нечем.

Карелла покачал — головой.

— Не могу понять, в чем дело, ей-богу.

— Чего вы не понимаете?'

— Предполагалось, что Лэссер делает деньги на этой игре. Во всяком случае, так мне сказали его друзья.

Денни пожал плечами.

— Друзья не всегда знают, — сказал он — Я говорю, Стив. Игра была ерундовая. Лавеер не заработал на ней ни гроша.

— Может быть, он получал аккордно от кого-нибудь? Пару сотен каждый раз, когда шла игра?

— Стив, это ерундовая игра, чуете? Доллар-другой на кон, вот и все. Так кто же мог дать Лэссеру пару сотен за то, чтобы вести такую игру, подумайте сами. Да таких денег не было во всей игре!

— Ладно, может быть, он получал четвертак или около того?

— Больше похоже на правду, но и этого много.

— Не думаю, чтобы он шел на риск за меньшую сумму, — сказал Карелла.

— Какой риск? Послушайте, Стив, я так понял, что об этой игре знают все полицейские на территории участка. А это значит, что они свое получают, верно? Так какой тут риск для Лэссера? Никакого риска. Он разрешает использовать подвал и выходит оттуда чистенький как ангелочек, верно говорю?

— Что же, он просто делал одолжение? — спросил Карелла.

— А почему бы нет? Он разрешал кое-кому играть в подвале. Почему вы не верите?

— Да нет, — сказал Карелла. — Я верю.

— Тогда в чем вопрос?

— Я бы хотел знать, откуда Лэссер, который жил на респектабельной улице в Нью-Эссексе, был знаком с целой бандой прохвостов, которые хотели играть в кости в его подвале.

Денни пожал плечами.

— Почему бы вам не спросить прохвостов?

— Именно это я и собираюсь сделать, — сказал Карелла.