Перепрыгивая сразу через две ступеньки, Дроссельмейер сбежал по лестнице в бальную залу. Он просто глазам своим не верил:
– Мари, что ты тут делаешь?!
Мари, пошатываясь, добрела до основания лестницы. Её кашель эхом отзывался от стен. В мгновение ока Дроссельмейер оказался рядом, поддержал молодую женщину и подвёл к ближайшему стулу.
– Зачем ты встала с постели?! – возмутился он. – Тебе необходим полный покой!
– Дядя, я не могла не прийти. – Мари поднесла к губам платок. Ярко-алых пятен было уже не скрыть. – Это очень важно.
– Что может быть важнее твоего здоровья? – настаивал Дроссельмейер. – Ты должна поправиться – это главное.
– Дядя, я уже не поправлюсь. – Мари подняла глаза на своего наставника. Взгляд его, обычно такой яркий, потух, и ореол таинственности, овеивающий исполненные мудрости черты, поблёк. Теперь в смуглом лице отражалось непривычное чувство – горе. Дроссельмейер не хуже неё знал: она умирает.
– Неужели ничего, совсем ничего нельзя поделать? – тихо спросил Дроссельмейер скрипучим голосом.
Мари покачала головой.
– Сколько осталось? – спросил старик.
– Недолго, – отозвалась Мари. – Дети... – Она поглядела мимо Дроссельмейера на бальную залу. Рождественские украшения ещё не развешивали, но уже вот-вот собирались это сделать. – Я так надеялась отпраздновать с ними хотя бы ещё одно Рождество!
Мари била дрожь; Дроссельмейер обнял её и поддержал. Ладонь старика с лёгкостью обхватила её предплечье – так Мари исхудала.
– Может, так оно и будет, – ободряюще промолвил Дроссельмейер. – Надежда есть всегда.
– Нет, дядюшка. – Мари пошарила в рабочей сумочке и извлекла блестящий золотой ключ. В свете люстры заискрились точёные зубчики головки.
– Я хочу, чтобы вы вручили ключ Кларе – от меня, – попросила молодая женщина. – На Рождество. Подарки для Луизы и Фрица я уже отдала Карлу. Но этот подарок... я хочу, чтобы Клара получила его из ваших рук. Она уже достаточно взрослая – она старше, чем была я, когда мы впервые обнаружили королевства. И в ней так много от меня... Для Клары такой подарок окажется лучше любого другого, он поможет ей, когда... когда меня не станет. Она готова.
Дроссельмейер с сомнением взял ключ.
– Ты уверена? – спросил он. – Может, ты предпочла бы отправиться туда вместе с ней? Чтобы самой всё ей показать и объяснить?
Мари кивнула – и снова согнулась пополам в приступе кашля. Дроссельмейер поддержал её – и не размыкал рук, пока больной не полегчало.
Слёзы жгли Мари глаза.
– Мне так и хотелось – ох, до чего же хотелось! Но я ждала слишком долго. Я думала, я поправлюсь, но мне становилось всё хуже. Мне не стоит уводить её туда вот так... Королевства должны быть исполнены волшебства. Чтобы, переступив порог, она испытала радость, как то и было задумано. Радость, а не скорбь.
Дроссельмейер опустился перед воспитанницей на колени.
– Если таково твоё пожелание, то, конечно же, я его выполню, – заверил он. – А ты уже побывала в королевствах, ты сказала регентам? Они знают?
– За этим я и пришла. – Мари выпрямилась, усилием воли превозмогая слабость. – Я должна отправиться туда сейчас, пока могу. Я так долго откладывала... это всё моя вина. Я боялась сказать. Это разобьёт ей сердце. Я никогда не думала, что однажды причиню ей такое горе. Что брошу её навсегда.
– Ты вовсе не бросаешь её, дитя, – возразил Дроссельмейер. – Она поймёт.
Мари не сдержала слабой улыбки:
– Вы до сих пор зовёте меня «дитя», при том что у меня уже своих трое.
– Хорошо, тогда пусть будет «смышлёное дитя», если тебе так больше нравится, – в свой черёд улыбнулся старик. – Ну пойдём, я помогу тебе.
Вдвоём они медленно двинулись вверх по лестнице. Но Мари уже не держали ноги. Она споткнулась и рухнула на ступени, всем своим хрупким телом сотрясаясь в приступе страшного кашля.
– Это была плохая идея, – озабоченно промолвил Дроссельмейер. – Надо вернуть тебя домой.
– Нет, – прохрипела Мари. – Я должна им сказать.
– Они всё поймут, – повторил Дроссельмейер. – Сейчас тебе следует быть дома, с семьёй.
Мари подняла затуманенный взгляд:
– Ох, дядюшка...
Дроссельмейер помог ей выйти из усадьбы на бодрящий осенний воздух.
Никто из них не видел и не знал, что с высоты старинных часов за ними наблюдают чьи-то внимательные глаза. Крохотная свидетельница происходящего – миниатюрная фигурка с розовыми волосами, уложенными в замысловатую причёску, – видела всё, хотя и не слышала ни слова. По белым фарфоровым щёчкам точно сахарный сироп струились злые слёзы.