Серая нить. Книга первая.

ГЛАВА 11.

Прошел год с тех пор, как Дхим, Глава рода Има объявил о походе. За это время он успел привлечь под свои знамена более слабые рода, обещая им свою защиту и новые земли.

Он не спешил, так как понимал – поражение или победа большой кровью уничтожит племя дадгов.

Дхим сам не раз ходил в поход под видом купца или старшим в отряде охранников, чтобы лично осмотреть города, выбранные для захвата. Первым из которых, был Глен. Он стоял на слиянии двух рек: Тури, несущей свои воды в южное море, и бурной Эки, стремительно сбегающей с гор.

Глен слыл свободолюбивым городом. Он не признавал чужой власти над собой и имел для отпора от врагов не большое, но хорошо вооруженное войско.

Доходы в казну города приносили, как плата за проход по Тури, так и самое большое торжище в этой части света.

Отцы города не просто взимали мзду с торгового люда, но и оберегали их. На каждом из берегов были сооружены мощные сторожевые башни, а через реку была протянута цепь. Причем она опускалась утром и то, если пошлину оплатили сразу несколько кораблей. Если судно было одно, ему приходилось ждать другие, или платить дополнительную плату речной страже.

Город процветал. Многие правители по другую сторону границы вольного града, глотали слюну, глядя на жиреющего за счет торговли и пошлин соседа, в тайне мечтали заполучить этот лакомый кусок.

От захвата более могущественных держав, Глен спасало его расположение. Город стоял в небольшой долине, на холмах, окруженный непреступными горами. Расположение было столь удачно, что захватчикам, решившимся на штурм города, просто не хватало места для полноценной осады. С одной стороны горы, с другой – полноводная, глубока река. Совет города бдительно следил, чтобы русло не засорялось и всегда оставалось глубоким.

Но даже не это удерживало, захлебывающихся слюной, алчных соседей. Глен обладал оружием, с которым не мог сравниться ни острый меч, ни балистры, метающие камни на сотни шагов, ни огонь, что испускали установленные на стенах устройства. Не они спасали город от захвата более сильными соседями. Вода, да именно вода надежней всего оберегала свободу города.

Горы вокруг Глена имели множество пещер. Это заметил Кргон, заложивший первый камень в будущую твердыню. Основатель города приказал пробить между пещерами каналы. Позже рукава туннелей дотянулись до горных озер, их вода наполнила пустоты внутри гор. Так же были пробиты штольни для слива воды, на которых установили заслонки. Когда строительство было закончено, город окружали тайные озера, полные воды. Стоило открыть заслоны, вода устремлялась вниз. Рукотворный поток утаскивал с собой камни, грязь, все, что попадалось ему на пути.

За всю историю Глена, жителям пришлось дважды использовать мощь водной стихии. Этого хватило, чтобы остудить горячие головы, мечтающие о захвате города.

Сливы горных озер являлись одной из главных тайн Глена и были доступны лишь нескольким из правеющей верхушки города.

Дхим знал об особенностях защиты города и ни за что не решился бы напасть на город, если не одно обстоятельство, а вернее один человек.

Этим человеком был Таир, командир дворцовой стражи, хранитель подземелий, а так же преданный слуга Главы рода. Преданность эта была вызвана не благодарностью за сделанное добро, или желанием подняться вмести со своим хозяином. Нет. Таир был предан Дхиму лишь по одной причине, он был серым рабом. Глава рода обратил некогда смелого и мужественного воина в послушную марионетку.

Серый раб, не было страшнее участи. На обреченном не ставили клейма, и рабский ошейник не сковывал шею. Внешне оставалось все неизменным: человек не менял привычек, сохранял память, но душа гибла. Её место занимала только рабская преданность к обратившему его. Ничто не могло удержать раба от выполнения воли хозяина. Для него не существовало ни жалости, ни любви, ни страха. Только воля хозяина.

Делало человека таковым знание, на которое Дхим наткнулся совсем случайно.

Про дом местного менялы и ростовщика Дхиму рассказал один из купцов. Когда к его животу прикладывали раскаленный кусок железа, торгаш визжал, как свинья и долго не хотел делиться своими золотом. Но через какое-то время, изуродованное подобие человека молило лишь о смерти, и чтобы заслужить её, он выложил все что знал.

Дом ростовщика располагался на перекрестке трех дорог, недалеко от реки. К нему примыкал большой постоялый двор с трактиром, который то же принадлежал ростовщику.

Ярмарка закончилась, и местные жители разъезжались по деревням. Утомленные суетой базара и не привыкшие по долгу проводить время в праздности, они спешили домой. Женщины увозили на телегах пьяных мужиков, без злости их журили, да и то, больше для проформы.

Купцы, так же засобирались в дорогу. Те, кто уходили за моря или другие государства, обменивали медяки бедноты на золото стран, в которые собирались. Вообщем, время было выбрано удачно: меняла был при деньгах, а народ разъехался. Охраны, по словам купца, было мало. Из постоянных стражей только четверо, а нанятые охранники ушли искать новых хозяев.

Будущий глава рода напал на дом менялы под утро. В это время даже самый терпеливый страж начинал клевать носом. Но врасплох захватить ростовщика не получилось, их ждали. Двое воинов атаковали дадгов, когда те подошли к воротам. Стражники менялы кинулись в самую гущу врагов, без крика, которым воины обычно подбадривают себя перед смертельной сечей. Они просто вытащили свои мечи и пошли на дадгов, хоть тех было в десятки раз больше. Охранники менялы в несколько мгновений прирезали пятерых дадгов. Они были воплощением самой смерти, быстрые и не ведущие страха. Их мечи крутились с такой скоростью, что превращались в круги, отражая свет ночного светила. И все же дадги одолели этих посланников смерти. Цена этой победы десять трупов, и еще более десятка раненых. Разъяренные дадги, ворвавшись в дом, убивали всех подряд. Вскоре пол был залет кровью, в живых не оставили никого. Даже красота наложниц не остановила убийц, а плач детей обрывали ударом копья. И только одному обитателю дома удалось спастись. Это выяснилось, когда налетчики принялись стаскивать в кучу хозяйское добро. В чулане, среди подушек, отыскали они хозяина дома. Горячка боя к тому времени спала, поэтому его не прирезали сразу, а отвели к Дхиму.

– О, славный предводитель, пощади меня, – скулил толстый ростовщик, ползая у ног будущего правителя, – иногда мне удаётся увидеть будущее. Там вы, о повелитель, станете великим правителем, которому по силам покорить мир, и поверьте, я могу принести пользу на этом пути.

Толстяк подполз ещё ближе и, опасливо оглянувшись по сторонам, не громко произнес:

– Мне ведомо знание, которое поможет вам стать великим.

– С чего ты решил, что мне это интересно? – спросил Дхим и поставил ногу на спину ростовщика. – Такие как ты, червь, готовы лизать сапоги, сочинять, что угодно, лишь бы выжить.

– Нет, нет, повелитель я не лгу, – стал заикаться от волнения и страха старик. – Те двое, что встретили вас у ворот и есть результат того знания. Они не от рождения такие быстрые и преданные. Я сделал их такими.

– Ладно, рассказывай, – разрешил Дхим.

– Только не гневайся, уважаемый, рассказ мой будет долгий, – произнес меняла и заискивающе посмотрел в глаза, – ибо, начать придется издалека.

– А ты спешишь умереть?

– Тогда позвольте мне начать рассказ, – продолжая гнуть спину, спросил разрешения толстяк.

– Нет, ты отправишься со мной, по дороге домой поведаешь о своём знании. И молись, чтобы твой рассказ мне не наскучил раньше, чем мы вернемся. Если ты решил обмануть, тогда смерть твоя будет столь мучительна, что мне уже жаль тебя, – произнес Дхим и убрал меч в ножны.

– Слушаюсь мой повелитель, – пролепетал ростовщик, пополз на карачках назад.

– Падаль, – презрительно скривился Дхим. Он едва удержался, чтобы не приказать утопить старика.

Вечером дадги устроили ночлег на одном из островов, посреди реки. Будущий Глава рода приказал позвать пленника.

– Трудный день закончен. Я сыт и пьян, а перед сном хочу, чтобы ты развлек меня своим рассказом, – произнес Дхим. Он развалился на огромных подушках, и стал ковыряться кончиком ножа в зубах. – Но если мне станет скучно, ты до утра будешь плескаться за бортом на веревке.

– Мой повелитель, я не рассказчик, но приложу все своё умение, – сказал меняла, ударяясь лбом о палубу.

Главарь дадгов взял со стола полу-обглоданную кость и швырнул её пленнику.

-На, жри, – презрительно произнес Дхим, взяв шелковый платок, вытер руки, затем выкинул его за борт.

Меняла поймал кость и, стал с жадностью обгладывать оставшееся мясо. Когда он закончил, кость буквально блестела. Старик вытер жирные руки о подол одежды и приступил к повествованию:

Выбор ремесла зависел не от меня. Я просто продолжил дело отца, и мне предстояло прожить жизнь в изнуряющих переходах из порта в порт, перевозя всякий хлам.

Отец оставил мне не только хороший, быстроходный корабль, но и надежные связи во многих портах. Прошло пару лет. Сытая жизнь наскучила, меня тянуло в далекие края, а душа жаждала приключений.

Так, в один из дней, когда тоска схватила меня за горло, я решил прибегнуть к испытанному способу – утопить её в вине.

В тот вечер, сидя в портовой таверне, я довольно-таки серьезно нагрузился вином. Поэтому железное правило – не совать свой нос в чужие дела, на какое-то время было позабыто.

Я бросал свой, затуманенный вином, взгляд из стороны в сторону, нагло осматривал сидящих за столами посетителей. В заведениях такого типа – это было признаком дурного тона, любой заинтересованный взгляд воспринимался как вызов. Но в тот вечер никто не стал меня одергивать, и я продолжал пялиться по сторонам.

После очередной порции кислого вина, мой взгляд отметил в темном углу таверны необычную для такого места троицу. Все, сидящие в дальнем углу, были в накидках с капишенами, но это, как раз было нормально. Здесь больше половины посетителей сидели в точно таких же накидках. Странно было само поведение этих людей, они постоянно оглядывались, жутко нервничая. В глаза бросалось, что нахождение здесь им было в тягость. Но они не уходили, из чего становилось ясно – троица кого-то ждала. И действительно, в скорости к столу подошел четвертый. Он сел напротив, вытащил из-за пазухи кошель и положил его перед троицей. Один из ожидавших развязал веревку, стягивающую верх мешочка, и заглянул во внутрь. Затем поднял голову, посмотрел на своих соседей, удовлетворенно кивнул. Сидевший с левой стороны неизвестный, дождавшись знака, полез во внутрь балахона. За чем он туда полез, я так и не узнал. Так как к столу со всех сторон кинулись люди, которые до этого казались мне обычными пьяницами. Я увидел блеск клинков. И все же наподдавшие не застали странных посетителей врасплох. Первым упал с арбалетным болтом в животе, один из «пьяниц», что сидел за стойкой. Он единственный кто успел занести меч для удара, его собутыльники не успели сделать и этого. Они упали на грязный пол, корчась от боли. Я увидел, как на их коже появились язвы. Они стали с чудовищной быстротой разрастаться, съедая плоть на руках.

Пока тройка магов швырялась заклятьями во все стороны, четвертый воспользовался суматохой, пробрался к выходу и выскочил на улицу. Вслед за ним последовало несколько человек. Я до сих пор не могу понять, что меня заставило двинуться за этой компанией.

Когда я их догнал, стычка подходила к концу. Двое из догоняющих были мертвы: один валялся с болтом в груди, у другого было перерезано горло. Незнакомец лежал не далеко от них, в его плече торчал нож. Двое оставшихся преследователей склонились над ним, причем один шарил по карманам, другой, приставив кинжал к горлу, что-то требовал от раненого.

Я с детства не плохо метал ножи и, собираясь в места с сомнительной репутацией, всегда брал с собой несколько штук. Нож будто сам лег в руку, метнул его, и «пьяница», пытавшийся разговорить раненого, схватился за горло. Его агония была недолгой. Пока второй оглядывался по сторонам, я успел метнуть второй нож. Вдалеке послышались топот приближающейся стражи. У меня не было большого желания встречаться с ней. Подняв раненого, я поспешил скрыться, направившись на свой корабль.

Так я стал компаньоном Акачека, торговца книгами, амулетами и редкими регредиентами, для колдунов и магов.

Жизнь сразу изменилась, из неё ушли скука и однообразие, как в прочем сытость и безопасность. Иногда, гоняясь за нужной вещью, приходилось месяцами отказывать себе во всем. Такую судьбу хотели не все из моей команды, и уже через год половина матросов сменилась. Со мной же остались те, кто разделял мои стремления.

Я оказался удачливым охотником за редкостями. Когда Акачем сгинул в джунглях острова Такру, наше общее дело стало полностью моим. Через пять лет под моим началом ходило семь кораблей. Рынок редких книг, да и всех диковинок был у меня под пятой. Любой на побережье знал, если хочешь иметь действительно редкую вещь, обращайся к Нахору, то есть ко мне. Среди моих клиентов не было случайных людей, только сильные мира сего, колдуны и маги. Такие связи приносили не только хороший доход, но и власть. В начале это была власть над людьми, которые шли на поводу у своих желаний. За исполнение их капризов я иногда брал плату не золотом, а ответной услугой. Так я мог упрятать в темницу неугодных мне людей, или наоборот, вытащить их оттуда. Власть оказалось самым сильным дурманом, сделав глоток, я заразился ей. Я глотал её, как путник глотает воду после нескольких дней проведенных в пустыне без капли живительной влаги, и не мог напиться.

Повелевать через других людей меня уже не устраивало. Я хотел править сам, нет, не править, а именно повелевать. Мне нужна была абсолютная власть, полное подчинение, такое, чтобы у принадлежавших мне людей даже не возникло желание ослушаться меня.

От нахлынувших воспоминаний и былых желаний, лицо ростовщика раскраснелось. Казалось, что на миг он забыл, что сейчас жизнь его принадлежит другому. Мысленно, он вернулся в то время, когда был молод и могущественен. Затем призрак былого величия исчез, и ростовщик вновь превратился в жалкого старикашку.

– И вот однажды в одной таверне, – продолжил рассказ Нахор, – я услышал рассказ о племени, где вождь не просто правил своим народом, он владел их душами.

– Вот оно, сказал я себе тогда, то, что так давно я искал.

Разговорить моряков не стоило больших трудов. Вино и золото – это, надежное средство развязать язык морехода. Вскоре мне было известно все, что знали эти морские бродяги. Когда же я предложил им указать дорогу в эти места, бывалые моряки отказались. Они засуетились и даже, не допив вино, быстро ушли. Я не придал тогда значение этому. Внутри меня все ликовало, наконец, мне удалось узнать путь, который приведет меня к заветной мечте.

Я передал дела своему помощнику, набрал команду из самых отчаянных парней, каких только мог найти, и отправился в путешествие на самом лучшем, быстроходном, своём корабле. Теперь я знал, в какой части света искать мою мечту.

Но все оказалось не так просто. Прошел год, а я все ещё никак не мог найти тот остров, где жило нужное племя. Были обследованы все острова той части света, что указали мне моряки. Но земля, где находился ключ к моей мой мечте, словно призрак, была рядом и в тоже время оставалась невидимой.

Время шло, а я оставался ни с чем. Команда, лишённая возможности выходить на землю, чтобы забываться в нехитрых забавах, начала роптать.

Когда же от неизвестной болезни появились первые больные, напряжение достигло такого уровня, что в любой момент готово было перерасти в бунт. Скрепя зубами, я приказал поворачивать назад.

На второй день пути домой, нас настиг шторм. Он буквально обрушился на нас. Сначала на небе появилось маленькое облачко. Но прошло несколько тинок, пушистое облако переросло в тучу, а через тэй ударил гром, и море словно взбесилось.

Гигантские волны, словно забавлялись с нами. Они то подымали корабль на гребень волны, будто это щепка, то бросали вниз. В эти мгновения море отступало, обнажая дно, и нас не покидало чувство, что мы скорее разобьемся о донные скалы, чем утонем.

Наигравшись с нами, бог морей швырнул наш корабль на рифы. Ударившись о скалы, судно разлетелось на части. Кому повезло, те утонул сразу, других размазало о камни. Но были и такие, которых, как и меня, просто смыло в море. Оказавшись в воде, я увидел перед собой обломок мачты. Несколько взмахов и мои руки намертво вцепился в кусок дерева.

Ещё целый день шторм гонял обломок мачты по морю. Когда он кончился – не помню. Я потерял сознание от пережитого и упадка сил.

Очнуться меня заставила боль. Кто-то, особо не церемонясь, ударил меня в спину. Я застонал и открыл глаза.

Стоило им привыкнуть к яркому, дневному свету, я увидел перед собой белый песок с лениво набегающей на него волной. На зубах противно скрипел песок, рот был полон набившихся туда водорослей. Меня стошнило. Отплевываясь, я заметил перед собой голые ступни. Вид, измазанных сажей, конечностей вызвал у меня приступ истерического смеха. Одна из ступней исчезла из поля моего зрения, вслед за этим последовал удар, и моё сознание отключилось.

Пришел я в себя оттого, что меня мутит. Глупо, но в тот момент когда открылись мои глаза, мне показалось, что деревья росли с верху в низ. Нелепость предположения заставило меня зажмуриться. Когда я вновь решился открыть глаза, до меня дошло – перевернутыми были не деревья, а мое тело. Открытие не обрадовало, тем более что руки и ноги были стянуты кожаными ремнями, а я сам был подвешен, как дичь на шест.

Следующим потрясением для меня была соломенная юбка, в которую был одет чернокожий мужчина. Она мелькала передо мной и жутко воняла потом, грязью и еще чем-то не приятным, что тоже не прибавляло настроения. Ещё довольно долго мне пришлось тогда, таращится на голую задницу дикаря, которую еле прикрывала соломенная юбка и вдыхать ароматы туземца, прежде чем нас притащили в селение.

Деревня туземцев была большая. Несколько десятков, а может даже сотня глиняных хибар стояли по круг. Ни стен, ни других укреплений в селении не было, если не считать плетеного из колючего кустарника забора, но это скорее защита от зверя, нежели от нападения людей.

Носильщики дошли до центра деревни и сбросили мое тело на землю, абсолютно не заботясь о его сохранности. Когда пыль улеглась, а вместе с ней и разноцветные круги перед глазами, я стал оглядываться по сторонам, пытаясь понять, куда меня занесло, и что из этого выйдет.

Первое, что бросилось в глаза, это были столбы, которые одиноко стояли на фоне светлого песка и казались черными. От них так и веяло смертью, а её запах я научился узнавать сразу. Дальше осматривать окрестности мне помешали дикари. Они выскакивали из своих мазанок наружу, собираясь на площади перед столбами. Вокруг поднялся такой галдешь, что у меня зазвенело в ушах. В конце концов, меня перевернули на спину, и я увидел лица, вернее жуткие маски туземцев. Два здоровенных парня в масках подхватили меня и потащили к блажащему столбу. Они легко подняли мое измученное тело, и поставили непослушные ноги на небольшую перекладину. Третий дикарь стоял на приставленной лестнице. Он, просунул под мышки палку, закрепил её к столбу при помощи двух кожаных ремней и крюка. После чего еще одним широким ремнем намёртво привязал меня к столбу.

Через пять тинок меня оставили в покое. Последние события так меня вымотали, что внутри не было ни страха, ни паники, лишь одна пустота и равнодушие к происходящему. Предоставленный сам себе, я стал осматриваться по сторонам и только сейчас заметил, что мою участь разделили ещё с десяток человек из моей команды.

Тем временем народу на площади становилось все больше. Я помню, что тогда удивился, как много этих чумазых дикарей могло поместиться в таких крохотных на вид мазанках.

Женщины детвора, старики, мужчины прыгали и радовались вернувшимся с добычей охотникам. Горлопанили все, даже младенцы, отрываясь от груди матерей. Отдельной группой стояли воины, но и они, через какое-то время, поддавшись всеобщему настроению, начали постукивать копьями об плетеные щиты.

Вдруг все стихло. В наступившей тишине раздался звук. Вначале показалось, что это плачет ребенок, но внезапно плачь, оборвался, а на смену ему раздался смех, смех безумного человека. Но и он оборвался, так же внезапно, как и начался. И тут я понял, кто-то умело подражал пустынной собаке. В подтверждении моих слов воины племени подняли головы и, завыли, спустя мгновение этот вой подхватили остальные. Вскоре собравшиеся стали напоминать не людей, а стаю жаждущих крови шакалов.

Под всеобщее завывание из самой большой хижины, вышел невысокий, худощавый мужчина. Из одежды на нем было лишь пару шкур песчаных собак. Вместо головы у вышедшего был череп с оскаленной пастью. В тот момент мне казалось, что передо мной не человек, а существо из сказаний, слышимых мною в разных местах за время скитаний.

Набедренная повязка состояла из костей и черепов. Порыв ветра заставил кости ударялись друг об друга, рождая на свет звук, от которого становилось не по себе.

Вождь поднял руку, и вой прекратился. Он несколько мгновений осматривал собравшихся, затем обратился к своим соплеменникам. Несколько щелкающих фраз и толпа в едином порыве выдохнула ОМЗО, на нашем языке это означает жертва. Первый шаг, вождь дикарей сделал под удар большого барабана.

Я заметил, что все обряды туземцы проводили под звуки барабанов или других инструментов.

Вождь подошел к привязанным людям и, что-то бормоча себе под нос, обнюхал каждого из распятых на столбах. После чего, он зажег пучок травы и стал окуривать тела. Спустя пять тинок, вождь отбросил в сторону, дымящейся пучок, принялся делать на лбах метки, окуная палец в сосуд, висевший у него на поясе.

Это продолжалось тэй, может больше, в конце дикарь, выкрикнул что-то на своем языке, и указал на троих матросов. Двое воинов масках бросились к жертвам, отобранным правителем, быстро сняли их со столбов.

Пока одни воины снимали молодых моряков, другие разводили огонь в очаге, который находился прямо в центре площади. Когда огонь развели, воины в масках вынесли на площадь клеть страной конструкции. Она была почти плоской. Туда уложили, снятого со столба, матроса, тот едва там уместился. Совсем молодой моряк испугано озирался по сторонам. Он еще не понимал, к чему все эти приготовления и позволил дикарям сделать своё дело. Но как только его понесли к костру, юноша заорал, надрывая горло. Его черные волосы в миг стали белыми. Юноша, пытаясь освободиться, бился в клети, даже пытался перегрызть твердые, как железо, деревянные прутья. Огромный воин сел сверху и надежно удерживал обреченного. Дикарь, что стоял у изголовья поймал момент и воткнул деревянную скобу в отверстие на клети, лишая, бьющегося в истерике моряка, возможности вертеть головой. Затем он зажал нос юноше, и когда тот открыл рот, дабы не задохнуться, мигом вставил в него трубку. Тут же к ним подбежал худой мальчуган, держа в руках кожаный бурдюк. Пацан, бросил бурдюк у ног воина и резво бросился назад. Дикарь подобрал бурдюк, вытащил пробку из горловины, приладил на её место свободный конец, торчащий изо рта трубки, стал, неспеша вливать содержимое кожаного мешка в рот жертвы. Юноша с каждым глотком зелья становился все тише и тише, а вскоре и вовсе затих. Когда же трубку вытащили, на его лице блуждала идиотская улыбка.

Позже я узнал, в состав зелья входил сок Онаны, ядовитого кустарника, что рос вокруг горы Жальмажи. В малых дозах сок вызывал видения и лишал человека воли. Кто попробовал его хоть раз, потом стремился вкусить его еще. Те, кто не знал меры, был обречен блуждать в своих грезах до конца жизни. Сок Онаны, по мнению туземцев, имел ещё одно ценное свойство – вместе с другими травами он придавал мясу особый вкус, делая его мягче и ароматнее.

Дикари все больше впадали в безумие. Они образовали круг и, подчиняясь ритму, что задавали барабаны, выкрикивали одни и те же фразы, отдаваясь полностью ритму танца. Их не сдерживали никакие рамки, только буйство стихий и необузданная дикость природы, жажда жизни и радость от гибели врага. Барабаны звучали все громче, и уже походили на раскаты грома перед дождем. Режущие слух, слова чужого языка, перестали быть таковыми, чудным образом превратились в мелодию, что переплелась с движением дикарей. Все, безумный танец, звуки барабанов, вой ликующий толпы и даже мольба о пощаде жертвы, становилась единым целым. И подчинившись этому целому, смуглые потные тела устремились на встречу друг друга. Ноздри мужчин раздувались, втягивая запах самок, их плоть вздыбилась, крича о своем желании. Глаза женщин сверкали, их движения стали грациозней и плавней, они то полностью открывали укромные места, выставляя на обозрение, готовые к соитию, женские прелести, то уходили в сторону, как бы насмехаясь над прямолинейностью самцов. Но это лишь больше распаляло мужчин, и вскоре всех двигающихся в танце накрыла волна дикой необузданной животной страсти.

Более отталкивающего, и одновременно завораживающего зрелища я раннее не встречал. Десятки совокупляющихся тел, их сладострастные вздохи, искаженные похотью лица не могли не затронуть мое естество. Часть животной страсти, что бушевала передо мной, будто влилась в меня. В тот момент я готов был на все, лишь бы получить в свои объятия одну из тех темнокожих бестий, что сейчас извивались под энергично двигавшими бедрами мужчин.

Дабы справиться с наваждением я перевел свой взгляд на то место, где заканчивались приготовления к пиршеству людоедов. Накачав зельем обреченного, дикари в масках водрузили распятого моряка на рогатины, вкопанные с обеих сторон очага. В воздухе запахло сначала сгоревшим волосом, затем паленой кожей и вскорости над площадью раздался вопль. Никакое зелье не могло притупить боль, когда языки пламени стали обхватывать тело, подвешенное над костром, поджаривая его плоть. Двое в масках, будто не слышали крики несчастного. Они медленно проворачивали его над огнем, словно это тушка поросенка, заботясь лишь об одном, чтобы блюдо не подгорело.

Вопли обреченного превратились в булькающие звуки. Казалась, кровь закипала у него в нутрии. Его глаза вылезли из орбит. Они уже не могли не о чем просить, только выплескивали на нас чудовищную боль, что терзала человека.

Наши головы были привязаны, и не было возможность отвернуть её. Взгляд невольно упирался в то место, где разворачивалось это жуткое действие. Многие из нас теряли сознание, не в силах выдержать увиденного. Тогда местная детвора тыкали нам в нос палки, к концу которых был привязан камень с таким резким запахом, что невольно придёшь в себя. Развлекаясь таким способом, маленькие дикари внимательно следили, чтобы мы не закрывали глаза. Они каждый раз хлестали по ногам прутьями ядовитого кустарника с шипами на концах, если у кто-то были опущены веки. Жарившийся на костре дернулся в последний раз и замер.

Дикарь, который медленно крутил вертел заметил это. Он быстро подошел, вытащил кривой кинжал и нанес удар, рассекая кожу на животе. Ещё пару быстрых движений и на большое блюдо из панциря огромной черепахи вывалились внутренности. Опустошив живот, он стал набивать образовавшуюся пустоту какой-то травой и фруктами, затем дикарь соединил разрезанную кожу, закрепил её длиной тонкой иглой из кости.

Дымящиеся кишки воин поставил на камень. Детвора, будто ждала этого момента. Она бросила издеваться над пленниками, кинулась к блюду. Такого мое сознание выдержать не могло и, спасая меня от безумия, отключилось.

Когда меня привели в чувства, оргия туземцев закончилась. Вождь поднялся на обломок скалы, что возвышалась возле его дома, и поднял руки к небу. Он стал быстро говорить, иногда сильно затягивая при этом окончание фразы. Речь становилась все быстрее, а местный правитель даже не переводил дыхание. Ему не хватало воздуха, а он все бубнил и бубнил. Даже когда вождь упал на колени, хрипя, он не замолкал, словно от этого зависела его жизнь.

Последние слова вождь буквально выдавливал из себя. Он стал глотать воздух, а затем свернулся калачиком, спрятался под шкурами. Время шло, а вождь не подавал признаков жизни. Прошло пол тэя прежде, чем раздался выворачивавший душу вой. Лежавший под шкурами правитель зашевелился и стал подыматься. Через несколько мгновений он стоял на скале, но это был уже не человек, а огромный шакал. Снова раздался вой, и животное посмотрело на собравшихся в низу людей. В глазах его сверкал огонь.

Дикари попадали на колени и старались зарыть голову в песок. Они просили спустившегося бога помиловать их и принять жертву, которую для него приготовили. Женщины, упавшие в ниц, затянули заунывную песню. Воины в масках сняли вертел с рогатин и под завывание женщин понесли его к скале. Они медленно поднялись на скалу, положили приготовленную жертву к ногам божественного животного и, кланяясь, удалились. Огромный шакал обнюхал жертву, поднял лапу и одним ударом пробил грудь. Когда он вновь поднял лапу, в его когтях было сердце. Божество бросило его на землю и в несколько мгновений разделось с ним. Как только сердце было съедено, из скалы пошел дым, постепенно скрывая бога.

Клубы дыма развеялись, и на скале уже не было живого воплощения божка, а только его шкура, под которой скорчился вождь. Пару тинок ничего не происходило. Затем тело под шкурой зашевелилось, начало подыматься. Вскоре вождь стоял во весь рост, держа кусок разорванного сердца в протянутой руке. Он что прокричал и показал на тело, лежащее возле его ног. Судя по всему, весть была радостная, так, как дикари соскочили и принялись прыгать на месте. Вожак, подошел к телу моряка, взял огромный тесак, начал рубить тело на куски и кидать их в прыгающую толпу дикарей. Те, ловили их, с жадностью вгрызались в человеческую плоть, после чего впадали в транс.

– Постой старик, – прервал рассказ менялы Дхим, – к ним действительно спускался Великий дух?

– Нет, мой повелитель, это был трюк, секрет которого передавался из поколения в поколение вождей племени, – объяснил ростовщик. – Шкура имеет скрытые крючки. Уменье влезть в нее на глазах у всех, приходит с годами, а насчет дыма, ещё проще. В скале есть пустоты. Человек вождя по подземному входу попадает туда и в нужный момент разводит костер.

– Все ровно, хоть один человек, да догадался бы о подлоге, – подверг сомнению слова менялы Дхим.

– Мудрость ваша велика, наихрабрейший. Хоть племя, которое меня захватило совсем дикое, но и там появлялись те, кому удавалось распознать подлог. И тогда их участь была решена, ибо посмевших усомниться в божественном происхождении вождя, превращают в серых рабов. Они становились самыми преданными слугами вождя, – ответил меняла.

– Ладно, продолжай, – разрешил Дхим, удовлетворенный ответом рассказчика.

– Только через день, когда дикари отошли от оргии и последующего гулянья, о нас вспомнили и сняли со столбов. Словно зверей, каждого запихали в отдельную клетку. Наши мучители не кормили нас второй день, считая, наверное, что не стоит переводить продукты на тех, кто всё ровно умрет, если не сегодня, так завтра. Воды тоже было в обрез. Иногда подходила какая-нибудь женщина и выливала сверху на одного из узников мутную воду, что осталась после хлопот по хозяйству. Мы страдали от жажды, с жадностью ловили вонючую, теплую влагу и были искренне благодарны даже за это.

Солнце стало клониться к закату, когда появились воины в масках и стали вытаскивать пленников из клеток. На тех, кто сопротивлялся, натравливали ящеров, которые у туземцев заменяли сторожевых собак. Дикари согнали нас, будто овец в стадо. Ударами кнута они заставили сесть изможденных людей друг за другом и положить руки на плечи впереди сидящего. После чего, дикари в масках приволокли деревянные кандалы, и одели их на нас, концы колодок стянули веревкой. Отверстия в колодках были все одинаковые. У кого шея оказалась больше чем надо, ужасно мучались, задыхаясь от давящих на горло краев. Не утруждали они себя и тем, чтобы построить пленников по росту. Это была ещё одна из извращенных пыток. Заключалась она в том, чтобы ставить высоких рядом с низкорослыми людьми. Когда нас подняли и погнали в неизвестном направлении, высоким приходилось идти на полусогнутых ногах, дабы не задушить своих товарищей.

Мы шли четыре тэя, может пять. В пустыне трудно определить время. Когда нам разрешили остановиться и отдохнуть – была глубокая ночь. Воины окружили нас, хотя это было лишним. Мы были так измотаны, что мысли о побеге даже не приходили в голову. Жажда, голод и усталость доконали нас. В таком состоянии мы и в правду мало, чем отличались от животных. С нас сняли колодки и кинули мешок с едой. Мясо, лежавшее там, уже отдавало душком, но чувство голода притупило все остальные чувства. Люди бросились набивать рты. Я тоже схватил кусок мяса и стал отрывать его от кости.

Вдруг, один из пленников отбросил полу-обглоданную кость и закричал, упав на колени, стал блевать. Все, что он успел съесть, было извергнуто наружу. Порывы рвоты не оставили его даже тогда, когда желудок опустел, и кроме желчи из него уже ничего не выходило.

В этот момент тучи, закрывавшие ночное светило, разошлись, и мы увидели обглоданную часть человеческой руки, которую отбросил наш товарищ. Решив остаться лучше голодными, люди старались избавиться от остатков этой пищи. Некоторые не выдержали такой правды, захлебнулись в собственной рвоте.

Меняла замолчал, и нервно сглотнул. Даже через столько лет воспоминания вызывали у него тошноту.

– Усилием воли я удержал, рвущиеся наружу, куски проглоченного мяса, – продолжил рассказ старик. – Мне надо было выжить, а чтобы жить, нужна была пища, – произнес он и опустил голову, пряча глаза.

– Я чувствовал, цель моих поисков рядом, и умирать от голода в нескольких шагах от неё не входило в мои планы. Мои спутники заметили, что я продолжаю есть, стали приближаться ко мне. На их лицах читалось решимость рассчитаться со мной за все: и за год скитаний, и за то, что по моей прихоти они попали сюда, и за то, что сейчас ем их товарища.

Вождь, наблюдавший за нами, отдал команду. Воины подбежали, пинками усадили на песок пленников, и только боцман остался стоять на ногах. Он смотрел на дикарей взглядом, из которого ушло повиновение, один против десятка воинов. Дикарь в маске заорал на него, но боцман даже не шелохнулся. И тогда туземец ударил его своим копьем, целясь в живот, чтобы смерть была долгой и мучительной. Боцман, проведший всю свою жизнь в море и покрытый шрамами, полученными в морских сражениях, перехватил копье, сбил дикаря с ног и пригвоздил его к земле. Это было последние, что успел сделать боцман. Подбежавшие дикари пронзили тело моряка копьями. К телу убитого подошел вождь и копьем, больше напоминавшим меч с очень длинным древком, отрубил голову мертвому боцману. Затем он взял голову за волосы и, крича, стал размахивать ею. Перестав вопить, вождь водрузил голову на древко копья и воткнул в песок. Он положил ладони на голову и что-то забормотал. Я стоял рядом и мне удалось взглянуть в его глаза, в них небыло зрачков – только серая мгла. Но ёще страшнее стало, когда только что отрубленная голова сначала прекратила кровоточить, затем мертвые губы стали шевелиться, словно они читали молитву. Но колдун не дал им её закончить, он придвинул ближе копье, и втянул воздух. То что произошло дальше заставило пленников крепче прижаться друг к другу, через открытый рот отрубленной головы заструился белый дымок. Дикарь продолжал втягивать воздух, а вместе с ним и дымку. Спустя мгновение всё закончилось, едва хвост дымки был втянут колдуном, кожа на отрубленой голове сморщилась, лицо покрылась глубокими морщинами, а высохшие глаза вывалились на песок. На песок клочками стали падать волосы, и через несколько мгновений череп стал лысым. В воздухе запахло гнилью, а над черепом закружились, неведомо откуда появившиеся здоровые зеленые мухи. Вождь произнес ещё несколько фраз, убрал руки от черепа, чуть наклонился и дунул. Возглас удивления пролетел над ночной пустыней. Череп от этого дуновения рассыпался прахом. Пленники от показанной силы совсем поникли. Они сдались, по сути, уже считая себя мертвецами.

Ко мне подошел один из воинов. Он накинул на шею веревку и подвел к вождю. Я чувствовал, что правитель туземцев не просто рассматривал меня, он копался в моей голове, как в своей сумке. Но затем это чувство внезапно исчезло. Вождь бросил мне флягу и отвернулся, потеряв ко мне интерес. Нога, что вдавливала меня в землю, исчезла. Я схватил флягу и жадно приложился к ней. Вкуснее воды я не пил в своей жизни. Чистая, прохладная она была сладковатой на вкус. В тот момент она показалось мне напитком богов.

– С чего такая щедрость? Судя по твоему рассказу, дикари не отличались человеколюбие, – поинтересовался Дхим.

– Мой повелитель, о щедрости не могло быть и речи. Все дело в их обычаях и верованиях. В обряде, ради которого нас и гнали через пустыню, должен принимать участие чужеземец который в первый раз попробовал человеческой плоти. От этого сила волшбы, по убеждению туземцев, становилась сильнее, а дух, вселяющийся в человека, жил дольше.

– Понятно, продолжай.

– Едва ночное небо стало сереть, отряд отправился дальше. Для проведения успешного обряда важно было, чтобы все начиналось в предрассветной мгле, когда ночь уступила место утру, а солнце еще не проснулось. Дикари называли это время ТЫХ-КАО. По их приданиям именно в этом промежутки времени живет дух огромного шакала, что оберегает их племя и дает великую силу вождям.

По мере нашего продвижения становилось светлей. Я с удивлением отметил горы, что днем виднелись вдалеке, теперь возвышались перед нами. Ещё через пол тэя стал, виден, прорубленный в скале, проход.

Когда мы к нему подошли, с пленников сняли колодки и, связав руки, по одному стали подводить к вождю, стоящему у входа в каменный коридор. Он подошедшему рисовал пальцем на лбу толстую красную линию, затем кистью, измазанной темной жидкостью, красил низ живота и руки. После чего передавал пленника воину, который уводил равнодушного ко всему человека в глубь коридора.

Меня повели по проходу последним, при чем вождь не стал ставить на мне метку. Вместо этого надел на мою шею ошейник, а на руки нацепил браслеты, тонкие с виду, но очень тяжелые.

Длина коридора была примерно сто шагов, по окончанию которого мы очутились в большой пещере. Едва я переступил порог, почувствовал, как на моей голове зашевелились волосы. Пещера давила своими размерами и ощущением неизбежной смерти. С каждым шагом становилось ясно, отсюда тебе никогда не вырваться. Твой путь окончен, и чуда не будет. Вдоль стен стояли каменные чаши, в них дымились ароматные травы, но и они не могли заглушить жуткую вонь, которая стояла в пещере. Тошнотворный запах разложения заполнял нос, рот, казалось, он просачивался сквозь кожу, забиваясь в каждую пору на теле. Рядом с ними в специальных креплениях чадили факелы, слабо освещающие стены и свод пещеры.

По середине пещеры возвышался огромный шар, примерно треть его верхушки была срезана. В середине среза имелось небольшое углубление, в котором лежал обломок камня. По виду обыкновенный булыжник, но от него так и веяло холодом. Даже на расстоянии нескольких шагов у меня возникло ощущение, что из меня высасывают жизнь. Щупальца невидимого дотронулись до моей души, кольнув в самое сердце, пробуя, каков я на вкус. Но затем это нечто чего-то испугалось, и спряталась назад, как улитка прячется в свой домик. Я понял – это нечто было в камне. Оно было живым, нет, оно хотело ожить, но что-то ему мешало и за это оно ненавидело все живое.

– Не слишком ли ты много приписал этому камню? – усмехнулся, Дхим. – Я слышал, что камни могут влиять на судьбу человека, но чтобы они хотели ожить, такое слышу впервые.

– Мой господин, если вы позволите закончить рассказ, то убедитесь, я говорю лишь правду, – ответил меняла.

– Ну что же, продолжай тогда, – разрешил Дхим.

– Слушаюсь, мой господин, – склонился в поклоне, ростовщик. Вокруг шара с камнем, словно лепестки вокруг цветка, расположились плиты. В них были выдолблены контуры человечного тела, и уже лежали шесть бывших моих спутников. Остальных дикари загнали в клетку в дальнем конце пещеры.

Воин, на чьё попечение меня оставили, дернул за веревку и повел к одному из колец, что торчали повсюду. Он усадил меня на пол, связал мои руки и шею таким образом, что начни я дергаться, то непременно задушил сам себя. Под конец, дикарь пнул меня ногой и ушел помогать другим воинам.

Я, предоставленный самому себе, стал смотреть по сторонам. Стены пещеры не были голыми, по крайней мере, со стороны стены к которой меня привязали. Камни покрывали лоскутки какой-то тонкой ткани, наложенные друг на друга неровными краями, они были грубо сшиты меж собой. Засмотревшись, я не удержал равновесие и упал. Ремни начали душить меня. Чтобы ослабить давление ремней, я стал вертеться, пока не уперся головой в стену. Стена оказалась теплой, мягкой, даже нежной на ощупь, будто я коснулся молодой женщины. Мне все же удалось ослабить ремни и дышать стало легче. Отдышавшись, я внимательней посмотрел на ткань, и меня посетила страшная догадка. Нет, не может быть, от ужаса у меня волосы встали дыбом. Нежной тканью оказалась человеческая кожа.

Старясь отодвинуться от стены подальше, я раскачался, и вновь упал на бок. Петля, накинутая на шею, затянулась, передавив шею, лишила возможности дышать. Ко всему прочему один из кусков кожи оторвался и упал мне на лицо, так что его край оказался во рту. Этого мой желудок выдержать не мог, его содержимое устремилось наружу. Я был в панике, захлебнуться собственной рвотой, когда столько пришлось пережить, было бы просто глупо. Свет начал меркнуть, но в этот момент, чьи-то руки подняли меня и возвратили в былое положение, затем срезали не дающую дышать веревку. Содержимое желудка получило проход, вырвалось из меня мощной струей. Я поднял глаза и увидел перед собой вождя. Он буравил меня злым взглядом, едва сдерживал себя, чтобы не вонзить кинжал прямо мне в глаз. Его сдерживало одно – я был ему нужен.

Вождь ткнул в меня своим посохом и указал на площадку, что возвышалась над всем. Он неспеша направился к ступеням, ведущим наверх площадки. Я смотрел в след удаляющемуся правителю, соображая, что он от меня хочет. Второй раз мне объяснять никто не стал, вместо этого удар плети заставил придти в себя. Я соскочил и кинулся вдогонку поднимающемуся по ступеням вождю.

Правитель туземцев подошел к огромному каменному столу и провел рукой над стоящими там чащами. В них тут же вспыхнул огонь. Когда я поднялся по ступенькам, вождь подал мне знак. Такие жесты у меня на родине используют при обучении собак. Ещё не привыкнув к положению невольника, я замешкался, и мою спину обожгла боль. Она быстро заставила меня отбросить в сторону гордость и другие чувства, мешающие выжить. Я сел на корточки, лишний раз боясь пошевелиться, чувствовав, как по спине стекает кровь.

Вождь тем временем затянул песнь. Тоска и одиночество матери, что лишилась ребенка, леденящий кровь смех безумца, который нагоняет свою жертву, впивается в неё зубами, а затем лакает вытекающую из вен кровь, отчаянье потерявшегося младенца – вот, что слышалось мне в этой песни.

Постепенно ритм песни стал ускорятся. Вместо тоски, стал слышен рык голодного зверя, его мягкие шаги, когда он подбирается к своей добыче.

Прошло ещё немного времени, голос вождя набрал мощь. В нём не было уже плаксивой тоски или неутоленного голода зверя, в нем бушевала стихия, гремел гром и завывал ветер. Звуки, что издавал вождь, шли откуда-то из глубины его тела, глаза заволокла серая пелена, черты лица стали острей. Движения выдавали напряжение, в котором находился правитель туземцев. Казалось, ещё немного, он упадет и начнет биться в припадке.

На самом пике песни, вождь замолчал, уставился лишенными зрачков глазами, на забившихся в угол, людей. Он чуть помедлил, затем указал на одного из них. Дикари в масках схватили выбранного вождем, поволокли в центр пещеры. Там его связали, подвесили на крюк верх ногами и подтянули к потолку. Пока подвешенный болтался под потолком, над шаром натянули плотную ткань, её середина провисала, прям над камнем, что лежал на срезе шара. Едва приготовления были закончены, вождь начал произносить заклинания. Дикарь прочитал первую фразу, вытащил и положил на стол огромный тесак. Затем, не прекращая произносить заклинания, высыпал на него серый песок.

Раздался удар барабана, и песок на столе пришел в движение. Ещё один удар, и песок собрался в небольшую горку. Вождь, тем временем, входил в раж. Он уже не просто стоял и что-то бубнил себе под нос, а тихо пританцовывал. По мере ускорении ритма, задаваемом барабаном, танец правителя становился более диким. Казалось, руки и ноги жили отдельной жизнью, тело же изгибалось так, будто в нем нет костей. Слова заклинания лились словно вода, наскакивая друг на друга. Вождю не хватало воздуха, а он все продолжал выдавливать из себя слова заклинания, и все же успел его закончить прежде, чем свалился на пол.

В пещере повисла тишина. Потом послышался шелест. Такой звук бывает, когда ветер гонит опавшие листья по земле. Я повернул голову в сторону, откуда доносился звук и увидел, как песок, рассыпанный на столе, стал подыматься, превращаться в вихрь. Маленький смерч набрал силу, но не пытался покинуть лезвие тесака, за которое зацепился своим хоботком. Он лишь двигался по самой его кромке, вперед и назад. Это продолжалось тинок пять. Затем раздался не громкий хлопок, и песок осыпался, спрятав под собой тесак. Наблюдая за колдовским смерчем, я пропустил момент, когда вождь поднялся. Он склонился над столом, осторожно взял тесак и сдул осевший песок. Я не поверил своим глазам, ржавая железяка, которую положил на стол правитель, теперь блестела отполированным зеркалом. Вождь отдал команду. Один из дикарей подбежал к висевшему моряку и схватил за волосы и, удерживал его так, чтобы тот не раскачивался.

Правитель туземцев взял двумя руками рукоятку тесака, размахнулся и снес одним ударом голову жертве. Кровь, брызнувшая, из обезглавленного тела, образовало лужу на растянутой ткани. Не знаю почему, но она не густела и не застывала. Плотная ткань не позволяла крови просачиваться, лишь в середине, где она была тоньше, появилась первая капля. Она медленно увеличивалась в размере, становясь все больше и больше, но никак не могла оторваться, чтобы упасть в низ. Висевшая капля напоминала драгоценный камень, который после обработки невольно притягивал взгляд.

Пока она наливалась тяжестью, из обломка камня появилась полупрозрачная, серая лента. Она росла, тянулась вверх к тому месту, где весела капля прямо на глазах.

Наконец капля оторвалась и упала. Серая лента чуть изогнулась и поймала её. Алое пятно окрасило верх ленты, стало спускаться в низ, становясь бледнее, и вскоре от него вовсе не осталось следа. Отведав крови, лента задрожала. Верх серого ростка стал расширяться и вскоре напоминал раскрытую пасть змеи, куда капля, за каплей исчезала кровь убитого человека. После каждой упавшей капли в голове у меня раздавался скрежет, чем-то напоминавший крик стервятника.

Вождь, принеся первую жертву, подозвал меня. Он бросил мне тонкую кисточку, повернулся к столу и начертил знак на, рассыпанном по поверхности, песке. После чего указал на стоящую чашу с черной краской. Когда я окунул кисточку в краску, вождь показал на начертанный рисунок. Затем его посох указал на одного из распятых моряков. Я смотрел то вождя, то на бывших моих товарищей, не понимая, чего от меня хотят.

Правитель туземцев вновь повторил свои действия, а чтобы до меня дошло быстрее, подкрепил урок ударом плети. Застонав сквозь зубы я подошел к распятому на плите человеку и нанес узор показанный вождем

В течение нескольких тэй мне пришлось расписывать знаками тела жертв. Вождь внимательно следил за мной. Каждая оплошность или неточность нанесенного рисунка наказывалась ударом плети. Когда все было закончено, моя спина была покрыта корочкой засохшей крови.

Все узоры были нанесены. Вождь затянул очередную, выворачивавшую нутро, песнь. В отличие от других, она оказалось короткой. Три раза произнеся последнею фразу, правитель прочертил тесаком линию на песке, затем размахнувшись, воткнул тесак в каменную плиту стола.

В тот же миг пещера наполнилась воплями, прикованных к плитам, людей. Узоры на телах стали кровоточить, кровь маленькими каплями стекалась по желобкам к основанию шара и там исчезала. Я смотрел на это и не мог поверить своим глазам, камень впитывал влагу жизни.

Десять дней человек, прикованный к плитам, истекал кровью. Колдовство дикарей не давало ему умереть, подпитывало его волшбой.

Через десять дней все повторялось. Чтобы вырастить одну ветвь серой ленты, надо было принести в жертву пару сотен человек. Лишь тогда отросток, вскормленный на крови, можно было срезать.

Это делалось каменным ножом. Срезанная серая лента укладывалась к каменную шкатулку обтянутую кожей, лучше человеческой, и хранилась год. В течение года серая лента усыхала, превращаясь в пыль. В таком виде, её можно было подмешать в еду, в вино, а то и просто в воду. Вкусив пищу, приправленную серой пылью, человек через определенный срок становился серым рабом, самым преданным и верным существом на свете.

– И сколь долго раб будет служить господину? – поинтересовался Дхим.

– Дикари могли заставить жить серую нить внутри человека до десяти лет. Мне же подвластен раб только пять лет, – ответил меняла. – Но жизнь серой ленты можно продлить ещё на три года, только надо переселить её в другое тело. Это делается очень просто: тело, которое уже не пригодно для ношения нити, связывают лицом к лицу с новым носителем. Затем старого носителя убивают железным оружием. Очень важно чтобы не было на оружие деревянных деталей, иначе лента может погибнуть.

– То есть, ты утверждаешь, что, имея такой порошок, я могу превратить человека в раба, которого не подкупить, не испугать? – в голосе Дхима послышалось заинтересованность.

– Да, мой господин, но только если вы сами срежете отросток, – добавил меняла.

– Что происходит с этим созданием после окончательного срока? – вновь задал вопрос Дхим.

– Тогда лента перестает слушаться хозяина. Я не допускал этого, но дикари рассказывали, что вышедшая из под власти серая нить, едва не погубила все племя. Поэтому за сроком следили очень строго. Когда срок подходил к концу, носителя закапывали в землю на глубину человеческого роста. В конечности и рот вбивали деревянные колья, а сверху сажали молодое дерево. Туземцы верили,– дерево, вырастая, своими корнями удерживало серую нить в земле, и позже, через десятки лет серая лента гибла. Только дерево могло убить её окончательно.

– Я выслушал твой рассказ, старик и теперь думаю, как с тобой поступить, – произнес Дхим. – С одной стороны ты не обманул меня, но в тоже время к чему мне твоё знание? Войско из серых рабов не создашь. Нет резона столько народа под нож пускать, ради сотни нежити. Да и ты сам говоришь, мороки с ними после не оберешься, – Дхим замолчал, отрезал кусок мяса, но, поднеся ко рту, положил его обратно. – Как же мне теперь с тобой быть? Я обещал – не обманешь, будешь жить. Данное слово надо держать, – Дхим вновь взял кусок мяса, глядя поверх растянувшегося на досках палубы ростовщика, приказал. – Отрубите ему ноги и руки, бросьте в лодку. Пусть живет и знает – Дхим из рода Има всегда держит своё слово. Дхим отправил кусок мяса в рот и принялся его жевать.

К ростовщику подошли два воина и схватили толстяка за шиворот, чтобы привести приказ командира в исполнение.

– Господин, господин, – быстро заговорил меняла позволь сказать последние слово.

– Что же, последнее слово свято, говори, – милостиво разрешил Дхим.

– Господин, не отвергай мои знания, да оно опасно, и хлопотно. Но, зачем вам создавать дружины из серых рабов, если хватит обратить в него командира или правителя. Он будет принадлежать тебе, а вместе с ним и весь его народ. Дхим жестом приказал воинам удалиться:

– Сколько тебе надобно времени?

– Год, – ответил меняла, и вытер выступивший пот полой халата.

– Ну что же, у тебя будет год, и все что нужно для обряда. Если через год у меня не будет серого раба, ты будешь умирать долго и мучительно.

Дхим стая на носу судна вспоминал все это, словно вернулся на несколько лет назад.

Тогда он с трудом наскреб по лесам и дальним хуторам две сотни человек, необходимые для обряда. Лесной народ дорожил своей свободой, и сражались до конца. А когда кончались силы сражаться, кидались на копья, предпочитая умереть в бою, чем жить в неволе. Следующее, что вспомнил глава рода, заставило его нахмурить брови.

Началось все на удивление хорошо, разведчики в лесу, возле болот наткнулись на одну влюбленную парочку.

Молоды, прячась от родичей, ушли далеко от деревни. Они устроили ложе средь кустов, и отдались своей страсти, позабыв обо всем на свете. Разведчики, привлеченные стонами и вздохами, не на шутку разошедшейся парочки, смогли подобраться незамеченными. Влюбленные поняли, что они не одни только когда девушку схватив за волосы, стащили с голого юнца. Молодую женщину растянули на земле, при этом дадги изголодавшиеся по женскому телу успели, облапать не успевшее остыть от любовных ласок тело. Нога старшего среди разведчиков уперлась в грудь юноши.

– Где твоя деревня, змеёныш, – спроси он, у пытающегося вырваться неудачливого любовника. – Ты не дергайся, а то мы твою молодуху живо по кругу пустим, – дадг оскалился и добавил. – По ласке женской, мы ох как соскучились.

Он махнул головой и один из разведчиков, стал развязывать удерживающие штаны веревки.

Юноша смотрел, как появившиеся из леса люди стали мять её грудь его возлюбленной, оставляя на бледной нежной коже красные отпечатки своих грязных пальцев. И когда рука насильника полезла к укромному месту, он закричал, умоляя отпустить его любимую.

– Деревня, где деревня , – схватив юнца за подбородок спросил дадг.

– Ты, это не обманешь, коль покажу? – заикаясь от страха, произнес юнец.

– Прям сейчас, деваху твою отпущу, – Пообещал разведчик.

Юношу била крупная дрожь, от криков извивающейся под насильником женщины, он уже ничего не соображал, не о чем не мог думать. Вид любимой, тела которой, касались чужаки, затмило все другие чувства.

Дадг, разговаривавший с селянином, кивнул головой и, другой воин, который уже снял штаны, ударил девушку, та замолчала и упала без чувств.

– Убью, – заорал неудачливый любовник и с кулаками кинулся на ударившего женщину, но, запутавшись в спущенных штанах упал.

– Успокойся змеёныш, ничего с ней не будет, полежит немного и оклемается. А ты подымайся, ведь я могу и передумать. Деваха, уж больно хороша.

Юноша поднялся, быстро оделся и, стараясь не глядеть в сторону любимой, буркнул:

– Отпускай, её я покажу тропу

– Пусть лежит, придет в себя, сама уйдет. Но смотри, ежели не туда приведешь, я из тебя, сделаю женщину, – с угрозой произнес воин.

Дадги напали под утро, когда даже самые неугомонные селяне видели не первый сон. Они убивали лишь тех, кто оказывал сопротивление, больше стараясь оглушить бегущих в панике селян, затем связывали и складывали в ряды, словно это были дрова, а не люди.

Дадги возвращались в лагерь в приподнятом настроении, ещё бы такого улова у них не было, пять десятков душ вели они в кандалах. Мысль, что осталось поймать какой-то десяток голодранцев, и они покинут этот край озер и болот, где нет спасения от полчищ комаров и другой кровососущей мошкары, грело душу.

И тут как подарок судьбы, как им казалось на тот момент, дозор идущий впереди засек стоянку купца. В тихой заводи человек двадцать разбили лагерь. Ладья купца дала течь, и была на половину вытащена, на берег, у самого дна виднелось большое смоленое пятно, товар, сгруженный тут же, был накрыт шкурами. На поляне виднелась только одна палатка и больше напоминала шатер, Команда, судя по всему привыкла к походным условиям, предпочитала спать под открытым небом.

– Северяне, – вернувшись, доложили разведчики, – человек двадцать-двадцать пять.

– Командир, может того, не будем с ленгами связываться, – придвинувшись по ближе, прошептал Нирос, десятник с которым Дхим не один год ходил в походы, – уж дольно они мстительны, да и воины хоть куда.

– Ты понимаешь что предлагаешь? Если я уйду сейчас, во всех станах только и будут трепаться о том, что Дхим из рода Има, имея за спиной шестьдесят копий испугался двух десятков торгашей? – процедил сквозь зубы Дхим.

– Погоди командир, я совсем о другом, – начал оправдываться Нирос, не ожидавший такой реакции от командира.

– Замолчи, – почти прошипел Дхим, – ещё одно твоё слово и ты будешь болтаться на одной из веток этого дерева.

Десятник, покачал головой, но все же отошел подальше, зная вспыльчивый нрав командира.

Глова рода тяжело вдохнул, вспоминая это. Сам себе он мог признаться, что прислушаться к мнение других не было сильной чертой его натуры. Слава богам сейчас рядом с ним Зухр, который не раз сдерживал его гнев, и брал на заметку толковые идеи. Но тогда его не было рядом, и он подгоняемый гордыней не послушался совета опытного воина.

Легкость, с которой дадги захватили деревню, вскружила голову. Дхим решил атаковать лагерь северян, не дожидаясь, пока те уложатся спать. Дадги напали, разделившись на три части, когда солнце было в зените.

Они с воплями, выскочили из леса, метая на ходу свои легкие дротики, благо ленги почти все были без брони. Однако преимущества от внезапной атаки они получили минимальные. Северяне в отличие от селян не поддались паники. Они быстро оценили происходящие, успев организовать оборону, об которую разбилась первая волна нападающих. Тяжелые мечи Ленгов пробивали доспехи дадгов, словно те были из бумаги. Когда нападавшие отступили, на песке осталось лежать несколько тел. Северяне раздвинули щиты, и на дадгов выскочило несколько Ленгов. Они своими огромными боевыми топорами, буквально выкосили последние ряды отступающих дадгов, а затем так же быстро исчезли за щитами своих товарищей.

Дхим тогда впервые встретился с такой породой людей, которые не боялись умереть в бою, но в тоже время не спешили этого делать, заставляя дорого платить за каждую каплю своей крови.

Всего за несколько тинок отряд дадгов потерял больше людей, чем за весь поход.

Дхим поморщил нос от воспоминаний. Ему едва хватило силы воли, чтобы не уйти ради сохранения отряда.

«Поступи он тогда так и, не стоять ему сейчас на борту корабля, плывущему на встречу его мечты», – подумал Дхим.

Копье северянина пролетело возле уха Дхима, он даже ощутил ветерок от него.

– Возьмите этих доходяг и выстроите их перед строем, – приказал Дхим, указывая на пленников. – Нирос отбери самых лучших метателей. Приставь к ним помощников и отдайте им все дротики. Дхим построил воинов и сам встал в первый ряд.

Северяне не решились убивать ни в чем неповинных людей. Они рассыпались по поляне, выманивая на себя нападавших, тут то численный перевес и сыграл решающую роль в окончании боя.

Дхим понимал бой, его воины выигрывают, но цена победы оказывалась слишком большой. Орудуя секирой он, сквозь кровавую дымку битвы, видел как пал ещё один его воин, кровь ударила в голову, и Дхим бросился на северянина, который только что отправил в мир иной, ещё одного дадга. Ленг, вызвавший гнев будущего правителя дадгов, стоял в заляпанной кровью убитых им врагов рубахе, вооруженный небольшим топором в одной руке, и кистенём в другой. Дадги толпились вокруг него, образовав круг и любой, кто решался переступить незримую черту этого круга, падал на землю с проломленной головой.

Дхим с ходу напал на северянина. Он обрушил на него целый град ударов, но Ленг выдержал атаку предводителя дадгов, при этом он ещё успевал отражать удары других дадгов.

Дхим через несколько мгновений понял, что недооценил своего противника, на сей раз ему противостоял воин, который в совершенстве владел оружием, которое держал в руках. Прошло совсем немного времени как они сошлись в схватки, а ему едва не снес голову утыканный шипами шар на цепи. Противник, пришедший в себя от первых атак, теперь не позволял Дхиму свободно вздохнуть, удар за ударом пробивал бреж в защите дадга. Появившиеся раны, хоть и были не опасны, потихоньку кровоточили, делая его слабей с каждой каплей.

Цепь кистеня обмотала древко секиры, северянин рванул, и оружие выскочила из мокрых от пота рук Дхима. Ленг занес топорик для окончательного удара. В этот момент звуки исчезли, время словно затормозилось.

«Вот и все», – пронеслось в голове у Дхима, ноги подкосились, и он упал на колени.

Лезвие топора неумолимо приближалось. Дхим, словно зачарованный не мог отвести глаз от сверкающей на солнце стали, застыл в ожидании смерти. Но вместо короткого мига боли и последующей за ним мрака на Дхима обрушились звуки, время вернулось в своё обычное состояние. Мимо пролетело несколько петель брошенных арканов, и северянин упал стянутый веревками.

Дхим встал, огляделся, схватка с торгашами закончилась, лежащий перед ним был последним живым из северян.

– Почему? – спросил Дхим.

– Тебе не понять, – спокойно ответил северянин.

– Ты прав мне не понять, да и не хочу, я понимать ради чего ты позволил своим людям умереть.

– Они не умерли, – усмехнулся ленг.

– Что? – не понял Дхим, и оглянулся, поляна по-прежнему была завалена трупами.

– Ты, смеешься издеваться надо мной, – разозлился Дхим и ударил лежащего на земле, ногой в живот.

– Я говорил, ты не поймешь, – произнес северянин, сплевывая кровь

– Что ж объясни мне. Да так чтобы я понял, ели не хочешь, чтобы тебя забили здесь как собаку, – угрожающе прошептал Дхим, схватив ленга за волосы.

Поведение северянина злило Дхима, связанный и избитый ленг усмехался, глядя в лицо врагу. Не страха ни мольбы о пощаде не было в его глазах, только усмешка на разбитых губах. Именно эту усмешку, и ту мимолетную слабость, что заставила опуститься его на колени, не мог простить он ленгу.

– Делай что хочешь, но ты не властен надо мной, – рассмеялся северянин в ответ.

Волна ярость накрыла Дхима, он вскочил на ноги и стал наносить удары ногами в лицо гордецу.

– Я выбью из тебя всю гордыню, заставлю бояться даже моей тени, – кричал он, избивая северянина.

– Когда ярость ушла, перед Дхимом лежало окровавленное тело, черт лица невозможно было разглядеть, на месте лица была кровавое месиво.

Плененный Ленг не издал не одного звука, пока Дхим избивал его, только когда дадг выдохся, он что-то промычал. Пытаясь разобрать слова северянина. Дхим наклонился.

– Столы давно накрыты под сводами замка Вайхи, и наши предки ждут нас, чтобы отпраздновать наш переход от одной жизни к другой. Мне не стыдно будет сесть с ними за один стол, – произнес Ленг, пуская кровавые пузыри. Затем он засмеялся, но смех быстро перешел в кашель. Когда кашель прошел северянин как-то облегчено вздохнул, и замер.

– Отошел, – Произнес рядом стоящий воин. – Так всегда сними, бьются до последнего, и даже если удается, кого из их племени поймать, умирают. Для них неволя все ровно, что смерть, не умеют жить по-другому.

Дхим посмотрел на говорящего, и послышалась ему в словах воина, зависть и сожаление, что нет в нем такой силы духа как у умершего.

За победу над ленгами пришлось заплатить большую цену, треть отряда пала, ещё треть была ранена. Хоть им и достался корабль, полный добра, Джима мучили приступы хандры. Целую неделю он сидел в своем шатре, позволяя заходить лишь старому слуге. Никто не видел, как он впервые в жизни пил не разбавленное вино, а затем валился в пьяном угаре на подушки и засыпал, пуская слюни.

Правитель дадгов сжал кулаки от стыда за ту слабость, но он не старался забыть о ней наоборот, время от времени напоминал себе о ней, и о клятве, которую произнес, призывая в свидетелей богов. Он поклялся, что впредь никогда и не перед кем не склонит колени.

Сейчас стоя на борту корабля, Дхим вновь поблагодарил богов, что дали ему завершить тогда начатое дело. Не пожалел он тогда, ради такого случая, и одного из своих десятников, тем более, что тот был ушами и глазами старшего брата в его отряде. На одной из пьянок, после удачного похода Дхим подмешал порошок серой ленты в кубок, из которого пил выбранный им десятник.

Возвратясь домой, Дхим выслушал много упреков от старшего брата. Особенно старались по больней кольнуть прихлебатели брата, они окружали его, ревностно следя за тем, чтобы никто, не смог донести до правителя, истинное положение дел. Своими лживыми языками, эти шакалы, искажали сказанное Дхимом. Они нашептывали на ухо, правящему тогда дГиму, только – то, что тот хотел слушать. Дхим не раз пытался убедить брата, чтобы тот прогнал окружавших его пиявок, жиреющих на пролитой воинами крови.

Но дГим привыкший к роскоши и лести не хотел слушать, надоедливого младшего брата, отсылая всякий раз куда-нибудь с глаз подальше.

Дхим услышал шум сзади. Он оторвался от воспоминаний и оглянулся назад.

Молодые воины, изнывая от тоски, затеяли свалку. Дурачась, они задели сложенное оружие и оно, грохоча рассыпалось по палубе. Видя, что они помешали правителю, войны затихли. Быстро собрав разбросанное оружие, они забились в дальний угол, за спины ветеранов, на всякий случай.

Старший корабельной ватаги, подошел к молодым и отвесил несколько подзатыльников, затем, сунул в руки щетки и кожаные ведра велел драить палубу. Нарушители спокойствия сначала было попробовали возразить старшему, но увидели, что глава рода продолжает наблюдать за ними, принялись за работу.

Дхим вернулся к созерцанию реки, легкий ветерок приятно трепал волосы, а бьющаяся о борт вода убаюкивала. Глава рода сам не заметил, как состояние легкой дремоты, и воспоминания вновь унесли его назад во времени.

Минул год, как Дхим дал испить десятнику вина, с растворенным в нем порошком из серой ленты. Устав от ожидания глава рода приказал привести к нему менялу.

– Старик, прошел год, где обещанный серый раб? – спросил Дхим у менялы. – Я сдержал своё слово, сохранил тебе жизнь, дал все, что ты просил. Из-за тебя погибло много моих людей, и теперь я спрашиваю, где мой раб.

– Повелитель, созревание серой нити ещё незакончено, надо подождать еще немного, – меняла, покрылся потом под мрачным взором Дхима.

– Я достаточно ждал, – произнес правитель холодным голосом, – но терпение моё не безгранично, но я дам тебе ещё немного времени, до утра. Дхим хлопнул в ладоши, вызывая стражу.

– В яму его, – приказал он вошедшему воину, – и пусть найдут Айлека. Едва Дхим закончил с трапезой в шатер заглянул Зухр.

– Хозяин вы велели найти Айлека, он здесь, – доложил он.

– Пусть войдет, – разрешил Глава рода.

Спустя несколько мгновений, в шатер вошел Айлека. Бывший десятник никогда не нравился Дхиму, он был приставлен братом, дабы приглядывать за ним, поэтому, не мучая себя угрызениями совести, Дхим выбрал именно его на роль серого раба. Постепенно глава рода возвышал его, старался держать Айлека возле себя, в тоже время недоверял ему ничего серьёзного.

– Приветствуя тебя, повелитель, – произнес вошедший, приложив руку к груди.

Дхим не ответил на приветствие, а лишь взглянул из подлобья на дадга. Лицо правителя покрывали красные пятна, верный признак гнева.

– Скажи Айлека, как долго под твоей командой ходит Рака, один из лучших наших кораблей, – приступил сразу к делу глава рода.

– Пол года повелитель, – ответил бывший десятник.

– Поведай мне тогда, каково тебе на этом месте. Как приумножаешь ты богатство нашего рода. Какие славные дела удалось совершить тебе, – спросил у Айлека, глава рода.

– Повелитель, я горд, что вы помните обо мне, но любое мое достижение меркнет на фоне ваших свершений, – начал свою речь бывший десятник, а теперь командир корабельной ватаги.

– Не скромничай Айлека, расскажи мне, твоему правителю, почему за это время ты ни разу не внес долю в казну рода? В тоже время твои женщины ходят в дорогих нарядах, а их шеи украшают редкие каменья и золото, – сдерживая гнев, произнес Дхим.

– Трудно скрыться от вашего всевидящего око, но позвольте….

– Хватит, – невыдержал глава рода, – тебе давно пора понять, мерзкий червь, что я не дГим, и лесть не закроет мне глаза, а сладкие речи не обманут. Сегодня ты получишь то, чего заслужил. Зухр посади его вместе с ростовщиком.

Да-а, – тихо произнес Дхим, и в очередной раз, укорил себя за излишнюю вспыльчивость. Из воды показалась голова водной выдры, она уставилась на главу рода и словно прочитав мысли правителя, покачала головой и скрылась в зеленой мути реки.

– Ну вот, – усмехнулся про себя Дхим, – даже тварь речная и та меня упрекает.

«И есть за что», – продолжал размышлять он, – «ещё немного, и он в очередной раз мог все загубить, но боги и в тот раз не отвернулись от него».

– Хозяин, хозяин, – слова, пробивавшиеся сквозь сон, казалось, шли откуда-то издалека.

– Хозяин, – вновь раздалось у входа в шатер, и Дхим узнал голос побратима.

Правитель открыл глаза. Вставать не хотелось, тело, разморенное сном молило не вставай, но выбора не было, Зухр понапрасну будить не будет.

Дхим поднялся с постели, подошел к столу и налил воды из кувшина. Утолив жажду, глава рода сел на лавку.

– Ну, что там у вас случилось? – спросил он у вошедшего.

– Хозяин, с Айлеком неладное творится, – доложил Зухр.

– Неладно, да хоть сдохни он, мне-то что, – недовольный, что его разбудили зря, пробурчал Дхим.

– Так, и нам большого горе от этого не было бы, только меняла талдычит, как блаженный позови хозяина, да позови, – в ответ произнес Зухр.

– Кнутом вдоль спины протянули, в миг бы успокоился, – зевая сказал Дхим.

– Протягивали и не раз, и водой окатывали, а он все одно позови хозяина, и все. Я что подумал, может он и вправду, чего сказать хочет. Не дитя малое все же, должен понимать, если что несладко придется ему, – поделился своими мыслями Зухр.

– Ладно, будь, по-твоему, – согласился Дхим, – все ровно проснулся.

Через пять тинок, со стороны выхода послышалось не громкое покашливание Зухра.

– Не сплю, можешь заходить, – разрешил правитель.

Поля закрывающего вход ковра поднялись и в шатер завели менялу. Едва переступив порог шатра, старик упал на колени и пополз к правителю.

– Господин, свершилось, оно свершилось мой повелитель! – быстро повторял он.

– Ели ты мне сейчас не объяснишь, что свершилось, прикажу прирезать прямо сейчас, – пригрозил Дхим меняле, который пытался поцеловать сапог главы рода.

Угроза подействовала и ростовщик, оставил попытки облабзать обувь правителя дадгов.

– Повелитель, созревание серой ренты закончено, я видел признаки этого, – успокоившись, произнес старик, при этом на его лице светилась идиотская улыбка.

– Нет у меня, более веры в твои слова старик, – сказал Дхим, глядя на улыбку менялы, – говори, как проверить твои слова или твои кишки поджарят на костре, прямо сейчас.

– Мой п-повел-литель, прик-кажи обращ-щенному вып-полнить твою волю, и он умрет, но вып-полнит твой п-приказ, – заикаясь, проговорил меняла, чувствуя, что настроение правителя изменилось.

– Большинство моих воинов так поступит, – раздражено произнес Дхим, его начал злить пустой разговор.

-Не сомневаюсь мой господин, но серый раб выполнит абсолютно любой приказ. Если пожелаете, он прирежет и собственную мать, или отрубит собственную руку и съест её, – тараторил старик, боясь, что ему не дадут сказать самое главное.

Дхим несколько тинок сидел молча, решая как ему поступить. Меняла в это время бедный, как покойник, не решался даже согнать назойливую муху, которая уселась на его разбитой губе.

– Зухр, – позвал правитель побратима, и когда тот появился на входе, распорядился, – Этого, прикажи накормить, и пусть он будет поблизости. Затем возвращайся, ты мне нужен. Сотник передал старика страже, после чего вернулся назад.

– Подойди ближе, – взглянув на застывшего побратима, произнес Дхим. Когда Зухр подошел к столу, глава рода показал на стул напротив,

– Что ты скажешь о Айлека? –спросил Дхим.

– Слова, которые я хочу сказать при упоминании этого имени, недостойны вашего слуха Хозяин, – ответил сотник.

– А как ты думаешь, станет он жертвовать собой, дабы защитить меня? – вновь спросил Дхим, словно не услышал скрытого презрения в словах побратима.

– Этот шакал себя не сможет защитить. И коль о нем зашла речь, так вот что скажу, я дома ему спину не покажу, а уж на поле браном и подавно. Гнида он, и не серчай Хозяин, не пойму, от чего ты его милостью своей одариваешь,– со злостью в голосе, произнес Зухр, он хотел было ещё что-то добавить, но его прервал глава рода.

– Ишь разошелся, – больше играя, чем злясь, осадил побратима Дхим, – ты решил, что можешь указывать мне, кого одаривать, а кого карать.

– Прости, Хозяин, вы спросили, я ответил, – буркнул в своё оправдание Зухр.

– Ладно, – правитель с удовольствием потянулся, – пусть приведут Айлека и кифов. А то получается, все спят, одни мы с тобой, братишка, о благе рода печемся.

– Слушаясь, Хозяин, – произнес сотник и вышел из шатра.

Через пол тэя к шатру правителя стали подтягиваться разбуженный люд. Дхим в это время рассматривал стоящего перед ним Айлека. Вроде все как было раньше, только что-то не уловимое изменилось в бывшем десятнике.

«Глаза», – понял Дхим, его глаза больше не бегали, когда он смотрел на него. Теперь Айлека легко выдерживал прямой взгляд главы рода.

– Прыгай – приказал Дхим, и стоявший не задумываясь, стал подпрыгивать на месте. – Ешь землю, – отдал новую команду правитель, и бывший десятник упал на колени, стал скрести утоптанную землю и жменями запихивать себе в рот.

– Довольно, – сказал Дхим, насмотревшись на своеобразный завтрак Айлеки, – выйди и жди возле шатра.

– Зухр, – позвал правитель побратима, – зови кифов.

Спустя какое-то время в шатер зашли трое воинов, все небольшого роста и широки в плечах. Загорелые лица степных жителей были суровы. Из под выгоревших на солнце бровей на правителя смотрели колючие глаза людей, которые привыкли жить свободно, подчиняясь только своим вождям. Сейчас они пришли сюда, как просители и вынуждены были склонить свои головы, хлопоча об оказавшихся в плену.

– Надеюсь, я не сильно побеспокоил тебя Хирей, пригласив в столь ранний час, – поинтересовался Дхим у самого старшего из вошедших.

– Не до сна нам нынче, – ответил киф.

– Ну, тогда сразу к делу, что время терять попусту, – продолжил глава рода. – Что за нужда заставила вас, степной народ, покинуть солнечные просторы и прийти к нам, на болота.

– А толь не знаешь, что в кабале у тебя родичи наши, – подал голос, стоявший по левую руку киф. Терий положил руку на плечо говорившего, сдерживая его горячность.

– Мы не были в ваших краях, – Дхим изогнул бровь от удивления, словно в первый раз услышал то, о чем говорил киф, – и не вели войны с народом степей. Откуда тогда могут взяться ваши родичи у нас.

– Две полных луны назад твои люди, правитель, захватили караван купца из Ргона, шедшего на трех судах домой. На одном из кораблей плыли наши соплеменники, – заговорил вновь старший среди кифов.

– Помню, помню, да, было такое, но купец должен был мне денег и хотел скрыться, не расплатившись. Мне пришлось силой забирать причитающееся. Погибли люди, чтобы восстановить потери пришлось забрать все имущество купца, – припомнил правитель дадгов.

– Наши женщины не имущество купца, а вольные люди, как и все кифы, – возмутился молодой киф.

– Все трофеи, захваченные в бою, являются моей законной добычей, – наклонившись вперед, произнес Дхим.

Старший среди кифов вновь удержал, готового схватится за меч, молодого воина, он обратился к правителю.

– Пусть будет так. Мы не хотим отнимать твою добычу, мы готовы выкупить своих соплеменников, скажи сколько надо золота и ты его получишь, – проговорил Хирей, глядя в глаза главы рода.

– Разве я говорил, что мне надо золото. Нет, Хирей, не надо золота, для моих воинов сладострастные стоны женщины милей золота, а если эта женщина добыта в бою, её тело желанно в двойне. Так что забирай своих людей и уезжай, может через год, когда тела ваших дев нам надоедят, и они родят для нас воинов, я подумаю над твоими словами. Глава рода развалился на подушках, давая понять, что разговор закончен.

Лица кифов были красны от нанесенной обиды, руки старшего сжали железной хваткой тянувшиеся к мечам руки молодых воинов.

– Дхим, – обратился он к правителю дадгов, – я слышал о тебе, как о мудром правителе, заботящемся о своем народе. Зачем тебе такие враги, как кифы. Племя наше многочисленно, а нанесенные обиды мы не прощаем. Возьми золото, и клянусь, никто из нас не вспомнит о случившемся. Иначе, вся степь подымится, чтобы отомстить за нанесенное оскорбление, – произнес Хирей в надежде уговорить правителя дадгов. Услышав слова посланника кифов, Дхим соскочил на ноги.

– Ты смеешь угрожать мне, в моем же доме?

– Нет, это просьба, просьба человека, прожившего жизнь и успевшего кое-что повидать на своем пути, – ответил киф, не отводя взгляда. Дхим встал с ложа и подошел к старшему из переговорщиков.

– Я вижу, ты достойный человек. Поверь, будь здесь только я и ты, отпустил твоих родичей. Мы бы накрыли стол и расстались без злобы в сердце. Но я – правитель. От того, как я поступаю, люди судят обо мне. Возьму золото, они подумают, их правитель жаден и слаб, его можно купить или напугать. И вскоре наступит момент, когда меня задушат в собственной постели, – Дхим сделал паузу, ожидая, что на это кажет воин. Но тот молчал.

– Но мне и в правду не хотелось бы сориться с вашим народом, поэтому я предлагаю поединок. Два твоих воина, против моих. Если вы одолеете, забирай своих людей. Если мы возьмем верх, вы уходите, дав клятву не чинить нам вреда, а через год можете выкупить их .

– Подумать надобно, – произнес Хирей.

– Думай, только недолго, – сказал Дхим и направился к столу.

Кифы, выйдя из шатра, отошли в сторону подальше от суетившихся вокруг дадгов.

– Не чисто тут Хирей, – первым заговорил Крофка, самый молодой из кифов, – с чего это он, поединок предложил. Не раз наши с дадгами схлестывались и всегда били их. Не было у них воинов, чтобы против нас на равных выстояли, а тут на тебе. Мы ведь не из последних в воинском деле.

– Все верно, да и у самого на душе неспокойно, тока нет у нас другого выхода, – лохматя волосы, произнес Хирей, – ежели откажемся, то поверьте, не видать нам своих жен и детей. Теперича слушай меня. Ты, Крофка, отправляйся назад до дому, да не дергайся, не на гулянку тебя отсылаю, о слове, данном главой рода должны узнать дома. Так что, только на тебя надежда. Ну, все пошли.

– Каков ваш ответ? – спросил Дхим, когда кифы вошли в шатер.

– Мы согласны, только и у нас есть условия, – произнес Хирей.

– Хм, что ж говори.

– Поединок должен начнется в полдень, но до этого времени один из нас отправиться домой прямо сейчас.

– Пусть будет так, – согласился Дхим, – поединок состоится в полдень, до полной победы одной из сторон.

Тот бой закончился так и неуспев толком начавшись, Айлека налетел на противников, словно ураган разметал кифов и превратил их тела в кровавое месиво.

Тем же летом Дхим встретил Тайэра.

Случай свел главу рода с командиром верхней стражи в оружейной лавке, куда иногда привозил Дхим свой товар под видом купца.

День выдался жарким, глава рода сидел с лавочником в тени, под старой акацией, обсуждая детали сделки за чашечкой кчу. К ним подбежал помощник лавочника и шепнул что-то на ухо хозяину.

– Извини, уважаемый, – произнес владелец лавки, – клиент пришел, с ним работаю только я.

– Конечно, конечно, дело – прежде всего, – подстраиваясь под местную манеру говорить, ответил Дхим, – наверно большой человек?

– Командир верхней стражи! – лавочник поднял указательный палец вверх. – Третий человек в городе, мой постоянный клиент.

– Уважаемый, познакомь меня с ним, – неожиданно попросил Дхим.

Лавочник замялся, терять богатого и могущественного клиента он не хотел, но и с купцом, привозящий всегда хороший товар, сориться тоже не хотелось.

– Не беспокойся, твой процент останется при тебе, – успокоил Дхим лавочника, – в нашем деле сам знаешь без покровителя никак. Я же в благодарность, скину пару золотых за товар, да и впредь самое лучшее в первую очередь к тебе завезу.

– Хорошо, уважаемый Дхим, я представлю вас, – соблазнился на посулы лавочник. – Если мы, братья по ремеслу не будем помогать друг другу, наши дела станут совсем плохи.

– Истину говорите, уважаемый Ийсех, – поддакнул глава рода.

Дхим вошел в лавку в сопровождении хозяина со стороны двора. Когда глаза привыкли к полу мраку, глава рода повнимательней стал рассматривать посетителя. Возле стены, где весело самое дорогое оружие стоял высокий, крепкий мужчина, в его черных волосах виднелись белые пятна седых волос. Командир производил впечатление человека мужественного и даже жестокого. Шрамы на руках и лице говорили, что он успел пролить как свою, так и чужую кровь.

– Приветствую вас, командир Тайэр, – изобразив саму любезность, проговорил хозяин лавки, – долго вы у нас не появлялись, я уж начал беспокоится, не соблазнил ли вас другой своим товаром.

– Ну что ты, Ийсех, кто может сравниться с тобой. Дела государственные не позволяли прийти раньше.

– Понимаю, понимаю, но пока вас не было, я отложил несколько вещей, которые могли вас заинтересовать, – лавочник скрылся в одном из проходов, которые были спрятаны под коврами, висевшими вдоль стен. Торговец вернулся через пару тинок со свертком. – Вот, уважаемый Тайэр, взгляните на это, может что и приглянется вам.

Командир верхней стражи подошел к столу, на котором разложил оружие лавочник, стал перебирать клинки, слегка покачивал головой, выражая свое одобрение.

– Да, Ийсех, я действительно долго не был у тебя, столь привлекательного товара за один раз я ещё не видывал. Похоже, без покупки мне сегодня отсюда не уйти,– произнес воин, держа в руках изящный кинжал.

– Благодарю, командир Тайэр, за столь лесные слова и позвольте мне представить вам человека, который помог мне достать многое из увиденного вами, – лавочник подвел Дхима к воину. – Это мой компаньон и старый знакомый, уважаемый Дхим из города Вилора, большой знаток оружия.

– О, хозяин этого славного дома преувеличивает мои знания и умалчивает о своих, – любезностью на любезность, ответил глава рода, чувствуя на себе цепкий взгляд военачальника. – Я всего лишь ручей, несущий в себе крупицы золота, а уважаемый Ийсех является ситом, на котором и оседают эти крупицы. Но, – Дхим поднял указательный палец, – кое-какие самородки мы все же припрятываем для себя. Как истинный знаток, вы должны на них непременно посмотреть. Я приглашаю вас, командир Тайэр, и вас, Ийсех, к себе на корабль, что бы отужинать и не приемлю отказа.

– Хорошо, – согласился воин, чуть помедлив, – как сядет солнце, я приду. Как мне найти вас, на берегу много кораблей?

– У ворот крепости вас будет ждать мой человек. Он и проводит вас на судно, ну а уважаемый Ийсех знает дорогу. Сейчас же прошу покорнейше меня простить, я вынужден покинуть вас. Пойду готовиться к встречи дорогих гостей, – Дхим откланялся и вышел из лавки.

Повар главы рода постарался на славу, это был один из тех редких случаев, когда правитель попросил приготовить что-нибудь стоящее, а не набивал свой живот едва прожаренным мясом, заедая все это пучками не мытой зелени вперемешку с пресными лепешками.

Пользуясь случаем, Виалетор решил доказать всем, что не зря десять лет обучался кулинарному искусству у лучших мастеров. Стол буквально ломился от яств и напитков.

На первое был суп, для приготовления Виалетор использовал три вида мяса, перец, оливки и ещё много всякой снеди. Варилось это произведение кулинарного искусства на медленном огне. Его помощник, которого выделили повару, помешивая варево, давился слюной, видя, как всплывают равномерно разрезанные кусочки мяса. Кода Виалетор добавил в суп вскипяченных в вине трюфелей и шампиньонов, помощник стал молить повара, чтобы тот поручит ему другую работу.

На второе было приготовлены жаркое из телятины с вишней, телятина, жаренная на вертеле с почками и ребрышками, нарезанное мясо под соусом из икры, рыба, запеченная в глине и фаршированная крупою. В центре стола стояли блюда с пирогами, как сладкими, так и с рыбой, мясом, грибами.

Примерно пол тэя стояла тишина, прерываемая лишь похвалой в адрес повара.

– Теперь, дорогие гости, после скромной трапезы прошу отведать красного Алстайского, припасенного как раз для этого случая, – Дхим пригласил гостей к соседнему столу.

– Прошу простить меня, хозяин, но я пожалуй, откажусь от вина, – вытирая руки, произнес Тайэр.

– Если хотите оскорбить меня, вы так и поступите. Только не удивляйтесь, если при встречи, я не замечу вас, – резко отреагировал Дхим. Над столом повисла неловкая тишина.

– Уважаемый Дхим, командир Тайэр родился и вырос в Глене и ему обычаи далеких стран неведомы. Я думаю, он не хотел оскорбить вас, – пришел на выручку командиру верхней стражи Ийсех.

– Так и есть, – согласился воин, – у меня и в мыслях не было, чтобы оскорбить столь гостеприимного хозяина.

– Дело в том, благородный Тайэр, на родине уважаемого Дхима, если гость отказывается разделить с хозяевами пищу и чашу вина, то тем самым выказывает им свое презрение, нанося обиду, которая зачастую приводит к кровной мести. Военоначальник с удивлением уставился на главу рода.

– Воистину говорят, век живи, век учись. Уважаемый Дхим, у меня не было намеренья нанести обиду вам. Просто сегодня ночью собирался проверить, как несут службу мои стражники. Ну, если так все складывается, это можно перенести и на завтра, – сказал он.

– Ваши слова для меня словно бальзам на рану, и в ответ прошу простить меня, что был так вспыльчив, – Дхим хлопнул в ладоши, и в шатер, вошли девушки, неся на подносах кубки с вином.

Золотой достался Тайэру, серебреный с позолотой и драгоценными камнями подали Ийсеху, ну сам хозяин предпочитал пить из простого кубка. Командир верхней стражи сделал глоток и причмокнул от удовольствия.

– Сейчас я признаю, что был не прав в двойне, отказываясь от этого божественного напитка

– Теперь я хочу показать вам то, ради чего мы здесь и собрались, – Дхим вновь ударил ладоши, и в шатер вошли несколько слуг, держа перед собой большие подносы, накрытые платками.

Когда слуги выстроились, глава рода подошел к стоящему первым слуге и сорвал платок.

– О-о-о, – только и смог произнести подошедший Тайэр.

Перед ним на красном бархате лежал волнистый меч. Выкованный из таконской стали, он, казалось, горел изнутри багровым пламенем, и лишь кромки лезвия сверкали заточкой. По длине всего лезвия была выбита змея, которая ползла по нему, при повороте меча.

– Это же темное пламя Хат Мен Джена, – справившись с волнением, сказал командир стражей, – откуда он у вас?

– Вы не поверите, но я купил его у бродяги, когда мы пристали к берегу в стране Алгонов. Этот несчастный пришел к нам из ближайшей деревне. Он сказал, что меч выбросило море, – пояснил Дхим.

На самом дели, меч находился на борту одного из кораблей, который захватили, а потом потопили дадги прошлой весной. Дхим придумал эту историю с рыбаком, чтобы выгодно продать приметный меч. Он не опасался, что со временем кто-то узнает правду, ибо в живых никого не осталось.

Подойдя к другому слуге, правитель убрал платок. Теперь на подносе лежал кинжал необычной формы, Тайэр взглянув на него, просто развел руками, не находя слов. Такого оружия он ещё не видывал.

– Позволите, уважаемый Дхим? – спросил командир верхней стажи.

– Почту за честь – ответил тот и, взяв кинжал, протянул его гостью.

– Это катар – оружие жрецов из храма Луны. На первый взгляд вещь неудобная, но когда привыкнешь – полезная во всех отношениях.

Дхим сидел в кресле, погрузившись в сладостную дремоту, когда услышал, как скрипнула ступенька на лестнице, ведущей на нос корабля.

– Заходи, Зухр, – произнес правитель в ответ на тихое покашливание.

– Хозяин, последняя стоянка перед Гленом, вы просили напомнить вам, – проговорил побратим.

Дхим закрыл глаза, глубоко вздохнул, затем, помотал головой, отгоняя навязчивые воспоминания прошлого.

– Все, – сказал он сам себе, – пришло время нового. После чего резко встал и вышел из шатра.

– Зухр, прикажи готовить повозку и два десятка воинов, – отдал он распоряжение и растер лицо, прогоняя остатки дремоты. – Пора навестить наших друзей.

Отправляясь в путь, правитель дадгов выглядел, как удачливый купец, могущий позволить себе путешествовать в сопровождении многочисленной охраны. Именно таким и привыкли видеть Дхима в Глене.

Караван из трех повозок с высокими бортами неспеша двигался по дороге. Повозки имели двойное дно, где глава рода перевозил оружие в тайне от городских властей.

За последний год в городе дадгами было куплено несколько кабаков, лавок и постоялых дворов. Некоторые скупались через подставных людей, другие на прямую у хозяев, которые не задавали лишних вопросов, а просто забирали предложенное золото. Тех, кто упрямился, частенько находили в каналах. Когда заведения обретали новых хозяев, люд, что зарабатывал там себе на хлеб, потихоньку перебирался в места иные, вместо них приходили другие, похожие на новых хозяев.

Народ в начале возмущался, мол, наехали чужие, хотят все прибрать к рукам, не иначе кровушки нашей хотят попить, да карманы набить.

Но вскоре все улеглось, новые владельцы вопреки ожиданию, с народа три шкуры сдирать не стали, наоборот, даже цены сделали ниже, навели чистоту и порядок.

Когда страсти улеглись, правитель дадгов стал наведываться в город каждые два месяца. Через приобретенные знакомства он сумел выхлопотать себе разрешение вести дела внутри крепости и право проводить через ворота внутреннего города свои караваны. После каждого такого посещения в подвалах некоторых заведений становилось на десяток мечей и копий больше.

В отличие от других городов за стенами внутреннего города не было оружейных мастерских, те же немногочисленные лавки, что торговали оружием, находились в пригороде. В Глен с оружием могли пройти лишь стража, да местные правители. Простым смертным разрешалось носить кинжал в четыре ладони и легкие кожаные доспехи.

Стража во внутреннем городе службу несла на совесть, любое насилие против горожан пресекала быстро и жестоко. Если кто хотел решить спор с помощью оружия и его ловили, изгоняли из города в первый раз на год, если попадался ещё раз – навсегда изгоняли из города, лишая имущества. По этому народ в основном был законопослушный.

Обоз дадгов добрался до Глена, когда солнце начало клониться к закату. Народ перед воротами потихоньку роптал, ночевать на улице никому не хотелось, тем более, когда дом был в двух шагах. Все знали, что едва солнце сядет за горизонт, ворота закроют, и никому не дозволено будет пройти в город. Не помогут здесь не тугой кошелек, не благородное рождение.

Десятник Ларгий, находясь в плохом настроении, стоял в тени ворот, наблюдал за медленно двигавшейся вереницей прибывающих в город людей.

Предчувствие беды, появившееся у него несколько дней назад, так и не ушло, наоборот, оно становилось все ощутимей и тяжелей.

– Кион, Зотик, проверять всех и повнимательнее, – рявкнул он, когда заметил, как стражники без особого рвения перекладывали веши на подводе, остановленной для осмотра. – Смотрите, чтобы и мыш без досмотру не проскочила.

– Старшой сегодня опять не в духе, – вгоняя пику в стог сена, погруженный на телегу, прошептал Кион. – Уже цельную неделю смурной ходит. Одно только и толдычет, смотри лучше, смотри лучше.

– Точно, со старшим что-то не то. Вчера зашли к Весельчаку по кружечке эля пропустить, так он глоток сделал и больше не притронулся к кружке. Раньше бывало, пол бочонка за вечер мог выдуть. А тут все сидел, да вздыхал, – поделился своими наблюдениями Зотик.

– Если не прекратите трепаться, караул на гусиной башне вам обеспечен, – прервал беседу крик десятника.

Гусиная башня славилась тем, что находилась, прям напротив ущелья, и ветры, гулявшие постоянно в нем не обходили своим вниманием башню. Стоявшим в карауле негде было спрятаться от пронизывающего ветра, и даже кружка подогретого вина в караулке не помогала, согреется. Поэтому, обычно туда отсылали провинившихся стражников. Услышав о башне, стражники замолчали, и принялись вымещать зло на людях.

– Ишь разозлились, – усмехнулся Ларгий, – ничего, на пользу только, может чего и найдут.

Десятник посмотрел на дорогу, его взгляд остановился на небольшом обозе. Три повозки и два десятка охранников вызвали у него смутное беспокойство. Когда подошла очередь сомнительного обоза, Ларгий подошел к повозкам. Не вмешиваясь в досмотр, который учинили его стражники. Он, прохаживаясь рядом не спускал глаз с прибывших. Стражники подошли к делу со всей ответственностью, чувствуя пристальное внимание командира, они осматривали каждую трещинку на повозках, чуть ли не на зуб, проверяли подорожную, которую достал купец из шкатулки.

По каким делам пожаловали к нам, – спросил десятник, и забрал подорожную у Киона, с удивлением отмечая, что на ней стоит печать командира верхней стражи, а не простой оттиск писца из конторки.

– По торговым, служивый. Или непризнал, в прошлом месяце в вашу смену проезжали, чего-то случилось?

– Что везете? – словно не расслышав слов купца, задал следующий вопрос командир караула.

– Да как обычно, ткани драгоценности, специи, пару бочонков Алстайско, для командира верхней стражи, и ещё кое-что по мелочи, всего и не упомнишь.

– Вроде товар не тяжелый, от чего тогда так тяжелы в ходе? – продолжал допытываться Ларгий.

– Так повозки сами по себе тяжелы, сделаны на совесть да ещё железом для надежности укреплены, не раз этим и спасались от нападков злодеев, – ответил Дхим, его голос был спокоен, но настойчивость десятника раздражала. Тем более страх, что их выведут на чистую воду, стал поднимать голову, заставляя главу рода нервничать.

– И все же вам придется съехать и сгрузить товар для досмотра, – произнес десятник, у которого все сжалось все в нутрии от предчувствия опасности.

Охранники, оставаясь на месте, напряглись в ожидание приказа, казалось ещё немного и перед воротами начнется кровавая свалка.

Ларгий поднял руку, и лучники на стенах и у ворот, наложили стрелы на тетиву.

– Как скажите десятник, – произнес Дхим, и дал знак съехать на огороженную площадку возле стены.

– Отставить! – раздался голос за спиной у Ларгия. – Десятник ты совсем ослеп? На подорожной мая печать. Ларгий развернулся, перед ним стоял Тайэр командир верхней стражи.

– Этот купец, мой личный поставщик. Он имеет разрешение совета на въезд во дворец, – раздражено добавил военачальник.

– Командир Тайэр, правила въезда одинаковы для всех, – невозмутимо ответил десятник. Несколько мгновений Ларгий и командир верхней стражи буравили друг, друга взглядами. – Думаю на сегодня, вашего поручительства будет достаточно.

Десятник сделал шаг, в сторону пропуская повозки купца. Когда купец проезжал мимо, Лагрий поймал брошенный на него взгляд торговца, в котором читался испуг и ненависть одновременно.

– Ну вот, кажется, я нажил себе ещё одного врага, – подумал Ларгий, глядя в след удаляющемуся купцу.

На душе у десятника стало совсем мерзко, было такое чувство, будто он совершил неповторимую ошибку. Ларгий даже оглянулся, отыскивая повозки, но те уже скрылись в лабиринтах улиц.

– Ладно, шут с ними, – махнул рукой десятник, и для успокоения души добавил, – Да и Тайэр не тот человек с кем стоит сориться. Чуть подумав, тихо для себя произнес.

– Но Афросичку, с детьми, завтра же утром отправлю в деревню к матери, на пару месяцев. От греха подальше.

Дхим соскочил с повозки, как только она скрылась за углом. Двое дадгов поджидавших правителя, тут же увели его в узкий переулок, подальше от каравана. Через пять тинок, Дхим сидел в одном из домов, тайно купленном дадгами.

– Ещё немного и это десятник мог найти тайник, – нервно ходя по комнате говорил глава рода, пришедшему в след за ним Тайэру – он что-то почувствовал?

– Повелитель, вы здесь и это самое главное, – ровным голосом произнес командир верхней стражи.

– Я хочу, чтобы этот десятник исчез, – остановившись посреди комнаты, приказал Дхим. – Он опасен.

– Повелитель ваша воля, это закон, – подал голос хозяин дома. – Но исчезновение одного из опытных воинов может насторожить нижнюю стражу, а именно она охраняет ворота.

Правитель дадгов задумался над словами пожилого дадга, затем, повернувшись к Тайэру, спросил.

– Что скажешь?

– Он прав, командир нижней стражи своих в обиду не дает, и обязательно заметит исчезновение своего десятника.

– Хорошо не будем рисковать, – с неохотой изменил своё решение глава рода. Дверь открылась, и в комнату заглянул младший сын хозяина дома.

– Ну, что там у тебя, – спросил отец у сына.

– Дяденька Бакчур сказал что все спокойно, опасности нет, – прошепелявил мальчуган и шмыгнул носом. Хозяин дома, услышал новость, обратился к Дхиму.

– Повелитель, вы останетесь, или подымать людей, чтобы они проводили вас к месту.

– Времени осталось мало, некогда отсиживаться, – надевая халат, произнес правитель.

Инцидент у ворот прошел для города незамеченным. Те, кто наблюдал за ним со стороны, воспринял все как очередное выяснение отношений меж верхней и нижней стражи.

Эти два основных подразделений войска Глена, всегда соперничали межу собой. Верхняя стража охраняла дворец, где заседала, а зачастую и жила верхушка города. Так же на её плечи была возложена обязанность заниматься лазутчиками, которые время от времени пытались проникнуть в город. Командир верхней стражи помимо всего этого был хранителем ключей от дверей, за которыми скрывались ходы к потайным озерам.

Нижняя стража отвечала за городские ворота, и несла караул на городских стенах, так же воины из нижней стражи патрулировали улицы города.

Хоть и нижняя стража была более многочисленна, власти города больше опекали своих любимцев верхнюю стражу, которая с каждым годом становилась все больше похожей на разноцветных павлинов.

Через тэй Дхим вошел в двери трактира «Копыта». Купленный одним из первых, он меньше всего мог вызвать подозрение у городских властей. Здесь часто останавливалось множество купцов и другого странствующего люда.

Двери трактира редко закрывались рано, по этому несколько вошедших поздним вечером путников ни у кого не вызвало подозрения. К приходу правителя в тайных комнатах трактира собралось с десяток дадгов.

Оказавшись в просторном чистом зале, Дхим направился к стойке, за которой стоял сам хозяин заведения. Он с дежурной улыбкой принялся хлопотать перед новым посетителем. Убедившись, что за ними никто не наблюдает, трактирщик шепнул на ухо Дхиму номер комнаты, где его ожидал командир верхней стражи.

Поднявшись в комнату, Глава рода посмотрел по сторонам, в небольшой комнате никого небыло кроме Тайэра.

– Принес? – Приступил сразу к делу Дхим. Тайэр вытащил из под кафтана, сложенный лист бумаги.

– Вот, здесь график движения, улицы по которым проходят патрули, – произнес командир верхней стражи и потянул бумагу, – только повелитель, они не всегда его придерживаются. Это, – Тайэр вытащил связку ключей, – копии от ключей тайных ходов, метки как вы приказали, уже поставлены и отмечены на карте.

– Вопросы по поводу запасных ключей не возникали? – спросил правитель дадгов.

– Возникали но, ответ им уже не нужен, – ответил серый раб. Дхим кивнул головой в знак одобрения.

– Теперь тебе надо срочно созвать совет, повод, тебе донесли, что на город собираются напасть. Во что бы то ни стало, ты должен убедить совет вывести войско за стены города.

– Они не согласятся, проще смыть, дешевле будет, – возразил командир верхней стражи.

– Я понимаю, что это будет не легко, но ты должен их убедить, – настаивал на своем глава рода. – Передай им, твои лазутчики узнали, что сперва придет только тысяча, для подготовки к осаде.

– Стены с легкостью выдержат долгую осаду, – вновь возразил Тайэр.

– Также скажешь, что идущие за первой тысячей, привезут много драконьего огня, и если им дать подготовиться они могут спалить весь город, – необратив внимания на возражения, продолжил Дхим. – Делай упор на их жадности и веры в свою неуязвимость, напомни о возможности указать варварам, что их истинное место в болоте, а не у стен вашего великого города. И последние, предложи послать разведку, в дневном переходе от сюда разбит лагерь, это поможет им поверить в правдивость твоих слов.

– Я так и поступлю, мой повелитель мне пора, сегодня моя очередь проверять караулы и я не хотел бы вызывать подозрения, на кануне штурма, – произнес Тайэр, выслушав правителя дадгов.

– Мой человек держит золотую лавку, на дворцовой площади. Если надо что быстро мне передать, зайди к нему. Мне с тобой более встречаться нужды нет, да и рискованно это. Теперь все, можешь идти, – разрешил Дим, своему серому рабу. Едва за Тайэром закрылась дверь, в неё осторожно постучали.

– Кто?

– Трактирщик, – раздалось из-за двери.

– Входи, разрешил Дхим

Хозяин заведения, вошел в комнату и приветствовал своего правителя, как это делают воины рода Има.

– Повелитель, я Каго присматриваю за этим заведением. Будут ли какие-нибудь приказания.

– Нет.

– Может, повелитель желает, чтобы ему накрыли стол, прям здесь? – предложил трактирщик.

– Нет, я спущусь в зал, не стоит вызывать подозрений, сегодня каждая мелочь важна, – ответил Дхим.

Через пару тэй к главному входу дворца правителя, стали подъезжать члены совета. Спустя тэй, через задние ворота выехало десять всадников. Они направились поскакали к дороге идущей вдоль больших болот, что находились в устье Тури.

Едва солнце показалось над городом, а тетки на рынке во всю судачили о грядущем нападении. К вечеру страсти накалились, так что казалось ещё немного и город взорвется словно вулкан. Мужчины с наступлением сумерек потянулись во всевозможные заведения, дабы пропустить кружечку, другую пива, а заодно поделиться с кем-нибудь своими мыслями, совмещая приятное с интересным.

Зал трактира был забит под завязку, принесенные скамьи и табуретки не спасли положения. Народ, взволнованный вестью о предстоящем нападение прибывал, даже то, что приходилось стоять возле столов не отпугивало посетителей.

Дхим сидел в самом углу, сквозь дым, наблюдая за местной публикой. До него доносились бравые крики под выпевших ремесленников, выдумывавших всё новые способы проучить дикарей. Одни предлагали изловить главаря, грязных варваров и выпороть его прилюдно, после чего пустить голышом по улицам. С каждой выпетой кружкой эля, их планы становились всё кровожадней.

За столами, где сидели купцы помалкивали. Прибывшие со всех сторон света, они с опаской кидали взгляды на подогретое хмельными напитками компании, решая, не пора ли покинуть заведение.

– Это подлое племя не пороть надо, а вырезать под самый корень, – ударил по столу огромными кулаками, произнес, один из седевших за столом напротив стойки.

– Вы поглядите, кто это у нас туточки сидит, – с ухмылкой произнес он, уставившись на Дхима. – Ставлю бочонок темного эля против кружки воды, это один из тех дикарей.

Пьяный поднялся в свой немалый рост и не твердой походкой направился к столу, за которым сидели дадги. Подойдя к столу, он обдав перегаром всех сидящих, уставился на Дхима.

– Не твоё ли собачее племя тявкать на нас из норы, полной дерьма.

Пьяный нарывался на драку. За его спиной раздались гогот собутыльников, он оглянулся и поднял одну руку, давая понять, что это ещё не все, при этом он едва не завалился на стол. Затем пьяный наклонился и, брызгая слюной, проговорил:

– Может, не будем ждать, зараз все сейчас и решим? Не дождавшись ответа, дебошир обернулся к приятелям.

– Молчит, – пьяный развел руки в стороны. – Не хочет, говорить. А давайте братишки, выкинем эту нечисть отседа. Дхим сидел, словно натянутая струна.

«Скот», – твердил он про себя , – «Я с тебя кожу сдеру, с живого или мертвого».

– Мастер Тын, – раздалось за спиной дебошира.

Пьяный развернулся и увидел стоящего перед ним хозяина трактира с сыновьями.

– Зачем обижаешь моих гостей, не по людски это. Если ты имеешь что-то против уважаемого Дхима, приди, когда улетучится хмель и спроси, а пока иди отсюда от греха подальше.

Мужик, которого назвали мастером Тыном, окинул трактирщика и его сыновей мутным взглядом, сжимая, свои не маленькие кулаки, затем, махнул рукой, поплелся к выходу. В дверях он остановился:

– Ох, не к добру вы понаехали сюда, не к добру, – произнес он и вышел на улицу.

– Вы уж простите его, люди добрые, – обратился трактирщик к Дхиму, когда Тын вышел на улицу, – он семью недавно потерял. Отправил их к матери на корабле, да только напали на них дадги, с тех пор нет никаких вестей. Вот он в каждом чужаке видит врага, как что, сразу стражников подымает. Уж сколько хороших людей через это пострадало. Стража она ведь сначала схватит, в темную засунет, а уж после разбирается. А сейчас после таких вестей и подавно церемонится, не станет. Вы уважаемый не серчайте, – хозяин трактира развернулся и ушел на кухню.

Дхим понял скрытое в словах трактирщика предупреждение. Он кивнул, в сторону двери, и трое из охраны правителя, сидевшие за соседнем столом, направились вслед за Тыном.

Правитель дадгов посидел ещё несколько тинок в зале, после чего поднялся и пошел к себе в комнату, дабы не нарваться на новый скандал.

Тын шел по улице, ему казалось, что выложенная булыжником улица, так и норовит уйти из под ног, швыряя его на дома. Хмель крепко ударил в голову кузнеца. Остановившись, он осмотрелся, пытаясь понять, где находится. Сделав шаг, Тын, споткнулся и, пробежав, несколько шагов, на подгибающихся ногах, налетел на стену дома, Приложившись головой, он сполз по каменой кладке.

– Проклятый купец, – выругался Тын, потирая набитую шишку. – И дался мне этот купец, – одернул себя кузнец. – Да и не похож он на купца. Стоп, – мотнул головой Тын, – Да он же не купец, – пошептал он, пришедшая в голову догадка, заставила его задержать дыхание.

«Не был он похож на купца. Стать не та, да и спутники его больше похожи на тех, кто горло в темном углу пережит и не поморщиться».

– Да они ж, личину свою скрывают, – тихо произнес Тын, и хмель в миг улетучился.

– Люди, враг в городе, – произнес не громко он, ещё сам не очень веря сам себе.

Кузнец поднялся, ничего не замечая ошарашенный своей догадкой. Первое, что пришло в голову, было вернуться в трактир и вывести приезжего купца на чистую воду. Тын начал разворачиваться, чтобы исполнить задуманное, как боковым зрением заметил отразившийся блеск ночного светила на занесенном клинке. Бурная молодость и десять лет службы в страже научили его быстро реагировать на опасность.

Кузнец постарался увернуться от удара ножом, но накаченное крепким элем тело было не столь послушно. Спину обожгла боль. Тын тем нее все же сумел, вывернуться и нанести удар, в лицо наподдавшего. Раздался хруст сломанных костей, тело лиходея отлетев на несколько шагов и врезалось в стенку.

Не успел он перевести дыхание, как из темноты метнулась ещё одна тень, и Тын получил удар в живот, от которого у него перехватило дыхание. Кузнец сделал шаг назад, споткнулся, что и спасло ему жизнь. Нож, направленный в сердце вместо этого полоснул падающего кузнеца по груди, оставляя глубокий порез на плече.

Тын упал и схватил первое, что попалось ему под руку, ткнул в готовившегося нанести последний удар убийцу. Нападавший заорал и схватился за кинжал, торчавший из его живота. Он пытался его вытащить, но Тын крутанул застрявший в кишках клинок, а затем рванул его на себя. Сталь противно скрипнула по ребрам, выскачела наружу распоров полностью живот. Внутренности убийцы вывалились к его ногам.

Тяжело дыша, кузнец поднялся. Ткань на спине и груди пропиталась кровью, он чувствовал, как по ногам скатывались капельки крови.

– Кто же так на меня осерчал? – постанывая, произнес он, переворачивая поверженнаго врага.

-Так это ж приятели купца, – произнес Тын, когда взглянул в лицо убитого, – значит, я оказался прав.

Раздался щелчок тетивы и раненое плечё пробил арбалетный болт. Удар был такой силы, что кузнеца развернуло. Тыл, лежал по среди лужи, изображая из себя мертвеца, что было близко к правде. Сейчас он больше всего боялся потерять сознание. Его единственный шанс выжить сейчас находился в голенище сапога, он надеялся, что стрелок подойдет убедиться в его смерти, и тогда…

Кузнец потянулся и нащупал грубую рукоятку. Время шло, а невидимый стрелок не появлялся, между тем силы таили с каждой каплей крови.

«Ещё немного и у меня не останется сил для удара», – подумал Тын. Он чувствовал, как под животом собралась небольшая лужица из его крови.

Словно услышав мольбу кузнеца, из тени дома напротив появился темный силуэт. Стрелок, осторожно, приближался к Тыну. За несколько шагов он остановился. Раздался ещё один щелчок, и тело кузнеца пробила стрела. Тын чудом выдержал новую боль, он крепко сжал рукоятку ножа, и просил богов лишь ободном, чтобы у него хватило сил.

Стрелок уверенный, что противник мертв, вплотную подошел к кузнецу и совершил оплошность, за которую и поплатился жизнью.

Наверно жадность толкнула стрелка обыскать лежавшее перед ним тело. Только он его перевернул, как труп ожил и нанес несколько ударов ножом в живот и горло.

Тын лежал и смотрел, как на небе сверкали звезды, казалось, они подмигивали ему. Кузнец улыбнулся, в этот же миг ему привиделась его любимая Власта и держащаяся за подол матери маленькая Милица. Волосы дочки трепал ветерок, донося до умирающего кузнеца запах близких, по которым так истосковалось его сердце.

– Я уже иду, – прошептал Тын, и звезды начали потихоньку гаснуть.